Время приключений

[Stella Lontana]

Значит, как было определено всенародным голосованием и всяким прочим "мы подумали, а администрация решила", в феврале-марте мы проводим следующие фесты (и дай нам боже придумать, что же на них писать!)

14 февраля - День всех влюбленных - драбблы/мини/стихи/однострочники/загадки (о!)/очень-очень маленькие миди - для не удержавшихся - о любви!



23 февраля - День защитника отечества - все они же о войне (вот ужас-то, да?)



8 марта - Международный женский день - малые формы о героях и героинях (и тут я как-то по-новому взглянула на задание к 14 февраля )

@темы: Реклама

---

Жестокость (Сабатини)

[natoth]

Название: Жестокость
Автор:  natoth
Персонажи: Питер Блад, Дайк, Волверстон, Огл, Эстебан де Эспиноса, дон Диего де Эспиноса
Канон: Р.Сабатини "Одиссея капитана Блада"
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Время действия: август-сентябрь 1686г. Момент из главы "Сыновняя почтительность".
Место действия: "Синко-Льягас", возле берегов Эспаньолы
Краткое содержание: Из-за вероломного предательства дона Диего беглые каторжники с Барбадоса оказываются в опасном положении. Питер Блад вынужден принять крайне жестокое решение и делает все, чтобы довести дело до конца.

Жестокость

— Тащите его сюда, ребята! — Питер Блад распахнул дверь в кают-компанию, показывая дорогу своим людям, волокущим связанного дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес.
Он остановился, бросив взгляд на три кормовые пушки, стоявшие здесь. Они были заряжены и высунуты из портов — так, как их оставили испанские канониры в день нападения на Бриджтаун. Досадное упущение, но малочисленная команда беглых каторжников с Барбадоса, увлеченная своим спасением из рабства, просто не успела ими заняться. И, как оказалось, это было только на руку.
Волверстон, державший испанца, поддал ему коленом в спину, отчего тот дернулся и зашипел. Но это было всё, что старый волк дерзнул сделать, потому что Блад приказал им не трогать этого мерзавца.
Дайк и Огл шли следом, пытаясь понять, что задумал их капитан.
Питер Блад оглянулся на дона Диего, с удовлетворением отметив, что на лице предателя уже расцвел лиловый синяк, который он поставил ему собственноручно, когда они боролись на квартердеке. Потом рефлекторно провел рукой по горлу, всё еще болевшему после недавней драки.
Проклятый дон слишком понадеялся на свои силы, купившись на обманчивую внешнюю хрупкость ирландца. Но Блад за время военной службы у голландцев и французов прошел суровую школу, так что подобные рукопашные поединки не были для него в новинку. И хотя хватка у испанца была железная, Бладу удалось не только вырваться, но и одержать победу.
Впрочем, мало будет толку от этой победы, если им не удастся убедить командира и экипаж испанского галеона "Энкарнасион", который сейчас был совсем близко от них, в том, что на борту "Синко Льягас" все в полном порядке.
Убедить их в том, что они, двадцать беглых каторжников с Барбадоса, настоящие испанцы.
Блад поправил помятый шейный платок и, обернувшись к Оглу, который стоял возле него, ожидая дальнейших распоряжений, указал на среднюю из трех пушек.
— За работу, Огл! — сказал он, чувствуя, как боевая злость, пробудившаяся в нем во время драки с доном Диего, снова начала разгораться. — Откати ее назад!
Чертовски хотелось наброситься на этого гнусного испанского клятвопреступника и придушить собственными руками. Но такая расправа ничем им не поможет, так что остается надеяться, что задуманная комбинация окажется более действенной.
Канонир, славный малый, решительный и сметливый, уже работал возле пушки, откатывая ее назад. Закончив, он выпрямился и снова взглянул на капитана.
Блад зло улыбнулся, продолжая смотреть на дона Диего. Испанец все это время надменно молчал, всем своим видом показывая, что ему нет дела до проклятых английских еретиков.
«Что ж, посмотрим, как эта скотина запоет, когда...»
— Привяжите его к жерлу пушки! — приказал Блад, и голос его был жестким, как сталь.
На мгновение все замерли, осмысливая его слова. А потом Волверстон, ругнувшись, поволок испанца к указанному месту. Другой парень принялся ему помогать. Они не особо церемонились, когда затягивали узлы, и Блад видел, что дон Диего слегка побледнел, кусая губы. Его черные глаза вылезли из орбит, и он тяжело задышал. Через несколько мгновений он стоял на коленях,привязанный к жерлу пушки, с руками, заведенными за спину, и ногами, притянутыми к лафету.
«Отлично, отлично...»
— Приведите сюда испанских пленников из кормовой рубки! — сказал он двум парням, и те убежали выполнять его распоряжение.
Блад повернулся к Дайку. Бывший младший офицер королевского военного флота смотрел на него такими же выпученными глазами, как и испанец. Блад мог понять его чувства. Все они были вне себя от ярости, узнав о вероломном предательстве дона Диего, который привел их корабль к берегам Эспаньолы вместо обещанного Кюрасао, и вряд ли кто отказался бы от удовольствия растерзать его на части... Но совсем другое дело — измыслить вот такую изощренную и страшную кару.
— А ты, Дайк, беги наверх и прикажи поднять испанский флаг! Живо!
— Есть, сэр! — по укоренившейся военной привычке ответил Дайк и взлетел по трапу. Ему чертовски хотелось остаться здесь и досмотреть жуткий спектакль, но ослушаться приказа он не мог.
— Ребята, лучше отойдите подальше, — сказал Волверстон со зловещей ухмылкой. Из всех присутствующих в кают-компании он единственный выражал искреннюю радость от грядущей расправы над испанцем. — Когда жахнет, тут всё будет в его мозгах и требухе, чтоб ему пропасть! Замучаетесь отмываться...
Видимо эти слова, циничные и грубые, стали для дона Диего последней каплей. И испанец разразился громкими воплями, проклиная своих мучителей. Он сыпал ругательствами и оскорблениями, не замолкая ни на секунду, перемежая испанские слова с английскими.
— Варвары! Проклятые еретики! — кричал он, и на губах его выступила пена. — Английские собаки! Воры!
Потом он, извиваясь в своих путах, обратил безумный взор на Блада.
— Проклятый еретик! Дикарь! Неужели ты не можешь прикончить меня как-нибудь по-христиански?!
Он дергался, вращая глазами, но веревки держали его крепко.
Блад смотрел на него с презрительной улыбкой, от которой всем, кроме Волверстона, стало не по себе.
«Вот и все твое пресловутое спокойствие, мерзавец. Как ветром сдуло... Ничего, это только начало...Верещи громче, ублюдок, это только нам на руку...»
В кают-компанию, лязгая кандалами, ввалились шестнадцать пленных испанцев из бывшего экипажа "Синко Льягас". Они остановились в ужасе, увидев, в каком положении оказался их командир.
Один из пленников, совсем мальчишка, лет пятнадцати, не больше, одетый более богато, чем остальные, вырвался вперед и вскрикнул, уставившись на дона Диего.
— Отец!
Он бы подбежал к нему ближе, но его удержали те, кто охранял пленников. Подросток принялся извиваться в их руках, и его звонкий голос слился с криками отца: неистовые мольбы вперемешку с ругательствами и проклятиями.
— Заклинаю вас, сеньор, Небом и Пресвятой Богородицей, прекратите этот кошмар! — пронзительно кричал мальчишка, а потом переходил к угрозам: — Святой Сервандо, не допусти этого, покарай этих еретиков самой лютой смертью, если они убьют его! — и тут же начинал молить о пощаде снова, жалобно и яростно одновременно.
— Еретики! Собачьи отродья! Гореть вам в аду! — хрипел дон Диего, корчась и дергаясь.
«Отличный дуэт. Сынок чтит своего папашу, как это принято у испанцев. Я не ошибся, решив сыграть на этом чувстве».
Блад спокойно стоял возле пушки, и казалось, ему совсем нет дела до этой дикой какофонии.
Однако, он чувствовал, что его решимость начинает слабеть.
«Господи, это же совсем мальчишка. Что я творю?»
Дон Диего, видимо, выдохся, и теперь в кают-компании кричал только этот подросток.
«Это все равно не сработает... бессмысленная жестокость... и грех на душу... Мальчонка-то действительно обожает отца. Видать, есть за что... И он не виноват, что его отец оказался таким лживым дерьмом... Господи, я совсем раскис!»

И тогда Блад заставил себя вспомнить то, что недавно видел в Бриджтауне. Перед его глазами промелькнули все зверства и насилия, которые учинила испанская солдатня по приказу вот этого благородного дона и любящего отца. Этот самый дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес, не моргнув глазом предал огню и мечу мирный город и веселился, упивался страданиями несчастных горожан, среди которых были женщины, дети, старики. Они, наверное, тоже умоляли пощадить их, как сейчас пищит этот паренек. Но им не было пощады. Он видел это собственными глазами. Да, видел, когда совершил вылазку в тот ад. И несмотря на то, что за свою жизнь ему довелось повидать много ужасов, в том числе и тех, что творились испанцами, кровавое зрелище, представшее ему в тот день, было настолько отвратительным, что ему, опытному солдату, стало физически плохо. В последний раз Блад чувствовал нечто похожее, когда ему довелось побывать в Танжере и увидеть "милые забавы" "ягняток" полковника Кирка, чей полк стоял там тогда. Но испанские пираты всё же умудрились превзойти их в жестокости. Он вспомнил ту перепуганную девочку, Мэри Трейл, и пьяного ублюдка-насильника, которого тогда пронзил шпагой, как свинью на бойне. Почему он не вспомнил об этом раньше? Как мог поверить слову человека, который был инициатором этого ада?!
«А ведь если бы судьба не была ко мне благосклонна, эти скоты могли добраться и до Арабеллы...»

Ярость вспыхнула в нем с новой силой. Блад расправил плечи и сурово посмотрел на мальчишку.

Эти проклятые испанцы, заносчивые, полные религиозного фанатизма, постоянно упоминающие имя божье... на самом деле эти животные не имели даже искры той веры, символ которой был водружен на приближающемся к ним галеоне. Еще минуту назад мстительный и злобный дон Диего утверждал, будто господь бог благоволит к католической Испании. Ну что ж, дон Диего будет сурово наказан за это заблуждение...

Момент слабости, непростительной в данной ситуации, был позади. И Блад повернулся к Оглу с новым приказом. Голос его был холодным и ровным:
— Огл, зажги фитиль!
Канонир, хоть и пребывавший в таком же ошеломлении, как и остальные, повиновался немедленно. Он схватил фитиль и ткнул его в ведро с тлеющими углями. Раздул огонек на конце шнура и застыл возле пушки, не сводя глаз с капитана.
Мальчишка завопил снова, умоляя и проклиная их одновременно.
Блад, решив, что прошло достаточно времени, чтобы молодой испанец получил должную "обработку", резко повернулся к нему и рявкнул властно на чистейшем кастильском наречии, стараясь нагнать на него страху:
— Молчи! Молчи и слушай! Я вовсе не имею намерения отправить твоего отца в ад, как он этого заслуживает. Я не хочу убивать его, понимаешь?
Подросток тут же замолчал и уставился на него округлившимися черными глазами.
И Блад принялся излагать ему то, что было частью его плана. Жестокого плана, но это был их последний шанс и единственный путь к спасению. Ради этого стоило рискнуть, и ради этого надо было продолжать вести себя в том же духе, что и раньше, чтобы полностью сломить волю испанского мальчишки...

@темы: Рафаэль Сабатини, Фанфики

---

Майн Рид, "В дебрях Борнео", флора и фауна

[Эланин]

Борнео (малайск. Borneo), или Калимантан (индон. Kalimantan) - обладатель бронзовой медали среди тройки самых больших островов мира, расположившийся в сердце Малайского архипелага в юго-восточной части Азии. Общая площадь составляет 743 330 км². Это единственный остров в мире, территория которого принадлежит трем государствам: Малайзии, Индонезии и Брунею. Большая его часть - индонезийская - вмещает в себя четыре провинции (Центральный Калимантан, Восточный Калимантан, Западный Калимантан и Южный Калимантан). Малазийская часть, охватывающая около 26% от всей площади, делится на штаты Саравак и Сабах.

Анчар

Анчар

В прошлом о нем было широко распространено мнение как о «древе смерти». Положил начало недоброй славе анчара голландский ботаник Г. Румпф. В середине XVII столетия он был командирован в колонию (в Макассару) с целью выяснить, какие растения дают туземцам яд для отравляющих стрел. В течение 15 лет Румпф попросту бездельничал, выуживая нужные ему сведения из всяких россказней, передававшихся из уст в уста в кулуарах местного губернатора, и в результате составил «авторитетный» отчет о «ядовитом дереве». Вот что он писал о нем:

«Под самым деревом не растут ни другие деревья, ни кусты, ни травы — не только под его кроной, но даже на расстоянии брошенного камня: почва там бесплодна, темна и словно обуглена. Ядовитость дерева такова, что садящиеся на его ветви птицы, наглотавшись отравленного воздуха, одурманенные падают на землю и умирают, и их перья устилают почву. Все, чего коснутся его испарения, гибнет, так что все животные его избегают и птицы стараются не летать над ним. Ни один человек не осмелится приблизиться к нему».

Анчар реабилитирован, научно описан и впервые наречен научным именем — антиарис токсикария (анчар ядовитый) ботаником Лешено. Оказалось, что это высокое красивое дерево растет на островах Малайского архипелага, а особенно распространено на Яве. Стройный его ствол, у основания которого есть присущие многим тропическим деревьям досковидные корни-подпорки, достигает 40-метровой высоты и несет на себе округлую небольшую крону. Принадлежит «дерево смерти» к семейству тутовых и является близким родичем шелковицы и тропического обитателя фикуса.

Первые исследователи, наслушавшись немало страшных рассказов об этом дереве, были удивлены, завидев птиц, безнаказанно сидевших на его ветвях. Со временем выяснилось, что не только ветви, но и другие части анчара вполне безвредны как для животных, так и для человека. Только густой млечный сок, вытекающий в местах повреждения его ствола, действительно ядовит, и туземцы в свое время смазывали им наконечники стрел. Правда, попадая на тело, сок способен только вызвать нарывы на коже, но перегонкой анчарового сока со спиртом достигается высокая концентрация яда (антиарина), опасная для жизни.

Существует предание о том, как впервые человек узнал об ядовитом соке анчара… Жил в деревне охотник по имени Дай. Однажды во время охоты за ним погнался крупный медведь, с которым охотник не мог справиться, поэтому Даю пришлось спасаться от хищника на дереве. Но медведя это не остановило, и он продолжая преследование, полез следом за охотником на дерево. Стараясь отбиться от врага, охотник стал ломать ветки и швырять их в морду медведя. При этом одна из веток случайно попал зверю в слизистую глаза, и несколько мгновений спустя, к удивлению охотника, медведь свалился с дерева и вскоре умер... Как оказалось позже, что дерево, на котором спасался незадачливый охотник, и было анчаром.

Следует также отметить и такой интересный факт, что отмеченный яд содержится только в коре, древесине, корнях и семенах анчара, а вот в листьях, мужских соцветиях и мякоти плодов он отсутствует.

Весь процесс приготовления яда для стрел из сока анчара аборигены начинают с того, что ножом в коре дерева делается надрез. Из него начинает вытекать сок (латекс), который собирают наподобие того, как в нашей стране собирают березовый сок. Собрав достаточное количество натекшего сока, помещают его в бамбуковый контейнер для дальнейшее переработки. Иногда латекс сразу собирают в специально подготовленные молодые, еще не полностью раскрывшиеся листья пальмы Licuala spinosa, которые по внешнему виду напоминают меха гармони. Листья именно этой пальмы настолько прочны и огнестойки, что их можно спокойно класть на огонь, не боясь их разрушения. Благодаря этим свойствам, из такого листа, сложенного в виде лодочки, и готовят яд. Для этого латекс, размещенный в контейнере, в дальнейшем подвергается довольно продолжительному процессу дегидратизации (в данном случае - упариванию воды).

Собрав латекс, аборигены разводят очень слабый огонь и на высоте примерно 70 см над ним, подвешивают пальмовый контейнер с латексом. Процесс дегидратизации (в данном случае - упаривание воды) требует огромного терпения и осторожности. Для получения готового яда средней концентрации необходимо его постоянное прогревание примерно в течение недели. В процессе сгущения латекс сначала становится темно-коричневым, а к концу процесса приготовления, когда выпариваемая масса делается все более и более вязкой, она приобретает черный цвет с металлическим блеском.

В процессе приготовления яда аборигены вынуждены самое большое внимание уделять температурному режиму упаривания, так как, если допустить чуть более сильный нагрев, яд разрушится из-за утери латексом своих ядовитых свойств, а полученный продукт тогда приобретет характерный сладкий вкус. Все это хорошо известно местным охотникам, поэтому в процессе приготовления они время от времени пробуют массу кончиком языка на вкус, тут же сплевывая остатки месива и тщательно полоща рот. Правильно приготовленный яд должен быть очень горьким, а если вкус получается сладковатый, то упариваемая масса выбрасывается и вся работа по приготовлению яда начинается сначала

Но оставим на время эту тему и послушаем ботаников. Они установили, что анчар — растение с мужскими и женскими цветками, причем женские соцветия очень напоминают цветки нашего орешника, тогда как мужские похожи на мелкие грибы опенки. Плоды у анчара мелкие, продолговато-округлые, зеленоватые. Листья схожи с листьями шелковицы, но опадают, как и у всех вечнозеленых деревьев, постепенно.

Позже ботаники обнаружили в Индии второй вид анчара — анчар безвредный. Из его плодов добывают превосходную карминовую краску, а из луба — грубые волокна и даже целые мешки. Недаром местные жители называют его мешочным деревом. Способ получения мешков довольно прост: отпиливают нужного размера бревно и, поколотив основательно по коре, легко снимают ее вместе с лубом. Отделив луб от коры, получают готовую «ткань», которую надо только сшить, чтобы вышел прочный и легкий мешок.

Дуриан

Дуриан

Дуриан (лат. Durio) — род растений семейства Мальвовые, включающий в себя около 30 видов. Деревья большие, слабо ветвящиеся, вечнозелёные, с корнями-подпорками и простыми листьями. Цветки крупные, белого или красного цвета, развиваются на стволах (каулифлория) или крупных ветвях (рамифлория), раскрываются к вечеру и опыляются летучими мышами и пчёлами.

Дуриан имеет очень большой плод, размером до 30 см и до 8 кг весом, сверху он покрыт пирамидальными колючками, объясняющими его название от малайского слова «дури» - шип. Состоит из 5 камер, разделенных белыми прожилками, в каждой из которых содержится нежная желтая или желтовато-красная мякоть.
Родина дуриана - Юго-Восточная Азия, где он до сих пор наиболее популярен. В настоящее время этот фрукт выращивают в Таиланде, Малайзии, Индонезии, Вьетнаме, Лаосе, Камбоджии, Индии, на Шри-Ланке и Филиппинах, а также в ряде стран Центральной Африки и Бразилии

А вот что касается вкуса и запаха дуриана, здесь разговор особый. Совершенно противоречивые отзывы можно услышать о необычном вкусе этого фрукта. Плод очень нежной консистенции имеет одновременно: орехово-сырный вкус, вкус заварного крема, напоминающий сочетание банана, манго, ананас, переспелую папайю и ваниль, вкус смеси мороженого, лука, специй и банана, клубники с сушеной хурмой. Мнений по поводу вкуса очень много, рекомендуем попробовать и сложить собственное.

Что же касается запаха дуриана, мнение одно – он отвратителен и невыносим! Его запрещено вносить в гостиницы, с ним нельзя подниматься на борт самолета или проносить в автобус, экспортируют его чаще в сушеном или консервированном виде. Причиной тому - ужасный запах этого абсолютно уникального фрукта, не имеющего аналогов в мире.

Спелый плод имеет очень въедливый, сладковато-гнилостный запах, напоминающий запах чеснока, тухлого лука, тухлой рыбы и канализации, хранение дуриана в закрытых помещениях просто исключено.
Плоды дуриана, несмотря на отвратительный запах, считаются наиболее ценными в Юго-Восточной Азии фруктами. Лучшую характеристику плодам дуриана дают местные жители: "Ад снаружи, рай внутри".
Сырая мякоть спелых плодов дуриана считается деликатесом. Употребляют дуриан как в сыром виде, так и используют для приготовления варения, мороженого и конфет. Семена дуриана используют в кулинарных целях и в качестве приправы.

Баньян

Баньян


Великий баньян — дерево с самой большой в мире площадью кроны
Название «баньян» (banyan) ввели европейцы. Путешественники из Португалии и Англии заметили, что индусские торговцы (banias) часто собирались для торговли, общения и отдыха под огромными деревьями. Появилось название «banias tree», а позже слово «баньян» стало обозначать дерево непосредственно.

Это необыкновенное дерево удивительной жизнестойкости и красоты. Ствол его образуется из большого количества побегов, от которых тянуться вниз «воздушные корни», которые имеют толщину с палец. Когда они достигают почвы, то укореняются и образуют новые стволы, которые сразу же начинают толстеть, и могут достигать десяти метров в обхвате. От таких свежеобразованных столбов позже отходят побеги, которые являются стволами для начала жизни других. Это происходит без конца, вот так и формируется настоящий лес.

Очевидец рассказывает, что когда он очутился под одним из баньянов в Бенгалии, то он очень долго бродил среди зарослей в густом лесу и смог насчитать более 800 стволов этого необычного и, естественно, не единственного дерева в Индии. Оно давало тень, которая имела площадь более гектара. По рассказам местных жителей, это дерево считается молодым, так как ему нет даже трехсот лет. Есть баньяны, которые достигают намного большего возраста.

Орангутанг

Орангутанг - лесной человек - так назвали его малайцы за сходство с человеком и за уединенную жизнь в лесах. Его родина - острова Суматра и Борнео, изобилующие водой, покрытые тропическими лесами. Его постоянное местопребывание - густые верхушки деревьев. Таким образом, он по праву может быть назван лесным животным.


Тело орангутанга достигающее 1 м 60 см в высоту, весит до 100 кг и покрыто длинной косматой шерстью. Только сине-черное лицо с выдающимися боковыми наростами, почти человеческие уши, могучая, выступающая спереди шея и внутренние поверхности рук и ног голы.

Орангутанг мастерски лазает по деревьям. Он пробирается в самом густом лесу с большой легкостью. Верхние конечности орангутанга - его руки - приспособлены для хватания и по строению сходны с руками человека. Орангутанг обхватывает ими, как человек, стволы или ветки деревьев, на которые он хочет подняться. Пальцы орангутанга (за исключением большого) длиннее пальцев руки человека, что придает им особенную цепкость и силу.
Задние конечности орангутанга, так же как и передние, приспособлены для лазанья. Их пальцы удлинены, как пальцы рук, и большой палец может противополагаться другим. Ступни ног обращены вовнутрь, и такое положение их также помогает
обхватывать стебли, ветви и вьющиеся растения, попадающиеся на пути
орангутанга.

Передние конечности при вертикальном положении тела почти доста¬ют до земли.

На землю орангутанг спускается очень редко, так как деревья, на которых он живет, доставляют ему всю необходимую пищу, а воду он находит в достаточном количестве в углублениях листьев, где она скопляется после частых и сильных тропических дождей. По земле он движется неуклюже и неловко. Хотя он и может вставать на свои не приспособленные к ходьбе ноги, но его походка при этом в высшей степени неуверенна, что зависит от рукообразной формы его ступней и от их направления внутрь друг к другу. Ходит он обычно на четвереньках, а не на двух ногах.

Большинство животных боится орангутанга на него отваживаются нападать только крокодилы и большие змеи - удавы, но и в борьбе с ни ми он большей частью выходит победителем Его громкий голос пугает обитателей леса. По-видимому, рев орангутанга усиливается еще тем, что его большие гортанные мешки (расширение гортанной полости) наполняются воздухом и резонируют при крике.

На человека орангутанг нападает только в случае самозащиты, и если верный выстрел не предупредит нападения, то человек погиб

Гавиал

Гавиал


Гавиал (лат. Gavialis gangeticus) – один из представителей отряда крокодилов, единственный вид в семействе Гавиаловых. Из внешних отличий можно отметить узкую, длинную морду. Ширина ее в три раза меньше длины. С возрастом морда гавиала становится еще уже и длиннее. В связи с тем, что гавиал питается рыбой, зубы у него длинные и острые, расположенные с небольшим наклоном для удобства принятия пищи.

В рацион питания молодого гавиала входят мелкие представители беспозвоночных и лягушки. Взрослые же особи питаются рыбой. Особенно крупные представители гавиалов способны охотится на птиц и мелких млекопитающих.

Излюбленные местообитания — это глубокие быстротекущие реки с чистой водой и высокими берегами, не избегает глубоких пойменных озер с песчаными берегами, удобными для баскинга и гнездовий. У взрослых гавианов ярко выражен хоминг. Индивидуальные участки самцов тянутся вдоль берегов рек на 12—20 км, самок — на 10—12 км.

Самки достигают половой зрелости при длине 3 м, в возрасте ок. 10 лет. Самец имеет гарем из нескольких самок, который охраняет от других самцов. Брачный период продолжается с ноября по январь. Откладка яиц происходит с марта по май во время сезона засухи, когда обнажаются песчаные берега. Самка роет яму примерно в 3-5 м от воды, откладывает яйца (как правило, ночью) и закрывает их растительным материалом. Каждое яйцо весит до 160 граммов — больше, чем у других крокодиловых; яиц всего 35-60. Самка каждую ночь возвращается к гнезду. Через 60-80 дней инкубации вылупляются детёныши, которых мать не переносит в воду, поскольку её челюсти для этого не приспособлены. Однако она продолжает заботиться о молодых в течении нескольких недель.

Гавиал считается одним из самых редких крокодиловых и внесён в Красную книгу МСОП с категорией находящийся под угрозой исчезновения (Endangered). В 1970-х гг. он был близок к полному исчезновению из-за сокращения мест, пригодных для его местообитания, сокращения рыбных запасов и хищнического истребления. Гавиалы также часто погибают, запутываясь в рыбацких сетях. Их яйца до сих пор собирают для медицинских целей, а на самцов охотятся ради наростов на носу, которые считаются афродизиаками.

Птица-носорог

Птица-носорог


Птица-носорог обитает в тропиках и и Африки. Их там много видов, более 45. При взгляде на громадный клюв птицы с замысловатой шишкой думаешь: как она ухитряется летать с такой тяжестью?
Оказывается, вес клюва не соответствует его внушительному виду. Внутри заполнен своеобразной костной губ-вроде пчелиных сот или сотового заполнителя, который часто используют в современной технике, чтобы получить прочные, но легкие конструкции. А причудливая шишка, украшающая клюв птицы-носорога, дутая, пустая.

До сих пор неясно, зачем птице-носорогу такое устрашающее сооружение. Оружие это плохое. Конечно, клюв служит для добывания пищи. Птицы-носороги едят почти все: плоды, ящериц, мышей, некоторые не брезгуют падалью.

Когда самочка, отложив в дупло дерева яйца, садится насиживать, самец замуровывает ее, обмазывая отверстие дупла глиной. Остается небольшая дырочка, ровно такой величины, чтобы через нее прошел клюв. После этого самчик добросовестно кормит сидящую в заточении подругу, которая, не теряя времени, успевает там полностью перелинять. У некоторых видов птицы-носорога самочка не спешит из дупла на волю и после появления на свет птенцов. Она взламывает глиняную стенку своей темницы только тогда, когда дети подрастают и отец уже не в силах прокормить все семейство. Покинув дупло, самка помогает супругу приносить детям пищу. А те снова замуровывают себя в дупле для безопасности. Ни обезьяна, ни большая змея им не страшны, а мелким врагам, способным протиснуться в узкий проход, подросшие птенцы уже в состоянии дать отпор. Проходит время, и совсем выросшие птенцы взламывают обмазку и выходят из дупла.

Малео

Малео


Малео, целебесские сорные куры, имеют довольно своеобразный «рогатый» облик благодаря шишковидному наросту на темени.

Большую часть года малео проводят в джунглях, но в наиболее сухой период (август-январь) собираются в определенных участках леса поблизости от побережья для откладки яиц. Периодически, с интервалом в несколько дней, птицы ходят из леса на участки сухого пляжа, покрытого темным песком, и выкапывают ямку глубиной 40-70 см, в которую самка откладывает одно, но очень крупное, массой до 240 г, с тонкой скорлупой яйцо и, засыпав его песком, возвращается в лес. Поскольку нужные для инкубации яиц места часто расположены в нескольких километрах от леса, а самка за сезон размножения откладывает 10-30 яиц, птицам приходится за этот сравнительно короткий период прошагать туда и обратно десятки и даже сотни километров.

источники

kmaal.livejournal.com/94355.html
www.apus.ru/site.xp/049052057052051.html
zubastiki.net/page/page50.html
newpix.ru/gavial-neobychnyj-krokodil
daypic.ru/nature/105556
udivitelno.com/mesta/item/477-ostrov-borneo
www.botanichka.ru/blog/2010/06/27/antiaris-toxi...
www.zooeco.com/0-plant/0-plant40-6.html
www.ilvestour.co.th/fruits/8/
geograf.info/udivitelnie-rastenija/banian-derev...
homezhivotnie.narod.ru/index14.html

@темы: Флора и фауна, Мир вокруг нас, Томас Майн-Рид

---

В ожидании смертной казни (фанфик по Сабатини)

[natoth]

Давно не спамила по Бладу. И вот снова...

Название: В ожидании смертной казни
Автор:  natoth
Персонажи: Питер Блад, Хагторп, Волверстон, Джереми Питт
Канон: Р.Сабатини "Одиссея капитана Блада"
Размер: драббл, 707 слов
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, ангст, зарисовка
Время действия: 19 сентября 1685 года, почти сразу после памятного суда.
Место действия: тюрьма в г. Таунтон
Краткое содержание: По обвинению в государственной измене и мятеже Питер Блад и его спутники приговорены судом к страшной смертной казни через волочение, повешение и четвертование*. У них осталась всего одна ночь, чтобы приготовиться к неизбежному...
Предупреждения: описание довольно неприятной казни!
От автора: Данная история была написана как ответ на вопрос "Вам осталось три дня до смерти. Что вы будете делать?" Я задумалась, чем бы занял себя Блад в ожидании исполнения приговора. И вот что получилось.

В ожидании смертной казни

— Ну что, дружище Джереми, завтра все закончится, — сказал Питер Блад, положив руку на плечо молодого шкипера из Сомерсетшира, бок о бок с которым он провел три ужасных месяца в тюремном заключении. — Как ни крути, а все равно нам дорога на виселицу.
Питт всё еще пребывал в оцепенении после суда, не совсем осознавая, что ужасный приговор, вынесенный им судьей Джеффрейсом, совсем скоро обратится в реальность. Но слова Блада заставили его очнуться. Юноша задрожал, тяжело дыша, а потом посмотрел на своего друга с неприкрытым страхом и раскаянием.
— Питер, это я во всем виноват, и зачем я только втянул тебя во все эти злоключения?!
— Полно, Джереми, мы с тобой уже это обсуждали, — перебил его Блад, стараясь говорить спокойно. Но это давалось ему с трудом. Как и Питт, он постепенно приходил в себя после суда, и страшный приговор эхом звучал в его ушах, заставляя холодеть от ужаса. — Не вини себя ни в чем. Прошу тебя. Давай проведем наш последний вечер без подобных терзаний.
— Я всё равно не прощу себя за это, — упрямо повторил молодой моряк. — Ты спас мне жизнь, хотя почти не знал меня, и вот чем я тебе отплатил!
— Приговор выносил не ты, Джереми, — ответил Блад, присаживаясь около сырой стены на ворох гнилой соломы, которая служила заключенным подстилкой.
Дверь в камеру противно скрипнула, и стражники втолкнули внутрь очередную партию заключенных, только что вернувшихся с суда.
Питт и Блад посмотрели на них, выискивая знакомых из Бриджуотерской тюрьмы.
— Нэд! — Джереми помахал рукой, заметив рослого мужчину средних лет, который угрюмо ковылял в противоположный угол. — Иди к нам!
Гигант шагнул к ним, звякая кандалами. На голове у него красовалась грязная повязка, закрывающая левый глаз. Рана, видимо, все еще причиняла ему беспокойство, поэтому он двигался осторожно, стараясь не шевелить головой слишком часто.
— Ну? — спросил его Питт, когда верзила медленно опустился на пол рядом с ними.
— А! — он махнул рукой, сплюнув на солому, — Приговорен к волочению, повешению и четвертованию. Недурно, черт побери!
— Еще один товарищ по несчастью, — пробормотал Блад. — Держись, старина Волверстон! Что еще тут скажешь?
— Не ожидал такой чести, — ухмыльнулся верзила. — Всегда полагал, что для меня будет вполне достаточно повешения.
— Мы государственные изменники, Нэд, — со вздохом произнес угрюмый темноволосый мужчина, сидевший рядом с ними. Звали его Натаниэль Хагторп, и он был одним из тех, с кем они проделали путь из Бриджуотера в Таунтон. — Таких бунтовщиков, как мы, приговаривают не только к повешению, но и к волочению с четвертованием.
— Брр! — Джереми Питт передернул плечами, — Какая мерзкая смерть! Кто бы мог подумать, что я закончу свою жизнь именно так? Столько раз мог утонуть в плавании, но бог миловал. А теперь, оказывается, вот для чего он меня берег...
— Да уж, хорошего тут мало, — протянул Волверстон, потирая ноющий висок, — Доводилось мне видеть такую казнь. Сначала, стало быть, тебя привяжут к лошади и проволокут до места казни. А потом палач тебя повесит. Но не до конца... — гигант многозначительно обвел взглядом своих собеседников, — Только слегка придушит. А потом вынет тебя из петли, еще живого, еще трепещущего, и примется потрошить…
Питт побледнел, но слушал его, как завороженный.
— Ну, отрежет тебе все лишнее, причиндалы и башку, а если будет не в настроении, поломает все руки-ноги, в общем, растащит тебя на мелкие кусочки... Кровищи будет повсюду, воплей… Красотень!
— Перестань, ради бога! — не выдержал Хагторп. — Ну, что ты за человек, Нэд! Людям и так тошно, а тут еще ты со своими байками...
— Ладно, умолкаю, пока вы не расплакались, — фыркнул Волверстон. — По мне, пусть уж лучше казнят поскорей, чем терпеть эту паскудную боль в башке!
Блад вздохнул и повернулся к верзиле.
— Кстати, о твоей башке. Иди-ка сюда, Нэд, я хочу посмотреть, что там с твоим глазом. И повязку надо сменить...
— Какого черта, Питер?! — Волверстон удивленно уставился на него. — Какая разница, как именно я сдохну? Со свежей повязкой или со старой?
— Для тебя, быть может, и нет никакой разницы, — невозмутимо ответил Блад, начиная разматывать бинты, сделанные из тряпок, — А мне будет чем заняться перед смертью. Чем сидеть и хныкать, лучше тебя перевяжу. Мне так спокойнее.
— Ну, ты чудной! — проворчал Нэд, поворачивая голову так, чтобы Бладу было удобнее.
— Какой уж есть, — сказал Блад, склонившись над ним. — Джереми, не сиди как пень, найди где-нибудь чистых тряпок и воды! А ты, Нат, подержи-ка нашего Волверстона за руки, чтобы он мне нечаянно по ушам не съездил, как в прошлый раз. Еще не хватало на собственную казнь с расквашенным лицом идти...

---

* [to be] hanged, drawn and quartered – именно так и звучал приговор, вынесенный судьей Джеффрейсом Бладу и компании.

@темы: Рафаэль Сабатини, Фанфики

---

[Stella Lontana]

30.01.2014 в 21:14

Пишет  fitzalbemarle penn:

Несколько занимательных фильмов
В честь выхода нового мини-сериала, посвященного пиратским историям, Афиша сделала дайджест кинофильмов о пиратах. Джека Воробья дискриминировали.



Ознакомиться

@темы: Экранизации, Кино

---

Памятник Алану Бреку и Дэви в Эдинбурге*

[logastr]

Не знаю, будет ли это интересно сообществу, но именно из этого соо я вообще узнала об этом памятнике и в недавней поездке в Эдинбург одной из задач было найти его.
Что, вообще-то, оказалось весьма нетривиальной штукой, ибо он находится в жилом районе вдалеке от основных туристких маршрутов. А еще там с автобусами прикольная фигня - у водителя можно купить билет, но только если наберете без сдачи, а если у вас деньги большие, то идите... короче мы так и не поняли, где можно купить билеты карточкой или со сдачей, так что ходили пешком. В принципе, в Эдинбурге это запросто можно, если ты турист, живешь в центре и тебе нет нужды искать какие-то странные памятники.
Но мы же не ищем легких путей! Короче, мы сверились с картой и пошли. Через два часа прогулки мы с дочкой (12 лет) уже стали слегка ныть на нашего штурмана (сын, 17 лет), мол, все идем и идем, а тут все дома-заборы-заборы-дома, никаких памятников. Наконец, он посмотрел в навигатор и сказал: всё, мы пришли! А мы такие - да? ну и где????? Ибо местность совсем не изменилась: шоссе, дома с заборами, узкий тротуарчик. Оказалось, что буквально через два метра забор делает нырок и в этой нише прямо посреди этого всего стоит памятник, снять который можно только очень снизу. Памятник мимимишный! На постаменте - барельеф Стивенсона. Алан маленький, как и в каноне, а Дэви высокий и плечистый. Алан смотрит вниз, так что получается, когда стоишь у памятника - прямо на тебя! Ужасно смишной)
Потом мы перешли на другую сторону улицы и все-таки сняли его, уворачиваясь от потока машин.


*запись дублирована из личного дневника

@темы: Роберт Льюис Стивенсон, Путешествия

---

Типа дайджест

[Stella Lontana]

Потому что проходить мимо явно приключенческих постов в моей френдленте мне хозяйственность не позволяет, а просить разрешения на перепост каждого поста другого юзера - чувство меры. Если кто-то верит, что у меня есть чувство меры.

Anna_Dreamer делает потрясающие аватарки из иллюстраций П.И.Луганского к "20 000 лье под водой" и дает ссылку на сами иллюстрации, мужественно залитые ею же во Вконтакт. Действительно, очень хороши!

Marie Paganel показывает памятник Мишелю Ардану в Нанте и колоду игральных карт, выпущенных к 150-летию писателя (фанат в моем лице упал и умер!), а также постит статью Кирилла Андреева "Глазами Жюля Верна".

@темы: Иллюстрации, Жюль Верн, Фанарт, Реклама

---

Фанфик по "Алому первоцвету"

[Stella Lontana]

Про высокие отношения Перси Блейкни и Армана Шовлена (джен) с удивительным, на мой взгляд, попаданием в стиль канона. Перепост из сообщества The Scarlet Pimpernel

21.01.2014 в 16:10

Пишет  Cyber-Akitsu:

Когда закончился шторм
Название: "Когда закончился шторм"
Автор: DagonSt
Перводчик: Cyber-Akitsu
Персонажи: сэр Персиваль Блейкни, Арман Шовлен
Описание: После окончания "Триумфа Алого Первоцвета" у Перси осталось незаконченное дело во Франции.
Рейтинг: T
Жанр: приключения (в какой-то мере)
Размер: миди
Статус: окончен
Комментарии: Разрешение на перевод получено // Перевод некоторых французских слов и выражений дан в конце глав.
/// Уважаемый автор передает привет и наилучшие пожелания всем поклонникам "Алого Первоцвета"
Disclaimer: описанные персонажи принадлежат перу баронессы Орци, идея и ее воплощение - DagonSt, перевод – мне.
Оригинал находится здесь www.fanfiction.net/s/5208984/1/In-The-Wake-Of-T...

In the Wake of the Storm

I. And the Days Pass Unnumbered

I. И дням прошедшим нет числа

Буря, причинившая столько бед французскому народу, закончилась. Ужасный вихрь, чьим центром была Гревская площадь, изорвал себя в клочья в тот самый момент, когда неумолимое лезвие гильотины опустилось на шею "Неподкупного", того, кто когда-то правил Парижем и стоял у руля Революции, того, кто владел умами и повергал страну все глубже в пучины отчаяния. С его смертью все прекратилось, словно он, подобно валлийцу Глендауэру, призвал Революцию при помощи колдовства.
Сезон бурь закончился в этот Термидор, но когда небеса прояснились, в новом, удивительно чистом и спокойном воздухе, стали ясно видны руины прежнего режима, залитые кровью, которую требовал и получал Террор. Наступила пора созерцания и восстановления. Пришло время разгрести обломки и попытаться понять, что же произошло за годы хаоса, конец которым пришел этим летом. Для одних это было время все обдумать и просчитать - вырвавшись из объятий Революции, они должны были вручить свою судьбу тем, чьи решения были здравы, а руки чисты. Другие оплакивали погибших, невинных или виноватых, чьи жизни были отняты с излишней поспешностью. Но для большинства это было время избавления от страха или восторга, окончательно смытых снегом и развеянных ледяными зимними ветрами.
Но весной, когда снег тает, тела непогребенных деяний оказываются на поверхности, их нечем прикрыть и негде спрятать на голой земле. И так скелеты, оставленные Террором, и даже более старые, разбросанные еще монархией, вновь вышли на свет. И эти омерзительные останки оставались открытыми всем взглядам, пока страна претерпевала изменения, способные наконец-то упокоить их в прошлом. Есть призраки, изгнать которых совсем не просто.

II. Interlude: Dream of a Hero

II. Интерлюдия: Сон героя

Когда, заставив своего посетителя прождать довольно долгое время, он, наконец, открыл дверь, на пороге он увидел не Гастингса или Фоулкса и не одного из прочих не менее достойных джентльменов, которые нередко прибывали в Ричмонд в самое неожиданное время, но неизменно находили там прибежище. Тем не менее, сэр Перси решил не изменять своей знаменитой вежливости.
- А! Мой дорогой друг Шамбертен! Какое неожиданное удовольствие видеть вас.
- Шовлен, сэр Перси. Шовлен, - поправил его маленький француз без тени надежды или гнева, словно только по привычке.
- Ну конечно! Никак не могу запомнить эти треклятые иностранные фамилии, - улыбнулся Перси, пряча под маской своего обычного, граничащего с идиотизмом, благодушия ненависть, которую он испытывал к человеку, стоящему перед ним. - Рад вновь видеть вас, учитывая, что расстались мы при весьма неприятных обстоятельствах. - Он оставил француза связанным по рукам и ногам среди обломков Революции, которой он служил, в ожидании ареста и казни, которых он заслуживал. Но, конечно же, Шовлен позаботился о своей безопасности - ведь любое чудовище, подобное ему, в первую очередь думает о том, как сохранить свою шкуру.
- Боюсь, обстоятельства действительно были неблагоприятными, - ответил Шовлен с невеселой улыбкой, глядя вникуда. - Но, в конце концов, вы, как любой честный спортсмен, дали мне шанс. Вы - англичане - просто помешаны на спорте.
- Уверяю вас, Шамбертен, это куда более занятное увлечение, нежели ваша проклятая гильотина. Я даже почти собрался съездить в Париж и вывезти вас, но, увы, дела.
Шовлен рассеянно кивнул.
- Дела, конечно.
На некоторое время оба умолкли, но, наконец, француз произнес:
- Что с моей дочерью, Блейкни?
- О, вы никогда прежде не спрашивали о ней! Она вполне счастлива, уверяю вас, - образец невинности и благородства - почти невозможно было и подумать, что она произошла от этого мерзкого чудовища.
- Конечно. И я благодарен вам за это, сэр Перси, - но, говоря так, Шовлен отвернулся - быть обязанным своему злейшему врагу за жизнь и благополучие дочери все еще жестоко уязвляло его гордость, то немногое, что оставалось от нее после всех поражений, что нанес ему Алый Первоцвет. Но, возможно, дело было совсем не в этом - он слегка навалился на столик, словно ища опоры.
- Не беспокойтесь об этом, мой дорогой друг. Столь очаровательное дитя не должно было достаться вашей непостижимой "справедливости", даже если это было бы нужно, чтобы утвердить ваши идеалы, - Алый Первоцвет умолк на мгновение и тут же отпустил очередную колкость:
- Чертовски жаль, что вы пропустили свадьбу. Это было просто изумительно.
Шовлен вздернул голову.
- Свадьбу!
С минуту Перси слушал его неразборчивое бормотание, а потом от души рассмеялся.
- Ну конечно! Она вышла замуж за своего юного друга, вы помните его? Они хотели попросить вашего благословения, но вы должны признать, что для человека в вашем положении - довольно двусмысленном положении - получение письма из Англии от девушки, обвиненной в измене, могло закончиться плачевно. Милая девушка и помыслить не могла причинить вам вред...
Этот выпад достиг цели. Перси видел, как Шовлен сжал край столешницы, как побелели костяшки его пальцев. Француз дрожал всем телом...
Но удовлетворенная улыбка Перси превратилась в гримасу, когда эта дрожь передалась цветочной композиции, стоящей на столе. Маргерит нравилась эта ваза. Едва услышав звон разбитого стекла, по-прежнему нервный француз резко развернулся. Его взгляд остановился на осколках, но Перси не увидел в его глазах ни следа эмоций: ни удовольствия, ни сожаления, ни испуга, ни даже удивления. Лишь его пальцы, все также сжимающие столешницу, и его лицо стали белее роз, рассыпанных по ковру.
Перси разочарованно вздохнул, глядя на вазу.
- Друг мой, вы, часом, не больны? В это время года плавание по каналу может быть крайне неприятным. Да и погода стоит не по сезону влажная.
Непонятный холод, похоже, добрался-таки до Шовлена, если не до его тела, то до его разума точно - он казался подавленным, от ненависти и ярости, которые направляли его действия, не осталось и следа.
- Да, сейчас не по сезону холодно, - повторил Шовлен без тени иронии. - Но это пройдет. Я подхватил что-то в Консьержери, сэр Перси, что-то незначительное. Это пройдет, - бывший агент Республики наградил Перси едва заметной улыбкой бескровных губ.
- Ох, вы поселились в премерзком местечке! Вы, должно быть, замерзли... и чертовски устали? - Законы гостеприимства не позволяли Перси выставить француза за дверь, как бы он того ни хотел, но, по крайней мере, на ближайшее время он мог убрать этого негодяя с глаз долой, чтобы первым делом с утра отправить его в Лондон. И пусть там он наносит нежелательные визиты своим друзьям, если таковые у него остались.
- Нет... Нет, я неплохо отдохнул, je t'assure*, - он снова отвел взгляд. - Tu penses... Ты думаешь, что с Революцией покончено? Террор, как вы называете его, он не остановлен, сэр Перси. Толпа жаждет крови. La guillotine по-прежнему проливает ее. И ей плевать, если это кровь не аристократов. Но для Алого Первоцвета головы республиканцев почти ничего не значат? - акцент Шовлена, обычно почти незаметный, внезапно стал ужасным, казалось, что он с трудом подбирает слова.
Перси, полагая, что это к Шовлену возвращается его обычная раздражительность, рассмеялся.
- Ах, ну неужели вы думали, что я подведу вас, дорогой друг? Я пришел бы вам на помощь как раз вовремя, не появись вы у меня на пороге! Никогда не сомневайтесь во мне!
Но Шовлен никак не отреагировал на эти слова и лишь смотрел, не моргая, на тени за спиной хозяина дома.
- В этом нет откровения, сэр Перси, нет ни правды, ни справедливости, ни милосердия, - он покачнулся, но удержался на ногах, опершись на стол. - Ni le ciel ni l'enfer*...
- Шовлен, довольно, право слово!
- Будьте вы прокляты, вы и ваши английские игры...
Блейкни протянул к французу руку, если не поддержать его, то хотя бы убедиться в том, что его бывший враг реален. Но Шовлен отшатнулся от него, отступая все дальше в тень.
- Клянусь честью, Шамбертен, вы ведете себя чертовски странно, - нахмурился Перси. Было маловероятно, что у Шовлена оставалась хоть какая-то крупица власти, хоть какая-то возможность отомстить Алому Первоцвету за свое окончательное поражение. Разве только, теперь он уже не считал, что простое убийство ниже его достоинства.
- Tourmente*... безумие, изоляция... и смерть, сэр Перси. Нам с самого начала нужно было говорить "и" и никогда "или".
Казалось, что этими словами Шовлен подтвердил подозрения Перси, и тот в два шага преодолел расстояние, разделяющее его и маленького француза. Блейкни так и не снял маску легкомысленного щеголя, которая всегда выводила Шовлена из себя и могла и сейчас отвлечь его от его намерений.
- Прошу вас, друг мой, не сходите...
Но француз, предвосхищая его слова, разразился леденящим душу истерическим смехом. Казалось, он и не заметил, что ноги его подкосились, что он соскользнул по стене и скрылся в тени прямо на глазах сэра Персиваля Блейкни, глядящего на него с удивлением и жалостью. И внезапно у англичанина пропало всякое желание знать точно, призрак навестил его или же безумец.

*Уверяю тебя.
*Ни Бога, ни Дьявола...
*Буря

III. In Circles

III. По кругу

После этого происшествия едва прошло две недели, а Алый Первоцвет уже плыл во Францию. Его преследовало зловещее видение человека в черном, в чьем мучительном смехе слышались крики фурий, хранящих закон, в котором не было места милосердию.
Для себя сэр Перси решил, что если он и испытывал чувство вины из-за своего участия в событиях прошлого лета, то лишь потому, что думал о Флерет - бедная девочка со все возрастающей тревогой ждала новостей о любимом отце. А вот о том, что бывший агент Шовлен не переставал сниться ему, сэр Перси предпочел не думать.
Как и следовало ожидать, во Франции, погруженной в хаос очередного переворота, найти Шовлена оказалось сложнее, чем добиться аудиенции у него же в прежние времена. В этом конкретном случае милосердный Талиен (возможно, поддавшись уговорам своей жены) оказался не таким уж милосердным. Даже через несколько месяцев после того как Робеспьер поднялся на гильотину, а его сторонники были либо казнены, либо помилованы решением новых лидеров Франции, этот последний, далеко не самый значительный, его союзник оставался в Консьержери. Более того, по какому-то особому распоряжению или же допущению властей его имя ни разу не появилось в списках ни обвиняемых, ни приговоренных, ни даже просто заключенных. Бывший агент Шовлен, опозоренный и униженный, был забыт и заброшен. Или же намеренно предан забвению, если имя его было вычеркнуто отовсюду по злому умыслу, а не по недосмотру.
Две недели сэр Перси провел в бесплодных поисках на юге, полагая, что загнанный лис забился в нору на своей территории. Достаточно быстро он выяснил, что гражданина Армана никто не видел со времени исчезновения его дочери. Вскоре после него он появился в городе верхом, в состоянии крайнего бешенства. Он уволил служанку, работавшую на него долгие годы, и ее дочь и совершенно забросил свой замечательный дом. Но все это произошло больше года назад. Его служанка, мадам Луиза, жила сейчас со своей сестрой и во всем зависела от нее. Ее дочь Адель вскоре ушла из дома в надежде найти лучшую жизнь и исчезла где-то на просторах революционной Франции.
Решив, что в Дофине он уже выяснил все, что мог, и что продолжать поиски нужно в другом месте, Блейкни вернулся в Париж. Представившись нотариусом, он получил доступ к записям об имении де Шовленов. Он думал, что бывший агент мог укрыться в каким-нибудь родовом замке или же у кого-то из более удачливых родственников. Как оказалось, большая часть имения перешла от Шовлена-старшего к двоюродному или троюродному кузену в обход его собственного сына, чье имя было вычеркнуто из завещания из-за разногласий с родителями. Тем не менее, нынешнему маркизу отошел титул, получил он и довольно значительный годовой доход, что можно было объяснить карточными долгами, распущенным образом жизни или же мотовством. Подобное совершенно не вязалось с тем Шовленом, которого знал Перси, здравомыслящим и умеренным в своих желаниях почти до аскетизма. В 1792 году кузен лишился и имения, и головы.
Наконец, удача улыбнулась Перси. Ему повезло повстречать Рато - старого солдата, больного астмой, чью роль он так блестяще сыграл во время последнего приключения Алого Первоцвета. И этот человек, задыхаясь от кашля и щедро сдабривая свои слова ругательствами, рассказал ему, что он сам видел, как Шовлен был арестован и отправлен в Консьержери. Там же и сам Рато нашел работу - для человека, носящего клеймо каторжника, даже выжженное несправедливо, найти честный заработок в другом месте было почти невозможно. Теперь оставалось только проникнуть в тюрьму и своими глазами увидеть, что произошло с его врагом и насколько пророческими были его сны.

IV. Surveillance

IV. Наблюдение

В тюрьме к Шовлену частично вернулись достоинство и гордость, от которых он так охотно отказался во имя служения своей стране. Искренне преданный своим идеалам, он и в заключении не изображал из себя мученика; даже это крайнее унижение не изменило его убеждений. Его существование словно замерло: он не настолько любил жизнь, чтобы цепляться за нее, но и не желал бесцельно расставаться с ней. Он просто существовал, безмолвный, запертый на замок в тюремной камере.
Но нельзя сказать, что арест прошел для него бесследно: Шовлен и сам понимал, что он сломлен. Он был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы схватить Алого Первоцвета, и сейчас он не стал бы просить за себя, не сказал бы ни слова в свою защиту, оправдывая себя лишь тем, что всегда служил Республике. Унижение, которое превратило многих дворян практически в животных, сделало этого якобинца аристократом, если не по взглядам на мир, то по отношению к нему. И было что-то новое, необычное в том взгляде, которым он смотрел на лозунг Революции, нацарапанный мелом на стене его камеры. Иногда, когда он находил глазами слова "Свобода, Равенство, Братство или Смерть" к обычному уважению и любви в его взгляде примешивалось что-то, что можно было назвать цинизмом и зачатками презрения.
Перси видел эти перемены во время своих тайных приходов в тюрьму. Чтобы не выдать себя, он до мельчайших деталей повторял действия Рато, кашлял и осыпал бесстрастного пленника оскорблениями. Казалось, что гордость не давала Шовлену ни отвечать на обвинения, бросаемые ему подобным человеком, ни даже смотреть на своего мучителя. Но если бы он решился на это, то он увидел бы оценивающий взгляд, которым его тюремщик мерил его. Увидел бы, как тот ловил малейшую его реакцию на оскорбления в его адрес, на проклятия на головы его бывших соратников, на насмешки над его утраченным авторитетом. Короче говоря, он увидел бы Алого Первоцвета, высматривающего малейший предлог оставить его во Франции, в когтях заслуженной им судьбы. Но, к собственному ужасу, не находящего его.

V. Stratagems

V. Военная хитрость

Решив, что пора поговорить с Шовленом лично, сэр Перси как следует напоил охранников, купив таким образом их дружбу и усыпив бдительность. Как бы ни нравились ему рискованные операции, он не хотел, чтобы француза казнили как английского шпиона, пока он сам еще не решил, стоит ли спасать его.
Когда он вошел в камеру, Шовлен гонял по тарелке недоеденный ужин и задумчиво смотрел на надпись на стене. Как обычно, он не обратил внимания на вошедшего. Перси закрыл дверь и, подойдя к французу, бесцеремонно положил руку ему на плечо.
- Даже вы должна признать, что это едва ли можно считать украшением, - тихо произнес старый солдат голосом английского дворянина.
- Сэр Перси, - ответ прозвучал так же тихо, только голос у Шовлена сорвался от гнева или же едва сдерживаемого удивления. - Вы просто не могли остаться в стороне, - он с раздражением стряхнул руку англичанина со своего плеча и повернулся к нему лицом. - Когда вы закончите смаковать свою победу, вы вольны уйти.
- Как, и вы не боитесь упустить шанс поймать Алого Первоцвета?! - Перси беззаботно привалился к сырой стене. - Бог мой, как изменились времена!
- Я выдал бы вас сию же секунду, если бы точно знал, что вы отправитесь прямиком на гильотину, - одно присутствие англичанина вновь разожгло угасшую было ненависть Шовлена.
Перси ухмыльнулся.
- Вы так часто кричали о моей поимке, что я удивлюсь, если хоть кто-то поверит вам. Но не переживайте, дорогой мой Шамбертен, разве я не говорил, что вернусь за вами?
- Тогда примите мои искренние извинения, если эта обстановка мало подходит для встречи гостей.
- Бог мой, если это вы называете обстановкой, то у вас либо совсем нет вкуса, либо ваши представления о гостеприимстве еще хуже, чем мне казалось.
- Такова воля Республики, - резко бросил ему француз.
Блейкни осекся. Нет, таким образом он ничего не добьется. Строить из себя дурака значило лишь злить Шовлена, и этого было недостаточно, чтобы вытащить его из этой дыры. В том, чтобы просто выкрасть его из тюрьмы, не было вызова. Это было бы то же самое, что и уводить аристократов из-под носа Революционного Террора. Он же хотел убедить одного из самых яростных его приверженцев захотеть покинуть Францию. Он выпрямился, подошел к окну, обвел взглядом тюремный двор и повернулся к французу уже с другим выражением лица.
- Вы что же, так хотите остаться здесь? Скажите мне, Шовлен, который из идеалов этой Республики так дорог вам? Egalité? Fraternité? Кому угодно, но только не вам. Вы лишь смеялись над дикарями, устраивавшими резню. Вы несете бремя общей с ними вины, но разве хоть на миг вы желали быть им братом? Liberté? Но для кого? Для тех немногих, совсем немногих, кого вы считаете равными себе - в равной степени преданными Революции? Или же вас привлекает la Mort, гражданин? Смерть им всем - аристократам и оборванцам, предателям и патриотам, пусть они все захлебнутся в одном и том же море крови! Боже мой, это единственный из идеалов вашей Республики, которому вы действительно служили, дорогой маркиз.
Увидев, как Шовлен вздрогнул при упоминании его титула, что он не смирился и молчит лишь потому, что решает, как лучше ответить, Перси подавил улыбку и закончил уже примирительным тоном:
- Ни свобода, ни равенство, ни братство никогда не входили в число ваших идеалов, Арман. А смерть... Сейчас обрушить ее вы можете только на свою голову. Так оставьте свое прошлое в покое, пойдемте со мной, я доставлю вас домой в целости и сохранности.
- Блейкни, вы несете полную чепуху, даже если не притворяетесь идиотом, - прошипел Шовлен, загнанный, как надеялся Перси, в ловушку, из которой не было выхода.
- Даже если так, - продолжил Перси, не моргнув глазом, утверждая свое преимущество в их споре, - чему послужит ваша смерть? Разве она изменит что-то, чего не изменили казни Дантона и Робеспьера? Живым вы своей Республике были бы полезнее, если ей вообще нужны ваши услуги. А это, - добавил он с нажимом, - маловероятно.
- А вы бы хотели, чтобы я обесчестил себя и ее, сбежав, как предатель? Нет, спасибо.
- Вы забываете, что у вас есть долг не только перед вашей страной. Флерет...
- Я полагаю, что ее муж в состоянии позаботиться о ней.
- Но она любит вас.
- И уже привыкла к моему отсутствию.
- Нет. В отличие от вашей страны она не забыла вас. Но и Республика может вспомнить, и это будет означать вашу смерть. Но вы и так знаете своих врагов лучше меня.
- И здесь я ровно настолько в безопасности, насколько хочу быть. Прощайте, сэр Перси, - Шовлен поднялся. По тому, как он двигался, как говорил сквозь зубы, можно было понять, что он того и гляди выйдет из себя.
Блейкни вздохнул.
- Прощайте, месье Шовлен. Au revoir, - и он отвесил поклон, который совершенно не вязался с образом Рато.
Шовлен наградил его злобным взглядом, и хотя в его глазах горела ненависть, он так и не повысил голоса.
- Возвращайтесь домой, сэр Перси. Возвращайтесь домой, в свое английское поместье, и займитесь спортом. Оставьте меня в покое.
Блейкни ушел, мрачно размышляя о том, что ему могут понадобиться месяцы, чтобы уговорить безумца, если это вообще окажется возможным. Не менее мрачно он думал о том, чем он сможет оправдать свои действия перед Маргерит.

VI. A Flower and a Song

VI. Цветок и песня

Неделю он держался на расстоянии, надеясь, что время и монотонность тюремной жизни повлияют на Шовлена больше, чем его постоянное присутствие.
- Ваша дочь написала вам, - начал он разговор при следующей встрече.
- На этой неделе? - усмехнулся Шовлен, ничуть не удивленный приходом англичанина.
- До моего отъезда, конечно, - Перси передал французу письмо.
Шовлен небрежно взял его, так, словно получал письма каждый день.
- Она, конечно же, приглашает меня погостить у нее. Она знает о моем положении ровно столько же, сколько знает о политике. То есть ничего. Не правда ли, сэр Перси?
- Я и помыслить не могу о том, чтобы бедная девочка страдала из-за вас, - уверил его баронет. - Эм... Пока вы не начали читать. Могу я задать вам один вопрос о вашей дочери?
Шовлен отложил письмо, пытаясь скрыть свое нетерпение прочесть его. Несмотря на то, что к окружающему он был безразличен, он ждал новостей от единственного дорогого ему существа.
- Должен признаться, что среди ваших родных я ожидал встретить кого угодно, но только не такую девушку, как она. По крайней мере, среди тех родных, от которых вы не отказались. Вы растили ее один?
- Да, - выдавил Шовлен, и Перси вспомнил, что, судя по всему, что он слышал, француз любил свою жену, пока она была жива, а после ее смерти больше никогда не женился.
- Так почему же тогда вы вырастили ее противно тем принципам, которыми вы, по вашем же словам, всегда руководствовались?
- Вы вновь говорите ерунду, Блейкни.
- Да хватит уже! Она очаровательна, наивна, совсем ничего не знает о вашей Революции, да она даже истинная христианка! Вы зашли настолько далеко, что скрывали свое положение, чтобы поселиться в деревне, где никто не знал ни о вашей должности, ни о вашем богатстве. Вы сказали вашей дочери, что ее мать звали Марсельезой, и все же назвали ее саму именем цветка, который был символом королевского дома, об уничтожении которого вы мечтали. Вы вырастили ее дворянкой! Как вы объясните все это?
- Я не стану оправдываться перед вами. Только не перед вами. У вас нет права требовать у меня объяснений.
- Нет права подвергать сомнению ваши убеждения? Задаваться вопросом, насколько они дороги вам? Лучше уж я спрошу вас об этом, Шовлен, а не прокурор. Вы помните, что ваша собственная дочь была приговорена к казни - вами же - по обвинению в государственной измене, только из-за того, чему вы ее научили?
Для француза самые свежие воспоминания оказались самыми болезненными.
- Довольно!
- Вы воспитали ее аристократкой. С вашей точки зрения, она - дворянка, по происхождению и по воспитанию. И вы притворялись ничуть не меньше, чем я. Вам так проще было оправдать себя в собственных глазах?
- Блейкни.
- Насколько вообще вы верили в эту Революцию, Шовлен? Что было вам ближе: идеология Террора или те принципы, по которым вы воспитывали вашу дочь? Как долго вы потакали своему академическому интересу к политике, обустраивая свой дом и хозяйство в тех же традициях, в которых сами родились и выросли?
- Убирайтесь, иначе я позову охрану.
- Вы знаете, что никто не придет. Подумайте над моими словами, Шовлен. Обещайте мне, - он встряхнул Шовлена так, что у того лязгнули зубы.
Бывший шпион прошипел:
- Хорошо... Даю вам слово чести, Блейкни. Слово дворянина, если хотите. Чего бы оно ни стоило.
- Думаю, что оно стоит больше, чем вы сами готовы признать. Прощайте.

VII. What Remains

VII. То, что осталось

И хотя Перси сомневался, что даже сейчас Шовлен сможет отличить его от Рато, он проводил свое время подальше от тюрьмы, пока француз обдумывал его слова, или, скорее, - учитывая его положение - изнывал в борьбе со своими мыслями. Три дня спустя Рато сообщил ему, не без удовольствия, что Шовлен мало ел, плохо спал и не произнес ни слова.
И поэтому в ночь на четвертый день Перси вновь пришел в камеру к Шовлену. На этот раз он был одет в униформу национального гвардейца, которая не так сильно оскорбляла его чувство прекрасного, как лохмотья Рато, и должна была быть более полезной при осуществлении его планов.
Он нашел Шовлена таким, каким его описывал Рато. И хотя тот обернулся, услышав, что Перси вошел в камеру, некоторое время он больше никак не давал понять, что заметил англичанина. Перси поздравил себя с тем, что догадался дать французу некоторое время для размышлений. И сейчас он терпеливо ждал, пока Шовлен обратит на него внимание.
Через некоторое время Шовлен признал, что так или иначе Перси получит свой ответ, и кивнул ему, словно принимая поражение:
- Блейкни.
- Так что же, - сказал тот, - вы идете?
Шовлен не ответил. Он обратил измученный взгляд на девиз своей Республики: "Liberté, Egalité, Fraternité ou la Mort", различимый даже в темноте.
- Вы ошибаетесь, сэр Перси. Я всегда верил в справедливость Революции.
- Когда играли на публику, возможно. Только не в личной жизни. Но сейчас у вас остается только она. Если только вы готовы выбрать ее.
- Похоже на то, - но казалось, что Шовлен был не расположен ни обсуждать этот вопрос, ни действовать, опираясь на осознание выбора, стоящего перед ним.
Перси ждал так долго, как только мог, но ночь подходила к концу, и ему нужно было уходить, так или иначе. Он протянул руку, не решаясь говорить, понимая, что его слова в равной степени могут как побудить Шовлена остаться, так и убедить его бежать.
И Шовлен, проклиная себя, как последнего из предателей, пожал поданную ему руку.



Окончание в комментариях

@темы: Эмма Орци, Фанфики

---

Зимняя фандомная битва

[Stella Lontana]

<div align="center"><a href="http://toll-gate.diary.ru/?tag=130149"><img width="350pxs;" src="http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2014/01/22d4ad9db20159c406e34c523b007eb4.jpg" alt="изображение"></a></div>

В большом мире стартовала очередная фандомная битва, и мы попытаемся вести репортажи с полей сражений обзоры выкладок команд, как-то относящихся к приключенческой тематике. Хотя тут главная сложность - как раз определить, какая команда к нам как-то относится, а какая нет. А ведь еще есть большой блок исторических команд, которые тоже в какой-то степени "наши". Так что подборка абсолютно субъективна, и я открыта для предложений

Ну, начнем с очевидного - WTF Library of Adventures 2014

В визитке есть издевательский квест =), он же хитроумный фанфик, он же набор разрозненных листочков, из которых попробуй-ка сложи цельный рассказ, если тебя то и дело отвлекают на поиски кнопочки "переверни страницу". В общем, приключения уже начались.
Ну и окончательно погружает в атмосферу приключений совершенно волшебный, с моей точки зрения, потрясающий клип, как раз повествующий о чем-то таком, ради чего мы все в той команде / этом сообществе и тусуемся.

А вообще да, я пристрастна. Для меня это команда, с которой все, что мы тут делаем, началось, так что удачного ей зимнего плавания!

баннер

ссылка на тег

WTF Hornblower 2014 - У них есть кораблики Правда, увы, не в визитке

Команда с блеском решила задачу, как вписать в небольшое пространство визитки информацию ОБО ВСЕХ персонажах сериала и фильма ("Лейтенант Джерард, очень-очень красивый второй лейтенант" =)) и, похоже, здорово заморочилась над созданием баннерjd. Идея видео хороша, но стиль уж надо было выдерживать до конца - без облачков и красных букв на их фоне. Здесь выдают в качестве сувенира пуговицы от морских мундиров и ставят послушать саундтрек к сериалу.

баннер

ссылка

WTF Angelique 2014

Это барокко. Вычурность, блеск, много-много мелких деталей - сколько же сил затратил фандомный художник? Канонично много изысканных мелочей: тут и заглушки рубрик, и клип, и тест, и опять сувениры. Текст вот только чуть лучше вычитать бы и сверстать.
И спасибо команде, что рассказали историю авторов канона - тоже своего рода приключенческий роман.

баннер

ссылка

WTF Les Rois maudits 2014 - цикл "Проклятые короли" М.Дрюона

Заглушка в виде книжки! Внутри визитка тоже напоминает серьезное, чуть потрепанное академическое издание - страницы покрыты убористыми строчками, картинок почти нет. Клип тоже настраивает на неспешное историческое повествование, а в конце, как и положено, немного пугает. Аватарки очень душевные. А вот флэшку на сторонних ресурсах я не одобряю всеми фибрами своей души. Тем более с таким количеством текста мелким рукописным шрифтом.

баннер

ссылка

WTF de La Fere 2014

Команда о тяжелой брачной жизни блондинки и алкоголика (с) в визитке щедро делится фандомными сплетнями, дарит выразительные аватарки и какие-то уж слишком большие, на мой взгляд, баннеры.

баннер

ссылка

WTF Richelieu 2014 - а вот это, смотря откуда смотреть, либо другая сторона того же канона, либо первая из представленных в этой подборке исторических команд. В визитке показали себя вполне достойными своего героя. Качественно сделано, отлично написано, достойно оформлено. Информативно! но при этом не без юмора.

баннер

ссылка

WTF Gardemarine 2014 - а вот тут кораблик есть уже и в визитке!
Здесь нам тоже рассказывают о жизни автора и перипетиях создания канона - ну и о героях, куда же без них! В целом визитка оформлена просто и без изысков. Изюминкой стали аватары - хорошая идея с "выглядывающими" из них героями. Баннеры лично мне понравились меньше.

баннер

ссылка

WTF Foreign Classic 2014

Западная классика и приключенческая литература - это, конечно, немного разные множества, но пройти мимо фразы "Расскажи нам о своём собрании сочинений Джека Лондона" в их посте набора я не смогла
Немного шизофренический текст и такие же баннеры с аватарами, классные арты и совершенно великолепный клип. Мрачно, но стильно. Вообще визитка производит очень целостное впечатление и - да - вполне в духе канона.

баннер

ссылка

WTF Fantaghiro 2014

Это, конечно, скорее, фэнтези, или сказка, или - посмотрев на клип - да нет, все-таки фэнтези, но и приключений в истории про девицу, переодевшуюся в воина, чтобы сражаться с армиями будущего жениха, а потом - вызволять этого самого жениха из многочисленных передряг - тоже хватает. Ироничные описания, динамичный клип и отличные, я считаю, аватарки!

баннер

ссылка

WTF Akunin 2014

Это опять же не приключения, а детектив. Зато про 19 век
В визитке дарят на память книжки (!) и рассказывают о героях выдержками из периодических изданий (спецквест уже бли-изко!)

баннер

ссылка

WTF Highlander 2014 - и еще раз фэнтези: "Горец"

От визитки веет духом ранних девяностых, что, как я понимаю, и было временем создания оригинального сериала. Сверстано простенько и старомодненько, но из середины визитки на тебя внезапно выпрыгивает очень симпатичный блокнот. Портреты персонажей - интересно, сами рисовали? - и достаточно живые описания. Клип лично мне не понравился: он длинный и его цветовые решения слегка пугают.

баннер

ссылка

WTF History of Sweden 2014 - продолжаем углубляться в историю

Красиво, качественно, исторично и приключенчески. Стиль и оформление увлекают, о том, что в каноне есть интересного и где на это стоит посмотреть, рассказывают сразу. За Карла Густава в эпиграфе мерси команде лично от меня. Вот если б еще карты открывались хоть где-нибудь кроме фотобукета (

баннер

ссылка

WTF History in bodies and faces 2014

Что-то какая-то мегалаконичная визитка при мегаобширности выбранного канона. Короче, ниочем. Хотя интерес к лицам и телам в общем прослеживается. Дальше отслеживать, видимо, не буду: не наш клиент.

ссылка

WTF Francophonie 2014
В общем-то тут тоже не столько по истории (и приключениям!), сколько по французской культуре в целом. Так что я собиралась было уже закрыть вкладку, но тут мой взгляд привлек сет аватар по историческим личностям. Симпатичный сет.

баннер

ссылка

День второй

WTF RA 2014

Это, конечно, тоже не про приключения, а вовсе даже про актера. Но, во-первых, в творчестве этого актера немалое место занимает сериал Robin Hood BBC (который, впрочем, тоже непонятно, то ли про приключения, то ли про то, "как мы все упоролись, пока писали сценарий"). А во-вторых, эта команда на прошлой битве писала та-акую аналитику, в том числе и по нашим темам, что я считаю попросту неприличным за ней не следить.
В визитке этого года команда сохраняет прежнее сочетание стиля и качества с абсолютной упоротостью - так что слежение на ваш страх и риск.

баннер

ссылка

WTF Modern Age 2014

Вот это я понимаю: историческая команда, которая всю серьезно-академическую часть своего приветствия умудрилась уместить в один абзац, а потом сразу перешла к делам интересным. Стильно, красочно, информативно, и на всякие неприличности намекают на редкость изящными способами Из подарков здесь есть гадание, которое - внезапно - многое угадывает.
А еще мне до сих пор интересно, что за существо изображено на четвертой аватарке.

ссылка

WTF Peter Pan 2014

И опять сказка, но с элементами приключений. Тут оформление в стиле старой компьютерной игрушки, интерактивная карта и краткий рассказ о воплощениях главного героя в разных вариантах канона и кино-канона. Что, в "Однажды в сказке" действительно такой ужасный Питер Пэн?

баннер

ссылка

WTF Captain Hook 2014

Вторая половина Питера Пэна Здесь снова рассказывают о различных интерпретациях образа в кино и литературе, сетуют на авторские недомолвки и обещают новый взгляд. А еще предлагают забрать себе одного капитана Или даже не одного

баннер

ссылка

WTF Semenova 2014

Славянское фэнтези - то есть, опять очень погранично "наш" жанр. В визитке, на мой скромный взгляд, слишком много текста и напрягающая лично меня стилизация под "ой ты, гой еси, добрый молодец", зато в качестве подарков дают симпатичных Нелетучих Мышей, а в клипе сделана попытка "новой экранизации" для тех, кому не понравился отечественный блокбастер про Волкодава. Лично мне додали любимый пейринг (Волкодав/Оленюшка, не знаю, кто что подумал), причем идеально, я считаю, додали - так что я полностью счастлива

баннер

ссылка

WTF Russells Rabbits 2014

Еще один актер, который очень активно снимался в приключенческих экранизациях - один Джек Обри чего стоит! - и оригинальных фильмах. Очень милая и многое обьясняющая визитка, совершенно укуренные аватары и баннеры на любой вкус - из которых надо было бы выбрать Джека Обри, но мне что-то самый первый особенно понравился.
Отдельной команды по "Хозяину морей" на битвах нет и не было, так что на "кроликов" возлагаю в этом плане особенные надежды. Хотя и просто так будет интересно последить.

баннер

ссылка

WTF Trandafirul galben 2014

"Румынский вестерн" с очень выразительными главгероями, революцией, заговорами, "золотом партии", бандитами, цыганами, актрисами, погонями, перестрелками и взаимным спасением - короче, чего еще душе надо? Визитка в форме первой страницы очередного - сценария? или романа? Флэшка - с возможностью альтернативного просмотра (ура!) - представляющая героев (второе ура! так как лично я сериал не досмотрела, а вот в выкладки ходить буду). И баннеры, на которых, увы, два главных героя ни разу не показаны вместе :/

баннер

ссылка

Upd. О, оказывается я потеряла одну историческую команду!

WTF Magyarorszag 2014 - история Венгрии

Визитка пока что академична по самое немогу, но только знаете - личный опыт - я однажды была в Будапеште и заглядывала в глаза памятникам древних мадьяр. По-моему, они принадлежат к миру приключений просто по факту своего существования: потому что такие люди не могут не. Что ж, посмотрим, чем порадует нас команда.

баннер

ссылка


Напоминаем заинтересованным лицам, что выкладка текстов низкого рейтинга - 1-2 февраля

запись создана: 26.01.2014 в 02:52

@темы: ФБ

---

[Stella Lontana]

И чтобы два раза не вставать - тоже от  FleetinG_ - рассказ о фильме "20000 лье под водой" 1997 года, в котором внезапно обнаруживаются два Немо и два Аронакса, а также присутствует капитанская дочка

Пишет  FleetinG_:

29.09.2012 в 17:31

Попутно меня навели еще на один фильм - и, полноты ради, не могу не сказать несколько слов и о нем. Хотя добрых слов из них будет мало... до такой степени, что даже не хочется заводить под него отдельный пост. Но отдельные тенденции просматривать буду.
Это американско-австралийский фильм 1997 года, если что.



1. Крик души номер раз, про рыбок и тому подобную ерунду.

Вот смотрю я фильм, и буквально из каждого кадра лезет мнение сценаристов, что у Верна неудачный storytelling и (опять сошлюсь на ту англоязычную статью):

Ричард Флейшер замечал, что, когда они с Фельтоном решили написать годный сценарий, у них «появилось острое сознание, что там нет настоящей истории, только серии инцидентов» (...)

И оттуда же ужасно меня насмешившие слова сценариста:

«Все помнят подводное погребение, атаку людоедов и бой с гигантским кальмаром, так что нам пришлось включить эти инциденты. Мы использовали их в другом порядке и по-другому, потому что рассчитывали на то, что никто и никогда особо внимательно книгу не читал».

Между тем, помимо приключений людей в океане, немалая часть романа посвящена собственно океану – его жизни, обитателям, бесконечному разнообразию и привлекательности. Собственно, именно ради этого построена событийная фабула, а не наоборот. Полностью ограничивать повествование рассказом о персонажах – значит грызть шампур и выбрасывать шашлык. Между тем даже мне, ни разу не природоведу, этот шашлык был вкусен как прежде, так и сейчас – и как бы все это выиграло от визуализации на экране!

Однако фильм 1997 года (а это вам не пятидесятые и не семидесятые, техника все-таки шагнула!) упорно держит нас в пространстве подводной лодки.
Там есть _один_ эпизод с подводной охотой и _несколько_ видов моря, да и те с поверхности. С таким же успехом можно было бы держать героев в каком-нибудь бункере на каком-нибудь острове... или даже на материке.

В качестве компенсации они напихали туда Очень Много Всякой Всячины и наивно полагают, что это будет интереснее, чем океан. Там есть и масса новых героев, и открытие Атлантиды, и упорные попытки бежать из плена, и запутанные семейные отношения, о которых еще будет, и расовые трения, и подрывные устройства, понатыканные капитаном по всему мировому океану в целях борьбы с землетрясениями... и все это предназначено для целевой аудитории Фильмов с Погонями и Драками (о да, это тоже будет). А целевая аудитория подобного фильма, на мой взгляд – это зрители канала «Дискавери» и фильма «Птицы» (ну да, я ни тем, ни другим не являюсь - и что с того?) Ей, я думаю, обидно – ибо любой турист, часок поплававший с маской в Красном море, видел куда больше, чем экипаж «Наутилуса». При этом они там плывут через Саргассово море, якорь им (киношникам) в глотку!

Тем досаднее, что эти люди умеют, черт побери, снимать красивые картинки. В том числе и под водой.



Правда, море у них несколько чересчур компьютерное – особенно по сравнению с живым морем Одесской киностудии, из которого я тут все никак не выплыву




Небо оставляет человека наедине с самим собой. Океан всегда существует вокруг, а небо освобождает пространство для раздумий.



Ну и заодно про антураж «Наутилуса». Его конструкция даже по сравнению с «барочным» вариантом пятидесятых годов причудлива; я вообще с трудом понимаю, как это плавает - видимо, как электрический скат.



Интерьеры по-прежнему отличаются роскошью. Автоматические двери открываются наружу, а не разъезжаются, что выглядит куда мистичнее.



Орган вкупе с Бахом присутствует – правда, Аронакс докапывается, что на корабле есть еще ноты Россини, Гуно, Моцарта и даже новомодного Вагнера.



Мясо, овощи, сливки, сахар – все есть в морских глубинах. (хотя, увы, ближе стол не показывали и процесс угощения обошли мимоходом)



А в музее «Наутилуса» самая примечательная часть – «Свобода на баррикадах» -и вот какими глазами смотрят на нее пленники...



Внутрикомандного языка здесь нет, но состав команды недвусмысленно интернационален. И команда наконец-таки одета не в единую форму, а кто во что, включая корсеты



Ну и скафандры, разумеется...



2. Крик души номер два, про амбивалентность и многогранность. А также Немо и Аронакс.

Ну, знаете... Я понимаю, что в двух рассмотренных ранее фильмах, дабы совладать с этой самой амбивалентностью, герои по воле кинематографистов то высветлялись, то затенялись. Но я впервые вижу, чтобы они так прямолинейно распадались надвое. Оба. Одно качество пошло налево, другое – направо, алле-гоп, «раздвоение личности, или черта с два»!



Вот вам, пожалуйста, оба Аронакса. Отец (Джон Бах) и сын (Патрик Демпси). Один – пожилой и почтенный, зато другой – любопытный и восторженный. Младшему отошло все обаяние, старшему – весь житейский опыт. Один сделал себе имя в науке, другой написал книжку, да не просто про какие-то там тайны, а прямо под названием «Криптозоология морских глубин» («ой, умны-ый!» (с) Насколько я понимаю, там особых и знаний-то нет, а все одни гипотезы – вот иллюстрация, к примеру:



Но подобные вивисекции не проходят даром – молодой Аронакс сделался милым, но беспомощным в житейском плане щенком (даже если щеночком, это мало что меняет). Нет и в помине какой-либо моральной дилеммы в его поведении – чаще всего он идет за тем, кто поведет его за собой. Впрочем, он лишен ненужного упрямства, умеет не только признавать, но и исправлять свои ошибки, что все-таки кажется скорее свойством характера, чем воспитания и образования.

– Вот и все ваши теории. Вы не очень-то расстроены из-за того, что ошибались. – Чем чаще ошибки бывают доказаны, тем ближе мы подходим к истине.



Характерный эпизод – когда на корабле матросы бросают утопающему веревку, младший Аронакс вертится у них под ногами и «тоже помогает», хотя вполне справились бы и без него.



А старший из Аронаксов выглядит и вовсе негодяем, склонным постоянно и публично унижать сына, даже на его выступлениях:

Вас ослепил магический свет его видеопроектора? Он предлагает нам какое-то карнавальное шоу вместо научной лекции.



Или, перед отплытием младшего в экспедицию:

Я пришел попрощаться. – Как сентиментален мой сын! Что ж, до свидания. - Мы отправляемся на охоту за морским чудовищем. Возможно, мы не вернемся. – Хочешь сказать, что я могу больше тебя не увидеть? Что это наша последняя встреча? Пламенное прощание? Хорошо, тогда передавай привет русалкам.

Как выясняется позже, отсутствие человеческих чувств к сыну – не единственный его грех, ибо как ученый и как гражданин Аронакс-старший тоже небезупречен. Но это и неудивительно: он ведь обижает такое милое существо, чего еще от него ждать?

Хотите вы получить шанс доказать свою правоту? Или вы предпочитаете, чтобы всю оставшуюся жизнь вас называли «юным Аронаксом»?



А вот два Немо – капитан (Майкл Кейн) и отпочковавшаяся от него капитанская дочка (Миа Сара). Одному досталась вся упертость и суровость, другой – нежность и стремление делиться познаниями (и интерес к Аронаксу заодно).



Капитан похож то ли на протестантского пастора, то ли на учителя фехтования. Из всех виденных мною Немо этот, пожалуй, самый сдержанный – и самый пожилой. Он совсем не подвержен внезапным вспышкам ярости, если она и присутствует, то холодная и обдуманная. Какой уж там безумный глаз в объективе!



Капитан занимается тем, что ведет корабль, помогает повстанцам (которых мы, правда, не видим – и вообще контакты с внешней средой здесь никак не упомянуты, так что ставим несколько очков в графу «асоциальность»), разбрасывает по морскому дну взрывчатку, чтобы взорвать ее всю одновременно и этим добиться конца света... то есть нет, конечно, положить конец подводным землетрясениям (но упоминается, что при этом есть шанс заодно свернуть Землю с орбиты). Тема технократии в борьбе с природой раскрыта более чем (даже более, чем надо).

Укротить природу? Ты оставил цивилизацию, чтобы жить в единении с природой! Ты больше ей не доверяешь?

Как и в фильме пятидесятых годов, ученость в борьбе с природой вовсе не одерживает верх (естественно, потому что опять, в отличие от книги, капитан пытается не объединиться с природой, а насиловать ее) – и, в отличие от того фильма, капитан не всегда выглядит бессильным, но именно поэтому его упертость заводит его в тупик, и даже чаще. Характерна следующая сцена: выбираясь из-под льдов, капитан смотрит на поверхность со страхом и надеждой – очевидно, тут опять не приходится говорить о безупречном научном предвидении.



А вот мотивы, по которым Немо ушел от мира, не раскрыты почти совсем. Даже «сцены гекатомбы» в фильме нет – от активно преследующего его корабля он только отбивается. Почему он раньше топил корабли, неизвестно - в очередной раз, если мы их не видели, то и черт с ними. Разумеется, он опять не индиец, и мы даже толком не узнаем, как и почему погибла его жена – дочку убить не удалось, понятное дело.



Дочка занимается тем, что всех лечит, проводит научные исследования и имеет достаточно здравого смысла, чтобы спорить с отцом, с которым тоже не всегда находит общий язык.



У меня серьезные опасения по поводу наших бомб, отец. Мы надеемся, что наши устройства положат конец землетрясениям, и наш дом не будет уничтожен, как это случилось раньше. Мы верим, что природа будет вести себя так, как мы это запланировали. Не слишком ли это самонадеянно? – Месье Аронакс научил тебя этим мыслям? – Это мои мысли! Которые он, по крайней мере, выслушивает!

И да, это она с восторгом прочла Аронаксову книгу, влюбившись в нее, а потом в ее автора.

Вы читали мою книгу? – Я не могла оторваться от нее! Она такая любопытная, такая удивительная... – Я писал ее не в качестве юмористической. – Не обижайтесь. Как вы узнали, какие существа обитают в глубинах? – Они смеялись надо мной. – Кто над вами смеялся? Как они смели? Они должны были восхищаться вашим неординарным умом. Я сделала эту статуэтку много лет назад, потому что влюбилась в вашу книгу. Я никогда не встречала человека с таким глубоким внутренним миром.



Впрочем, доля отцовской асоциальности досталась и ей – сначала ее вообще ото всех прячут, и сам капитан не выдает ее присутствие своим гостям. Когда Аронакс лишается руки, это она предстает перед ним, теряющим сознание от боли, воплощением благодатной женственности после мужских разборок за первое место – «то ли девочка, а то ли виденье»...



После чего дальнейшие отношения двух младших половин описываются фразой из детской песенки: «они вдвоем теперь витают и ничего не замечают». Даже когда «Наутилус» оказывается в экстремальной ситуации, они только и занимаются тем, что пребывают вместе.

Разве вы не должны быть рядом с отцом? – Если у нас в запасе остался один час, я должна провести его с вами!



Причем нельзя даже сказать, чтобы Аронакс ее как-то особенно эффектно спасал - когда корабль горит, они остаются в горящем пространстве, и их обоих фактически вызволяет Ленд, удачно метнув гарпун в нужную деталь, а когда корабль остается под толщей льда без кислорода, они тоже смирно ждут конца в одной каюте... Что-то похожее было у Каганова про эпос травоядных. Вне экстремальной ситуации они смотрят на небо, осознают, что мир прекрасен не только в глубинах, но и на поверхности, да и вообще в области личных отношений не теряются, особенно девушка.

Я пришла сюда не для того, чтобы смотреть, как ты пишешь. – Твой отец предупреждал, чтобы я не смел соблазнять тебя. – Женщина либо предлагает себя, либо нет. Только соблазненные женщины не хотят, чтобы их застигли в тот момент, когда они себя предлагают.



Ой, кажется, зря капитан прихватил в свою библиотеку французские романы...

Что до «старшей половины» Немо, то их взаимодействие с «младшей половиной» Аронакса при заданных условиях практически можно было бы уложить в схему «тесть-зять».

Для меня важно, что моя дочь была не одна в минуты опасности. Она явно привязалась к вам. – Если позволите. Я понимаю желание отца защитить дочь и не вижу причин злиться. – Много лет назад я был другим человеком. Я путешествовал по странам мира со своей семьей, пытался избежать войн, но это не всегда было возможно. Я не хочу восстанавливать обстоятельства, достаточно будет сказать, что моя жена заплатила страшную цену за мою наивность. Это произошло у меня на глазах. В отличие от матери, Мара осталась жива – она была слишком мала, чтобы враги ее заметили. Но то, что она видела, глубоко повлияло на нее. Я был обязан защитить ее от вероломного мира. Возможно, она больше не нуждается в моей защите. – Или у вас в этом появился союзник.



Однако присутствует один нюанс: у младшего Аронакса такие отношения с отцом (ну и такой отец, по большому счету), что он бессознательно ищет в Немо своего «настоящего отца». А Немо, по тому же счету, нужен в его лице союзник, и он не прочь привлечь его на свою сторону, хотя бы и в качестве сына. Я почему так цинично оцениваю ситуацию – очень уж тот ему недвусмысленно льстит...

У меня есть одна из монографий вашего отца по океанографии. Но гораздо больше я ценю работы, опровергающие его теории. В ученых кругах он более известен своей напыщенностью и стремлением к славе, чем научной аккуратностью. В отличие от него, ваш вклад в изучение океана гораздо более весом. Ваш отец, судя по всему, всю жизнь старался унизить вас. Что еще он мог поделать? Вы представляли для него угрозу. Аронакс всегда был самым большим вашим врагом. Жаль, что у вас не было отца, который сумел бы разглядеть ваши истинные таланты.

Между тем, когда Немо таким образом толкует повторяющийся кошмарный сон Аронакса-младшего, он явно намеренно переводит стрелку на его отца. Потому что этот сон - явно про "Наутилус", когда героя, затопленного водой, ловит в сеть и поглощает электрический скат...



Да и фигура в проеме во время этого сна - именно так впервые появляется на сцене капитан Немо.



Вообще, создается впечатление, что авторы фильма не только слышали ту песню, которая в заглавном посте, но и слегка ее экранизировали - про "дом, залитый водой" - это главная тема Аронаксова глюка, а еще там есть пространный эпизод про "кислорода не хватит на двоих" (каноничный, конечно, но все же...)



Возвращаясь к отношениям старшего Немо с младшим Аронаксом, следует признать, что после инцидента с попыткой диверсии, когда младший взялся единолично исправлять ее последствия, при этом лишившись руки, капитан его в чем-то зауважал. И даже руку ему новую приделал. Как у себя.

Спасать было нечего. Нам пришлось сделать замену. Кое-кто предлагал бросить вас за решетку и оставить обрубок. Но ваше мужество заслуживает большего. Та небольшая боль, которую вы испытали, умножится неоднократно, если вы ошибетесь во мне. Я сам изобрел этот сплав, хотя у вас – улучшенный вариант.



Ну что, Люк, понял, кто твой настоящий отец?



После чего ученая троица образует недвусмысленную коалицию - чем опять практически снимается моральное напряжение, характерное для героев в романе. Фактически младшего Аронакса просто утянули в команду "Наутилуса" (даже в руководство), а своим товарищам по несчастью он сочувствует, но постольку-поскольку, и больше восторгается открытиями капитана и его дочерью. И им, по большому счету, он тоже не особенно нужен, хотя иногда они пытаются его стимулировать на их освобождение.



3. Про свободных и узников. Ленд и... нет, не Консель.

Итак, эмоциональный треугольник, помянутый ранее, фактически распадается, оставляя две противоборствующие стороны. Займемся теперь той стороной, цель которой - покинуть "Наутилус", а все остальное неважно.

Нед Ленд (Брайан Браун), как ему и положено, отчаянно рвется на волю. Правда, он хотя бы серьезнее диснеевского героя - простой незамысловатый дядька, которому поставь преграду, и он будет долбиться в нее лбом, пока не пробьет.



Сначала, конечно, лоб пробьет, и не раз, но даже тогда его можно зауважать за упорство.

Вы трижды пытались бежать. Пьер потерял руку, а вы – значительную часть своей кожи. Какой вывод следует сделать? – Что мы не сдадимся, пока будем живы. – На вас напала акула, и я спас вам жизнь. – Простите, если я захотел распорядиться ею сам.



Что обиднее всего, ему дадут попробовать вкус свободы, но на затерянном острове настигнут его не туземцы, а команда, вышедшая на его поиски.



Ну, конечно, неизбежный гарпун, которому юный Аронакс может противопоставить даже не факел...



(А сигар, кстати, нет – даже на борту «Наутилуса»! Курить в девяностые годы уже вредно!)

И предсказуемый конфликт с капитаном, по итогам которого Ленд попадает в тюремную камеру «Наутилуса» (звучит, правда? замкнутый в замкнутом, понимаешь...)



Вот хотелось бы мне запараллелить рассказ о фильме 1997 года с двумя предыдущими, а как это сделать, если оттуда исчез Консель? Понятное дело, лакеев нонеча нету. Да и молодого профессора нечего баловать, вон его даже палубу драить заставили. Именно потому, что образованный - развелось тут их, понимаешь, только носятся со своими идеями да небо зря коптят...



Но, чтобы палуба не слишком кренилась от нехватки персонажа, появился еще один – на самом деле он даже не слуга, а чернокожий раб, зато бывший. Аронакс считает его другом, остальные – его слугой (вообще-то это неправда, профессор только помог ему на поезде проехать, когда кондуктор выкинул предъявленный ему билет, но какому белому человеку есть до этого дело?) Зовут Кейб Аттакс (играет Adewale Akinnouye-Agbaje). Вот такой.



Еще он очень гуманный и прогрессивный, поэтому к нему переходят обязанности резонера, которые младшему варианту Аронакса явно не по плечу, ему и так черную этику вместо белой встроили. Поэтому Кейбу отданы моральные сентенции и борьба за природу – с Лендом, разумеется, как самым активным вредителем природы.

Пьер, вы ведь ученый. Объясните, мы ищем чудовище и готовы убивать без предупреждения? Нам все позволено? Почему он (Ленд – F_G) называет это работой? – Это профессия мистера Ленда, он может потерять сноровку к тому моменту, когда это понадобится. – Это то, что делает мужчину мужчиной! – Я хотел быть героем, а это не героизм. – Это и есть героизм – бороться с природой и доказывать себе, что ты еще силен! – Человек превращается в зверя, если он всегда готов убивать.

Но по отношению к капитану он выступает яростным противником, тоже из принципа:

Никто не получал свободы без борьбы за нее. Мой великий дед сражался за свободу, и я делаю то же самое!

И он не переходит к Ленду со стороны Аронакса, потому что никогда не был ни на одной из двух. Это видно даже по тому, как они все попадают в море: Кейб в продолжение дискуссии ударом кулака сшибает Ленда за борт, Аронакс поднимает тревогу и участвует в сбрасывании ему каната, а потом помогает Кейбу вытаскивать Ленда. Когда тот срывается, Кейб бросает ему мешок и ныряет вслед за ним – и только тогда Ленд, уже в воде, видит «морское чудовище», но команда не стремится его спасать, а атакует «Наутилус». Аронакс попадает в волны только тогда, когда «Наутилус» отвечает на атаку корабля, ему сразу же достается обломком по голове, после чего он теряет сознание.



А знаете, почему он там именно чернокожий? Чтобы уесть капитана вот в этой сцене, когда вслед за Лендом он попадает в камеру за неповиновение.

Я хотел, чтобы вы взглянули на себя, стоя передо мной. – Вы не оставили мне выбора. Если бы я дал вам свободу, о которой вы просили, вы уничтожили бы меня. – Я не впервые слышу подобные слова. Пьер говорил, что вы помогаете угнетенным. Думаю, все меняется.

Символ «негр в цепях» (цепей только в этом кадре не видно) - он как-то сразу символичнее, чем белый в цепях. Капитан, во всяком случае, проникся. Цепи снял, причем сразу с обоих узников. И то сказать, либо уж держать в кабинете портреты освободителей, либо держать людей в клетке прикованными...

На стороне Неда Ленда никакой правды нет, но его упертость дает больше плодов. Опять наукократия оказывается в проигрыше (хотя сочувствие сценаристов, похоже, на ее стороне): умственная доблесть рассыпается, стоит только физической доблести разбить стекло, которым та отгорожена от внешней среды. В буквальном, разумеется, смысле, как последняя из многочисленных диверсий Ленда. После чего он сбежит на корабль, преследующий «Наутилус», и выдаст с потрохами всех, кто остался на подводной лодке.

Вообще по сравнению с романом герои этого фильма как-то более склонны к низменным приемам – не только Ленд, который на подводной охоте стал стрелять не в спрута, а в членов команды (спрута, угрожавшего ему, после этого вывел из строя капитан). Аронакс, когда Кейб честно вызывает капитана на кулачный бой, «как мужчина мужчину», воспользовавшись моментом, бежит освобождать Ленда и помогать ему в очередной диверсии. Но и сам капитан - по крайней мере, в глазах зрителей – нередко выступает манипулятором и мастером провокаций. Во время указанного поединка с Кейбом он намеренно экономит силы, позволяя противнику наносить удары, тем временем растравляя Кейба словами, что он такой же, как любой «человек с поверхности».



Вы доказали, что в драке вы сильнее меня. Вы, люди с поверхности, все одинаковы – сражаетесь за мир, деретесь, чтобы победить, ненавидите землю, ненавидите океан, ненавидите друг друга. Посмотрите на себя – вы такой же, как остальные.

Но вот Кейб подает упавшему капитану руку, чтобы тот поднялся...



...и, поднявшись, капитан сжимает его руку своей. Железной. После чего серьезно избивает.

Разве все так просто? За все приходится платить... Это то, чему мы научились у вас. Мы – люди, или мы – машины для убийств?



Вообще одна из основных идей капитана – что свобода, вожделенная для его узников, представляет собой сплошные ограничения. Так, указывая в иллюминатор на мертвый корабль (который сейчас он будет «разграблять», по терминологии Кейба), он говорит:

Я хотел бы, чтобы вы увидели истинных рабов этого мира – мертвецов. Теперь они свободны от его тирании, даже, возможно, больше, чем мы.

Когда, с подачи Кейба, он выпускает узников из камеры и сажает за обеденный стол, он отмечает:

Спасибо, что преподнесли мне лучший из всех возможных даров – вы заставили меня думать.

И тут же дает Ленду свободу – но совсем не в том смысле, что ему можно выбраться из «Наутилуса», а в виде предоставления ему выбора, отключить или не отключить все взрывные устройства капитана (единым пультом, разумеется).

Какую большую свободу мог я вам предоставить, чем вверить нашу судьбу человеку, доверяющему нам менее всех остальных?

Чем Ленд, впрочем, незамедлительно пользуется, в своем характерном стиле: бесцеремонно и не задумываясь, он швыряет пульт управления об стену. А вот когда весь экипаж уходит обосновываться в открытой им Атлантиде, Ленда, под предлогом того, что ему надо долечивать раны, заботливо оставляют на его койке. В цепях.
Заодно упомяну еще одно принципиальное расхождение с романом: трое пленников «Наутилуса» не принимают участие в общей работе, даже когда корабль вызволяют из-подо льдов. Правда, Аронакс остается рядом со своей возлюбленной (но они ничего при этом не делают, только ждут неизбежного), а Ленд во время пожара получает шанс удачно метнуть гарпун, сбив необходимый для тушения клапан. Но в целом более показательна такая вот цитата (из Ленда):

- Я не чувствую возможности работать на людей, которые посадили меня под замок. – Сочувствую вашему положению, но работа могла бы вас отвлечь. – Мне есть чем заняться.


4. И опять про женщин. Что ж ты будешь делать...
Женщины опять наличествуют, и их много. Целых три – и вовсе не в таком раскладе, как можно было бы подумать. Капитанскую дочку мы уже видели, в завершение еще можно посмотреть на нее вместе с капитанской женой:



Индийский ныряльщик стал малайской ныряльщицей,



которая составила неплохую интернациональную пару с Кейбом,



оказалась на стороне пленных и принимала участие в их освобождении,



а еще она здорово рисует, почти как художники в советском фильме



Самое интересное, что касается ее – экипаж «Наутилуса» вовсе не помогает ей в ее трудах, а наоборот, она мешает планам капитана, обнаружив одно из его взрывных устройств, после чего ее, впавшую в кому после взрыва, забирают на судно. Не столько ради ее спасения, сколько чтобы она не выдала кому-нибудь его секретов. Все это - опять же в тему о прогрессивности и гуманизме, которые явно уменьшены по сравнению с романом. В процессе обезвреживания устройства гибнет один из экипажа (кстати, подводное погребение производится в этом фильме наименее почтительно – после торжественного монолога усопшего буквально выбрасывают в люк).



Есть и еще один женский персонаж – любовница обоих (!) Аронаксов по имени Лидия.



Старшего – по полной программе, включая ее денежное содержание,


младшего – на уровне мечтаний и одного поцелуя


Лидия, вы очень великодушны, оказывая ему снисхождение. Но не старайтесь изображать из себя его мать. Его родная мать умерла, рожая его. Он может быть очень жесток с матерями.



Разрыв между мечтой и реальностью кончается ударом по лицу (буквальным!), полученным женщиной со стороны старшего Аронакса, после того, как тот узнал про поцелуй. Затем старший уходит в море, а Лидия остается на берегу, чтобы забыть обоих и продать историю «Наутилуса» одному французскому писателю.

В общем, сделано все, чтобы никто не остался без положенной ему пары - а если рассеянный писатель кого-то и забыл, то сценаристы дело поправят. Один Ленд ходит бобылем - видимо, не заслужил.

5. Ну и про финал.

Итак, у Аронакса появляется «хороший отец»...



... а у Немо - "настоящий сын"...



(Лично мне подобные явления кажутся не очень полезными. В нашей жизни не так много неизменяемых факторов, и если уж постулат «родителей не выбирают» туда попал наряду с фактом смертности, значит, что-то в этом есть существенное. Может быть, предостережение от поиска идеальности в ком бы то ни было, или тренировка умения находить в человеке положительные черты, даже если лучше видны отрицательные, может быть, тренировка приспособляемости, а может быть, сама необходимость _что-нибудь делать_ с этой проблемой (включающей вариант «убийство отца по Фрейду», не обязательно физическое, и даже вариант «расплеваться и забыть», иногда как самый достойный).

Но пока что «плохой отец» Аронакса никуда не девается, а наоборот, выходит на поиски подводного судна, унесшего жизнь его сына - разумеется, вовсе не из-за нежных чувств к нему.

Куда бы я ни пришел, все говорят о нем. Я пытаюсь что-то объяснить, но если я говорю не о Пьере, никому это не интересно.

И вот после того, как Ленд разнес все, что мог, в пух и прах, а вражеский корабль стоит рядом и готовится разнести "Наутилус" (не успеет, он сам взорвется на мине, да еще вместе с Немо-дочерью), встречаются два отца по обе стороны баррикад(прямо вспоминается рассказ Мориса Леблана о человеке, у которого было две матери).
Отойдите в сторону, юноша. Дайте поговорить мужчинам.



Вас не волнует, что я жив и в безопасности? – Ты мой сын. Я не обязан лебезить перед тобой. – Нет. Я больше не ваш сын. Нед Ленд – ваш сын, и ему подобные! - Теперь этот корабль принадлежит нам. Мы приведем его в Вашингтон и станем генералами... Или нет, не в Штаты – в Париж, к императору! Мы будем ждать, кто больше заплатит.

Старший Аронакс не склонен к долгим предупреждениям и умеет быстро стрелять. Зато старший Немо знает секрет, как тут все взорвать к чертовой матери, а младший Аронакс - единственный, кто может ему в этом сейчас помочь...
Я обладаю средством уничтожить все судно при первых признаках опасности. Никто и никогда не использует «Наутилус» как оружие войны.



Так что в финале «Наутилус» традиционно гибнет вместе с капитаном – я так понимаю, вопрос о том, кто потом будет Сайреса Смита из моря вылавливать, его соотечественников волнует очень мало.



И оба "старших" погибают: один - несколько шутовским образом (этот кадр - одно из немногих, что мне понравилось в фильме, ибо пробка, вынутая у него из соответствующего места, хлопает очень внятно)...



...а второй - с героизмом и безумием, делая несколько последних шагов перед окончательным бабахом...



А младший Аронакс, конечно же, спасается, как тот Измаил - Кейб с ныряльщицей его подберут на одном из маленьких аппаратов



Теперь никто не верит, что «Наутилус» существовал не только на страницах романа мистера Верна. Каждый день теперь я смотрю на океан, надеясь, что Мара или ее отец неожиданно появятся. Но, если даже они выжили, зачем им снова подниматься на поверхность?

В общем, из последнего фильма выводы напрашиваются нерадостные: если по двум прежним фильмам можно было отнести изменения в сценариях к влиянию соответствующих идеологий, и их было интереснее разбирать, то здесь эти изменения рассчитаны на некую бездумность зрителя, на его стремление к легким путям. При этом вроде бы как сложность моральных оценок и налицо (та же двойная трактовка идеи свободы), но сама доля отсебятины, которая потребовалась команде фильма, переводит количество в качество. Получается, на материале книги разобраться с этими ситуациями... не то чтобы невозможно, но отчетливо слышится посыл "зритель на это не пойдет, ему надо чуточку редуцировать". И мне, наверное, жаль, что для этого был выбран именно этот первоисточник. Лучше бы сняли еще один фильм про безумного ученого

URL комментария

@темы: Жюль Верн, Экранизации

---

Про капитанов Немо - от FleetinG_

[Stella Lontana]

Разрешения перепостить эту запись я попросила еще задолго до Нового года, но потом меня что-то засосала опасная трясина, так что выкладываю только сейчас, извините за промедление.

Тут  FleetinG_ читает и комментирует англоязычную статью "Between Jules Verne and Walt Disney: Brains, Brawn, and Masculine Desire in 20,000 Leagues Under the Sea" (стр-рашное название, ага ) и дополняет ее размышлениями о советском фильме и большим количеством капсов.

30.07.2012 в 20:56

Пишет  FleetinG_:

Чудеса навигации

Какими путями меня вынесло на англоязычную же статью James W. Maertens «Между Жюлем Верном и Уолтом Диснеем: мозги, мускулы и мужское желание в «20000 лье под водой», это уже несколько сложнее объяснить. Автор рассматривает диснеевский фильм через модели маскулинности, гендерные конструкции, не без налета фрейдизма – и в принципе волен это делать. Некоторые вещи пережаты, кое-что здраво и интересно.

Постепенно я начал осознавать, что некоторые фильмы эпохи холодной войны перевели романы Верна на культурный код этой эпохи, смещая акценты и меняя персонажей. Все они пробуждали ностальгию по викторианскому миру с его классовыми различиями и колониальным богатством. Но эта ностальгия, очевидно, служила технологической пропаганде, что-то вроде мифа об Икаре или о Прометее – инженер-гений прежних времен, предвещающий технические чудеса нынешнего дня. Век промышленной революции использовался как метафора электронных и атомных революций, последовавших за второй мировой войной. (...) Голливуд преображает научную фантастику Верна, его дидактический труд, в научную фантазию, которая «использует науку в чисто повествовательных целях» (...) В результате зритель отвлекается от осмысленного знакомства с научными концепциями и фактами, погружаясь в воображаемые и мифологические измерения верновского текста.

На словах «холодная война» меня и торкнуло – вспомнилось, что у нас-то, с другой стороны железного занавеса, была своя экранизация. Помнилась она мне мало чем - только тем, что капитан Немо вроде как был безбожно идеализирован, и что у Аронакса там появилась неканоническая жена, которая пела ему песенку:

Без синих волн, без дальних дорог
Не могут жить мужчины,
А жены ждут, считая года,
И будет так всегда, -

из чего явно следовало, что на предмет рассмотрения там еще копать и копать. Автор сих строк полез копать, получил все, что ему причиталось, и сейчас, в самом деле, будет приводить (в переводе) американскую картинку и дорисовывать к ней советскую сторону. Потому что искать черных кошек в хорошо освещенных каютах исходного текста – занятие не очень плодотворное (хотя и не лишенное интересных нюансов), а вот сценаристы этих кошек туда напустили в количествах (одну я вам точно продемонстрирую). А тема кинематографических вольностей меня всегда интересовала (особенно если считать признаком заинтересованности вопли с дивана: «ну каааак?! ну зачееем?! это и значит - визуализация? о чем они думали? вот не верю, что именно об этом!»). Здесь, по-моему, оба примера показательны - обе империи обходятся с текстом так, чтобы выдвигать из него такие идеи, какие соответствующей из них ближе, при этом ведут себя как та невинная принцесса, в результате получается... то, что получается. Если бы фильм снимался сейчас, многое в нем, наверное, смотрелось бы по-другому - да и снималось бы по-другому (во всяком случае, герои вряд ли оказывались бы в одной постели ) Сексуальности не обещаю, но с аспектами взаимоотношений будет непросто.

И, разумеется, картинка будет большей частью в виде кадров. А еще будут жирным шрифтом цитаты из статьи, курсивом – цитаты из фильмов, а в кавычках – из романа. Потому что из меня скорее можно вытрясти двести кадров и сорок страниц цитат, чем одно оценочное суждение. Тем более, очень затруднительно гадать о мотивах поступков незнакомых мне людей, куда легче тыкать пальцем в то, что видишь.
А если не хочется лазать в море – можно просто посмотреть на аргонавта. Который наутилус и помпилиус. Из нашего, конечно, фильма.




1. Капитан Немо. Вершина пирамиды.

И, на мой взгляд, один важный миф, который лежит позади «беллетристических целей» фильма – миф гендерной конструкции. Его самые глубинные структуры имеют дело с вариациями моделей мужской силы и проблематичным соотношением мужчины-ученого с Природой и с другими мужчинами. (...) Социальное напряжение, отмечавшее переход от старого режима к этому прекрасному новому миру, ясно размечено персонажами Верна: четверо мужчин в соревновании и сотрудничестве друг с другом, которые сложными путями добиваются любви и преданности друг друга внутри новой социальной иерархии (...) они служат тому, чтобы подчеркнуть и выявить множество ярких черт нового общественного порядка, и в особенности соревнование между его моделями маскулинности. Человек технический состязается с более мускулистыми моделями героев – воина, спортсмена, сурового индивидуалиста, супергероя и т.д.

Итак: даны четверо героев, требуется расставить их в иерархическом порядке... Исследуя американский фильм, автор статьи (Maertens) довольно скоро переходит к вопросу, кто кому архетипический отец и, следовательно, кто у кого собирается похитить мужскую силу в виде знания или же просто первенства в коллективе. Это и понятно: именно у Диснея складывается самая непростая ситуация с возрастом героев. В 1954 году Джеймсу Мейсону (Немо) 45, Кирку Дугласу (Ленд) 38 – но издали он кажется мальчишкой, только вблизи в глазах что-то возрастное проскакивает, Полу Лукасу (Аронакс) целых 63, и, хотя он неплохо сохранился, но выглядит почтенным «дядюшкой», а Питеру Лорре (Консель) 50, тоже многовато.

А ведь в романе герои держатся примерно в одном возрастном диапазоне - Аронаксу сорок лет (пожалуй, в нашем переводе даже несколько акцентирована манера, с которой он в этом «признается»), Конселю тридцать, Ленду «около сорока», а Немо «можно дать и тридцать пять и пятьдесят», в среднем тот же сороковник. Герои советского фильма находятся примерно в этих границах - в 1975 году Владиславу Дворжецкому (Немо) 36, Михаилу Кононову (Консель) - 35, Владимиру Талашко (Ленд) - 29, но из-за сурового лица он выглядит старше, а Юрию Родионову (Аронакс) 41, но он, несмотря на легкую проседь его героя, еще очень моложав. Тут нет отцов и сыновей, тут все люди братья, и конфликты у них вполне братские.

Но этого мало – из всех отношений, сложившихся в коллективе, американский фильм выводит на первый план именно противостояние между Немо и Лендом (типичная сшибка лбами «отцов и детей»), а советский – именно сотрудничество Немо и Аронакса (не менее типичный роман между интеллигенцией и революцией).
Впрочем, хотя и по разным причинам, верхушка пирамиды неоспоримо остается за капитаном, которым сейчас и займемся.
Американский капитан Немо выглядит нормальным (ну, иногда безумным) морским капитаном

Между прочим, его команда тоже одета в почти привычную морскую форму

Вот, для сравнения, обычные матросы с надводного судна, на котором плыли наши трое героев (на переднем плане герои, а матросы - на заднем)

Наш капитан Немо, пожалуй, к канону ближе – он выглядит человеком, не признающим общественных рамок и мундиров (охотно верится, что рубашка у него из виссона), и по нему видно, что он одновременно ученый-исследователь и революционер, который, по фильму, «постройкой «Наутилуса» хотел разрешить социальные проблемы века»:

А вдобавок индийский аристократ, который органично выглядит не только в водной стихии.

Судьба выкидывает невероятные штуки: наш кинематограф умудрился найти на роль Немо исполнителя, который не только выглядит индийцем с большой степенью вероятности, но и является по жизни сыном польского аристократа, сосланного в сибирские лагеря (а до «Таинственного острова» героя Верна по умолчанию еще можно считать поляком, угнетаемым Российской империей). Так сказать, канон в квадрате. А вот американский капитан – совсем по фильму не принц и не индиец, это ученый, которого упекли на гиблый каторжный остров, чтобы выбить из него секрет движения его подводной лодки (жену и детей его погубили тоже из-за этого).

- Я думал, каторгу запретили. – То, что приносит прибыль, не запретят никогда. – Что они носят? – Нитраты и фосфаты для оружия. Зерна войны. Когда-то и я был одним из этих рабов. Эта рана останется в моей душе навсегда.


Капитан Немо – нечто вроде аристократической версии повстанца без восстания: он символ этого технократического мира, но странным образом отделен от него. Как ученый, изобретатель и инженер редкостного гения, он занимает вершину новой социальной пирамиды и в каком-то смысле представляет сенсимоновского философа-короля. Но у него также есть и «темная» сторона – непредсказуемость, самовластие, одержимость и мстительность.

Будто задаваясь целью снабдить нас материалом для лекции о холодной войне, оба лагеря кинематографистов делают с «темными сторонами» капитана Немо то, что ассоциируется с повадками соответствующего лагеря. Американский кинематограф выводит неистовство Немо на первый план, делая из него зрелищного злодея, а советский кинематограф - затушевывает или оправдывает, делая из него идеологически выдержанного героя. Оба на этом пути близки к тому, чтобы впасть в оффкер, к счастью, не доходя до полного неприличия. В системе координат Диснея Немо проходит по категории «злодей, заслуживающий снисхождения», и автор статьи не устает подмечать то, как сценаристы лишают его героических моментов, положенных по канону, а в том, что осталось, смещают акценты. Начиная с самого начала, когда сцена похорон в коралловой могиле перенесена к моменту появления героев на «Наутилусе» - и, представьте себе, вся команда до одного выходит на церемонию, бросив лодку посреди океана! (О том, как в советском фильме обстоит дело с этими похоронами, еще будет – пока что скажу, что правильно обстоит).

В романе Немо считает то, что его лодка села на мель, лишь «помехой», а не «бедствием». Он уверенно отказывается использовать мощность корабля, чтобы сняться с рифа, и говорит, что они подождут полной луны, а через четыре дня их подхватит прилив. Это типичный жест героя Верна, предсказывающего силы природы с математической точностью, и таким образом управляющего ими. Но, в противоположность роману, Немо в фильме не одерживает победы в этой терпеливой игре на выжидание. (...) ... На горизонте появляется военный корабль, и Немо приходится использовать двигатели субмарины, чтобы в отчаянной панике сняться с рифа . В результате Немо показан бегущим от своих врагов. В книге эпизод с «дикарями» и рифом – лишь еще одна демонстрация неуязвимости Немо и его богоподобного взаимоотношения с ритмами волн, достигнутого научным знанием. Очень показательно, что Немо не использует мощность корабля, если знание и терпение делают за него всю работу, потому что он слился с Природой в своем господстве. В фильме же он выглядит беглецом, а когда «Наутилус» задевает пушечное ядро, в нем образуется пробоина, и он погружается в неизвестные глубины. Почти сразу же за этим следует атака гигантского спрута.

Который, добавлю от себя, тоже становится для команды не испытанием сил, а бедствием, и сам капитан в хватке спрута выглядит довольно беспомощным.


Отчасти ослабление характера Немо возникает из-за устранения большей части его свирепости. (...) Хотя Немо не убивает «ради убийства» (и в книге даже имеет спор об этом с Недом Лендом), он опаивает снотворным Аронакса и его спутников, когда собирается проводить свои атаки, именно потому, что не хочет, чтобы они были свидетелями его расчетливых актов мести. В книге он никогда не находится в обороне (только против сил природы и против каннибалов, но те не представляют серьезной угрозы). Его мотивы, если и оправданы насилием по отношению к его семье (и в этом смысле, возможно, «оборонительные»), этически выходят за пределы международных законов, которые называют подобную месть пиратством.

Несмотря на «ослабление», с самого начала американский Немо предстает тираном, готовым утопить, как котят, тех, кто попал на его корабль – и, хуже того, им об этом заявляющий (между прочим, ребята сначала пытались уплыть на своей шлюпке, так что их силой затаскивают в «Наутилус», а в процессе Ленд тюкает преследователей-водолазов веслом по головам). В финале капитан так же самовластно решает затопить корабль уже со всей командой – чтобы врагу не достался.

Немо и Робур-Завоеватель примечательны своей отделенностью от мира и таинственностью. Они олицетворяют мужское эго, запертое в собственном желании самостоятельности и власти, запертое в страхе потерять себя в гигантских сообществах учреждений и государств. Страх перед коммунизмом времен холодной войны охватывает базовую конфигурацию маскулинности, определенную в рамках этого желания изоляции и индивидуализма, и, соответственно, страха перед вторжением мифологизированного коллектива или массового разума.

Поэтому логично, что в советском фильме, за отсутствием страха перед коммунизмом, Немо даже по сравнению с романом теряет значительную долю своей асоциальности. Он не только свободно выходит на земную поверхность и встречается со своими соратниками, но и выписывает газеты, находясь в курсе всех событий на земном шаре (о том, что и большая земля имеет с ним устойчивую связь, еще будет дальше). И главное – он не отгораживается от своих пленников, не исчезает на несколько дней, не держит их в неведении относительно своих действий и даже своей личности (он даже им выкладывает историю своей жизни, не упоминая, что это _ о нем_, но sapienti sat). Собственно, если смириться с этим допущением, все остальное вполне врастает в условия романа – ведь между ним и его командой и в романе нет того барьера, какой вырастает между ним и тремя пленниками (и читателем заодно)...
Вот показательная сцена, совсем близко к финалу – Немо не просто участвует в финансировании восстания на Крите, он открыто вручает сокровища коллективу благодарных островитян, и, не задумываясь, вовлекает в это предприятие своих невольных гостей:

Между прочим, эта сцена одновременно – признак его политической слабости. На родине ему только и твердят, что восстанию сипаев нужен единый руководитель, иначе они все там перессорятся, а этот, с позволения сказать, интернационалист уходит служить чужой стране под лозунгом «я иду туда, где во мне больше всего нуждаются». И все потому, что из параметров «одержимый местью» и «учился в Европе» наш фильм определенно смещает акцент на второе. Меня в этом плане больше всего поразил голос Дворжецкого – у Верна, хоть сам Немо держится сурово и отстраненно, его речь довольно эмоциональна и полна восклицаний, а тут он говорит спокойно и без нажима, явно в одной тональности с Аронаксом. Хотя и ученые исследования подчас неотделимы от политических проблем...

Тут много акул. Почему они здесь? – Мы идем теплым течением Индийского океана, а они любят тепло. – Нет, не поэтому, профессор. Неподалеку отсюда Ганг впадает в океан. Тысячи индийцев, погибших от рук завоевателей, выносятся течением Ганга в эти места. Вот поэтому здесь много акул.

Разворачивая свой черный флаг, на котором написана только буква «Н», капитан Немо является иконой маскулинного завоевания. Это завоевание не других народов, но Природы, в ее самых негостеприимных, тайных и всеохватных аспектах. Это завоевание как проникновение через все широты символически является победой над всем земным шаром. Эта сцена – мощный образ жажды завоеваний, находящейся в сердцевине ненависти Немо к империализму.

Мне остается только добавить, что в советском фильме специально поясняется значение черного флага, и что пираты тут ни при чем, а вот индийское восстание – очень даже. Вообще, к вопросу комментариев наши кинематографисты подошли обстоятельно, ни имя Ленда, ни имя Немо не остаются для зрителей без значения. Но отдадим справедливость нашему капитану Немо - у него тоже бывает бешеный гнев и безумный взгляд

Кстати, о безумных взглядах...

...В той сцене, когда Немо приказывает «Наутилусу» двигаться «со скоростью столкновения», камера все ближе и ближе наплывает на его лицо, оставляя наконец один глаз. Символически это выглядит так, как будто клинический взгляд ученого наблюдает за его собственной разрушительной силой с жалким ужасом. Техник, чье зрение поглощает Природу и отгораживает его от других, овеществляя в себе мир, визуально поглощает себя, исчезая в этом всепоглощающем глазу, и, таким образом, в глазу зрителя. Этот момент фильма – захватывающий комментарий к характеру капитана Немо. В романе нет никакого описания, которое можно было бы сопоставить с этой сценой. Ужас и напряжение на лице Мейсона, когда он предчувствует столкновение, показывают его не таким холодным и безжалостным, как человек, описанный в романе – а это значит, более слабым в системе ценностей мачизма. Этот глаз и капли пота на лице могут быть прочитаны с состраданием, делая его более человечным, но могут – и просто как признак безумия.


Примечательно, что в советском фильме тоже есть моменты, когда подчеркнуты глаза капитана – и это несет диаметрально противоположный смысл. Так, довольно часто его можно застать у перископа, в роли всевидящего ока...

Еще показательнее момент, когда в коридоре сталкиваются Немо и Нед Ленд, одержимый желанием бежать, пусть даже для этого надо прикончить капитана. Последующий эпизод напоминает рассказы о том, как человек может взглядом остановить тигра или волка. Глаза Немо в этой сцене – квинтэссенция самообладания и власти, им порождаемой.


2. «Наутилус». Роскошь и средство передвижения.
Рассказав о капитане, упомянем и о его корабле. Между прочим, всех 20000 лье под водой нам в обоих случаях недодали, и к полюсу «Наутилус» не сходил. В советском фильме подводная лодка ходит между Индией, Критом, заходит на базу к потухшему вулкану (который вдруг оживает, создав требуемую экстремальную ситуацию, которая в романе на полюсе), а потом попадает прямо к Мальстриму; в американском – курсирует по неизвестным маршрутам, а потом заходит на ту же базу, названную островом Вулкания, поблизости от которого и погибает.

Колебания капитана Немо между полюсами Эроса и Логоса в конце концов ведут его к отчаянию. Даже сам «Наутилус» - в одно и то же время военный инструмент и роскошное обиталище. (...) Харпер Гофф, дизайнер «Наутилуса» в фильме Диснея, считает, что немало улучшил субмарину капитана Немо. Его решение создать барочный «Наутилус», похожий на Лохнесское чудовище, было, возможно, мудрым выбором с точки зрения средств кинематографа, потому что в результате действительно получился поражающий глаз образ, который вызывает чувство таинственности и удивления, окружающих судно.



Но оно более интересно как интерпретация викторианского века, чем как представление дизайна подводной лодки у Верна. Викторианство мифологизируется как период, когда соединялись богатство и сила техники. Состоятельность, индустрия и индивидуализм соединяются в образе скоростной машины, одетой в бархат и медь. Мы видим «Наутилус» Гоффа лишь мельком на протяжении фильма, его внешний вид дразнит глаз зрителя и создает то же впечатление элегантной мощи, как его богатые интерьеры с сундуками штучной работы, драпировками и блестящими медными инструментами. (...) В интерпретации Гоффа Немо... меньше является ученым, чем персонаж книги, потому что дизайн его подводной лодки построен не столько на гидродинамике, сколько на драматическом чувстве. Визуализированный Гоффом, Немо становится более фантастическим и в то же время более уязвимым.


«Наутилус» в нашем фильме, как можно судить по отзывам, – это нормальная советская атомная подлодка. Не знаю, как насчет внешних очертаний...

...но одеялки и в самом деле знакомые до боли

В целом корабль создает впечатление скорее функциональности, чем роскоши, вплоть до автоматических дверей. Поражают глаз разве что экраны, выходящие в подводное пространство - помимо зрелища глубинного мира, они служат неплохим фоном для героев в моменты рефлексии.

Такие экраны и в американском фильме есть (да они и в романе есть).

Вообще, подводное царство эффектно для 1956 года, и жаль, что на рыбок можно поглядеть только в одном эпизоде.

А вот подводные виды в советском фильме - конечно, за двадцать лет техника съемок шагнула вперед, хотя и не дошагала до нынешней


Один из самых интригующих элементов книги – который сценаристы Диснея могли бы сохранить, но не стали – это тайный язык Немо и его команды. В романе они говорят лишь на искусственном языке, чтобы стереть свою национальность и свое прошлое. Этим в том числе они отрезают себя от остального мира, и это очень важный момент для атмосферы беспомощной изоляции, окружающей Аронакса и его спутников. Ведь он – ученый, чья собственная сила исходит от идентичности, сконструированной с дискурсивным сообществом и его международными институтами.

Любопытно, что в советском фильме внутрикомандный язык сохраняется и звучит красиво. Взамен наш кинематограф делает героям безумно щедрый подарок – инициативный Ленд перетягивает на свою сторону одного из членов команды, француза по происхождению, который когда-то увлеченно слушал лекции Аронакса. Хотя для сюжета он не очень-то и нужен – только чтобы показать им, где находится прогулочная лодка – через него налаживается эмоциональная связь пленников не только с капитаном, но и с командой. Это тот самый француз, который гибнет от морского спрута – там, где в романе наиболее остро чувствуется отчуждение пленников от экипажа «Наутилуса», в нашем фильме оно заменяется сотрудничеством, и это очень характерная черта.
Еще яркое впечатление – в мифологическом плане – на меня произвела галерея «Наутилуса» в советском фильме. Если в романе она содержит полотна старых и современных мастеров Европы, копии античных статуй, и у американцев что-то похожее,

то в советском фильме она скорее напоминает этнографический музей. Это стоит тысячи слов об отдаленности капитана от так называемой западной цивилизации.

Ну и переходим уже к представителям этой самой цивилизации...

3. Нед Ленд. «Хочу наружу!»

Желание улучшить повествование Верна привело Флейшера и Фелтона к фокусированию на сюжете побега. Снимая историю о «побеге из заключения», они перемещают фокус с профессора Аронакса и науки в сторону Неда Ленда и его бесцеремонного индивидуализма. Этическая тонкость редуцирована до голливудского мифа о мачо-героизме.

Диснеевский Нед Ленд на удивление выпирает из канона – это разбитной морячок с замашками диснеевских же мультяшек. То есть гипертимный настолько, что его часто хочется пришибить. Желательно роялем.


В фильме Диснея мачизм Неда Ленда подчеркнут и адаптирован к голливудскому стереотипу, который уравновешивает неистовую маскулинность Немо. Иными словами, исходный образ Неда пересмотрен, чтобы удовлетворить потребности в настоящем голливудском герое – упрямом и мускулистом, готовом к драке – в то время как у Немо отнято большинство его героических моментов.

Ну да, фаллическими символами, которые так любит подмечать автор статьи, американский гарпунер прямо обвешан с ног до головы...

Автор статьи еще скромничает и не упоминает про банан. Вот этот.

Ленд его предлагает на палубе Конселю, а тот отказывается – у него морская болезнь разыгралась, и он едва-едва держится за какую-то деталь рангоута. Доктор Фрейд стоит в сторонке и удовлетворенно покуривает сигару.

Не случайно «американец», как Верн называет канадского гарпунера, занимает центральное место как представитель Соединенных Штатов и американской молодой, смешливой, чуждой науке, но внутренне добродушной силы. Напротив, в романе физическая доблесть Неда явно занимает более низкое положение по сравнению с более великой умственной доблестью двух ученых. Он вместе с Конселем остается на заднем плане как член рабочего класса, подчиненного джентльменам элиты и всегда очень уважительный, как ни претит ему быть пленником на борту подводной лодки. Иными словами, он неизменно вежлив и уважителен с «высшими». В фильме, однако, Нед неизменно бунтует, это беспутный проказник с индивидуалистическим презрением к власти, чем заслужил бы гауптвахту от большинства капитанов (как и происходит это в фильме с капитаном Немо). Контраст между двумя версиями мужественности практически проходит по линии картезианского разделения Тела и Разума.

С Разумом у американского морячка действительно нелады. Мачизм Ленда не препятствует его инфантильности, легкомыслию и несерьезности. Если он архетипическое «дитя», то весьма непослушное: например, именно по его вине «Наутилус» осаждает толпа людоедов, и то, что в книге кажется комичным (со стороны дикарей) инцидентом, не нарушающим спокойствия капитана, в фильме воспринимается как досадная помеха (хотя тоже не лишенная комизма, но со стороны Ленда). Тот за это получает строгое внушение и от капитана, и от профессора Аронакса.

Использовать электричество негостеприимно, но безвредно. А вот вы злоупотребляли моим гостеприимством в последний раз. Вы постоянно нарушали приказы. Вам известна участь пленников, и вы вынудили относиться к вам как к пленнику, - вычитывает ему капитан.

Зато, в то время как оба «отца» убийственно серьезны, Ленд умеет и любит посмеяться - ему даже в скафандре смешно

А еще он предельно социален – еще на корабле все матросы сбегаются послушать его песенку (если не полюбоваться, как он при этом вертит задницей). Ленд действительно не может не столько без земли, сколько без общества – в которое обязательно входят и женщины, которых, как в его китобойских китобайках под гитару (a whale of a tale), чем больше, тем лучше, включая собственно гитару.

Очень показательное противопоставление – в то время как Немо то и дело играет на каноническом органе (который в половине нашего перевода фисгармония, вот тоже думаю, что же у него там на самом деле было) пробирающего до костей Баха, Ленд старается из подручных средств соорудить себе новую гитару и наигрывает на ней все тот же развеселый мотивчик.

И вообще, конфликт между Лендом и капитаном действительно становится основой американского фильма. Один из постеров к фильму в этом плане более чем показателен. Мне трудно представить такую композицию как на афише к нашему фильму, так и на обложке книги.

Вместо того, чтобы сосредоточиться на дилемме Немо, фильм переносит внимание на Неда Ленда как героя индивидуальной свободы, той свободы, которая утверждается за счет - скорее, чем посредством – научного знания и технологического гения. Свобода и наука больше не объединены, но противопоставлены. Более того, рвение Неда к личному освобождению имеет прямым результатом гибель Немо и его команды, когда Нед становится соучастником тех, в чьем лице представлен жестокий режим колониальных рабовладельцев и торговцев оружием.

Это имеется в виду, что в американском фильме Ленд не только пытается махать кораблю, атакующему «Наутилус», но и разбрасывает по океану бутылочки с указанием, куда они движутся. Бутылочки он получает, освобождая их из-под профессорской коллекции, спирт выпивает, экспонатами закусывает. Явное противопоставление сухого интеллекта и зеленеющего древа жизни.

В романе Немо приходится спасать Неда Ленда от гигантских спрутов. Сцена эта ударяет в сердцевину сложностей романа, потому что Нед представляет не только стихию Земли, land, от которой отрекся Немо, но также символизирует свирепый, мятежный индивидуализм, угрожающий разрушением тесного мира личной преданности, который создал капитан на борту своего корабля. Если принять во внимание это соперничество - то, что Немо спасает жизнь Неда, выявляет его альтруизм. Версия Диснея драматически переворачивает ход событий – это Нед спасает капитана Немо из щупалец кальмара. После этого спасения Нед сразу жалеет о том, что сделал, и уходит с важным видом, чтобы напиться вместе с морским котиком капитана (приговаривая: «когда человек совершает такую ошибку, ему остается только напиться» - F_G) Это переворачивает символическое воздействие романа. Научный героизм показан беспомощным, ему нужно спасение от более древнего идеала – мускулистой мужественности. Нед утратил свое благородство и бескорыстие, у него остались только бездумные реакции, он может спасти или убить, не раздумывая ни о каких высоких принципах, просто под влиянием минуты.
Аронакс, между прочим, тоже не участвует в схватке со спрутом, и вообще все интересное просидел в каюте, только высунулся поглядеть на финал. Зато потом между двумя интеллектуалами состоится разбор полетов:

– Вы перегибаете палку. Я знаю, вы тронуты поступком Неда, но стыдитесь это признать. Вы не можете признать гуманность, иначе все, чем вы живете, вся ваша жизнь, построенная на ненависти и мести, предстанет перед вами в истинном неприглядном свете. Вы – жертва несправедливости, и горечь разъедает вашу душу. – Вы легковерны, профессор. Вы верите в четкое добро и зло, все упрощаете, а в мире все сложнее. Добро и зло нельзя измерить в героических порывах. Мистер Ленд поступает сегодня так, а завтра иначе. Абсолютное добро должно быть постоянным, незыблемым, сильным.

Советский Нед Ленд куда серьезнее, и тем самым на порядок каноничнее – у Верна он ведь «крепкого сложения, суровый с виду мужчина; необщительный, вспыльчивый, он легко впадал в гнев при малейшем противоречии... больше всего поражало волевое выражение его глаз, придававшее его лицу особенную выразительность». По-моему, очень живая визуализация.

Морская романтика проявляется у него не в каком-то там бренчании на гитаре, а в суровой мужской наколке (впрочем, его интересует при этом: «А это красиво будет?»)

И в плане символическом ему есть чем похвастаться - у него не один гарпун, хотя и тот внушительный

а целая пушка.

Но, если на воле советский Ленд выглядит диким существом, прекрасным в своей стихии, то на «Наутилусе» (если его не занять каким-нибудь общим делом) он похож на зверя в клетке, в бессильной ярости грызущего прутья.

Зато и бунт его – буйство стихии, а не детские проказы. Между прочим, это он когда-то предъявил ультиматум капитану Фарагуту, чтобы тот прекратил дурью маяться и развернул свое судно к берегу (см.роман, только там этим не Ленд занимается). Все сведения, которые наш зритель (выгодно отличаясь от читателя) узнает о Немо, изначально обязаны разведывательным способностям Ленда – именно он специально выслеживает, чем занимается капитан. Американец, что с него взять...

Когда вы, люди науки, тратите время на бесплодные споры и размышления, мы, солдаты и гарпунеры, в это время действуем.

Впрочем, такая же показательно-«американская» черта – его любовь к наживе, хотя и странная любовь. У американского Ленда все просто: увидев, что золото на «Наутилусе» привыкли использовать как балласт, он только и ждет, чтобы залезть в его хранилище и прихватить с собой, когда будет бежать – да еще и при подводных экспедициях раздобыть сундук-другой (за что ему опять выговаривают, потому что их не за побрякушками выпустили, а за провизией).

Вы хотите провести Немо и добраться до его секретов! (это он Аронаксу – F_G_) – Мир должен узнать о них. У вас есть план получше? – Я хочу сбежать. Но, конечно, не с пустыми карманами. – Я думал, что вы умнее. – У него здесь целое состояние! И не стыдите меня, он сам его наворовал. Захватим лодку – разбогатеем, я куплю корабль, а вы не будете голодать на профессорском жалованье.

А наш Ленд, хотя глаза его и загораются от вида подводных богатств, но, во-первых, он ничего из них так и не забирает, а во-вторых, еще и толкает речи, знаменующие, видимо, его принадлежность к трудящемуся классу...

Господин профессор, бойтесь богатых людей! Их глаза забиты золотой пылью. – Золото сгубило столько человеческих душ! – Друзья, у капитана Немо и его спутников совсем иная цель. – Какая там иная цель! Набить «Наутилус» доверху драгоценностями, чтобы он не мог всплыть на поверхность.

Со временем он явится на суше, скупит все банки, заводы и станет властелином мира. – У вас буйная фантазия, Ленд. – А если учесть его жестокий характер, то опасность для общества возрастает с каждым днем.

На каждом шагу сюжета Нед Ленд и капитан Немо не просто противопоставлены, как в фильме, но отражают друг друга. Оба – умелые борцы и охотники, но в книге Немо – с его превосходством в технологиях и научным пониманием моря – одерживает верх над Недом, который полагается только на мышцы, гарпун и здравый смысл моряка. Они соперники, но Нед явно неспособен соревноваться с этим технологическим сверхчеловеком. Его подчиненное положение все время становится явным, когда большинство времени в романе Нед проводит в попытках выяснить, как бежать с «Наутилуса», но не может, потому что пленники не смеют выйти через динги субмарины, пока не будут близко к берегам, населенным американцами или европейцами.

В советском фильме этот момент превосходства умственной доблести над физической подчеркнут тем, что Ленд, в своем стремлении к побегу пытаясь действовать грубой силой, постоянно натыкается то на сигнализацию, когда рассчитывает угнать «прогулочную» лодку, размещенную на "Наутилусе", то на электрическую преграду, когда пытается выбраться из каюты. Как правило, приводит его в чувство именно Аронакс, к которому мы сейчас и перейдем – пока что очень коротенько.

4. Аронакс и Консель. Парижская делегация

Аронакс не является мужественным в физическом смысле (например, он не помогает в борьбе с кальмаром, как делает это в романе), но он представляет локус власти современного мира, находящийся в научных учреждениях, таких, как Парижский музей естествознания. Как показывает его интервью репортерам в первых кадрах фильма, он является авторитетом благодаря своему знанию.

Американский Аронакс с первых кадров выглядит типичным ученым сухарем, и это впечатление не слишком-то обманчиво.

Нет, ему по сюжету достается немало сильных эмоций, но даже при этом он хранит самообладание (особенно если сравнивать с советским). Максимум – если он задается целью повлиять на ситуацию, то читает ее участникам пространную мораль. Обычно без особых результатов.

Мы так близки к самым чудесным на свете открытиям, а он думает о золоте, о бунте, о всякой ерунде!

Зато советский Аронакс – гуманист и интеллигент в чисто русском понимании термина, то есть характерной чертой его статуса является не столько обширность познаний, сколько отзывчивость души.

Показательная черта – только наш Аронакс (вопреки роману, американскому фильму и здравому смыслу) надеется не истребить ужасное чудовище и не заполучить его скелет в свой разлюбезный музей, а заняться его изучением в природной среде.

Всякое непонятное явление прежде всего необходимо понять, изучить и поставить под охрану закона. А мы и так беспощадно уничтожаем бесконечное количество редких животных.

Когда Ленд нацеливает на чудище морское свою знаменитую пушку, профессор бросается ему мешать с факелом наперевес. Доктор Фрейд роняет сигару за борт и полчаса пытается вправить челюсть.

(в следующей серии доктор Фрейд делает это снова, так как при повторе «краткого содержания предыдущей серии» факел таинственным образом исчезает)

Удивительное дело: в детстве профессор из романа мне представлялся примерно «американским» (еще бы, целых сорок лет!), а сейчас, когда собственный сороковник маячит на горизонте, _до_ пересмотра фильма в том же романе он мне показался вполне «советским» - типичный для Верна «один француз на весь роман», самый эмоциональный и импульсивный из предложенных персонажей. (У меня тут, кстати, еще одна драма (в Лифляндии) – выяснилось, что в «Сломанной подкове» Юрский практически неканон. Пребываю в прострации.) Часть мозга, пораженная известным вирусом, подсказывает: гексль, хорошо дуализированный с Конселем
А Консель у нас (в Советском Союзе) вот какой, в наряде почти образца восемнадцатого века – жабо и белые чулки

Американского мы уже видели, это чуть пристальнее:

Удивительно, что двух таких разных Конселей объединяет одна физическая черта – очень высокий нежный голос. И сигнализирует об одном и том же: в соревновании за маскулинность оба не то что на последних местах, но практически сознательно сходят с беговой дорожки, не желая ни с кем ничем меряться. Это при том, что в романе Консель «мог похвалиться завидным здоровьем, при котором не страшны никакие болезни, крепкими мускулами и, казалось, полным отсутствием нервов». Но все эти бонусы не компенсируют статуса, а по статусу он мне, со своей вассальной честью, напоминает жену профессора (:yes) Челленджера (вставить смайлик «девиз ордена Подвязки») – если смысл жизни завязан на конкретного человека, то пусть хоть конец света, хоть подводная лодка, главное, что смысл никуда не денется, вот он, рядом сидит, ждет, когда накормят и одеться подадут. Кстати и про одежду...

В романе Аронакс почти тонет, его спасает только смелость Конселя. Эта сцена тонко указывает на телесную интимность между профессором и его слугой: Конселю приходится разрезать одежду профессора, как и свою, чтобы они могли плыть. Обнаженность двух мужчин в этой сцене знаменует их уменьшение до жалкого состояния – выброшенные с корабля во враждебное море, они погружаются в мир, который для них одновременно гибелен и полон чудес. Как Немо, они отброшены обществом и низведены до простой принадлежности к человеческому роду (несмотря на упорство Конселя в стремлении оставаться слугой до конца).

Специально привожу этот отрывок, чтобы оценить, насколько одетым остается профессор в обоих фильмах. У нас он даже галстук-бабочку не потерял, пока тонул (он это сделает совсем при других обстоятельствах). Консель же вовсе не спасает профессора – он действительно вслед за ним отправляется за борт, но, по словам Ленда, плавает не лучше, чем гарпун. Так что спасает их обоих, очевидно, сам Ленд (и как он их обоих доволок до «Наутилуса»?), хотя наш кинематограф и воздерживается от того, чтобы визуально отобразить «американца» в такой героической роли. После плана тонущего профессора мы видим всех троих уже на борту. А как его вытаскивали на мостик «Наутилуса», тоже показано лишь в «кратком содержании предыдущих серий».

А в американском фильме вообще все тонут очень удачно - профессор первым хватается за обломок мачты, потом подплывает Консель, который только и делает, что взывает к помощи с корабля и очень удивляется, что там не спешат им на помощь. Везунчика Неда смывает за борт вместе со шлюпкой, и он подгребает уже к «Наутилусу», на который наткнулись двое его товарищей по несчастью. Если бы любознательного ученого не дернуло поглядеть, а что там у «Наутилуса» внутри, спокойно уплыли бы на ней все трое.

Но на правах камердинера определенную степень «телесной интимности» Консель со своим патроном действительно сохраняет - в обоих фильмах.

(Между прочим, наглядно видно, как выродилась роль личной прислуги в девятнадцатом веке – одно дело, когда хозяину помогают втиснуться в латы или в кринолины, а простой пиджак вроде бы нормальный человек и сам способен надеть).
Но личного пространства между ними действительно минимум. Во всяком случае, Аронакс не выказывает признаков удивления, когда просыпается вот в таких обстоятельствах

(Консель, которому приснился кошмар, сполз со своей верхней койки к профессору, которому тоже что-то такое снилось. Кстати, еще момент, связанный с этой двухъярусной койкой: когда профессору не спится, и он выходит колобродить по ночам, то на секунду задерживается, окидывая взглядом верхнюю полку. Чисто рефлекторно).
А вот к суровому американскому Аронаксу так просто не подступишься. Видимо, поэтому так легко его слугу перетягивает на свою сторону Ленд...

Попытка Конселя в фильме подольститься к профессору, чтобы тот последовал мятежным планам Неда, также искажает характер слуги. В фильме Консель предает Аронакса и Немо (выдавая Неду координаты секретной базы), и это поворотная точка сюжета. Смещение границ преданности происходит после того, как Консель получает сердитый отпор от своего хозяина, когда с сочувствием предполагает, что Нед ценит свою жизнь превыше всей науки Немо. Профессор в запале отвечает: «Его жизнь не значит ничего. Так же, как моя или ваша, в сравнении с тем, что стоит за всем этим». Консель мрачно обращается к профессору «капитан», намекая, что Аронакс идентифицируется с Немо как повелителем-тираном.


В то же время усилена связь между Недом Лендом и Конселем, так как они изображены более выпукло, чем в книге.

Ну, не настолько усилена... хотя по части тактильных взаимодействий у них с Лендом явно клеится лучше, чем с профессором. Есть, например, свой повторяющийся жест – когда Ленд от избытка чувств ерошит волосы Конселя по голове «против шерсти», а тот сразу приглаживает обратно. А еще они дерутся, причем именно в знак договора о дружбе и сотрудничестве – сначала Ленд со словами «я кое-что забыл» наносит ему удар по верхней губе «за то, что шпионил на профессора»; потом предлагает ударить в ответ ему в подбородок, Консель бьет его под дых. Оба хохочут - теперь они друзья.

Если команда советского фильма смотрела американский, то этой сцене там есть сознательная антитеза (а если нет, то подсознательная, тоже неплохо). Пока меритократия занимается высокими науками, ребята от скуки дуются в карты, и выигравший Консель отвешивает Ленду легчайший и нежнейший щелбан. Тот недовольно заявляет: «а я тебя не пожалею» - с таким плотоядным оскалом, что об ордене Подвязки впору позабыть.

И вообще, тут явно Консель положительно влияет на гарпунера, а не наоборот – когда, непосредственно перед этим, Ленд во всеуслышание досадует, что спас жизнь Немо (на этот раз, по канону, от акулы, и обратная трансакция воспоследует), Аронакс спрашивает: «А если бы опять все повторилось, разве вы не спасли бы человека от акулы?» –«Конечно, спас бы, - _уверенно_ отвечает _за него_ Консель, - Ленд только в бою бывает жестоким и грубым».

Напоследок - занятный диалог в нашем фильме, где слуга заимствует у хозяина толику учености, оставляя в его распоряжении толику поэтичности:
Ленд: А откуда берется жемчуг?
Аронакс: Это слезы моря, как сказал поэт.
Консель: Это шаровидные наплывы внутри раковины.
Ленд: Все-то ты знаешь!

Нед в фильме также поставлен в оппозицию к профессору Аронаксу в своем стремлении к свободе. Настолько, что в конце фильма мы видим, как Нед наносит удар профессору, как прежде Конселю – реквизит голливудского мачизма, но также явное принижение интеллекта человека перед грубой силой.

Свидетельствую – наносит. Причем хороший такой удар, с целью вырубить на несколько минут – а то профессор только собрался бежать, как вспомнил, что дневник забыл, где «20000 лье под водой» записаны. Нечего отвлекаться на всякий ненужный хлам!
В советском фильме между интеллигенцией и трудящимся сословием тоже налицо конфликт с самых первых шагов, и провоцирует его именно Аронакс, когда Ленд, немузыкально мурлыкая песенку, мешает профессору заниматься. А гарпунер, который «ученых считает белоручками», не упускает возможности высказать, что думает о профессоре лично и о затянувшихся скитаниях по океану.

Прошу вас, выйдите. Вон!


В романе, напротив, Верн представляет ученого благородной фигурой, превосходство которого признано его подчиненными почти в сентиментальной манере. После того, как Аронакс, Нед и Консель (а также все остальные на борту) чуть не умирают, задыхаясь под ледяным шельфом Антарктиды, Нед и Консель спасают Аронакса, отдавая ему последние остатки воздуха, чтобы сохранить ему жизнь. Профессор восхваляет великодушие Неда, и Нед отвечает, иронически имитируя манеру самого Аронакса мыслить математическими формулами: «Как вы можете считать это нашей заслугой? Это простая арифметика. Ваша жизнь стоит больше, чем наша. Нам пришлось спасать вас!» Неудивительно, что Америка середины пятидесятых вряд ли могла переварить эту романтизированную идею классовых отношений.

Для советского зрителя середины семидесятых из этого эпизода приготовили вот такой винегрет: когда «Наутилус» выбирается из проснувшегося вулкана, профессор получает куском скалы по голове, Ленд из-под этой скалы его вытаскивает, и после этого именно Ленд испытывает нехватку кислорода – последнее, что мы слышим, это приказ капитана «дайте ему кислород»... В результате и волки сыты, и овцы целы - Аронакс, согласно канону, получает возможность живописно полежать в умирающем виде,

а Ленд - возможность посмотреть занятные глюки, о которых тоже будет впереди.

Эти изменения влияют на историю на разных уровнях. Во-первых, они утверждают Неда Ленда как стереотип определенного типа мачизма: антиинтеллектуальный, служащий лишь себе, яростный. Во-вторых, изменение характера Неда придает рельефность ослабленному образу интеллектуала Немо, как он постоянно представлен в фильме. Наконец, это решительным образом разоблачает эмоциональный треугольник романа между Недом, Аронаксом и Немо. В книге Аронакс не просто дружен с ними обоими, но он становится объектом соперничества между ними: ведь Нед старается привлечь Аронакса на свою сторону, что принципиально важно для его собственного побега, но отчасти – потому, что чувство верности Неда профессору как стоящему выше на общественной лестнице не позволяет ему покинуть Аронакса.

Вот. Искомый треугольник – хотя и на материале советского фильма, зато выразительно.

Но прежде чем перейти к геометрическим фигурам, которые выписывают кинематографисты между Немо и Аронаксом, поговорим-ка мы про женский пол.

5. Женщины. Очаг на берегу

Как отмечает Питер Брукс, романы Верна «определяются как детская литература с помощью некоей нехватки, отсутствия, или, возможно, точнее – сублимации. Жанр приключенческого романа определяется как мир мужчин, противопоставленных природе или силам вселенной, без необходимости вмешательства женщин». У Верна «конфликты повествования определенно основаны на стремлении человека властвовать над миром случайности с помощью развития своего разума», но эти конфликты также «создают сложные аллегории добра и зла, из сердцевины которых вновь утверждает свое отсутствующее присутствие исключенный эротический элемент».

В романе, как известно, женщины не появляются вообще, за исключением жены капитана (на портрете) и бывшей невесты Ленда (к слову пришлась). В американском фильме их тоже практически нет, не считая шлюх, висящих на локтях у Ленда в начальном эпизоде

Впрочем, на «Наутилусе» еще одна дама обнаруживается. Зовут Эсмеральда. Правда, лапочка?

Дамский угодник Ленд втирается к ней в доверие, спаивает профессорским спиртом и угощает капитанскими сигарами (в буквальном смысле - она их жует; доктор Фрейд с истерическим воплем убегает, Гринпис с негодующим воплем прибегает). Его обаяние безотказно – коварная изменщица сбежит с тонущего «Наутилуса» вместе с пленниками...

Тем примечательнее множество женщин, которое обитает в советском фильме. Я вовсе не против женщин как таковых (даже неканонических, хотя нередко они служат мне индикатором «что-то в каноне неладно»), но впечатление от них у меня здесь создалось странноватое. Возможно, в том, что я вижу, проявляется лишь недостаточная тонкость моих чувств (знаю за собой пристрастие к плакатности), и все же попридираться к тому, что выбрали показать нам с экрана, мне придется. В том числе и к тому, что ко всем женщинам фильма очень уж четко припаяны те или иные социальные роли. С первых же кадров мы узнаем о неизвестном морском чудовище из песни, которую исполняет актриса в парижском кафе. Причем с ходу в ее лице задаются два крайних полюса женской сущности – почти монашка и почти блудница, так сказать, все женщины земли в одном флаконе.

Я вот, к сожалению, никак не могу разглядеть, та ли это женщина, с которой во время женитьбы Аронакса переглядывается в церкви Консель. Кроме этого обмена взглядами, мы не узнаем ничего о том, что их связывает. То ли сами не прочь под венец, то ли легкая интрижка, то ли тайное обожание...

Нед Ленд, упоминая о своей невесте в эпизоде с жемчугом (см.книгу), в нашем фильме вовсе не говорит, что она вышла за другого. Более того, когда он убеждает своих товарищей бежать, то обнадеживает их: «Вы у меня еще на свадьбе побываете!» Вот такая у него невеста.

А у Аронакса, как уже упоминалось, есть молодая жена по имени Жаклин. Хотя мы видим ее то в подвенечном платье, то в трауре, но при нормальных обстоятельствах она явно могла бы стать приличной профессорской женой (по совместительству стенографисткой и нянькой)

Однако Жаклин нельзя назвать ученой дамой подвида «синий чулок» - скорее «нежная голубка», эмоциональность которой выделяется даже на фоне Аронакса, а это чего-то да стоит. Из-за этого напрашиваются некоторые выводы, кто в этой паре целует, а кто лишь подставляет щеку

Хотя, понятное дело, герой только рад ввязаться в новое предприятие (к тому же я буду первым ученым, который отправится на изучение сенсации века) - а у героини женский инстинкт (ТМ), а теще Аронакса и вовсе снятся вещие сны, так что обе чуют что-то неладное...

После известия о гибели профессора его соломенная вдова сразу же вписывается в новую социальную роль и преданно ждет на берегу. Она даже пытается стимулировать его поиски, но делает это как-то, уж прошу прощения, чересчур в стиле «вечной женственности». То есть ходит к морскому министру (который явно не прочь спрятаться от нее под стол, хотя вообще-то бравый вояка, особенно на поле демагогии),

к капитану Фарагуту (которого морально уничтожает - и правильно, зачем весь корабль не потопил?), даже к собственному отцу,

со слезой в голосе требует от них предпринять поиски, на что те отвечают, что вообще-то у них (и у Франции) других забот полно. А лорд Гленарван, без которого частную экспедицию никак не организовать, как назло, неизвестно где шатается...
В промежутках Жаклин еще успешно отшивает осаждающего ее поклонника – хотя и не опровергает:

Столько времени ждать вопреки здравому смыслу! Любил ли он вас? Из-под венца и прямо на корабль – это любовь? – Это долг. – Долг по отношению к чему? К науке или к любимой женщине? Жаклин, поймите, ему вы не дороги. Он любит только науку. Перед вами человек, который любит вас. – Нужно еще, чтобы я любила этого человека.


Занимательно следующее: в каюте корабля «Блю Стар» (который по фильму вместо «Авраама Линкольна») у Аронакса тоже висит портрет Жаклин. А вот в пределах «Наутилуса» существует ее фотография в газете – качество не ахти, и вообще в трауре, но все же.

Лично мне, когда профессор однажды ночью вышел в библиотеку, грешным делом подумалось, что он еще разок на ту газету посмотрит. Нет, не посмотрел (зачем он на самом деле ходил в библиотеку, я вам потом расскажу). Мне этого не хватило.
А теперь внимание, вопрос: как, по-вашему, была показана в фильме встреча профессора с женой? Которой они оба ждали весь фильм? Ответ: а никак. Разумному зрителю и так ясно, что встреча прошла с большим душевным подъемом. А сентиментальному зрителю, которому эта сцена, видите ли, занадобилась по чисто кинематографическим соображениям, и вовсе потакать нечего.




Продолжение - в комментариях

@темы: Жюль Верн, Перевод, Экранизации

---

По мушкетерским местам

[Stella Lontana]

Тройной перепост >.<
Я ужасно люблю литературную географию. Сама в студенческие годы так путешествовала. И иногда при этом точных знаний, куда пойти и что посмотреть, до ужаса не хватает.

24.01.2014 в 10:59

Пишет  Нари:

24.01.2014 в 10:43

Пишет  Шано:

Оригинал взят у в По мушкетёрским местам

Об авторе, прототипах и памятных местах Парижа.

Любите ли вы бессмертный роман Александра Дюма «Три мушкетера» и его героев? Знаете ли, что многие уголки Парижа отлично сохранили дух тех романтических и прекрасных времен? Интересно ли вам взглянуть на тот Париж, который описан в романе? Если хоть на один вопрос вы ответили «да!», приглашаю вас в Париж мушкетеров…

Текст, который следует ниже, построен по принципу: цитата из романа (с сохранением порядка глав) — фотографии и комментарии. Итак, путешествие по современному Парижу, следуя за героями Дюма.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА, где устанавливается, что в героях повести, которую мы будем иметь честь рассказать нашим читателям, нет ничего мифологического, хотя имена их и оканчиваются на «ос» и «ис».

Несомненно, следует начать с самого автора романа — Александра Дюма-отца. Вот он восседает в бронзе — сибарит, трудоголик и жизнелюб.



Это последняя работа известного художника-графика, мастера иллюстрации Гюстава Доре. А. Моруа («Три Дюма») пишет: «Гюстава Доре вдохновил сон Дюма-отца, когда-то рассказанный им сыну: „Мне приснилось, что я стою на вершине скалистой горы, и каждый ее камень напоминает какую-либо из моих книг“. На вершине огромной гранитной глыбы — точно такой, какую он видел во сне, сидит, улыбаясь, бронзовый Дюма.

У его ног расположилась группа: студент, рабочий, молодая девушка, навеки застывшие с книгами в руках». Стоит памятник на площади Мальзерб, где находилась последняя квартира писателя, и его можно увидеть прямо от выхода из одноименной станции метро (M° Malesherbes — название по-французски для тех, кто захочет найти станцию на плане Парижского метро).

Памятник Александру Дюма-отцу у метро Мальзерб

Площадь эту одно время даже хотели переименовать в Площадь трех Дюма, поскольку в центре нее стоял памятник наполеоновскому генералу Александру Дюма (деду и отцу двух других Александров), а по краям размещались памятники Александру Дюма-отцу (автору «Трех мушкетеров») и Александру Дюма-сыну, драматургу и писателю, автору «Дамы с камелиями».



Однако, памятник Дюма-деду убрали, а площадь переименовали совсем по-иному — вместо имени академика Кретьена Мальзерба (защищавшего короля Людовика ХVI на процессе времен Великой французской революции и отправившегося за это на гильотину вслед за своим подзащитным по обвинению в «шпионаже в пользу Англии») она теперь носит имя безвестного генерала Карту.Но вернемся к тексту предисловия

«Примерно год тому назад, занимаясь в Королевской библиотеке разысканиями для моей истории Людовика XIV, я случайно напал на „Воспоминания г-на д’Артаньяна“, напечатанные — как большинство сочинений того времени, когда авторы, стремившиеся говорить правду, не хотели отправиться затем на более или менее длительный срок в Бастилию, — в Амстердаме, у Пьера Ружа. Заглавие соблазнило меня; я унес эти мемуары домой, разумеется, с позволения хранителя библиотеки, и жадно на них набросился».

Итак, в первом же абзаце мы встречаем имя главного героя романа.

Знакомьтесь: шевалье д'Артаньян

Шевалье д'Артаньян собственной персоной восседает с обратной стороны пьедестала памятника А.Дюма. Именно его видишь первого, когда подходишь к памятнику от станции «Мальзерб». Конечно, Доре изобразил здесь д’Артаньяна — героя романа «Три мушкетера», а не того д’Артаньяна, чьи мемуары писатель обнаружил в библиотеке.



«Дюма заимствовал фабулу мемуаров, кое-что изменил, кое-что дополнил, не знал еще, что мемуары подложные. Их написал отставной офицер Гатьен Куртильс де Сандра, живший значительно позже событий, описанных в мемуарах и в романе „Три мушкетера“. Де Сандра положил в основу своих вымышленных мемуаров ряд подлинных фактов и в том числе события из жизни Шарля де Батц Кастельморо д’Артаньяна, которую он знал достаточно подробно.

Биография этого человека была настолько богата приключениями, что если бы д’Артаньян владел пером столь же искусно, сколь оружием, то перед его воспоминаниями побледнел бы любой вымысел романиста», — это цитата из статьи о жизни реального д'Артаньяна (Б. Бродский и Л. Лабезникова, «Наука и жизнь», N 10, 1964). И этого второго, а точнее — первого, д'Артаньяна Париж тоже помнит и чтит.

Мемориальная доска в память о «настоящем» д’Артаньяне



Мемориальная доска на угловом доме улицы Бак и набережной Вольтера (M° Rue du Bac) оповещает о том, что здесь жил Шарль де Батц- Кастельмор д'Артаньян, капитан-лейтенант мушкетеров Людовика XIV, убитый под Маастрихтом в 1673 году и увековеченный Александром Дюма. Что ж, правильное место жительства выбрал капитан-лейтенант, прямо у Королевского моста через Сену, напротив Лувра, главного места своей службы.

Улица Бак, д.1. Здесь когда-то жил капитан-лейтенант д'Артаньян



На этой фотографии мемориальная доска видна в правом нижнем углу. А еще правее, в нескольких шагах от жилища д'Артаньяна, в домах 13-17 по улице Бак располагались казармы мушкетеров, где большинство из них получили жилье за счет казны.

Кстати, именно в бытность д'Артаньяна капитаном мушкетеров это и произошло (1670г.). Увы, до наших дней казармы не сохранились и нынешние дома №13, 15 и 17 ничем особенным кроме своего исторического месторасположения не отличаются.Однако, достаточно о прототипах, вернемся к тексту романа и его героям.

I. ТРИ ДАРА Г-НА Д'АРТАНЬЯНА-ОТЦА

«...Итак, д’Артаньян вступил в Париж пешком, неся под мышкой свой узелок, и бродил по улицам до тех пор, пока ему не удалось снять комнату, соответствующую его скудным средствам. Эта комната представляла собой подобие мансарды и находилась на улице Могильщиков, вблизи Люксембурга».

Улица Могильшиков (ныне улица Сервандони)



Бывшая улица Могильщиков, а ныне улица Сервандони змейкой сбегает вниз от улицы Вожирар к церкви Сен-Сюльпис. Это теперь она находится в самом сердце Парижа, в двух шагах от Люксембургского сада и Сен-Жермен-де-Пре, а во времена мушкетеров это было предместье, лежащее за городскими стенами. Неудивительно, что именно здесь д'Артаньян нашел пристанище по своему кошельку.

О доме, где поселился д'Артаньян, поговорим чуть позже, а пока стоит познакомится с географией места, на котором происходят многие события романа. Место это совсем небольшое — это бывший и нынешний Люксембургский квартал (M° St.Sulpice), где живут и служат все главные герои. Как это ни странно, но структура основных улиц квартала сохранилась и по сей день. Так что, пользоваться вот этим планом, которому более трехсот лет, можно еще и сейчас.

«Мушкетерские места» на плане Парижа 17 века



Для сравнения приведу и современный план окружающих мест.



«...Внеся задаток, д’Артаньян сразу же перебрался в свою комнату и весь остаток дня занимался работой: обшивал свой камзол и штаны галуном, который мать спорола с почти совершенно нового камзола г-на д’Артаньяна-отца и потихоньку отдала сыну. Затем он сходил на набережную Железного Лома и дал приделать новый клинок к своей шпаге».

Набережная Железного Лома (ныне Кожевенная)



Бывшая набережная Железного Лома (quai de la Ferraille) носит сейчас название Кожевенной (quai de la Megisserie), хотя ни кузнечных мастерских, ни кожевенных лавок здесь давно уже нет (в Москве, на Кузнецком Мосту, тоже нет ни одной кузницы — прим. . Зато по утрам тут кричат петухи, весь день слышен лай собак, пахнет домашней животиной и диковинными цветами. Набережная оккупирована зоомагазинами, торговцами растениями, рыбками и другими одушевленными и неодушевленными объектами для дома и сада.

Ау, кузнецы!... Ау, кожевники...



«...После этого он дошел до Лувра и у первого встретившегося мушкетера справился, где находится дом г-на де Тревиля. Оказалось, что дом этот расположен на улице Старой Голубятни, то есть совсем близко от места, где поселился д’Артаньян, — обстоятельство, истолкованное им как предзнаменование успеха».

Улица Старой Голубятни



Улица Старой Голубятни (rue du Vieux Colombier) выходит к главному — восточному — фасаду церкви Сен-Сюльпис, одна из башен которой видна в глубине. А улица Сервандони (Могильшиков), где обитал д'Артаньян, отходит от южного фасада церкви. Так что, действительно, от своей квартиры до дома де Тревиля д'Артаньяну было рукой подать.

II. ПРИЕМНАЯ Г-НА ДЕ ТРЕВИЛЯ

«...Кроме утреннего приема у короля и у кардинала, в Париже происходило больше двухсот таких „утренних приемов“, пользовавшихся особым вниманием. Среди них утренний прием у де Тревиля собирал наибольшее число посетителей. Двор его особняка, расположенного на улице Старой Голубятни, походил на лагерь уже с шести часов утра летом и с восьми часов зимой. Человек пятьдесят или шестьдесят мушкетеров, видимо, сменявшихся время от времени, с тем чтобы число их всегда оставалось внушительным, постоянно расхаживали по двору, вооруженные до зубов и готовые на все».

Увы, ни одного особняка достойного капитана мушкетеров на улице Старой Голубятни сейчас нет. Но представить себе двор дома де Тревиля нетрудно. Их и сейчас еще немало сохранилось в Париже — обязательных и показательных «почетных дворов» при любом уважающем себя доме. Естественным образом они выросли из традиционной городской архитектуры того времени: дом-крепость образует каре с центральными арочными воротами, выходящими на улицу, и главным входом в здание со двора, напротив ворот. Вот, например, двор особняка Сюлли (Hotel De Sully, M° St. Paul), построенного в 1620е годы, т.е. как раз во время действия романа.

Здесь мог бы жить капитан де Тревиль



Де Тревиль вполне мог иметь подобный дом — ведь капитан королевских мушкетеров по рангу ничуть не ниже королевского суперинтенданта финансов, которым был Сюлли при Генрихе IV — отце Людовика XIII. Ну разве что возможностей строить особняки за счет казны у бедного гасконского дворянина было поменьше чем у прожженного финансиста...

IV. ПЛЕЧО АТОСА, ПЕРЕВЯЗЬ ПОРТОСА И ПЛАТОК АРАМИСА

«Портос в дикой ярости сделал движение, намереваясь броситься на обидчика.- Потом, потом! — крикнул ему д’Артаньян. — Когда на вас не будет плаща!- Значит, в час, позади Люксембургского дворца! — Прекрасно, в час! — ответил д’Артаньян, заворачивая за угол.Но ни на улице, по которой он пробежал, ни на той, которую он мог теперь охватить взглядом, не видно было ни души.

Как ни медленно двигался незнакомец, он успел скрыться из виду или зайти в какой-нибудь дом. Д’Артаньян расспрашивал о нем всех встречных, спустился до перевоза, (т.е. до той самой улицы Бак, где жил его прототип) вернулся по улице Сены, прошел по улице Алого Креста. Ничего, ровно ничего!»

Нынешняя улица Сены плавно перетекает в улицу Турнон: начав по ней путь от набережной, можно не сворачивая дойти до самых ворот Люксембургского дворца. А в 17-м веке было не так — улица Сены заканчивалась вот на этом перекрестке, упираясь в улицу Бюсси (rue de Buci, M° Mabillon).

Перекресток, надо сказать, примечательный, на мой взгляд, это одно из самых «парижских» мест в городе. Здесь всегда оживленно, рядом масса кафе и ресторанов, летучий рынок, бульвар Сен-Жермен, за углом начинаются галереи квартала искусств...

Старая часть улицы Сены



Что касается упомянутой улицы Алого Креста — тут имеет место небольшая неточность: улицы такой в Париже не было, как нет ее и сейчас. Зато с XV века существует одноименный перекресток (Carrefour de la Croix Rouge, M° St. Sulpice), названный так потому, что стоял на нем когда-то красный крест.

Сейчас вместо креста можно лицезреть кентаврообразное создание от скульптора Сезара (уж не у него ли учился Церетели?), с многочисленными мужскими достоинствами (вспоминается анекдот про шестиглавого семифуя — прим. . Малая копия этого кентавра служит надгробным памятником самого скульптора на близлежащем Монпарнасском кладбище.

Кентавр Сезара на перекрестке Алого Креста



На перекресте Алого Креста (за слово «алый» отдельный респект переводчику, думаю 90% парижан ассоциируют Croix Rouge с современным обществом «Красного креста») сходятся сразу 6 улиц образующие 9 углов.

Замечательно, что 5 из этих улиц сохранили свои названия с 15-16-го веков и только одна была переименована: в 1808г. улица Гроба Господня превратилась в улицу Дракона (rue du Dragon). Дракон, хоть и небольшой, обитает тут же на углу.

Еще один обитатель перекрестка Алого Креста



«— Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин гасконец! Я научу вас вести себя! — А я отправлю вас назад служить обедню, господин аббат! Вытаскивайте шпагу, прошу вас, и сию же минуту! — Нет-нет, милый друг, не здесь, во всяком случае. Не видите вы разве, что мы находимся против самого дома д’Эгильонов, который наполнен клевретами кардинала? Кто уверит меня, что не его высокопреосвященство поручил вам доставить ему мою голову? А я, знаете, до смешного дорожу своей головой».

Долго пытался я понять, о каком же доме д’Эгильонов идет речь в «дуэльном» разговоре д’Артаньяна и Арамиса — ведь известно, что Дюма создавал свои романы, стараясь отслеживать географию описываемых мест, сверяясь с картами и планами. Наиболее логичная версия: здесь имеется в виду т.н. Малый Люксембург, купленный Марией Медичи, вдовой Генриха IV и матерью Людовика XIII, у герцога Люксембургского.

Дом д'Эгильонов — Малый Люксембург со стороны улицы Вожирар



После того, как Мария была выслана молодым Людовиком XIII из Парижа за интриги, она фактически начала войну против своего сына, в которой вскоре потерпела полное поражение. Благодаря искусству своего давнего приближенного Ришелье (тогда еще простого епископа) королева-мать сумела помириться с сыном, а Франция избежала гражданской войны.

В награду Ришелье получил титул кардинала и Малый Люксембург как личный подарок от Марии Медичи.Впоследствии Ришелье завещал Малый Люксембург своей племяннице Мари-Мадлен ле Виньеро, для которой он выхлопотал у короля титул герцогини д'Эгильон. Мари-Мадлен вышла замуж в 16 и овдовела в 18. Она была очень набожна и хотела стать монахиней, однако Ришелье запретил ей идти в монастырь.

Мари-Мадлен переехала к нему в Малый Люксембург, посвятив свою жизнь благотворительности и заботам о дяде-кардинале. Последнее порождало у современников множество сплетен — у Дюма про это сказано так:

«... великий человек, которого так глубоко чтил г-н д’Артаньян-отец, служил здесь посмешищем для мушкетеров г-на де Тревиля. Одни потешались над его кривыми ногами и сутулой спиной; кое-кто распевал песенки о его возлюбленной, г-же д’Эгильон, и о его племяннице, г-же де Комбалэ, а другие тут же сговаривались подшутить над пажами и телохранителями кардинала».

(тут Дюма не совсем точен: г-жа 'Эгильон и г-жа де Комбалэ — это одно и то же лицо: де Комбалэ — это фамилия Мари-Мадлен по умершему мужу)

Вот так и превратился Малый Люксембург в особняк д'Эгильонов. Правда произошло это уже после смерти Ришелье, когда хозяйкой во дворце осталась Мари-Мадлен, герцогиня д'Эгильон. Но что для эпического романа смещение названий на какие-то 10-15 лет? Вполне допустимо...

Малый Люксембург со стороны Люксембургского сада



Как компьютерщик, не могу удержаться и не привести еще один интересный факт о Малом Люксембурге: именно здесь была продемонстрирована модель первой счетной машины, изобретенной молодым Блезом Паскалем для облегчения труда своего отца-счетовода. И это практически в то же время, когда мушкетеры и гвардейцы звенели шпагами на Парижских улицах!

V. КОРОЛЕВСКИЕ МУШКЕТЕРЫ И ГВАРДЕЙЦЫ Г-НА КАРДИНАЛА

«...в д’Артаньяне жила непоколебимая решимость, основанная на советах его отца, сущность которых сводилась к следующему: „Не покоряться никому, кроме короля, кардинала и господина де Тревиля“. Вот почему д’Артаньян не шел, а летел по направлению к монастырю Дешо. Это было заброшенное здание с выбитыми стеклами, окруженное бесплодными пустырями, в случае надобности служившими тому же назначению, что и Пре-о-Клер; там обыкновенно дрались люди, которым нельзя было терять время».

Монастырь кармелитов Дешо, где у д'Артаньяна была назначена дуэль с Атосом, дожил до сегодняшнего дня (ул. Вожирар, 70-72-74) и ныне, в отличие от 17-го века, существует во вполне приличном виде, хотя и зажатый со всех сторон более молодыми домами.

Монастырь Дешо



Название монастыря происходит от слова «дешоссе» — разутый, поскольку монахи при входе снимали обувь. От «бесплодных пустырей» сохранился только монастырский двор, где собственно и должна была состояться дуэль, положившая начало дружбе четырех мушкетеров. Вполне возможно, что брусчатка во дворе и сейчас «та самая», четырехвековой давности.

Внутренний двор монастыря Дешо, место несостоявшейся дуэли д'Артаньяна и Атоса



Место это во многом также и трагичное — как истинная революция, Великая Французская успешно превращала церкви в склады и тюрьмы. Монастырь Дешо в 1792 году стал местом заключения для священников; 114 из них были здесь казнены, о чем свидетельствует мемориальная доска при входе.

«— Если вы спешите, сударь, — произнес Д’Артаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, — если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас — не стесняйтесь.- И эти слова также мне по душе, — сказал Атос, приветливо кивнув д’Артаньяну. — Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного.

Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее... Ах, вот один из них, кажется, идет! Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская фигура Портоса».

Перспектива ул. Вожирар от перекрестка с ул. Бонапарта



Говорят, Вожирар самая длинная парижская улица (4360 м в пределах города по официальной статистике). Дата ее возникновения теряется в веках, поскольку образовалась она на месте одной из дорог, проложенных римлянами. Хотя вполне может быть, что дорога здесь существовала и в до-римские времена... Название же свое улица получила от исчезнувшей деревушки Валь-Жерар, через которую проходила дорога

VI. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ЛЮДОВИК ТРИНАДЦАТЫЙ

«История эта наделала много шума. Г-н де Тревиль вслух бранил своих мушкетеров и втихомолку поздравлял их. Нельзя было, однако, терять время: следовало немедленно предупредить короля, и г-н де Тревиль поспешил в Лувр».

Утренний Лувр от площади Карузель



«Но было уже поздно: король сидел, запершись с кардиналом. Де Тревилю было сказано, что король занят и никого сейчас принять не может. Де Тревиль явился вечером, в час, когда король играл в карты. Король был в выигрыше, и так как его величество отличался чрезвычайной скупостью, то находился по этому случаю в прекрасном расположении духа».

Король Людовик XIII встречает нас в центре площади Вогезов (Place de Vosges, M° St.Paul), про которую мы еще будем говорить. До реалистичности этой скульптуре, конечно, далеко — изображен не реальный характер, а абстрактный «идеальный» король — и только из подписи на пьедестале можно понять, какой же по счету Людовик восседает на коне. И все же, благодаря этой статуе, мы можем пополнить галерею уличных парижских портретов героев романа.

Статуя Людовика XIII на площади Вогезов

А вот конь, на котором восседает Людовик, не совсем обычный. Когда-то он был бронзовым и нес на себе бронзового же Генриха II. Став королем, Генрих IV отправил фигуру своего августейшего предшественника в переплавку, чтобы водрузить на того же самого коня изваяние «себя любимого». Через пару десятков лет Ришелье решил, что конь под Генрихом подустал и повелел перелить фигуру отца в фигуру сына — своего патрона Людовика XIII.



Людовик просидел на коне дольше всех, пока по приказу Робеспьера всадника (на этот раз вместе с конем) не переплавили в пушку. И только Наполеон восстановил статус-кво времен мушкетеров, правда уже не в бронзе, а в мраморе. Что, вообще говоря, удивительно: зная биографию императора, скорее можно было ожидать, что он не станет нарушать сложившуюся традицию и сам займет место в седле. Эта «история лошади» почерпнута мной из замечательной книги о Париже Василия Бетаки.

«— Честное слово, — произнес он (д’Артаньян), обращаясь к своему противнику, — вам повезло, хоть вы и называетесь Бернажу! Вы наскочили только на ученика мушкетера. Впрочем, не беспокойтесь: я сделаю все,что могу. Защищайтесь! — Мне кажется... — сказал гвардеец, которому д’Артаньян бросил вызов, — мне кажется, что место выбрано неудачно. Нам было бы удобнее где-нибудь за Сен-Жерменским аббатством или на Пре-о-Клер».

В предложении Беранжу можно увидеть вполне четкое указание места. Если смотреть от Люксембурга, где происходил этот разговор, то «за Сен-Жерменским аббатством» окажутся либо район улицы Пти-Огюстен, либо кварталы вдоль Сены, расположенные к востоку от стен аббатства.

Аббатство Сен-Жермен-де-Пре

Первый из этих районов в мушкетерские времена был уже основательно застроен, там располагался монастырь Малых Августинцев, ряд особняков вдоль Сены, дворец королевы Маргариты Валуа — вряд ли дуэль там была уместна. А вот кварталы вдоль Сены — это и есть тот самый Пре-о-Клер, «луг клерков» (он же «поляна офисного планктона» — прим. , излюбленное место дуэлянтов на протяжении целых веков. Так что оба места, названные Беранжу, скорее всего, просто разные участки Пре-о-Клер.



Впрочем, сам Пре-о-Клер не стоял на месте. По мере активного роста города луга постепенно застраивались, а название сдвигалось вслед за застройкой вниз по Сене. Если в 16-м веке под Пре-о-Клер понимали участок между улицами Пти-Огюстен и Перевоза (rue du Bac), то на картах 18-го века это название уже пишется гораздо дальше, в районе современной улицы Бельшас, доходя иногда чуть не до границ эспланады Инвалидов.

В современном Париже наименование Пре-о-Клер сохранилось в двух местах: так называется кафе на углу улиц Жакоб и Бонапарта (бывшей Пти-Огюстен), а также маленькая улочка, соединяющая бульвар Cен-Жермен и Университетскую улицу.

Улица Пре-о-Клер (rue du Pre-aux-Clercs) — тишайшее и спокойнейшее место в нынешнем бурном Париже



«Но Бернажу крикнул ему, что это пустяки, и, смело ринувшись вперед, сам наскочил на острие шпаги д’Артаньяна. Тем не менее, так как он не падал и не признавал себя побежденным, а только отступал в сторону особняка г-на де Ла Тремуля, где служил один из его родственников, д’Артаньян, не имея понятия, насколько опасна последняя нанесенная им противнику рана, упорно его теснил и, возможно, прикончил бы его.

... Получилась всеобщая свалка, но перевес был на стороне мушкетеров. Гвардейцы кардинала и люди г-на де Ла Тремуля отступили во двор дома, едва успев захлопнуть за собой ворота, чтобы помешать противнику ворваться вместе с ними».

Дом де Ла Тремуля находился на месте дома №50 по улице Вожирар, прямо на углу с улицей Феру, где жил Атос. Сейчас напротив этого дома находится один из входов в Люксембургский сад, из сада же удобнее всего делать фотографию этого места.

Дом №50 по ул. Вожирар — адрес герцога де Ла Тремуля



Тремули были древним и известным родом, в Париже им принадлежало несколько особняков. Вот как выглядел один из них на Правом берегу. Сохранившийся портик дома Тремулей можно увидеть во дворе Школы изящных искусств, которая располагается на улице Бонапарта.

Особняк Тремулей (со старинного рисунка)

VII. МУШКЕТЕРЫ У СЕБЯ ДОМА

«Когда, покинув Лувр, Д’Артаньян спросил своих друзей, как лучше употребить свою часть сорока пистолей, Атос посоветовал ему заказать хороший обед в „Сосновой шишке“, Портос — нанять слугу, а Арамис — обзавестись достойной любовницей... Если они придут, расскажи им о том, что произошло. Пусть они ожидают меня в кабачке „Сосновая шишка“. ...Что касается д’Артаньяна, то он поспешил в кабачок „Сосновая шишка“, где его ожидали Портос и Арамис».

Кабачок «Сосновая шишка», где так любили собираться мушкетеры, место вполне историческое. Он находился на холме святой Женевьевы в доме №1 по площади Контрэскарп (Place de la Contrescarpe, метро Place Monge). Славились не только его кухня, но и вина, и такие знатоки стола и кубка как Рабле и поэты Плеяды устраивали здесь многочисленные винные дегустации.

К сожалению, в настоящее время от кабачка осталась только вывеска над вторым этажом дома, а «историческое место» занято хоть и дорогой, но убого-стандартной мороженицей.

Дом на площади Контрэскарп, где находился кабачок «Сосновая шишка»



«...Обед состоялся в тот же день, и новый слуга подавал к столу. Обед был заказан Атосом, а лакей рекомендован Портосом. То был пикардиец, которого славный мушкетер нанял в тот самый день по случаю этого самого обеда; он увидел его на мосту Ла-Турнель, где Планше — так звали слугу — плевал в воду, любуясь разбегавшимися кругами. Портос утверждал, что такое занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности, и, не наводя о нем дальнейших справок, увел его с собой».

Мост Ла-Турнель один из самых старых в Париже. До 17 века он был деревянным, в 1614 году было начато строительство каменной шести арочной переправы, просуществовавшей до середины 19-го века. После реконструкции 1847 года мост стал трех пролетным, каким мы его сейчас и видим.

Мост Ла-Турнель



С моста открывается великолепный вид на восточную стрелку о-ва Ситэ и Нотр-Дам, так что Планше вполне можно понять: есть здесь что созерцать, и о чем размышлять. Насчет плевать... тут, пожалуй, дело вкуса.

Вид с моста Ла-Турнель по течению Сены



Обратимся теперь к жилищам мушкетеров. Они в основном описаны в этой главе, хотя некоторые важные детали разбросаны по всему роману.Про расположение дома Атоса сказано весьма кратко:

«Атос жил на улице Феру, в двух шагах от Люксембурга. Он занимал две небольшие комнаты, опрятно убранные, которые ему сдавала хозяйка дома, еще не старая и еще очень красивая, напрасно обращавшая на него нежные взоры....Он (д’Артаньян) миновал двор, поднялся на третий этаж и неистово заколотил в дверь Атоса».

Улица Феру проходит на расстоянии каких-то 50 метров от улицы Могильщиков, где жил, Д'Артаньян. Точно так же спускается она от улицы Вожирар к площади Сен-Сюльпис. Чтобы зайти друг к другу в гости, мушкетерам вряд ли требовалось больше 5 минут

Улица Феру, в направлении Сен-Сюльпис. В одном из здешних двориков живет Атос



Улица Феру, вид в сторону Люксембурга



«Портос занимал большую и на вид роскошную квартиру на улице Старой Голубятни. Каждый раз, проходя с кем-нибудь из приятелей мимо своих окон, у одного из которых всегда стоял Мушкетон в парадной ливрее, Портос поднимал голову и, указывая рукой вверх, говорил: „Вот моя обитель“. Но застать его дома никогда не удавалось, никогда и никого он не приглашал подняться с ним наверх, и никто не мог составить себе представление, какие действительные богатства кроются за этой роскошной внешностью».

Ул. Старой Голубятни ныне весьма зажиточна, так что домов, которые подошли бы Портосу, по крайней мере по внешнему виду, на ней предостаточно. Внутри, конечно, всякое встречается и в этом квартале, так что Портос не был оригинален в нежелании приглашать гостей.

Дом для Портоса





Про жилище Арамиса известно больше. По нескольким фразам из разных глав можно даже точно определить место в котором он жил.

«Что касается Арамиса, то он жил в маленькой квартире, состоявшей из гостиной, столовой и спальни. Спальня, как и все остальные комнаты расположенная в первом этаже, выходила окном в маленький тенистый и свежий садик, густая зелень которого делала его недоступным для любопытных глаз....Дойдя до конца переулка, Д’Артаньян свернул влево. Дом, где жил Арамис, был расположен между улицей Кассет и улицей Сервандони....

Молодая женщина (г-жа Бонасье) между тем продвигалась вперед, отсчитывая дома и окна. Это, впрочем, не требовало ни особого труда, ни времени. В той части улицы было только три дома, и всего два окна выходило на эту улицу. Одно из них было окно небольшой пристройки, параллельной флигелю, который занимал Арамис, второе было окно самого Арамиса....

— Вы очень покладистый муж, любезный мой господин Бонасье! — сказал кардинал. — Могли бы вы узнать двери, куда она (г-жа Бонасье) входила? — Да. — Помните ли вы номера?- Номер двадцать пять по улице Вожирар и номер семьдесят пять по улице Лагарп».

Действительно, и сейчас третий дом от угла по улице Вожирар (если считать от Люксембургского сада) имеет номер 25 и раположен по диагонали от перекрестка с улицей Кассет. Конечно, на дом Арамиса в описании Дюма он не очень-то похож, да и окна на первом этаже ни одного нет, но место, очевидно, то самое.

Вожирар, 25 — адрес Арамиса



Интересно, что недалеко от этого дома, у перекрестка улиц Вожирар и Ренн находится отель, носящий имя Арамиса. Это единственное известное мне в Париже место, названное именем этого мушкетера

Отель «Арамис» на улице Ренн



Итак, улица Могильщиков 11, невысокий двухэтажный дом с двумя входами. По-видимому, во времена Дюма дом №11 был именно таким. Увы, нынче под этим номером стоит безликий 5-этажный новодел. Но стоит вспомнить, что нумерация домов появилась в Париже лишь в 18-м веке, причем нумеровались тогда не дома, а двери, а сама нумерация шла «по кругу»: сначала по одной стороне, а потом по другой.

В 19-м веке приняли другую — современную — систему и все дома перенумеровали. Какой системой пользовался Дюма при написании романа скзать трудно, поэтому просто посмотрим на старые дома по улице Сервандони и подумаем, в каком из них мог жить д'Артаньян? Легко обнаруживается идеальный кандидатат: под №16 приютился маленький двухэтажный домик с «подобием мансарды», как раз имеющий два отдельных входа, один из которых явно ведет на второй этаж. Вот сюда и поселим д'Артаньяна.

Дом д'Артаньяна



Во франкоязычной Википедии указывается, что д’Артаньян жил в нынешнем доме № 12 по улице Сервандони: В качестве обоснования этого утверждения приводится аргумент, что в доме № 11 обитала семья Бонасье, а сам д’Артаньян жил в № 12, поскольку в романе «20 лет спустя» говорится: «Увы, с тех пор, как мы в нашем романе „Три мушкетера“ расстались с д’Артаньяном на улице Могильщиков, N 12, произошло много событий, а главное — прошло много лет».

Заметим, что такая ситуация возможна только при использовании старой нумерации домов, применявшейся до 1806 года, когда последовательные номера 11 и 12 располагались рядом и на одной стороне улицы. Отсюда следует, что нынешний дом №12 никак не может быть домом д'Артаньяна — ведь по старой нумерации он был №7, о чем говорит та же Википедия.

Прежний дом с номерами 11-12 должен был располагаться на несколько домов ближе к ул. Вожирар, чем дом №7, а значит скорее всего иметь новый (нынешний) номер 16-20. Поэтому моя версия о том, что дом д'Артаньяна — это нынешний №16 представляется мне более убедительной.

Источник.

@темы: Мир вокруг нас, Александр Дюма, География

---

Интересный факт об одной из экспедиций 1912 года

[Дочь капитана Татаринова]

Не могу не поделиться одной интереснейшей биографией - историей девушки с редким именем, Ерминии Александровны Жданко, о которой уже упоминала в своих рассказах на Каверинско-Обручевскую тему. Эту историю я узнала, когда изучала прообразы капитана Татаринова и была просто поражена. Делаю перепост отсюда: www.liveinternet.ru/users/2333629/post257315527

Итак, сначала немного истории. При сравнении реальных дневников штурмана Альбанова, участника экспедиции Георгия Брусилова, и дневников штурмана Климова из "Двух капитанов", становится ясно, что Вениамин Каверин , помимо чисто редакторских правок и сокращений, лишь перевёл все даты на новый стиль да ещё изменил фамилии реальных участников экспедиции Брусилова. Значит, судьба экспедиции Ивана Татаринова из романа «Два капитана» — это, на самом деле, судьба экспедиции Георгия Брусилова. Но, по правде говоря, реальная судьба этой экспедиции даже намного, намного интересней, чем её книжное воплощение… Что же нам сегодня о ней известно? Вообще, когда мы слышим фамилию Брусилов, то невольно вспоминаем, прежде всего, знаменитый «брусиловский прорыв». Генерал Алексей Брусилов, чьим именем была названа впоследствии та фронтовая операция, приходился Георгию родным дядей. Но был у него и ещё один родной дядя, куда менее известный: Борис Алексеевич Брусилов. Воспитанник Пажеского корпуса, Борис Брусилов тоже в своё время состоял на военной службе, но давным-давно (когда его племяннику исполнилось всего-то пять лет) перешёл в «статскую» и к 1912 году являлся довольно известным в Москве землевладельцем.

Судно «Св. Анна», на котором Георгию Брусилову предстояло отправиться в Арктику, получило своё название в честь Анны Николаевны Брусиловой (урождённой баронессы Рено) — супруги его дяди Бориса. И произошло это потому, что основные средства на экспедицию, руководить которой должен был Георгий Брусилов, выделил его дядя Борис — а точнее говоря, именно Анна Николаевна, дядина супруга.

Трудно сказать, кому из них первому пришла в голову идея пройти вдоль побережья Северного Ледовитого океана — с одной лишь зимовкой. Несомненно, что лейтенанту флота Георгию Брусилову, уже имевшему опыт плавания в северных морях, улыбалась перспектива возглавить экспедицию, которой предстояло бы, впервые под русским флагом, совершить переход из Атлантического океана в Тихий — переход трудный, полный неизведанного, но сулящий новые открытия и, вероятно, славу: ведь и завершить переход предполагалось осенью 1913 года, юбилейного для правящей в России царской династии.
Быть может, подобные соображения играли определённую роль и для Бориса Алексеевича с Анной Николаевной, но… как говорится, бизнес есть бизнес, и вложенные в экспедицию средства неплохо было бы вернуть сполна. Компромисс между возвышенным и приземлённым удалось найти быстро: одной из главных целей экспедиции должна была стать… банальная охота. Охота на медведей, тюленей и моржей. А также исследование зверозаготовительных возможностей вдоль всего этого маршрута. Короче говоря, для финансирования экспедиции была создана зверобойная компания, основными — но не единственными — акционерами которой стали дядя Борис и его супруга. Всё это предприятие являлось, надо сказать, сугубо частным. И ситуация со снабжением тоже действительно имела место: перед самым отплытием пайщики перессорились, начали делить имущество, и царила полная неразбериха. Более того, часть команды просто не явилась накануне отплытия в место сбора и приходилось нанимать буквально первых встречных. Наша героиня первоначально вообще не собиралась уходить в море на неопределенный срок, ее не связывало со "Святой Анной" практически ничто. Но... Дальше - слово автору статьи.

Роль судового врача в экипаже «Св. Анны» взяла на себя молоденькая девушка — Ерминия Жданко. Если бы Вениамин Каверин вздумал написать роман о реальной экспедиции на шхуне «Св. Анна», то его фабулу ему вряд ли пришлось выдумывать: судьба Ерминии Жданко — это готовый роман.

Ерминия Жданко. Её отцом был генерал-майор Александр Ефимович Жданко, в 1912 году — командир бригады в 34 пехотной дивизии. Мать Ерминии (её тоже звали Ерминия) умерла, когда та была ещё совсем маленькой девочкой. Спустя семь лет после её смерти, в 1904 году, Александр Жданко вступил во второй брак — с Тамарой Осиповной Доливо-Добровольской, которая, таким образом, приходилась Ерминии мачехой. А у мачехи этой был брат Борис, женой которого в 1909 году стала Ксения Львовна, родная сестра Георгия Брусилова.

Запутаться можно в этих родственных связях… Короче говоря, золовка (сестра мужа) Ксении Брусиловой, сестры Георгия, была для Ерминии мачехой. Седьмая вода на киселе, но всё же… повод для знакомства, не правда ли?..

Ерминия родилась, кажется, в 1891 году, то есть в 1912 году ей исполнился 21 год. Ксения Брусилова была старше её на десяток лет, но они, тем не менее, дружили. Однажды, когда Ерминия была у Доливо-Добровольских в гостях, Ксения и предложила девушке поучаствовать в одной такой «приятной экскурсии» вокруг Европы — в уютной пассажирской каюте.

Сохранилось несколько писем Ерминии Жданко, которые она посылала отцу и мачехе летом 1912 года. Наивная, удивительно чистая девушка вовсе не намеревалась покорять арктические льды. Вот что она писала отцу, едва лишь приехав в Петербург (письмо от 9 июля):

Дорогой мой папочка!

Я только двенадцать часов провела в Петербурге, и уже массу нужно рассказать… На моё счастье оказалось, что и Ксения здесь… Я у них просидела вечер, и предложили они мне одну экскурсию, которую мне ужасно хочется проделать. Дело вот в чём. Ксенин старший брат купил пароход, шхуну кажется. Он устраивает экспедицию в Архангельск и приглашает пассажиров (было даже объявлено в газетах), т. к. там довольно кают. Займёт это недели 2—3, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге. Самая цель экспедиции, кажется, поохотиться на моржей, медведей и пр., а затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня, конечно, не касается…

Судя по всему, о Георгии Брусилове она ничего тогда толком и не знала и относилась к нему с почтением, считая его, вероятно, старым и опытным морским волком (на самом деле, Георгий был не старше, а на два года моложе своей сестры Ксении: в 1912 году ему исполнилось 28 лет).

В самый день отплытия из Петербурга, 28 июля, Ерминия снова пишет отцу: «Я в восторге от будущей поездки. Горячо любящая тебя Мима». Георгий Брусилов, кажется, тоже был в восторге — от Ерминии. Из его письма к матери (2 августа): «Подходим к Копенгагену. Сегодня ночью будем там. Пассажиры мои почти всё время лежали, кроме Мимы, которая настоящий моряк. Стоит на руле превосходно и очень любит это занятие… Твой Юра».

Всё было просто замечательно. Круиз удался на славу: отличная погода, отличные люди, огоньки в ночном порту, визит императрицы Марии Фёдоровны, масса впечатлений и даже приключений: представляете, в Копенгагене «один из наших матросов свалился ночью в воду, и его забрали в полицию — пришлось выкупать». А потом пошли «чудные виды» норвежских фиордов, потом была ещё автомобильная прогулка по окрестностям Тронхейма — в компании «Юрия Львовича» и подруги Леночки. Даже грибы собирали, всё в той же компании: представляете, «норвежцы их, оказывается, не любят»…

О том, как же так получилось, что вместо планируемого скорого возвращения из короткого и такого приятного морского путешествия Ерминия Жданко отправилась в полную трудностей и неизвестности многомесячную арктическую экспедицию, девушка рассказала сама — в подробном письме от 27 августа, адресованном отцу и мачехе:

Дорогие, милые мои папочка и мамочка.

Если бы вы знали, как мне больно было решиться на такую долгую разлуку с вами. Да и вы поймёте, т. к. знаете, как мне тяжело было уезжать из дома даже на какой-нибудь месяц. Я только верю, что вы меня не осудите за то, что я поступила так, как мне подсказывала совесть. Поверьте, ради одной любви к приключениям я бы не решилась вас огорчить. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять. Начать рассказывать нужно с Петербурга. Вы, должно быть, читали в «Новом времени», что кроме Юрия Львовича участвует в экспедиции ещё и лейтенант Андреев. Этого Андреева я видела на «Св. Анне», в Петербурге. И как-то сразу почувствовала недоверие и антипатию… Этот Андреев — друг детства всех Брусиловых, и никому не могло прийти в голову, что он так подло подведёт. Я, конечно, его семейных дел не знаю, но думаю, что когда решаешься принять участие в таком серьёзном деле, то можно предварительно подумать, в состоянии ты исполнить или нет.

С Андреевым должны были приехать в Александровск учёный Севастьянов и доктор. С доктором сговорились ещё в Петербурге, но вдруг накануне отхода оказалось, что ему «мамочка не позволила», а попросту он струсил. Найти другого не было времени. Сначала всё шло благополучно, затем в Трондгейме сбежал механик. Потеря была невелика, т. к. наши машинисты прекрасно справляются без него, но всё-таки было неприятно…

«Я поступила так, как мне подсказывала совесть»… Во многих публикациях Ерминию Жданко описывают как «дочь петербургского генерала» и «племянницу начальника Главного гидрографического управления». А ещё добавляют: судя по её письмам, выросла она в крепкой и дружной семье.

Давайте попробуем во всём этом разобраться.

Дядя Ерминии, русский учёный Михаил Ефимович Жданко, был назначен начальником Главного гидрографического управления лишь в 1913 году, а в описываемый период времени генерал-майор Жданко руководил исследовательскими работами очень далеко от Петербурга — на Дальнем Востоке («К вопросу об исследовании морских течений» — так, например, называлось сообщение, сделанное им в апреле 1912 года во Владивостокском морском собрании).

Отец Ерминии, Александр Жданко, вовсе не был «петербургским генералом». Он был русским офицером, жизнь которого проходила там, где проходила его служба. И письма свои Ерминия направляла вовсе не в Петербург, а в Нахичевань-на-Дону (теперь этот городок стал частью Ростова-на Дону). И слова «честь» и «долг» не были для Александра Жданко пустым звуком. Та его фотография, которую вы здесь видите, была взята мною с сайта «Герои Первой мировой: Забытые имена».

Александр Жданко потерял жену, когда ему было уже 39 лет. Семь лет спустя (в Одессе, кстати) он женился во второй раз — Ерминия была тогда уже подростком. В подобных случаях дети от первого брака никогда не чувствуют себя особенно счастливыми. Тем более, что через год у папы её появилась новая дочка, Ирина. А через пять лет — Татьяна… Вероятно, отец Ерминии (да и мачеха, конечно) делал всё возможное, чтобы девушка в его новой семье не чувствовала себя немного… посторонней, что ли. Сама же она, вероятно, горячо любила своего отца и старалась, по возможности, не осложнять ему жизнь.

Тогда, из Александровска, Ерминия послала отцу телеграмму: «Трёх участников лишились. Могу быть полезной. Хочу идти на восток. Умоляю пустить. Тёплые вещи будут. Целую. Пишу. Отвечай скорей». Не представляю, кто бы из отцов на месте Александра Жданко послал бы дочери в ответ телеграмму, исполненную восторга. Но и запретить ей «поступать по совести» он тоже не мог. Он ответил так: «Путешествию Владивосток не сочувствую. Решай сама. Папа». Русский офицер, Александр Жданко сам воспитывал её и, вероятно, прекрасно понимал, что поступить иначе — «тоже сбежать, как и все» — его дочь просто не смогла бы…

Но вернёмся, однако, к письму Ерминии Жданко:

Вы же можете себе представить, какое было тяжелое впечатление, когда мы вошли в гавань и оказалось, что не только никто не ожидает нас, но даже известий никаких нет. Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но его подводят все самым бессовестным образом, хотя он со своей стороны делает всё, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того, что дядя, который дал деньги на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя собрать, т. ч. из-за этого одного чуть всё дело не погибло. Между тем, когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя же допустить, чтобы ничего не вышло…

Всё это на меня произвело такое удручающее впечатление, что я решила сделать что могу, и вообще чувствовала, что если я тоже сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу. Юрий Львович сначала, конечно, и слышать не хотел, хотя, когда я приступила с решительным вопросом, могу я быть полезна или нет, сознался, что могу. Наконец согласился, чтобы я телеграфировала домой… Вот и вся история, и я лично чувствую, что поступила так, как должна была… Мне так много хочется Вам рассказать. Ещё можно будет написать с острова Вайгач…

Во Владивостоке будем в октябре или ноябре будущего года, но если будет малейшая возможность, пошлю телеграмму где-нибудь с Камчатки…

Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда?

«Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала»… Я не могу сказать, почему Георгий Брусилов уступил-таки просьбам наивной девушки. Объяснить это очень и очень нелегко. Конечно, Ерминия имела некие навыки в медсестринском деле и, в силу этого, могла отчасти «быть полезной» — но стать полноценной заменой сбежавшему в последний момент судовому врачу она всё равно бы ведь не смогла. Быть может, определённую роль в решении Брусилова сыграли какие-то иные мотивы?.. Не знаю. Знаю одно: включив молоденькую девушку в состав арктической экспедиции, которая в большинстве своём состояла из совершенно случайных и неподготовленных людей, к тому же исключительно мужчин, которая отправлялась в Арктику минимум на полтора года, отправлялась со значительным отставанием от первоначального графика и не имела на борту даже радиостанции — включив Ерминию в состав такой экспедиции, Георгий Брусилов взял на душу тяжкий грех…

Из письма Георгия Брусилова своей матери, Екатерине Константиновне, из Александровска:

Дорогая мамочка

Здесь, в Александровске, было столько неприятностей. Коля не приехал, из-за него не приехали Севастьянов и доктор. Нас осталось только четверо: я, Альбанов (штурман) и два гарпунера из командующего состава…

Ерминия Александровна решила внезапно, что она пойдёт, я не очень противился, т. к. нужно было хотя бы одного интеллигентного человека для наблюдений и медицинской помощи. К тому же она была на курсах сестёр милосердия, хотя бы что-нибудь.

Теперь она уже получила ответ от отца, и окончательно решено, что она идёт с нами. Вообще она очень милый человек. И если бы не она, то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию…

Деньги дядя задержал, и я стою третий день даром, когда время так дорого. Ужасно!

Но ничего, сегодня всё как-то налаживается. Уголь морское министерство дало, но за плату, деньги дядя, надеюсь, сегодня вышлет.

Крепко любящий тебя Юра

А вот это письмо Ерминии было написано ею уже на пути к острову Вайгач. Оно адресовано, как обычно, Александру Ефимовичу Жданко, хотя девушка обращается в нём и к отцу, и к мачехе:

Дорогие мои милые папочка и мамочка!

Вот уже приближаемся к Вайгачу… Пока всё идёт хорошо. Последний день в Александровске был очень скверный, масса была неприятностей. Я носилась по «городу», накупая всякую всячину на дорогу. К вечеру, когда нужно было сниматься, оказалось, что вся команда пьяна, тут же были те несколько человек, которые ушли, александровские жители, и вообще такое было столпотворение, что Юрий Львович должен был отойти и стать на бочку, чтобы иметь возможность написать последние телеграммы…

Первый день нас сильно качало, да ещё при противном ветре, т. ч. ползли страшно медленно, зато теперь идём великолепно под всеми парусами и завтра должны пройти Югорский Шар. Там теперь находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма…

Пока холод не даёт себя чувствовать, во-первых, Юрий Львович меня снабжает усердно тёплыми вещами, а кроме того, в каютах, благодаря паровому отоплению, очень тепло…

Где именно будем зимовать, пока неизвестно — зависит от того, куда удастся проскочить. Желательно попасть в устье Лены. Интересного предстоит, по-видимому, масса… Так не хочется заканчивать это письмо, между тем уже поздно. Куда-то мне придётся вернуться?..

Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам

Ваша Мима

Ранним утром 2 сентября «Св. Анна» стала на якорь у Югорского шара — узкого пролива между островом Вайгач и материком, ведущего из Баренцева моря в Карское. Там экспедиция в последний раз пополнила запасы продовольствия и воды, там же сдали для отправки и почту, с которой Георгий Брусилов отправил матери написанное в тот же день своё последнее письмо:

Дорогая мамочка

Всё пока слава Богу. Пришли в Югорский шар… Последние два дня был хороший ветер, и мы быстро подвигались.

Мима пошла со мной в качестве доктора, пока всё исполняет хорошо, она же будет заведовать провизией. Кают-компания состоит из следующих лиц: Мима, штурман Альбанов, 2 гарпунера, Шленский и Денисов, и я.

Если бы ты видела нас теперь, ты бы не узнала. Вся палуба загружена досками, и брёвнами, и бочонками. В некоторых каютах тёплое платье или сухари, в большом салоне половина отгорожена, и навалены сухари. По выходе из Александровска выдержали штормик, который нас задержал на сутки…

Крепко целую тебя, мамочка.

Надеюсь, что ты будешь спокойна за меня, т. к. плавания осталось всего две недели, а зима — это очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями, и с помощью Божией всё будет благополучно.

Крепко целую тебя, моя милая мамочка, будь здорова и спокойна.

Поцелуй от меня Серёжу, я ему хотел написать, но не успел вчера, а сегодня очень рано пришли, и я с пяти часов утра уже был на мостике.

Обнимаю милую мою мамочку. Твой Юра

В 6 часов утра 4 сентября 1912 года, пройдя короткий путь по Югорскому шару, шхуна «Св. Анна», несмотря на крайне неблагоприятную ледовую обстановку, вошла в Карское море. И с этого времени всякая связь с экспедицией Брусилова была потеряна.

Теперь они могли рассчитывать лишь на себя — и на Бога…

Если Вам интересно, что было дальше - продолжение выложу в комментариях.

@темы: Биографии, Истории из жизни, История, География

---

Индейцы Великих Равнин и прерий - Тактика боя с белыми людьми

[Ролли Фостер]

Счел эту информацию из книги "военное дело индейцев Великих Равнин и прерий" Юрия Стукалина как минимум полезной для тех, кто, возможно, пишет или будет писать ФФ по Куперу. Так что в теги, на всякий случай, его поставил - не смотря на то, что к Фенимору данный пост имеет очень далекое отношение.
Текст разбавил некоторым количеством картинок, чтобы было не так скучно читать.


В столкновениях между белыми людьми и индейцами осталось много воспоминаний их непосредственных участников с обеих сторон. И здесь необходимо отметить различие, существующее в рассказах враждующих сторон, которое чрезвычайно важно для понимания достоверности тех далеких событий. Интерес к индейским воспоминаниям начал проявляться у американских исследователей на рубеже XIX-XX веков, когда еще были живы многие из стариков, участников войн на Великих равнинах. Индейцы обычно простодушно рассказывали о своих действиях в тех или иных боях, ничего не приукрашивая и не выдумывая, окруженные седовласыми соратниками, которые иногда поправляли их, если они что-либо забывали, и внимательно следили за тем, чтобы рассказ был правдивым. Краснокожий мог умолчать об убийстве белого человека, не очень доверяя бледнолицым слушателям, опасаясь запоздалого наказания.

Воспоминания белых участников, напротив, за редким исключением изобилуют небылицами и преувеличени­ями. Там, где с индейской стороны выступало не более пятисот воинов, их потери порой достигали полутора тысяч! Помимо невероятного собственного героизма, индейцам приписывались совершенно не свойственные им манера ведения боя, тактика и стратегия. Как вежливо упомянул об одном из подобных примеров боевой офицер Юджин Вэйр: "О событиях того боя ходит много странных историй".

читать про индейцев дальше...

"Приближаясь к незнакомцам, равнинные индейцы пускают своих коней в галоп, и люди, не знакомые с их манерами, могут воспринять это как свидетельство враждебности. Но это их обычай в обращении и с друзьями, и с врагами, и не должен служить для необоснованной тревоги. Когда замечена скачущая таким образом группа краснокожих и они приблизились достаточно для того, чтобы разглядеть подаваемые сигналы, все, что необходимо... это поднять правую руку ладонью вперед и несколько раз двинуть ей вперед-назад.

Все они понимают это как призыв остановиться, и, если они не имеют враждебных намерений, сразу же выполнят его. После этого правая рука поднимается вновь и медленно двигается вправо-влево, что означает: "Я не знаю вас. Кто вы?" На языке жестов они дадут знать, к какому племени принадлежат. Если вы их не понимаете, можно спросить, друзья они или враги, подняв обе руки сжатыми, как в рукопожатии, или сцепив оба указательных пальца. Если они настроены дружественно, то ответят тем же сигналом, если нет, то не остановят своих скакунов или сделают жест, означающий "злость". Небольшая по численности группа белых людей, путешествующих по Равнинам, не должна позволять приближаться к себе отряду незнакомых индейцев, если только не чувствует себя способной дать отпор нападению при самых невыгодных обстоятельствах.

Основное правило безопасности, когда человек оказывается в прерии в одиночестве и замечает приближающуюся группу индейцев, - не позволить им подойти ближе, а если они продолжают приближаться, дать им понять, чтобы они держались подальше. Если они не послушаются, а он имеет быстрого коня, следует мчаться к ближайшему лесу. Если индейцы нагоняют, ему следует остановиться, повернуться к ним и направить ружье на ближайшего краснокожего, что зачастую обращает их в бегство. Но никогда не стоит без надобности нажимать на спусковой крючок, потому что, как только ружье будет разряжено... его единственным спасением будет быстрота его скакуна".

Бои между индейцами и белыми переселенцами проходили по трем основным вариантам.
1. Чаще всего белые люди занимали позицию и отбивались от индейских атак. В этих случаях краснокожие обычно скакали по кругу, в центре которого располагалась группа белых мужчин и женщин, сбившихся в кучу за спешно возведенной баррикадой или поставленными в круг фургонами. Целью этой индейской тактики было вынудить бледнолицых опустошить ружья, а затем, пока они их перезаряжали, броситься на них и перебить. Одним из способов небольшой группы белых людей избавиться от наседавших краснокожих было отпустить своих лошадей. Индейцы зачастую бросались за ними, желая первыми захватить добычу. После этого воины чувствовали себя вполне удовлетворенными и, не желая рисковать своими жизнями, уезжали прочь. Если природного укрепления поблизости не было, попавшие в отчаянную ситуацию белые путешественники занимали круговую оборону и укладывали лошадей, иногда связывая им ноги, если позволяло время, и отбивались, прячась за ними. Если индейский отряд был очень большим и бой предстоял тяжелый и долгий, своих лошадей белые убивали.

2. Во втором варианте индейцы бежали, а белые их преследовали. Максимальное количество готовых к выстрелу зарядов у хорошо вооруженного евро-американца первой половины XIX века обычно составляло не более трех: один в ружье и два в двух однозарядных пистолетах. В этом случае евро-американцы давали залп из ружей, а затем вскакивали на лошадей и бросались в погоню. Но два заряда в пистолетах кончались быстро, в то время как индеец легко мог отстреливаться из лука. Когда оружие преследователей опустошалось, индейцы часто разворачивали коней и атаковали. С появлением многозарядных ружей и револьверов ситуация несколько изменилась не в пользу краснокожих, и их потери в этом случае стали выше. Если преследователи нагоняли, краснокожие не отступали единой группой, а рассыпались.

3. В третьем варианте индейцы преследовали убега­ющих белых. Все, кто воевал с ними, говорили о том, что это была самая опасная ситуация, где все зависело от скорости лошади. Индейцы часто имели превосходных коней и на скаку могли посылать в преследуемого одну стрелу за другой. В этом случае человек, не имея быстрой лошади, мог надеяться лишь на то, что на его пути окажется лесок, где он сможет укрыться, потому что равнинники не любили атаковать спрятавшегося в зарослях противника, разумно полагая, что потери окажутся слишком большими. Участь бледнолицего, которого настигали разъяренные индейцы, была предрешена. Его убивали, а тело зачастую уродовали и истыкали стрелами — недаром белые старожилы называли такие тела несчастных подушечками для булавок. Паническое бегство было фатальным еще и по другой причине. Поддавшись страху в тот момент, когда от него требовалось все хладнокровие и мужество, человек становился беспомощным, и его было легко убить или захватить в плен. Известен случай, когда опытный житель равнин, участник нескольких схваток с индейцами, отличный наездник и стрелок, потеряв голову во время бегства, был настигнут и застыл с пистолетом в руке, не способный к сопротивлению. Его убили несколькими выстрелами, а он даже не сделал попытки защитить себя.

Обычно, когда на равнине с белыми путешественниками встречались незнакомые индейцы и силы первых были достаточны, чтобы отбиться или дорого продать свою жизнь, краснокожие могли попытаться ограбить их "по-хорошему". Они по праву считали, что могут взимать дань с проходивших по их землям караванов переселенцев. Как правило, белые соглашались на мирное решение проблемы, разумно полагая, что индейцы могут съездить за подмогой, и тогда добраться до конечного пункта им едва ли удастся. Свидетельств тому в виде свежих могил и сгоревших фургонов на их пути встречалось предостаточно. Индейцы, даже если способны были захватить всю поклажу полностью, также исходя из простой логики понимали, что лучше довольствоваться достаточным количеством подарков, что не стоило им ничего, чем захватывать караван ценой жизни воинов. Часто по обычаю индейцы приближались галопом, останавливаясь недалеко от путешественников.

Но какие бы меры предосторожности ни предпринимались, караваны переселенцев и обозы нередко подвергались нападениям. Основной тактикой белых людей была постановка фургонов в круг, что позволяло отразить атаку более крупных сил противника. Поскольку нападения, как правило, были неожиданными, многое зависело от того, насколько быстро белые успевали образовать из фургонов плотное кольцо. "Атакуй они до того, как мы сформировали круг, им не составило бы труда скальпировать всю нашу партию", - вспоминал один из белых первопроходцев. Поэтому при передвижении каравана по опасной территории, если позволяла местность, фургоны располагали в две линии, между которыми гнали коров и лошадей. Именно такая формация каравана позволяла быстро поставить их в круг. Быков распрягали, два передовых фургона сближали так, чтобы они касались друг друга передними колесами, а последующие фургоны передними колесами касались их задних колес и т.д., образуя из них своего рода корраль, внутрь которого помещали быков, коров и лошадей. Мужчины отстреливались либо из-за фургонов, либо занимали оборону перед ними. Если караван сопровождал эскорт солдат, они, как правило, двигались цепочкой с обеих сторон каравана, готовые отразить нападение индейских воинов.

Собираясь атаковать, индейцы старались выбрать для нападения места, где белым было бы тяжело быстро поставить фургоны в круг. Если же прямая атака каравана была слишком рискованной по причине большого количества вооруженных людей в нем или сильного эскорта солдат, индейцы могли попытаться решить свою задачу двумя путями.
1. Караван обычно растягивался, кто-то отставал, у кого-то ломалось колесо и требовалось время для починки. К "чести" белых переселенцев стоит отметить, что отставших не ждали. Если им везло, они нагоняли основную группу, когда та устраивалась на привал. Известны случаи, когда люди, отставшие со своим фургоном, терялись на бескрайней равнине. Именно отбившиеся от основного каравана становились легкой добычей для индейских воинов. Они нападали неожиданно, захватывали содержимое фургона и лошадей, а переселенцев-мужчин убивали. Женщин и детей могли оставить в живых и увезти в плен либо также убивали.

2. Во втором варианте целью враждебных индейцев становился табун лошадей, который неопытные переселенцы, успокоенные тем, что на протяжении многих дней пути они не встретили ни одного краснокожего, плохо охраняли или позволяли ему пастись слишком далеко от основного лагеря. То, что их видели индейцы, совсем не означало, что индейцев видели они. Постепенно бдительность белых людей притуплялась и они расслаблялись. Выскочившие с воплями из засады всадники обращали лошадей в паническое бегство, и спустя мгновение вместе с табуном скрывались вдали. Поскольку фургоны обычно тащили волы, караван мог продолжать путь, но уже без лошадей.
Если же индейцы все же решались атаковать поставленный в круг караван фургонов, они мчались вокруг него, постепенно сжимая кольцо. При этом воины обстреливали защитников из луков и ружей.

Некоторые исследователи писали, что для индейцев караваны переселенцев были легкой добычей, где риск минимален. Утверждение не совсем верно. Конечно, драться с переселенцами было проще, чем с регулярными войсками, но в караванах зачастую находилось достаточное количество хорошо вооруженных ружьями мужчин, и потери нападавших порой были значительными. Можно, без доли сомнения, утверждать, что если бы караваны переселенцев на Запад, фургоны которых были доверху набиты всевозможным добром, действительно представлявшим для индейцев значительный интерес, были бы столь легкой добычей, как это пытаются показать некоторые авторы, ни один из них никогда бы не добрался до цели своего путешествия.

В отличие от восточных племен, индейцы Равнин крайне редко нападали на поселения или форты белых людей. Даже если внутри находилось всего несколько десятков человек и, по понятиям европейцев, поселение было плохо укреплено, краснокожие прекрасно осознавали потери, которые могли понести в результате лобовой атаки, и избегали этого. В лучшем случае они пытались выманить часть людей из укрепления и заманить их в ловушку или проникнуть внутрь под мирным предлогом, а лишь затем атаковать.
Однако иногда они все же решались на подобный шаг. Наиболее часто на поселения нападали племена Южных равнин, особенно команчи и кайовы. Но их целью в основном были мексиканские поселения, обитатели которых практически не имели оружия, и порой им приходилось отбиваться камнями.

Когда крупные силы индейцев сталкивались с армей­скими формированиями, как и в битвах со своими краснокожими противниками, они выстраивались в линию. Воины могли атаковать все вместе или по отдельности. Лобовых атак кавалерии индейцы никогда не встречали, и та часть воинов, которая находилась на пути кавалеристов, рассыпалась и "отступала", а бойцы, находившиеся с флангов, нападали на атакующих с обеих сторон и заходили с тыла. Рассыпавшиеся воины скакали по кругу, присоединяясь к нападавшим с флангов. Если кавалеристы увлекались преследованием врагов и рассеивались по полю боя, их поражение было делом времени.

Тактика ведения боя армии США против индейцев была основана на методах, свойственных европейским армиям, и практически не приносила желаемых результатов на Равнинах. Приблизительно с 1860-х годов армейские чины начали перенимать тактику своих краснокожих врагов. Офицеры рассказывали что солдаты, несмотря на то, что вооружены револьверами, в ближнем бою уступают конным индейцам, вооруженным луками и стрелами.

Очень мало кто из драгун является хорошим наездником, а их лошади плохо тренированы или, "по крайней мере, не приспособлены к индейским методам войны". Тогда как воины Равнин, "одни из лучших конников в мире, и их лошади тренированы таким образом, что складывается впечатление, будто они готовы выполнять даже мысленные желания всадника. Они управляют ими без уздечки... оставляя обе руки свободными для применения оружия". Имея такую лошадь, индеец, вооруженный луком со стрелами или копьем, сближается с драгуном на расстояние эффективного выстрела из лука, что соответствует "приблизительно тридцати шагам, и быстро скачет вокруг драгуна кругами, пугая его лошадь своими воплями, что делает невозможным попасть в него из револьвера. В то же время он выпускает стрелы в человека и лошадь с такой скоростью, на которую не способен даже револьвер". При этом индеец свешивается сбоку своего скакуна, стреляя из-под его шеи, и противнику видно лишь одну его руку и ногу. Драгун же, "не способный управлять своей лошадью, напуганной воплями краснокожего и взбешенной полученными ранами, очень часто бывает бесславно убит своим энергичным и практически невидимым им врагом". Бойнтон сравнивал искусство боя индейских воинов с искусством русских казаков.

В этой связи интересно отметить и отношение индейцев к воинским качествам американских солдат. С одной стороны, дисциплина, лучшее вооружение и большая численность войск, безусловно, давали солдатам несомненные преимущества. С другой — ряд фактов все же свидетельствует о том, что своих индейских противников краснокожие воспринимали с большей опаской. Примечателен факт, что пауни, служившие разведчиками в американской армии, при встрече с группой враждебных индейцев часто надевали солдатские мундиры и шляпы и передвигались колонной, чтобы издали походить на белых кавалеристов. Противники хладнокровно ожидали их приближения, чтобы дать бой, но, когда хорошо во­оруженные пауни подъезжали ближе и скидывали мундиры, сиу и шайены всегда обращались в бегство, не желая сражаться с ними. Подобные ситуации могут свидетельствовать лишь о том, что воины не считали равнозначными силы одинакового количества белых солдат и индейцев. Кроме того, большинство побед американской армии над "краснокожими дикарями", где потери последних были действительно серьезными, приходятся на неожиданные нападения на спящие индейские лагеря. В этих случаях гибли в основном женщины, дети и старики.

Перестрелка с большого расстояния была скучным занятием для людей, чьей основной целью в бою было ударить врага рукой или другим предметом, чтобы посчитать на нем "ку". Позднее старики говорили: "Война белых людей - это всего лишь стрельба". После Первой мировой войны некоторые ветераны сиу искали возможности вступления в старые племенные воинские институты, но старики воспротивились, заявляя, что убийства людей из ружей недостаточно для того, чтобы называться насто­ящим воином - такая война просто "пустая стрельба". Безусловно, стрельба необходима, но не более. Она не могла ничего добавить к списку воинских заслуг краснокожего бойца.

@темы: Фенимор Купер, История

---

Опрос!

[Quiterie]

Хотим ли мы день романтических драбблов на 14 февраля?
Или не романтических, или не драбблов, а, например, однострочников? ) Предложения в комментарии, к посту прилагается голосование.

Вопрос: Давайте сделаем!

1. Да		10	(90.91%)
2. Нет		1	(9.09%)
3. Другое (в комментариях)		0	(0%)
Всего:		11

@темы: Организационное

---

Новинки телепродукции :)

[Stella Lontana]

В каком-то смысле на нашей улице перевернулся грузовик с конфетами: в этом году ожидается большой урожай сериалов на приключенческую тематику.

Во-первых, в прошедшую субботу BBC начала показ давно рекламируемых "Мушкетеров".



Мушкетеры / The Musketeers
Великобритания (2013)
Премьера телеканала BBC: 18 января 2014 года
Жанр: драма

краткое описание и новый клип

Актеры: Люк Паскуалино, Том Бёрк, Ховард Чарльз, Сантьяго Кабрера, Александра Доулинг, Питер Капальди, Райан Гейдж,
Мэйми МакКой, Шарлотта Хоуп, Джулиан Бастида
Режиссер: Тоби Хэйнс, Фэррен Блэкберн, Ричард Кларк
Продюсер: Кармел Малони, Адриан Ходжес, Вацлав Мотт
Оператор: Тим Флеминг, Майк Спрэгг, Стефан Перссон
Сценарист: Сьюзи Конклин, Джеймс Дормер, Александр Дюма отец

Приправленная большим количеством экшна телевизионная адаптация классического романа Александра Дюма «Три мушкетера» от телеканала BBC и команды режиссеров, приложившей руку к «Доктору Кто» (постановщик Тоби Хэйнс также работал над «Шерлоком»). Атоса, Портоса и Арамиса играют Том Бёрк, Ховард Чарльз и Сантьяго Кабрера, д’Артаньяна — хорошо знакомый поклонникам сериала «Молокососы» и «Борджиа» Люк Паскуалино, а их злейшего врага, кардинала Ришелье — Питер Капальди, двенадцатый доктор Кто.




Первые рецензии звучат как "смесь "Шерлока" с "Мушкетерами" 2011 года" и "теперь Дюма тоже вертится в гробу", но в целом отзывы положительные

Во-вторых, в следующую опять же субботу американцы выпускают на экран "Черные паруса", которых мы тоже, кстати, уже писали.

Черные паруса / Black Sails
США (2014)
Премьера телеканала Starz: 25 января 2014
Жанр: драма, приключения

описание и клип

Актеры: Тоби Стивенс, Ханна Нью, Люк Арнольд, Джессика Паркер Кеннеди, Том Хоппер, Зэк Макгоун, Тоби Шмитц, Клара Пэджет, Марк Райан, Хаким Кае-Казим
Режиссер: Сэм Миллер, Т.Дж. Скотт
Продюсер: Майкл Анджели, Дорис Иган, Майкл Бэй
Оператор: Лукас Эттлин, Джулс О’Лафлин
Сценарист: Джонатан Е. Стейнберг
Композитор: Беар МакКрири



Еще один крупный телевизионный проект, посвященный золотой эпохе пиратов, но на этот раз от создателя «Иерихона» Джонатана Стейнберга и любителя грандиозных спецэффектов Майкла Бэя.

Приключенческий сериал о похождениях капитана Флинта является приквелом истории, рассказанной Робертом Льюисом Стивенсоном в «Острове сокровищ». События в нем будут происходить за два десятилетия до начала той истории, что была описана в знаменитой книге.
На одном из багамских островов Нью-Провиденс обитают пираты, промышляющие разбоем в открытом море и сражающиеся за жизнь и власть в своем логове. Остров больше напоминает рай разврата полный морских разбойников и искателей счастья, воров и проституток, где славный капитан Флинт считается одним из самых бесстрашных и блестящих пиратов всех времен. Здесь у побережья острова он вместе с членами своей команды, в том числе и Джоном Сильвером, будут бороться за выживание…

Пилотный эпизод, который поставил режиссер «Спуска», «Центуриона» и «Игры престолов» Нил Маршалл, привел критиков в такой восторг, что руководство телеканала Starz решило продлить сериал на второй сезон, не дожидаясь премьеры первого.

Трейлер у нас тут уже был, а вот от постера я в искреннем восторге.

Ну и в-третьих, весной нас ждет еще одно пиратское шоу.



Череп и кости / Crossbones
США (2014)
Премьера телеканала NBC: весна 2014 года
Жанр: драма, фантастика, ужасы

краткое описание

Актеры: Джон Малкович, Ричард Койл, Клер Фой, Дэвид Хофлин, Трэйси Айфичор
Режиссер: Дэвид Слэйд
Продюсер: Кевин Бланк, Радд Симмонс, Нил Ахерн мл.
Оператор: Кристофер Баффа
Сценарист: Джеймс В. Харт, Рафаэль Джексон мл., Дэмион Македон

Новый американский 10-серийный сериал с Джоном Малковичем («Опасные связи», «Человек в железной маске», «Быть Джоном Малковичем», «Тёплые тела») в главной роли о приключениях пиратов XVIII века. Сериал снят по мотивам книги Колина Вударда «Республика пиратов».

События разворачиваются на одном из багамских островов, Нью-Провиденсе в 1715 году, где вовсю процветает пиратство. На острове обитают злодеи-моряки, преступники и воры, а заправляет всем народом пират Эдвард Тич, которому дали прозвище Черная Борода.
Но появившаяся отдельная действующая демократия в Америке не нравится высокопоставленной знати. С целью завладеть островом и устрашающим обществом, живущем на нем, туда отправляют опытного наемного убийцу Тома Лоу, который должен убить Черную Бороду. Однако познакомившись с Тичем поближе, Лоу начинает восхищаться политическим взглядами пирата и его жаждой знаний…

Клипа пока нет, но "ужасы" в жанре и Джон Малкович в главной роли как-то интригуют

Вся информация взята отсюда.

@темы: Александр Дюма, Роберт Льюис Стивенсон, Экранизации, Кино

---

Не знаю, придется ли ко двору еще немного Сабатини

[Nunziata]

Я рада постучаться в это сообщество.
Решила поместить здесь начало моего фика "Злейший враг". Я его выкладывала на соо Сабатини, но с тех пор текст значительно изменился. Если будет интересно, продолжу
Я оттолкнулась от главы "Цена предательства", но представила, что капитану Бладу не удалось спастись, когда его пленил Каузак и попал он в руки губернатора Ямайки

Основные персонажи: Питер Блад, Арабелла Бишоп, Полковник Бишоп, Джереми Питт, Волверстон, Лорд Джулиан Уэйд.
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Мистика, Hurt/comfort, AU


1. Похищение

Питер Блад устало облокотился на планшир, наблюдая за разгрузкой «Арабеллы». Сегодня ровно три месяца с того дня, как они вернулись с Ямайки после его неудачной попытки пойти на королевскую службу. Все это время он постарался до предела загрузить себя делами.
К сожалению, никаких крупных операций не подвернулось, но он не давал покоя ни себе, ни своим людям, действуя силами всей свой эскадры или в одиночку. Они взяли на абордаж несколько кораблей, впрочем обошлось почти без потерь, потому что большинство капитанов предпочло сдаться, едва завидев кто приближается к ним.
Возвращаясь из плавания, Блад был готов без промедления отправиться в новое, берясь даже за доставку скоропортящегося или особо ценного груза в ближайшие к Тортуге колонии, за хорошую плату, само собой. Он нигде не останавливался дольше, чем это требовалась для разгрузки корабля и пополнения припасов.
Корсары, непривычные к подобному, ворчали. Впрочем, они исправно получали свою долю, так что это было скорее для порядка. К тому же, все, кто ходил на «Арабелле» боготворили своего капитана. Блад проделывал все это, чтобы не думать, не помнить о... Нет, он не даст этой тени появиться вновь из дальнего уголка своей души, куда он пытался ее упрятать.
Сегодня, едва они пришвартовались, на палубу запрыгнул мальчишка–посыльный от его превосходительства губернатора Тортуги. В записке, адресованной «моему дорогому другу», фактически значился приказ явится вечером на прием, который собирался дать губернатор.
Это была уже не первая попытка вытащить его на берег, и он, как и прежде, хотел отказаться, собираясь с утренним отливом выйти в море, но Волверстон заявил, что еще немного и люди взбунтуются. Виданное ли дело, три месяца им не удается промочить горло в хорошей таверне, да с негордой красоткой на коленях. Зачем им тогда вообще нужны деньги, гневно вопросил он.
Капитан Блад рассмеялся, что случалось редко в последнее время, и велел им убираться вон. Сам он решил принять приглашение губернатора. К тому же в записке присутствовал намек на какие-то важные вопросы, подлежащие обсуждению.
-Когда ты вернешься, Питер? - спросил подошедший Волверстон.
- Не знаю, возможно к полуночи.
- Я пришлю эскорт.
- Вот еще, зачем? Раз уж я решил развеяться, прогуляюсь при луне, заодно отдохну от ваших гнусных рож.
- Но...
- Не стоит и обсуждать, это приказ.
Волверстон ворчал еще что-то, но капитан уже не слушал его. Он щелчком расправил манжет и сошел на берег.

Прием, как всегда, оказался на высоте. Блад заметил, что Мадлен, старшая дочь губернатора, спасенная им от Левассера, весь вечер не сводила с него лучистых глаз. Блад знал, что для нее является идеалом девичьих грез, и всегда старался обращаться любезно и не более того, но в этот вечер он вдруг увидел ее по-новому, а самое главное, почувствовал, как его тело откликается на призывный и страстный взгляд.
Прием подошел к концу, и д’Ожерон пригласил его для обсуждения неких деловых предложений.
Они расположились в библиотеке, и губернатор торжественно достал темную пузатую бутылку и два небольших серебряных бокала.
- Мой друг, сегодня я дам вам попробовать особый напиток, мне доставили его на днях из Франции, он намного лучше и благороднее по вкусу, чем ром, и не уступает по крепости! - говоря это, месье д'Ожерон протянул наполненный бокал Бладу. - Его хранят в дубовых бочках, и это способствует появлению особого вкуса...
Действительно, напиток имел необычный вкус и тонкий аромат, но не это же собирался обсуждать его превосходительство.
И вдруг, безо всякого перехода, губернатор заявил:
- Мы, ваши друзья, беспокоимся о вас.
- Вот как, и отчего же?
- У вас крайне усталый вид, и еще мне кажется, что раньше в вас горел огонь, а теперь...
- Погас, признаю.
Они помолчали, смакуя напиток.
- Вы никогда не думали женится?
Блад даже рассмеялся от неожиданности:
- Что, я так плохо выгляжу?
- Боже упаси! Но приходит день, когда оказываешься на распутье...
- И, по вашему мнению, я должен обзавестись славной женушкой, надеть ночной колпак и усесться писать мемуары?
- Нет, но вы могли бы заняться чем то... менее рискованным. Насчет мемуаров, это могло бы весьма прибыльным делом, в Европе они разошлись бы мгновенно. Вы же деловой человек, а не только корсар! Ваши средства, которыми вы поручили мне распоряжаться, надежно пристроены в векселя французских банков, и я переправляю их для хранения в Париж, зачем вам и дальше продолжать рисковать собой? Вы можете вести весьма и весьма состоятельную жизнь.
- И кого же вы предлагается мне в жены? Вы же не просто так заговорили о женитьбе.
- Мадлен.
- Мадлен? И вы туда же?
-Да, до недавнего времени я не относился к этому серьезно, ведь это были только мечты моей дочери да досужие сплетни, но, как мне кажется, что-то изменилось, вот и сегодня вечером... Я видел, как вы смотрели на нее.
- Ничего не укроется от глаз губернатора Тортуги...
- На то он и губернатор, – д’Ожерон шутливо погрозил Бладу пальцем. - Во всяком случае, обещайте подумать.
- Обещаю. Вы только это хотели мне сказать?
- Нет. Вы знаете, скольких могущественных врагов имеете?
Капитан Блад знал, что он объявлен вне закона. Король испанский, король английский, а где-то еще скитается по морям дон Мигель, да и про губернатора Ямайки нельзя забывать — все они искали способа его уничтожить. И это не говоря о более мелких противниках, пиратских капитанах или членах их команд, интересы которых он когда-либо ущемил.
- Разумеется, у меня нет недостатка во врагах. За известность надо платить. Однако здесь, на Тортуге, у меня врагов нет.
- Вы уверены?
- Да. Право, вы так встревожены, вам что-то известно?
- Ничего конкретного. Мне недавно сообщили, что губернатор Ямайки, старый ваш знакомый, назначил баснословные деньги за вашу голову, а если кто-то сможет захватить вас живым, то получит вдвое больше. Он человек настойчивый, насколько я знаю.
- Губернатор Ямайки высоко меня ценит. Я слышал, что и дон Мигель добивается подобного...
- Не шутите с этим. На днях кто-то через третьи лица осторожно пытался предложить мне выгодную сделку... Помочь заманить вас в западню. Я, как вы понимаете, отверг грязное предложение, но кто-то может и согласиться. Что вам известно о Каузаке?
- Я не видел Каузака со времени Маракайбо и, признаться, думал, что его нет больше на Тортуге.
- Так вот он появился вновь! – воскликнул д’Ожерон
Блад задумался. Впервые он видел губернатора таким обеспокоенным. Пожалуй, он поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге.
- Вот как, но было бы опрометчиво с его стороны угрожать мне. Особенно здесь, на Тортуге. Он слишком труслив и глуп для этого.
Похоже, что его слова не убедили д’Ожерона, но Блад уже поднялся:
- Благодарю вас за прекрасный вечер и интересную беседу, я все обдумаю. Ваш напиток божественен.
Губернатор в отчаянии всплеснул руками:
- Но хотя бы обзаведитесь охраной! Я прикажу моим людям сопровождать вас до порта или, если желаете, предоставлю вам мою карету!
- Благодарю, но не стоит. Я хочу немного пройтись в одиночестве.

Питер Блад покинул гостеприимный губернаторский дом и быстро зашагал в тёплом сумраке южной ночи в направлении порта. Ему вспомнилась мадемуазель д’Ожерон, ее грация, ее статная фигура с высокой и пышной грудью, ее темные страстные глаза и смуглая кожа, и он с удивлением почувствовал, что его влечет к ней. Он не был монахом, но был весьма разборчив в связях, и уже давно ни одна женщина не вызывала такой интерес и такое желание, ни одна, кроме...
«Хватит, - сказал он себе, - думай лучше о Мадлен».
О Мадлен думать было приятно, пожалуй, губернатор прав, пора наконец-то остепениться.
Он не заметил, как миновал центр города и затем свернул на безлюдные окраинные улочки, невдалеке показались темные громады портовым складов и уже чувствовалось соленое дыхание океана, когда жалобный тонкий крик прорезал ночную тьму. Блад остановился.
Кричала женщина, что было для этого района делом вполне обычным, и он ни за что бы не стал обращать на это внимания, но в крике не было хриплых и визгливых ноток, характерных для портовых шлюх, это была явно совсем юная девушка или даже ребенок.
Выругавшись и проверив пистолет, он шагнул в узкую темную улицу между лепившихся одна к другой хибар. Он слышал какую-то возню впереди, но глаза еще не успели привыкнуть к темноте. Но едва он сделал пару шагов, ориентируясь на звуки, как что-то метнулось ему под ноги, а на голову обрушился удар. Приземистая тень склонилась над ним и принялась сноровисто вязать поверженного капитана по рукам и ногам.
- Отпусти девку, - проворчал человек своему сообщнику, который удерживал извивающуюся щуплую девчонку–дитя трущоб.
Та мгновенно исчезла во мраке. Закончив с узлами, он приподнял Блада за плечи и махнул рукой своему товарищу, тот послушно подхватил капитана за ноги, и похитители со своей ношей скрылись в лабиринте между длинными бараками.

... Пробуждение было малоприятным. Мало того, что капитан Блад ощутил, что спеленут по рукам и ногам, как младенец, так еще и узнал того, кто склонялся над ним. Это был коренастый, похожий на обезьяну человек, в грязной, потрепанной рубахе, его маленькие глазки смотрели на капитана со злорадством и ненавистью. Каузак!
Блад осмотрелся и обнаружил, что находится в старом лодочном сарае, давно уже не используемом из-за ветхости. Рокот прибоя слышался совсем рядом, а это значит, они в дальнем конце порта, куда мало кто мог забрести даже и днем, не то, что ночью. Плохо. Он постарался подавить наполнявшую его ярость, понимая, что надо действовать иначе.
- Давненько не виделись, Каузак! Каким ветром тебя занесло на Тортугу?
- Вряд ли этот ветер будет тебе попутным, капитан. Ты отплавался, и тебе не помогут ни твой змеиный язык, ни твои люди!
Блад посмотрел на его сообщника, пытаясь определить, можно ли как-то повлиять на него, и увидел здоровенного парня с тупым, маловыразительным лицом и плоским лбом. Похож на слабоумного. Очень плохо. В иной ситуации можно было бы попытаться стравить этих двоих, сыграв на алчности и зависти, но в этой!
- Не смотри на Тома, мистер, я его прихватил как вьючное животное, он слушается только меня.
Похоже, милейший Каузак резко поумнел и научился читать мысли...
- Могу ли я узнать, как ты намерен со мной поступить?
- Ты слишком много говоришь и задаешь много вопросов, вон гляди и Тому это не нравится, – Каузак показал на невнятно заворчавшего партнера. – Не пытайся меня заболтать, я поклялся отмстить тебе, я бы сделал это бесплатно!
«Бесплатно? Конечно же, за меня обещан большой выкуп... Попытаться дать больше?»
- Ты отказался бы от денег? Никогда не поверю!
Каузак, казалось, смутился, видимо и вправду это было далеко от истины. Может, все же удастся сыграть на этом?
- Так кто тебе пообещал заплатить? - оставалась маленькая надежда, что это мог быть один из обиженных капитанов, а с ними всегда был шанс договориться.
- Скоро узнаешь, но я уверяю, тебе не понравится, – Каузак тихо и зловеще рассмеялся.
- А все ли пойдет так, как надо? Может, вместо обещанных денег ты получишь несколько дюймов стали под сердце, а, Каузак? А я предложу тебя двойную, тройную цену. Ты знаешь, что я достаточно богат и к тому же держу слово.
Каузак явно колебался, все-таки жадность перебарывала новоприобретенные умственные способности, и у Блада зародилась надежда. Он попробовал зайти с другой стороны:
- В городе знают, что ты угрожал мне. Думаешь, что мои ребята не отыщут тебя?
- Да кто сказал, что я собираюсь здесь задерживаться? Не грози мне, капитан!
- По-твоему, они ограничатся в своих поисках только Тортугой? Да и сдается мне, ты и сам не уверен в честности... заказчика. При других обстоятельствах я бы заключил с тобой пари, ставлю на то, что он тебя обманет. Зачем такой риск? Я не понимаю, с чего ты так взъярился на меня, будь ты чуть умнее, не остался бы ни с чем после Маракайбо. Сейчас ты можешь отомстить мне и по-другому, например, я отдам двойную твою долю. Сколько тебе предложил заказчик?
Блад говорил спокойно и уверено, даже насмешливо, но особой уверенности не чувствовал. Несмотря на свои колебания, Каузак продолжал кидать на него злобные взгляды, и нельзя было понять что происходит у него в голове. О том же, кто заказчик, думать не хотелось вовсе, что дон Мигель, что полковник Бишоп стоили друг друга. Пожалуй, он предпочел бы испанца, если тут уместно говорить о выборе. В обоих случаях его ждет смерть, но испанец просто вздернет его на нок-рее, а полковник... О, зная его изуверские наклонности, подогретые давней ненавистью... Блад почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу, представив, что может сделать с ним Бишоп. Все-таки вряд ли это был другой пират, которому он мог перейти дорогу.
Конечно, его люди отомстят, но ему-то будет все равно. Сюда они точно не доберутся вовремя. Отчаяние понемногу овладевало им. Но он продолжал бороться.
- Ну так что, Каузак? Двойная доля и слава о том, что ты смог взять выкуп с самого капитана Блада или сомнительная перспектива получения вообще каких-либо денег и вечный страх за свою жизнь?
В глазах Каузака вспыхнула алчность, и Блад готов был торжествовать победу, но в этот миг раздались шаги, и в сарай быстро вошли несколько человек.
- Хороший улов, Каузак – сказал с властными нотками в голосе один из вошедших, высокий светловолосый мужчина с холодными серыми глазами, по-видимому старший.
Сказано было по-английски, а одежда рыбаков не скрывала военной выправки, и у Блада сжалось сердце. Он не успел!
- Капитан Блад, добрый вечер!
- Простите, не имею чести быть представленным.
- Лейтенант флота Его Величества Якова II Джеймс Карринг.

... Двадцативосьмилетний Джеймс Карринг, три года назад произведенный в лейтенанты лично вице-адмиралом Крофордом за храбрость и находчивость, проявленную в одной из стычек Ямайской эскадры с французскими каперами, с тех пор был на хорошем счету у вице-адмирала, запомнившим его. Поэтому Крофорд и назвал его имя во время совещания с старшими офицерамии эскадры, состоявшегося два месяца назад и проходившего в режиме строгой секретности.
Лейтенант совсем не обрадовался, услышав от капитана «Ориона», фрегата на котором он служил, приказ возглавить операцию по захвату пиратского капитана по имени Питер Блад. Карринг предпочитал сойтись в открытом бою со своим противником, а не наносить удар исподтишка. Но приказы не обсуждают. У самого Крофорда был в свою очередь другой приказ, исходивший непосредственно от губернатора Бишопа.
Губернатор приказывал подобрать дельных людей для поимки дерзкого пирата, при упоминании о котором Бишоп всегда впадал в состояние крайнего раздражения. Особенно это раздражение усилилось после того, как капитан Блад, по странной прихоти судьбы, оказавшийся было на королевской службе, вернулся вновь к своей пиратской деятельности. Лейтенанту не довелось увидеть знаменитого корсара, его «Орион» вместе с частью эскадры был в то время на патрулировании.
Три недели назад эскадра осталась крейсировать в условленном месте, в паре дней пути от Тортуги, а Карринг, постаравшийся успокоить свою совесть мыслями о том, что речь идет о преступниках, пиратах, представляющих из себя коварного и бесчестного врага, в отношении которого годятся и такие методы, отправился с группой матросов на рыбацкой шхуне в Кайонскую гавань.
Губернатор Ямайки изредка получал сведения о том, что происходило на Тортуге от одного из владельцев бесчисленных кабачков Кайоны. Именно этот человек и указал лейтенанту на недавно вернувшегося на Тортугу Каузака, который подходил в качестве одного из возможных исполнителей.
Та быстрота, с которой Каузак согласился предать своего бывшего соратника и жадный блеск, появившийся в его глазах при виде щедрого задатка, вызвали отвращение у Карринга и заставили его неугомонную совесть замолкнуть.
«Эти мерзавцы, как пауки в банке, ждут только случая чтобы вцепиться в друг друга», - подумалось ему.
Оставалось лишь выбрать момент, потому что, к неудовольствию Карринга, Питеру Бладу не сиделось на месте, появлявшись на несколько часов в порту, он даже не сходил с борта своего корабля. Истекало время, в течении которого эскадра Бишопа должна была дожидаться Карринга, и он уже подумывал, что придется вернуться ни с чем, как вдруг Каузак сообщил ему, что Питер Блад отправился в гости к губернатору д'Ожерону, и все можно будет осуществить этим вечером...

Лейтенант с невольным любопытством окинул взглядом плененного пирата. Экий франт, встретишь такого на улице, и ни за что не подумаешь, что перед тобой морской разбойник... Вылитый лорд или, скорее, благородный дон, судя по испанскому камзолу. Но надо было спешить. Он, повернувшись к своим людям, скомандовал:
- Джон и Генри, доставьте груз на борт. Мы отплываем немедленно, вот только рассчитаюсь с нашими друзьями.
В приказе, полученном им, подчеркивалось, что никто не должен был узнать, кто захватил капитана Блада. Согласившись участвовать в этом, Каузак тем самым подписал себе смертный приговор. Несчастный слабоумный заставил Карринга заколебаться ему не хотелось лишать его жизни. Вряд ли он мог выдать их, но сообщник Каузака вдруг с рыком пошел на него, подняв над головой остаток кормы старой лодки, брошенной за ненадобностью...
Блад, которого уже вынесли из сарая, услышал два выстрела и понял, что выиграл бы пари, но ничего нельзя было поделать. Он увидел недалекие огни порта, корабли на рейде, казалось, что он даже различает свою «Арабеллу»... Мысль о том, что свобода в двух шагах, была настолько мучительна, что он начал биться в своих путах и тут же услышал спокойный голос Карринга:
- Не трепыхайтесь, капитан, это бесполезно.
Его погрузили в шлюпку и через несколько минут уже поднимали на борт небольшого судна с потушенными огнями. Пленника занесли в довольно просторный и сухой трюм, освещенный тусклой лампой. Появился Карринг и разрезал путы, а вместо них надел приготовленные цепи с кандалам:
- Думаю, в них вам будет удобнее, чем связанным.
- Куда вы меня везете?
- Вас ожидает на аудиенцию его превосходительство губернатор Ямайки. Мы встретимся с его эскадрой через сутки. Пока же отдыхайте.
Его лицо было волевым и открытым, и Блад, не желающий сдаваться даже сейчас, внимательно посмотрел ему в глаза.
«Этот человек мог бы быть моим другом», - почему-то пришло ему в голову.
Карринг холодно сказал:
-Я проинструктирован о ваших дипломатических способностях, мистер Блад. Не пытайтесь использовать их на мне. Не всех можно купить, и не только вы придумываете хитроумные операции. Да и удача не всегда на вашей стороне. Вас переиграли, смиритесь. Сейчас вам принесут еду и воду, я не желаю вам лишних страданий.
Питер Блад, не смотря на тоску, наполнявшую его сердце, ответил любезной улыбкой:
- Сутки – это довольно долгий срок, многое еще может произойти. Вас могут взять на абордаж, может разразиться шторм и отнести корабль далеко от места встречи или мы все и вовсе пойдем на дно, или наконец, я разобью себе голову этими цепями.
Неожиданно Карринг усмехнулся в ответ:
- Вы мне нравитесь, мистер Блад. Не думаю, что вы покончите с собой, вы из тех, кто борется до последнего. Насчет остального – все в руках божьих, хотя погода стоит отличная и вряд ли кому-то взбредет в голову атаковать старую рыбацкую шхуну. Всего хорошего.
И дверь за ним закрылась.


2. Гостеприимство губернатора Ямайки
Стук захлопнувшейся двери похоронным звоном отозвался в голове Питера Блада. Не желая смиряться, он осмотрел свои цепи, надеясь отыскать какой-либо изъян, попробовал раскачать крюк, которым они крепились к переборке, однако все было сделано добротно и аккуратно, как и подобает в старой доброй Англии.
Блад прислушался было к волнам, равномерно бившими в борт шхуны, но в это время года штормы довольно редки. Тогда он сел на пол и задумался. Его мозг лихорадочно работал, но ничего стоящего в голову не приходило. Разве что надеяться на безумного пирата, польстившегося на жалкую добычу.
Оставалось положиться на судьбу, надеясь, что госпожа Удача, столь щедро до сих пор одаривавшая его своими милостями, не отвернулась от него.
Как человек умный и мужественный, Питер понимал, что шансы на спасение ничтожны. Впереди ждали муки и смерть, но он не давал взять над собой верх тоске и страху, страху существа из плоти и крови, страстно желающего жить.
Пришел один из моряков и поставил рядом с пленником поднос с немудреным ужином, в виде хлеба, солонины и кувшина с водой.
Потом все стихло. Минуты текли, сливаясь в часы. Все так же плескалась вода за бортом да слышалось потрескивание переборок старого корабля. Блад сидел неподвижно, наверно начал даже задремывать, и вздрогнул, потому что в его голове прозвучал глухой голос:
«Смерть - это очень важно. Не всегда люди помнят прожитую жизнь воина, но про его достойную смерть рассказывают у ночных костров. И про недостойную тоже.»
Он вспомнил о Пако. Невысокий индеец, последний из истребленного племени, с непроизносимым именем, в вольном переводе превратившимся в Разговаривающего-С-Духами, и сокращенного до простого «Пако», колдун и сын колдуна. Раб какого-то окончательно опустившегося испанского гранда.
Пако был случайно спасен командой Ибервиля со взятого на абордаж «испанца» год назад. Он был прикован в самой дальней каморке тонущего корабля и не издавал ни звука. Его обнаружил слишком любопытный или слишком жадный из корсаров Ибервиля.
Пако понимал испанский, но его, в свой черед, понять было трудновато даже Бладу, хотя со временем индеец стал говорить очень неплохо и даже выучил несколько английских слов. Ибервиль преподнес его своему командиру в качестве любопытной диковинки.
Он вспомнил свои беседы с Пако. Первое время странный индеец забавлял его. Узнав, что имеет честь общаться с колдуном да еще и своим коллегой-врачевателем, он начинал слегка поддразнивать Разговаривающего–С–Духами. Как-то он спросил:
«Что же ты не вызвал гром и молнии на голову твоего хозяина?»
«Пако может говорить с Айа-Духами ушедших. Может попросить Ка-Дух, что вышел из тела, но еще не вступил в Верхний мир, вернуться, если очень нужно... Отогнать или приманить зверя. У всего есть Ка, но когда мой прежний хозяин и его воины напали на нашу деревню, Пако решил, что это демоны. У них не было Ка. Позже Пако понял, что ошибается, у большинства белых людей есть Ка. Но он спит..»
«Ты можешь убить человека?»
Пако недовольно отвернулся и буркнул:
«Пако может попросить Ка уйти. Пако не нравится делать это.»
«А у меня есть Ка?» - усмехнулся капитан Блад.
«Есть».
Тут уж Бладу стало вдвойне любопытно:
«Попробуешь разбудить?»
«Зачем тебе?»
«Проверю, настоящий ли ты колдун».
Пако пристально посмотрел на него и от взгляда непроницаемых черных глаз Бладу стало не по себе. Ему показалось, что чья-то рука слегка сжала его сердце, чуть сильнее, сильнее. Корсар замер, не в силах отвести глаз от лица индейца. Затем рука исчезла, но по телу прошла волна жара, чтобы взорваться в голове мгновенной болью.
Губы колдуна скривились в подобии улыбки:
«Проверил? Теперь берегись, твой Ка стал видимым для наших демонов».
Блад перевел дух:
«Дьявольщина какая-то».
Но с тех пор стал гораздо серьезнее относится к маленькому индейцу. Он даже позволил ему натаскать в его каморку на «Арабелле» разнообразные местные растения, из которых колдун готовил снадобья, применяемые у индейцев, испытывая еще и профессиональное любопытство.
Надо сказать, снадобья оказались весьма действенными, но мало кто из его бесстрашных корсаров отважился прибегать к нем. Некоторые втихомолку скрещивали пальцы от сглаза, едва завидев невысокую плотную фигуру индейца
В другой раз, вспомнив истории про северных индейцев, Блад спросил:
«Я слышал, на севере живут другие народы, немного похожие на вас. Когда они попадают в плен, в ответ на пытки врагов они улыбаются, и считается делом чести не выдать своих страданий. Ваши воины могут так же?»
«Могут, только это нельзя делать часто или долго. Когда война или перед лицом врагов».
«Почему?»
«Тело, - индеец похлопал себя по животу, - не делается крепче. Можно отогнать боль, но потом она вернется. И выпьет твою жизнь».
«И ты знаешь, как отогнать боль?»
Индеец молча кивнул, явно не желая продолжать разговор.
«Послушай, - сказал Блад, - у меня много врагов».
Он напустил на себя мрачный вид, хотя синие глаза смеялись, и продолжил, надеясь, что нашел вескую для индейца причину:
«Если меня возьмут в плен, я хочу показать им пример достойной смерти».
Колдун покосился на него:
«Ты стар, наши юноши начинают постигать это умение, как только войдут в возраст воинов».
Корсар усмехнулся:
«Я быстро учусь».
«Хорошо, - ответил индеец. - Ты был добр к Пако, последнему из своего народа. Пако не знает, как делают другие, но в его народе было два пути. Один простой: надо увидеть на что, похожа боль, и извлечь это из своего тела, подходит для малой боли. Другой сложный и опасный: твоему Ка надо позволить выйти, но держать его все время рядом, иначе Ка превратится в Айа. На втором пути тебе будет все равно, что делают с твоим телом. Беда только в том, что потом почти всегда Ка некуда возвращаться. Попробую научить тебя хотя бы первому пути».
Питер Блад отчасти для развлечения приступил к занятиям с колдуном, но постепенно втянулся всерьез. Тот учил его сосредотачиваться, глядя на воду или огонь, и очищать мозг от суетных мыслей. Особое место отводилось правильному дыханию. Затем пошли задания посложнее, и колдун довольно хмыкал, следя за успехами корсара.
«Жаль, что я в последнее время совсем забросил это, - подумал он, возвращаясь от воспоминаний к реальности. - Но я попытаюсь воспользоваться хотя бы тем, что успел узнать».
Твердо сжатых губ Блада коснулась улыбка: если придет время умирать, он постарается не доставить полковнику Бишопу удовольствия своими воплями.
Он потянулся, насколько позволяли цепи, и улегся на тюфяк, брошенный на пол.
Нужно спать и копить силы, – сказал он себе.
Следующий день выдался таким же погожим, как и предыдущий, разве что ветер немного ослаб. Об этом сказал лейтенант Карринг, заглянувший в трюм проверить, как дела у пленника и не нужно ли ему чего. Блад немедленно указал ему на свои цепи:
- Эти железные украшения совсем не подходят к моему костюму.
Это вновь вызвало у лейтенанта усмешку, определенно пират начинал нравится ему своей дерзостью. Он сообщил, что их путешествие немного затянется и встреча с эскадрой Бишопа произойдет лишь завтра.
- О, я не тороплюсь, – заверил его пленник. – Думаю, что и так придется злоупотребить гостеприимством губернатора Ямайки.
После ухода лейтенанта Блад вернулся к прерванным занятиям, вспоминая, чему научил его индеец. Остаток дня прошел незаметно. Ночью он постарался как следует выспаться.
На следующее утро на головой раздался топот множества ног, дверь отварилась, и в трюм вошли солдаты.
Блад спокойно позволил им вывести себя. На палубе он огляделся, жадно вдыхая морской воздух. Ярко светило солнце, а вокруг высились огромные корабли ямайской эскадры. Шлюпка с матросами ожидала их у борта шхуны, и через несколько минут пленник уже был на флагмане.
-Доброй пожаловать, капитан Блад! Постараюсь сделать ваше пребывание здесь как можно более занимательным! - разделся знакомый голос, полный издевки и ненависти.
Корсар оглянулся и бесстрашно глянул в лицо полковника Бишопа, подходившего к нему.
- Полковник, ваша привязанность ко мне воистину беспредельна! Ведь каждый раз, когда мы встречаемся, вы совершаете небольшое купание. Впрочем, это вполне отвечает моим врачебным рекомендациям, и явно идет вам на пользу, - его голос звучал насмешливо и дерзко.
Бишоп побагровел:
– Эй, что ждете! Немедленно бросьте мерзавца в трюм! И не давать ему ни пищи, ни воды. Ему они не понадобятся!
-Ваше превосходительство, не торопитесь! – Блад узнал лорда Уэйда, надо же, и этот хлыщ тут! – Зачем эти излишества? Мне нужен этот пират для публичного суда.
-Хорошо,- недовольно проворчал Бишоп. – Воду дайте. Я побеседую с ним позже. Мы немедленно идем в Порт-Ройял.
Госпожа Удача не пожелала вмешаться.
Капитан Блад оказался в руках своего злейшего врага, гостеприимством которого ему предстояло насладиться сполна.


3. Невеста его светлости
Арабелла выехала на вершину холма и послала кобылу в галоп. Свежийй утренний ветерок трепал ее волосы.
Из форта донесся пушечный выстрел, и девушка придержала лошадь, встревоженно глядя в сторону моря: сейчас, в отсутствие ямайской эскадры, город оставался беззащитным перед любым мало-мальски серьезным противником. Но опасения были напрасными, она узнала корабли, это эскадра ее дяди входила в родную бухту. Девушка слегка поморщилась. В последнее время дядя мог говорить только о своих планах поимки капитана Блада.
Она не спешила продолжить свой путь, ей нравилось смотреть отсюда на бесконечно меняющуюся и в то же время такую неизменную бирюзовую стихию.
Девушка подумала, что стала чаще приезжать сюда и долго глядеть на горизонт, где растворились белые паруса корабля, носящего ее имя.
Питер Блад... уже больше трех месяцев прошло, как они виделись в последний, скорее всего, действительно в последний раз. И разве не она тому виной? Ах, сколько же раз за это время она упрекала себя! Ведь если б не ее слова... Как можно было быть такой жестокой и глупой! Почему она с такой готовностью поверила грязным сплетням о нем и даже не пожелала выслушать его самого? Ах, если бы можно было повторить тот разговор! Но он ушел так стремительно, а потом было уже поздно.
«Питер, - мысленно она позволяла себе называть его по имени,- если бы вновь увидеть тебя, я бы постаралась все объяснить. Ведь та история с мадемуазель д'Ожерон... Услышав ее, я чувствовала такой гнев... и такую боль... Ну почему я оказалась настолько глуха к голосу собственного сердца, ведь я знаю, что ты единственный мужчина, кого я могу любить.»
Затем ей пришла в голову мысль, что капитан Блад был бы в состоянии взять город. Если бы он пришел за ней, она пошла бы с ним на край света! Но потом она одернула себя:
«Что за вздорные фантазии, как можно желать такого! А сколько бы было невинных жертв!»
Она вздохнула и подумала, что невинные уже гибли в течение этих месяцев от рук людей, которыми командовал Блад.
Девушка тронула кобылу хлыстом и поехала шагом. Она отпустила поводья, позволяя лошади самой выбирать себе путь, а сама погрузилась в свои противоречивые переживания.
Умное животное проследовало прямиком к губернаторскому дому и остановилось перед воротами, изогнув шею и вопросительно косясь на свою неподвижно сидящую хозяйку, только тогда девушка очнулась от своих дум.
Странно, но полковник Бишоп не появился к обеду, хотя флагман эскадры уже давно бросил якорь на рейде. Не пришел и лорд Джулиан, который был частым гостем в их доме. Последнему обстоятельству Арабелла была скорее рада. Слишком пристальным был в последнее время его взгляд, слишком часто он позволял себе касаться ее руки, когда в этом не было необходимости, слишком тесно прижимал к себе, когда она принимала его приглашение на танец на губернаторских балах.
Арабелла распорядилась подать простой обед к себе в комнаты, ей не хотелось находиться одной в огромной пустой столовой.
После обеда девушка вышла в тенистый сад и устроилась с книгой в удобном кресле. Но через некоторое время поняла, что без конца пробегает глазами одну и ту же строчку. Она отложила книгу и встала, чтобы пройтись.
- Добрый день, мисс Бишоп! Позвольте прогуляться вместе с вами?
К ней подходил лорд Уэйд. Арабелла учтиво ответила, пряча досаду:
- Добрый день, лорд Уэйд, все ли благополучно было в плавании?
- Да, благодарю вас, более чем! - и он как-то странно, искоса, посмотрел на девушку.
Он явно собирался что-то сказать, но Арабелла спросила:
- Вы не знаете, где мой дядя? Он не пришел к обеду.
- Не пришел? – он казался удивленным и даже слегка обеспокоенным.
- Что-то случилось?
- Да, - он продолжал что-то обдумывать, хмуря брови, и наконец промолвил: - Мисс Бишоп, ваш дядя три дня назад захватил капитана Блада.
Наверное, она побледнела, потому что лорд Джулиан обеспокоенно вгляделся в ее лицо.
- Это правда? – едва произнесла она чужими, помертвевшими губами.
- Да, я видел пленника.
- И мой дядя сейчас...
- Полковник Бишоп собирался допросить капитана. Нам нужны кое-какие сведения о его людях, если мы хотим очистить Карибское море от пиратов...
- Допросить?! – Арабеллу начала бить дрожь. – Вы хотите сказать... пытать?
- О, не волнуйтесь же, это вовсе не обязательно. – однако в голосе лорда Джулиана не было никакой уверенности. - Если капитан пойдет на сотрудничество...
- Не считайте меня ребенком, вы прекрасно знаете о намерениях моего дяди в отношении капитана, он не раз делился ими! И то, что такой человек, как Питер Блад,никогда не будет... сотрудничать.
Она вдруг сжала руку лорда Уэйда.
- Прошу вас, вмешайтесь именем короля! - она подавила рыдание и продолжила со страстной мольбой в голосе: - Не позволяйте моему дяде совершить еще и этот грех, ведь он уже потопил свою душу в ненависти! Ни одно живое существо не заслуживает мучений, даже преступник! Избавьте капитана Блада от этого! Если он виновен, пусть его приговорит суд! А дальше судия небесный воздаст по справедливости! Вспомните наш разговор, вы дали слово помочь ему!
Джулиан молча смотрел на нее, думая о своем:
«Как же она прекрасна ! Ах, грудь так и вздымается от волнения, а эти глаза! Слезы заставляют блестеть их еще ярче.»
Сейчас он желал обладать ею как никогда раньше:
«Какая она страстная, а казалась такой холодной, неприступной... Сколько же огня скрывается в ней... Я должен заполучить ее. А ведь пожалуй, это и есть мой шанс.»
Вслух же он сказал мягко и вкрадчиво:
- Но какое же мне дело, что сделает губернатор колонии с пиратом. Да, я помню свои слова, но политическая ситуация изменилась. Его Величество ясно дал понять, что не желает больше слышать имя Питера Блада. А теперь опасность, исходившая от пирата, устранена. Но вот если меня попросит моя прекрасная невеста, у которой доброе и великодушное сердце...
Арабелла отшатнулась как от удара:
– Нет, вы не можете требовать этого! – воскликнула она в отчаянии.
- Но ведь и ваша просьба... необычна. Видит Бог, мисс Бишоп, что я люблю вас. Для меня любое вмешательство в судьбу государственного преступника будет очень рискованно. Но ради моей будущей жены я готов на все, даже на этот риск.
Девушка прижала пальцы к вискам, сердце ее болезненно и гулко колотилось в груди. Потом у нее в голове пронеслась мысль, что пока они препираются, ее дядя...
- Хорошо, – прошептала она, - я стану вашей женой.
- Вот и отлично. Думаю, что о помолвке мы объявим незамедлительно. Я же, со своей стороны, обещаю вам, что сделаю все возможное в этой ситуации, что бы помочь капитану Бладу. Ему будет предоставлено все необходимое, а если потребуется, то и помощь врача. Я обещаю выступить на процессе в его защиту, возможно, мне удастся заменить смертную казнь на пожизненное заключение.
«Вот это точно нет, не хватало еще, чтобы он сбежал с каторги еще раз», - тут же подумал он.
Арабелла подняла на него невидящие глаза:
– Свадьба состоится только после процесса.
- Могу ли я поцеловать свою невесту?
Не дожидаясь ответа, лорд Джулиан притянул к себе девушку и буквально впился в ее губы. Она вздрогнула от отвращения и уперлась ему в грудь руками:
- Да поспешите же!
- Конечно, сокровище мое!
Он действительно поторопился к выходу из сада. Лорд Джулиан хотел суда над капитаном Бладом, это бы пошло на пользу его карьере. Утром, расставаясь с полковником, он чувствовал смутное нежелание оставлять пленника наедине со жаждущим крови Бишопом, заявившим о намерении допросить Блада.
«Смотрите, не переусердствуйте, господин полковник. Капитан Блад нужен мне живым и относительно целым.
«Нет, нет, ваша светлость, я лишь устрою ему небольшую порку. Давнее обещание, знаете ли.»
Узнав, что полковник так и не объявился, Уэйд забеспокоился не на шутку. Выйдя из сада, он со всей возможной поспешностью велел кучеру гнать по направлению к тюрьме Порт-Ройяла.

4. Между жизнью и смертью
Возможно, полковник Бишоп и сдержал бы слово, данное его светлости, если бы не одно обстоятельство, а именно, упрямство пленника. Проклятый пират не только не сообщил никаких сведений о зарытых кладах и тайных стоянках, но и не единого крика не вырвалось из его груди, что привело Бишопа в состояние, близкое к умоисступлению.
Теперь, когда его бывший раб и самый ненавистный ему человек, за которым он так долго охотился, оказался в его власти, Бишоп дал волю наиболее гнусным своим наклонностям, в дикой злобе желая во что бы то ни стало сломить стойкость Питера Блада.
После тяжелого, витого кнута, оставляющего на теле жертвы глубокие кровавые отметины, в ход пошло каленое железо.
- Я заставлю тебя визжать, как шелудивого пса!- вопил Бишоп, в лице которого оставалось мало человеческого, глядя на распятого на стене подвала, залитого кровью пленника.
На страшно осунувшемся лице Блада сверхъестественно ярко сияли глаза, и вся ярость губернатора расшибалась об этот ясный синий взгляд. Пленник молчал.
Даже палач с подручным, видавшие всякое, притихли, украдкой осеняя себя крестным знамением, а секретарь, перед которым лежал девственно чистый допросный лист, был готов спрятаться под стол.
Однако слишком малому Пако успел научить Питера. Он начал изнемогать, не в силах больше бороться с болью, которая нарастала лавиной, словно мстя ему за то, что он пытался ее обмануть. Сердце его то заходилось в бешенном ритме, то начинало останавливаться и пропускать удары. Как врач, он понимал, что это значит, и готов был приветствовать смерть, видя в ней избавление от мучений.
Он устало подумал, что смог продержаться дольше, чем ожидал. В глазах его все плыло, а в голове усиливался шум, похожий на рокот морского прибоя.
Сквозь этот шум до него долетел издевательский и торжествующий голос полковника:
-Как вы себя чувствуете, доктор Блад? Ваш диагноз самому себе? Не припекает?
И тогда Блад вдруг поднял клонившуюся на грудь голову и ответил, с трудом выговаривая слова, но все с той же дерзостью:
- Бывало и получше, не спорю. Но я могу поставить диагноз и ... тебе, жирная свинья: тебя хватит удар и ты... сгниешь заживо в своей постели.
-Жги! – полковника, не ожидавшего подобного от обессилившего пленника, действительно чуть не хватил удар.
Палач, стараясь не глядеть на свою жертву, торопливо схватил клещами пластинку раскаленного металла и прижал ее к груди Блада. Его тело выгнулось в судороге, и он увидел над собой бесконечное небо, по которому вдруг побежали трещины, словно это была твердь. Через мгновение небо обрушилось на него, и наступила тьма.
- Что здесь происходит? - лорд Уэйд, как раз в этот момент появившийся в подвале, не скрывал своего гнева. - Полковник Бишоп, вы сошли с ума? Вы же его прикончили!
Полковник провел по лицу рукой, приходя в себя:
- Он ничего не сказал, – словно оправдываясь, ответил он.
- Так уже и не скажет! Я вас предупреждал, – в голосе его светлости появились зловещие нотки, - мне был нужен этот пират! Снимите же его!
Палачи бросились исполнять приказание, одни из них склонился и надолго приник к груди Блада. Потом с некоторым удивлением в голосе сказал:
- Он еще жив...
- Жив?! Невероятно! Пошлите немедленно за врачом и предоставьте все, что потребуется! – в голосе его светлости была искренняя радость и полковник недоуменно воззрился на него:
- Но...
- Молчите, полковник, не забывайте, что разговариваете с королевским посланником. Вам еще предстоит ответить за самоуправство!
Секретарь робко подал голос:
- Но какого же доктора позвать?
- Хм... – Лорд Джулиан задумался, перебирая в уме городских докторов, - пожалуй, пошлите за этим чудаковатым Уильямом Гордоном, ему, насколько я знаю, все равно кого лечить, хоть даже и преступника.
«Черт, какой болван этот Бишоп! Надо сказать ему, пусть не вздумает делиться впечатлениями в присутствии Арабеллы», - он посмотрел на истерзанного пленника и ощутил нечто, похожее на сочувствие: «Да... вряд ли он доживет до утра. Но все ж стоит попытаться... Пожалуй, я отложу свой визит к ней до завтра, по крайней мере можно будет понять, что и как ей сказать».
Лорд Джулиан так и поступил. Наутро, узнав, что Питер Блад, как ни странно, жив, он явился к своей невесте. Он застал ее, как и днем ранее, в саду.
После свирепой ночной грозы утро было великолепным. Воздух приобрел кристальную прозрачность, капельки росы отражали солнце мириадами крохотный радуг. Но Арабелла не замечала великолепия утреннего сада.
Девушка была бледна, но ее глаза оставались сухими. Она молча смотрела на его светлость, и он поспешил заверить ее:
- Прекратите терзать себя, любовь моя. Все в порядке.
- Он... сильно страдает? - с трудом выговорила Арабелла.
- О, совсем нет, – это было сказано почти чистосердечно, в том состоянии, в котором пребывал Блад, вряд ли он мог сильно страдать.
- Могу ли я... увидеть его?
- Любовь моя, думаю, что это невозможно. Теперь, когда вы моя невеста, это может быть неверно истолковано. Но я уже побывал у него... – а вот теперь осторожнее, нельзя, что бы она почувствовала малейшую фальшь. – Он желает нам счастья.
- Вы сказали ему? – казалось, девушка побледнела еще сильнее.
- Да он даже удивился, когда узнал, что мы до сих пор не женаты. Ведь вы помните его поручение?
Его светлость продолжал вдохновенно лгать, ведь от этого зависело сейчас его будущее счастье. Вот если бы убедить ее заключить брак до начала суда...
Девушка не ответила. Она была олицетворением самой скорби, и вскоре он вынужден был откланяться.
«Ничего, – утешал он себя, - она привыкнет»
***
Темнота, окружающая Питера Блада, начала рассеиваться, и он обнаружил себя в лесу.
Но это не была величественная дубрава его родины, не походил этот лес и на пышные, благоухающие тропические леса, где ему приходилось бывать в последние годы.
Если здесь чем-то и благоухало, то только гнилью. Под ногами чавкало, он поскальзывался на стволах упавших деревьев, покрытых толстым слоем мха. Мох покрывал и стоящие деревья. Все казалось мертвым, сгнившим.
Где-то наверху трепетали листья, купаясь в солнечном свете, но сквозь плотное переплетение ветвей не проникал ни один солнечный луч. В зеленом полумраке мелькали странные тени. Питеру казалось, что он слышат голоса, зовущие его по имени.
Как он здесь оказался? Почему он один? Он заблудился во время похода?
Куда же идти? На деревья взобраться невозможно, первые ветки начинались слишком высоко. Он побрел наугад. Временами ему слышался шорох и шлепанье, словно кто-то шел позади, но оборачиваясь, он никого не видел.
Целую вечность он шел и шел, но вокруг было все тот же мох, осклизлые не то корни, не то стволы под ногами, полумрак и шепот. Он уже не понимал, слышит ли он шепот на самом деле или голоса звучат в его мозгу.
Вдруг совсем рядом раздался сердитый знакомый голос:
- Что ты здесь делаешь? Это место не для тебя!
Блад стремительно обернулся и увидел Пако.
-Хотел бы и я знать,что я здесь делаю, – пожаловался он индейцу.
Но тот сочувствия не проявил:
- Возвращайся!
- Но куда? Этот чертов лес повсюду!
- Ты должен захотеть вернуться. Тогда ты найдешь путь.
Но Блад лишь покачал головой.
- Я не знаю, куда идти.
- Вспомни, что с тобой случилось!
Питер напряг свою память, но все скрывалось в тумане.
... В это время, за многие мили от Порт-Ройяла, в тесной каморке на борту корабля, полной странного сладковатого дыма из нескольких маленьких курильниц, маленький индеец, сидя с закрытыми глазами на убогой циновке, забормотал что-то речитативом. Волверстон, случайно проходивший мимо каморки, сплюнул и едва сдержал желание перекреститься. Но еще сильнее ему пришлось сдерживать желание ворваться вовнутрь и выкинуть проклятого колдуна за борт.
... Над Порт-Ройялом собиралась гроза.
- Вспомни, - настаивал Пако.
Он вдруг коснулся лба Питера, и тот вспомнил; впрочем воспоминания принесли мало приятного... Он только хотел сказать Пако, что не собирается возвращаться туда, как индеец вдруг оглянулся: вдалеке послышался треск, словно что-то большое ломилось по направлению к ним через лес. Какое-то животное? Если, конечно, здесь могли быть животные...
- Торопись! У тебя больше нет времени! Иди же, вот твой путь!
...Индеец на циновке забормотал громче, настойчивее, на лбу его выступили крупные капли пота. Невесть откуда взявшийся среди штиля порыв ветра качнул огромный корабль, пронесся по нему, запел в вантах. Волверстон, успевший подняться на палубу, грязно выругался и сказал Джереми Питту:
- Мерзкий колдун! Давай все же выбросим его на корм акулам!
Питт лишь закатил глаза:
- Нэд, да уймешься ли ты когда-нибудь? Дался тебе этот индеец. И вообще, приведи себя в порядок, нас вызывает д'Ожерон, хочет побеседовать с нами о Питере.
... Молнии над городом сверкали почти непрерывно, а раскаты грома заставляли людей втягивать голову в плечи.
... В руке Пако появился алый цветок. Он сильно дунул, облако густой пыльцы поплыло к лицу Блада. Тот инстинктивно закрыл глаза и ощутил, что леса вокруг нет.
Чудовищная боль навалилась на него, туманя рассудок. Он дернулся и сдавленно застонал. Сразу же его губ коснулся край кружки, и в горло полилась горьковатая жидкость. Блад начал вновь проваливаться в темноту, но на этот раз никакого леса больше не было, только благодатное ничто.
... Маленький индеец открыл глаза. Он тяжело дышал и выглядел измученным. С трудом поднявшись, он побрел к трапу, ведущему на палубу. Волверстон при виде его вновь сплюнул и отвернулся. Колдун подошел и потянул за рукав Питта:
- Пако знать, где капитан. Пако видеть землю посреди воды. Земля похожа вот на это – сказал он на ужасном английском а потом нагнулся и стал чертить что-то прямо на палубе кончиком своего ножа.
Питт нагнулся вслед за ним и воскликнул:
-Нэд, так ведь это Ямайка!
***
Питера Блада несла темная река, временами выбрасывая на берег, затянутый красноватым туманом боли и слабости, а потом снова милосердно накрывая волной забытья. Но очнувшись в очередной раз, он понял, что ему лучше.
Он услышал невнятное бормотание и открыл глаза. Рядом с ним сидел высокий пожилой человек, худой, как жердь, и что-то бормотал себе под нос, пристально глядя на Блада.
Увидев, что тот открыл глаза, он радостно осклабился и воскликнул:
- Ну-тесь, ну-тесь, господин пират, вы, кажется, приходите в себя!
- Ты... кто? – выдохнул Питер, с трудом разлепляя запекшиеся губы.
- Да, наверняка, вы хотите пить... - вместо ответа сказал мужчина.
Он завозился у изголовья, послышался звук льющейся воды, потом он осторожно приподнял голову корсара, и в следующую минуту Блад уже жадно глотал воду, чувствуя знакомый горький вкус. Пахло травами, в питье явно был добавлен их настой.
- Ну, палач над вами уже поработал, любо–дорого смотреть, а священника я велел прогнать, он пока здесь не нужен. Так что остается врач, - напоив его, мужчина вернулся к заданному вопросу. Он взял руку Блада, считая пульс и удовлетворенно хмыкнул: - Думаю, теперь самое худшее позади...
- Не думал, что... гостеприимство губернатора простирается... так далеко.
- Что вы, губернатор тут не причем! Это все лорд Уэйд. Не знаю, зачем вы ему понадобились, но он велел лечить вас.
Блад был слишком слаб, чтобы задумываться о причинах, побудивших его светлость совершить такой оригинальный поступок. Он ощущал жар, собственное тело казалось чужим, словно ему еще предстояло учиться владеть им, и поэтому он спросил о другом:
- Что там было в вашей настойке, опий?
- Ну да, опий входит в ее состав, мне пришлось прибегнуть к нему... Но как быстро вы это поняли!
- Я... тоже врач... был.
- Ааа, так мы коллеги! Позвольте представиться, я Уильям Гордон, меня еще зовут Чудак Билл. Замечательно! Мне будет проще ввести вас в курс дела, дорогой коллега! Ну и задали же вы мне задачку! – и странный доктор просто-таки зажмурился от удовольствия, словно речь шла не о человеке на пороге смерти, а о заковыристом ребусе. – Когда по приглашению его светлости я пришел в эту обитель скорби, то при взгляде на вас, решил, что врачу здесь делать нечего.
Вы практически не подавали признаков жизни, кожа была холодна на ощупь, однако ж, мне удалось нащупать пульс. С другой стороны, столь глубокое беспамятство позволило мне спокойно заняться вами. Здесь возникла проблема: чем можно было обработать обширные раневые поверхности? Скажу откровенно, с вас основательно спустили шкуру, да это вы и сами знаете, хе-хе. Так вот, для ваших ожогов я использую бальзам на основе сока некоторых кактусов, произрастающих здесь, он обладает хорошими вяжущими свойствами. Я подсмотрел, что так делают туземцы, и улучшил их рецептуру. Ну, мне и пришла в голову идея попробовать его повсеместно и результат меня порадовал! – старого доктора, похоже, вообще радовало все в этой жизни, чему Блад готов был позавидовать.
- Вторая проблема вытекала из первой, - продолжил доктор, - я не знал, как лучше устроить вас. Пришлось набраться наглости и потребовать самую лучшую перину города.
- Перину? – удивленно переспросил Блад. – И вам удалось ее получить?
-Что за вопрос, – оскорбился доктор. - Его светлость повелел исполнять любой мой каприз!
Доктор опять захихикал:
- Так или иначе, но перину мне доставили, кстати удобно ли вам, коллега?
- Благодарю, очень удобно.
- Вот видите! И наконец, когда сутки пролежав подобно мертвому, вы начали возвращаться к жизни, я столкнулся с новым врагом: это была боль. Лежать вы должны были смирно, вот тогда я и начал давать вам опий еще с кое-какими травками, уж не обессудьте. Надеюсь, вы не пристраститесь.
- Вряд ли у меня.. будет на это время, – резонно заметил корсар.
- В любом случае, должен сказать, что вы необыкновенно живучи и везучи. Я опасался воспаления, но оно проявилось в достаточно слабой степени. Вас лихорадит, это нормально. При полном покое и лечении вы поправитесь через месяцок или полтора.
- Не назвал бы это... большой удачей. Лорд Уэйд распорядился... лечить меня не для того, чтобы освободить... Смерть была бы лучшим... выходом.
Доктор вдруг сделался серьезен:
- Смерть, молодой человек, единственная вещь в этом мире, которую нельзя изменить. А так кто знает, может губернатора, наконец, хватит удар или наш добрейший король преставится, и в вашей судьбе случится счастливая перемена.
Блад подумал, что он и сам недавно сказал нечто подобное и не стал возражать,только усмехнулся:
- Вы ведете изменнические речи.
- А, пустяки, – беспечно отозвался доктор.- Вам еще нужно чего-нибудь?
Блад покачал головой, его начало клонить в сон.
- Тогда не буду вас утомлять. Вижу, что вы засыпаете. Отправлюсь-ка я домой, а то пришлось тоже стать узником, – он указал на тюфяк рядом. - Хочу выспаться по-человечески, я здесь уже три дня. Сейчас вечер. Я позову одного из солдат охраны, он будет с вами ночью, это добрый малый, он уже помогал мне. Я приду утром, в кувшине лекарство, на подносе фрукты и сыр.
Доктор поднялся и, потягиваясь, пошел к двери.
Питер Блад, оставшись один, быстро погрузился в обычный сон без сновидений.

@темы: Книги, Фанфики

---

[Дочь капитана Татаринова]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Дочь капитана Татаринова]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Дочь капитана Татаринова]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра