Dance... Dance!

[Nunziata]

Автор: Nunziata
Канон: мультиканон
Персонажи: много
Категория: джен, гет
Жанр: юмор
Исходники: видео -

много

сериалы: «Полдарк» 2015 г., «Великолепный век» 2011-2014 гг., «Тюдоры» 2007-2010 гг.; фильмы: «Анжелика - маркиза ангелов» 1964 г., «Тарзан и затерянный город» 1998 г., «Виват, гардемарины!» 1991 г., «Крокодил Данди» 1986 г., «Неуловимые мстители» 1966 г., «Новые приключения неуловимых» 1968 г., «Пираты Карибского моря: сундок мертвеца» 2006 г., «Маска Зорро» 1998 г., «Казанова» 2005 г., «Далекие Шатры» 1984 г.; аудио - Финская полька в исполнении «Отава ё»
Продолжительность и вес: 2:27, 52,8 Мб
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Герои не только любят приключаться, но непрочь и потанцевать

@темы: ФБ, Джен, Гет, Фанвидео, Экранизации

---

Французский король Араукании

[Stella Lontana]

Кто о чем, а у меня опять «Дети капитана Гранта»

Конечно, почтенный ученый преувеличивал, но еще более удивил он своих собеседников, когда заявил, что его сердце француза сильно билось во время прогулки по городу Арауко. Когда майор спросил, что же вызвало столь внезапное "сердцебиение", то Паганель ответил, что это волнение вполне понятно, ибо некогда один из его соотечественников занимал престол Араукании. Майор попросил географа назвать имя этого монарха. Жак Паганель с гордостью назвал господина де Тонен, экс-адвоката из Периге, милейшего человека, обладателя, пожалуй, несколько уж слишком пышной бороды, претерпевшего в Араукании то, что развенчанные короли охотно называют "неблагодарностью подданных". Заметив, что майор улыбнулся, представив себе адвоката в роли развенчанного короля, Паганель очень серьезно заявил, что легче адвокату стать справедливым королем, чем королю справедливым адвокатом. Эти слова вызвали всеобщий смех, и было предложено выпить "чичи" [маисовая водка] за здоровье бывшего короля Араукании - Орелия Антония Первого. Несколько минут спустя путешественники, завернувшись в пончо, спали крепким сном. (с) канон

Подробная статья в «Вокруг света» про этого самого развенчанного короля (правда, слегка отличающаяся от версии Паганеля).
Спасибо Шано за ссылку.

@темы: Матчасть, Жюль Верн, История

---

Двенадцать стежков золотистой нитью

[WinterBell]

Название: Двенадцать стежков золотистой нитью
Автор: WinterBell
Бета: olya11
Канон: В. Скотт «Айвенго»
Размер: миди, 7415 слов
Пейринг: Бриан де Буагильбер/Ревекка
Категория: гет
Жанр: AU, романс, юст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Раненый мужчина опаснее для женщины, чем вооруженный.
Скачать: Двенадцать стежков золотистой нитью

— Ведьма!
Если бы не отец, Ревекка и внимания не обратила бы на это слово, сорвавшееся с губ белого, как мел, церковного служки, смотревшего на нее расширенными от ужаса глазами. Слишком часто за последние дни ей приходилось слышать это обвинение, чтобы оно могло задеть ее. Но возмущенный Исаак загородил дочь собой и гневно стукнул по земле палкой.
— Ты как смеешь, нечестивец? — выкрикнул он. — Моя дочь оправдана Божьим судом!
— Так-то оно так, — ответил служка, с опаской поглядывая отнюдь не на Исаака, а на Ревекку. — Но сделать человека мертвым только на время суда — это колдовская сила!
— Ты что такое говоришь?
Ревекка молчала, но ее сердце сжалось от смутного чувства тревоги. Предположение, которое пришло ей на ум, казалось невероятным, но других объяснений словам служки она не находила.
— А то и говорю, — на глазах набираясь нахальства, ответил паренек, — что нам с братом Ральфом приказано было перенести тело рыцаря Буагильбера в ледник. Так едва мы положили его там, мертвец зашевелился!
При этом воспоминании он зябко передернулся, будто стужа, выбравшаяся украдкой из ледника, настигла его здесь, на залитой солнцем лужайке, и холодными щупальцами забралась к нему за шиворот.
— Быть такого не может! — вырвалось у Исаака. Он прижал палку к груди, будто черпая в ней силы для защиты и дочери, и самого себя. — Тебе просто померещилось со страху!
— Брат Ральф видел все не хуже меня! — возразил служка. — Да и все потом видели, когда мы созвали людей на подмогу! Рыцарь Буагильбер снова начал дышать, да только когда он попробовал сказать что-то, устами его заговорил сам дьявол, потому что разобрать нельзя было ни слова! Видать, он говорил на языке преисподней!
Исаак сильно побледнел и бросил встревоженный взгляд на дочь.
— Рыцарь Буагильбер не воскресал, потому что не умер, — сказала Ревекка, уже догадавшаяся по описанию служки, что произошло. — Никто даже не осмотрел его как следует, когда он упал с коня. С ним случился удар, а когда вы перенесли сэра Бриана в ледник, холод привел его в чувство.
— Видишь? — Исаак, успокоенный таким объяснением, повернулся к служке. — Моя дочь ни в чем не повинна! А удар постиг того рыцаря за его нечестивый поступок!
Служка все еще с подозрением поглядывал на Ревекку, хотя вид у него уже был куда менее уверенный, чем минуту тому назад. Исаак взял дочь за руку и уже хотел пройти с нею дальше, но неожиданно сама Ревекка остановила его.
— Где сейчас этот рыцарь? К нему приходил лекарь?
Служка обхватил себя за плечи, будто ему все еще было холодно.
— Его велели перенести в сторожку, — буркнул он. — Если кто и явится к нему, то лишь священник, чтобы изгнать из него дьявола.
— Отведи меня к нему, — сказала Ревекка.
Эти слова оказались неожиданностью и для служки, и для ее отца. Оба уставились на нее, не веря своим ушам.
— Отведи меня в эту сторожку, — медленно и раздельно повторила Ревекка. — И тогда, может статься, рыцарю Буагильберу еще не скоро понадобится священник.
Паренек некоторое время с сомнением поглядывал на нее, а потом развернулся и ссутулившись побрел к маленькой роще, раскинувшейся неподалеку. Пройдя пару шагов, он приостановился и, обернувшись, мотнул головой, призывая идти за ним следом. Исаак не двинулся с места и крепко сжал запястье дочери.
— Уж не помутился ли твой разум? Или ты забыла, какой беды только что избежала и кто навлек на тебя все несчастья?
— Мой разум ясен, и вряд ли до конца своих дней я забуду, что нам обоим пришлось вынести из-за него.
— Тогда что ты делаешь? — Исаак заметил, что служка остановился, дожидаясь их, и понизил голос. — Едва тебя увидят рядом с ним, то скажут, что ты снова его заколдовала!
— Это еще вернее скажут, если священник объявит, что тело сэра Бриана точит не болезнь, а вселившийся в него дьявол, — сказала Ревекка и, мягко высвободив руку, зашагала дальше.
Исаак горько вздохнул, перехватил свой посох и поспешил следом за ней.

Сторожка оказалась маленькой тесной лачугой, в которую едва проникал свет из узкого окна. Лицо человека, лежавшего на постели, было таким бледным, что казалось, будто оно само излучает призрачное, мертвенное свечение. Он был совершенно неподвижен, и Ревекке пришлось наклониться совсем близко, чтобы уловить слабое дыхание. Исаак, пришедший в хижину вместе с ней, опустился на источенный древоточцем табурет и сидел, ссутулившись и время от времени настороженно косясь на больного. Можно было подумать, что старик до сих пор ждет от него беды. Служка поначалу топтался на пороге, но потом набрался смелости и прошел в глубину дома. Теперь он стоял возле лежанки с таким же подозрительным видом, какой был и у Исаака, только его недоверие было направлено не на рыцаря, а на девушку.
Наконец Ревекка выпрямилась.
— Как твое имя? — спросила она, обращаясь к служке.
Тот мгновение колебался, но потом все же нехотя буркнул:
— Мэтью.
— Мне понадобится твоя помощь, Мэтью. Придется пустить ему кровь.
Исаак вздрогнул. Служка с мрачным видом замотал головой.
— Его велели не трогать, — заявил он. — Над ним проведут обряд изгнания дьявола, и...
— Не дьявола надо изгонять, а черную кровь из его вен!
Теперь передернулся и Мэтью.
— Это и есть дьявольские козни!
Чувство бессилия перед невежеством, нередко идущим рука об руку со злобой, Ревекке не было в новинку. Это не означало, что она собиралась с ним смиряться. Пусть сейчас угроза нависала над человеком, едва не погубившим ее, угрюмое равнодушие, с которым Мэтью отказывался помочь умирающему, не могло вызвать ничего, кроме гнева.
— А может, это и есть ваше милосердие, которым вы так гордитесь?
Исаак в испуге поднялся с табурета и предостерегающе протянул к дочери руку. Но Ревекка даже не заметила этого — она стояла, глядя с негодованием снизу вверх на Мэтью. Тот сопел, насупившись, но упрямо молчал.
— Меня всегда печалит, когда слово «милосердие» произносят с горечью, — произнес чей-то голос.
Ревекка, Мэтью и Исаак обернулись. На пороге стоял человечек в коричневой рясе. Он был уже сильно в годах, и волосы на его голове так поредели, что вряд ли уходило много времени на то, чтобы выбривать на его макушке тонзуру.
Он был так мал ростом, что его тщедушная фигура почти не заслоняла свет, проникающий сквозь открытую дверь, — потому его появление и осталось незамеченным.
При виде этого человечка у Мэтью вырвался облегченный вздох.
— Брат Эйкен, — пробурчал он, отходя в сторону и с явной охотой уступая переговоры старшему.
Человечек просеменил к лежанке и заглянул в лицо Буагильбера.
— Вы говорили, что нужно пустить кровь? — его взгляд был прикован к рыцарю, но слова адресовались Ревекке. — Я бы сказал, что это нужно сделать как можно скорее.
— Но... — начал было Мэтью.
— Тебе не о чем беспокоиться. — Голос у него был негромкий, но четкий. — Я испросил разрешения осмотреть этого человека и попробовать помочь ему. И это разрешение было мне даровано магистром.
— А обряд? — уперся Мэтью.
Старик успокаивающе похлопал его по руке своей ладонью, такой сухонькой, что казалось, будто она вот-вот зашуршит, как бумага.
— Обряда не будет, если окажется, что человеческих сил довольно, чтобы помочь сэру рыцарю.
— Вот и хорошо, — Исаак, явно обрадованный, шагнул к Ревекке. — Как я понимаю, твоя помощь теперь не нужна, пойдем.
Он взял дочь за руку, но та не тронулась с места. Казалось бы, тревога должна была отпустить ее с появлением лекаря, но Ревекка чувствовала, что уходить еще рано.
— Что ты? — Исаак явно забеспокоился.
— Ступайте, — сказал брат Эйкен. — Этот юноша поможет мне.
Он кивком указал на Мэтью, но тот протестующе вскинул руки.
— Нет! Я не лекарь! Хватит с меня того, что он взял да и ожил в леднике!
Ревекка хотела было напомнить, что на самом деле никто не оживал, но посмотрела служке в лицо и поняла: он давно во всем разобрался. Несмотря на суеверия и юный возраст, глупцом он отнюдь не казался — потому и не хотел вмешиваться в историю, которая могла бы обернуться самыми непредсказуемыми последствиями.
Брат Эйкен тоже это понял, и все-таки предпринял еще одну попытку.
— Я сделаю все сам, тебе только и придется...
— Мне ничего не придется, — отрезал Мэтью.
На лице брата Эйкена впервые появилось выражение растерянности. Трудно было сказать, что вызвало это чувство: мысль, что придется справляться с работой одному, или презрительное разочарование, которое люди испытывают, столкнувшись с чужой черствостью и равнодушием.
— Я помогу вам.
Эти слова слетели с губ Ревекки сами собой, и первым ответом ей стал горестный вздох Исаака. И только через мгновение брат Эйкен, убедившись, что не ослышался, обернулся к ней с улыбкой. На мгновение Ревекке показалось, что он не так стар, как ей подумалось: такие теплые, почти озорные искорки играли в его глазах, окруженных сетью мелких морщин.

Ревекка накрыла тряпицей глиняный таз, над которым уже роились мухи, учуявшие теплую кровь. Брат Эйкен наклонился над больным, вытянувшимся на постели.
— Кажется, помогло, — пробормотал он. — Как по-твоему, дочь моя? Ты ведь немало смыслишь в искусстве врачевания?
Ревекка подняла голову и посмотрела на рыцаря. Его дыхание стало ровнее, теперь его даже можно было принять за спящего крепким сном человека. Только бледность на лице, обычно покрытом загаром, выдавала болезненную слабость.
— Мне тоже кажется, что кровопускание подействовало. — Ревекка невольно говорила тихо, будто опасалась разбудить Буагильбера.
Брат Эйкен мягко улыбался.
— У тебя доброе сердце и чуткие руки, — сказал он. — Хвала небесам, приславшим мне такую помощницу.
Ребекка невольно нахмурилась, вспомнив о Мэтью. Служка удалился, отказавшись даже принести брату Эйкену его инструменты, и старик потерял время, возвращаясь за ними, пока Ревекка набирала свежую воду.
Что до Исаака, то он вытащил наружу шаткий табурет и все это время сидел в тени раскидистой липы и тяжело вздыхал. К немалому облегчению Ревекки, он оставил попытки увести ее.
Брат Эйкен развязал тесемки мешочка, принесенного вместе с инструментами, и заглянул внутрь. Потом покачал головой с тяжелым вздохом.
— Мало, — сокрушенно сказал он. — Увы, осталось совсем мало.
Ревекка посмотрела на мешочек.
— Это лекарство?
— Да, я собрал смесь сушеных трав, которая помогает тем, кого хватил удар. Но она на исходе. Это моя вина, да простит меня Господь. Надо было запастись всем заранее, ведь еще прошлым летом мне не было так трудно собирать растения даже в оврагах за рекой.
— Хотите, я помогу вам? — предложила Ревекка.
Она не только разбиралась, какие травы помогают от всевозможных недугов, но и знала, когда и где какие растения следует собирать.
За некоторыми приходилось идти довольно далеко от дома, забредая на опушку леса или спускаясь под мост — таинственное, пугающее и в то же время манящее место, где в ясные дни плещущаяся вода отражалась во влажных камнях опор, и тогда казалось, будто мир перевернулся. Иногда Ревекка представляла себе, что превратилась в жительницу подводного королевства, которая любуется солнцем со дна реки.
Брат Эйкен покачал головой.
— Не стоит, дочь моя. Собрать-то я все соберу, только понадобится время на то, чтобы должным образом высушить травы. Помоги-ка мне лучше вот в чем...
Он медленно поднял сухонькую руку. В свете, пробивавшемся из окна, видно было, как дрожат его пальцы.
— Я не смогу затянуть как следует повязку, — сокрушенно промолвил он и посмотрел на Ревекку растерянным, как будто виноватым взглядом. — Пальцы не слушаются. Мои руки устают куда быстрее, чем раньше.
Ревекка, не говоря ни слова, шагнула к постели, и брат Эйкен отстранился, давая ей место. Она села на краешек лежанки и взяла бинт. Надрез на сгибе локтя уже не кровоточил, но на коже осталось несколько буроватых разводов, и Ревекка машинально стерла их краешком сложенной материи. При этом кончики ее пальцев коснулись руки Буагильбера.
Даже неподвижная, почти безжизненная, эта рука была удивительно твердой. На мгновение показалось, что она выточена из гладкого теплого дерева. Лучи южного солнца, видимо, не раз касались тела Буагильбера, хотя и оставили на нем не такой сильный загар, как на лице. Ревекке вдруг представилось, как в минуты отдыха сэр Бриан сбрасывает тяжелый плащ храмовника, в складки которого набился песок, и подходит к прозрачному озеру. Небо кажется белым от зноя, даже слабый ветерок не касается тусклых листьев олив, поднимающихся над холмами. Рыцарь медленно наклоняется, зачерпывает воду, и перламутровые капли блестят на его ладонях.
Ревекка вздрогнула, испуганная этим внезапным, непрошеным видением. Она бросила быстрый взгляд на брата Эйкена, опасаясь, что он мог что-нибудь заметить. Но тот стоял у стены, спрятав ладони в широких рукавах рясы, и, казалось, полностью ушел в свои раздумья. Ревекка торопливо наложила повязку, избегая смотреть при этом на лицо сэра Бриана, попрощалась с монахом и выбежала из хижины.

Известие об удивительном воскрешении Ательстана Неповоротливого пронеслось над Йорком подобно стае всполошенных птиц. И хотя разгадка его возвращения в мир живых оказалась проста и совершенно лишена таинственности, в отличие от оживления Бриана де Буагильбера, горожане упрямо продолжали считать случившееся чудом. Одно возвращение из мира мертвых пугало, но два, да еще произошедших друг за другом, простому люду показались добрым знаком. Это несколько успокоило Исаака, боявшегося, как бы его дочь не подверглась новым обвинениям в колдовстве. Впрочем, полного душевного спокойствия он не обрел: слишком много горя, ужаса и мучений испытал он за такое короткое время. При первой же оказии он отправил письмо своему двоюродному брату, жившему в Испании. Исаак расспрашивал его, каковы там дела и не угрожают ли какие беды людям их племени.
— Только дождемся от него весточки, — твердил он, сидя за столом и покачивая головой. — Пусть подтвердит, что в тех краях нам не грозит то, через что мы с тобой, дочь моя, прошли здесь, и тогда мы сразу двинемся в путь.
Ревекка ничего не отвечала. То, что творилось у нее на душе, никак нельзя было назвать покоем. Иногда она с горькой иронией думала, что ее скорее бы обвинили в чародействе из-за воскрешения Ательстана, а не сэра Бриана. Разве не Ательстану была обещана в жены леди Ровена? Это означало бы, что за сэра Уилфреда Айвенго она не выйдет.
И что с того? Если срубить яблоню, распустятся ли по весне ее цветы на кедре?
Искусительным раздумьям не было суждено долго донимать Ревекку: на следующий же день приятельница, забежавшая к служанке на кухню, рассказала, что благородный Ательстан великодушно отказался от своей нареченной в пользу Айвенго.
— Что бы там ни говорили, а все-таки что-то чудное с ним сделалось, — уверяла она, рассевшись на табурете и упираясь в колени полными красными кулаками. — Сами посудите: не монах же он, чтобы от такой красавицы отказываться!
Ревекка, по случайности именно сейчас зашедшая на кухню за свежими фруктами, невольно замешкалась, слушая ее рассказ. Она хорошо помнила благодушную, сонную физиономию Ательстана. Невольно закрадывалось подозрение, что при мысли о неуклонно приближающейся женитьбе его попросту одолела лютая лень. При других обстоятельствах это предположение вызвало бы улыбку, но сейчас Ревекка испытывала только досаду. В том числе и на себя саму, и за мысли — такие же непрошеные, как и видение перламутровых капель воды на загорелых руках рыцаря Буагильбера.
День стоял душный; парило, как бывает перед дождем, и кухаркина приятельница не спешила уходить из прохладного полутемного помещения на улицу. Так и сидела, болтая без умолку, и Ревекка, быстро схватив пару яблок, торопливо ушла к себе — лишь бы не слышать, как теперь все заладится у леди Ровены и сэра Уилфреда.
Яблоки так и остались лежать на столе в ее комнате: есть расхотелось. Некоторое время Ревекка бесцельно бродила по дому, досадуя, что пережитые недавно события так и не желают уйти в прошлое. Образы людей, внезапно ворвавшихся в ее жизнь, теснились в голове, сменяя друг друга: Ровена, Айвенго, сонный Ательстан... Бриан де Буагильбер, то стоящий перед ней со взглядом, горящим, как у зверя перед прыжком, то неподвижный, бледный, спрятанный от людей в маленькой лачуге. Брат Эйкен с кроткой улыбкой.
Брат Эйкен. Он говорил, что его запасы лекарств вот-вот иссякнут.
Ревекка достала шкатулку, где хранила некоторые из своих снадобий. То, что она искала, было запрятано на самом дне, в свертке из шелковой ткани, обмотанном бечевкой. Она осторожно распутала узел. На куске материи лежало несколько комков плотного темного вещества. Она взяла один из самых крупных и завернула его в платок.
Где обычно обретается брат Эйкен, она не знала. Но сэру Бриану наверняка еще долгое время будет нужна его помощь, стало быть, рано или поздно лекарь-монах появится в сторожке. Даже если сейчас его там нет, наверняка будет кто-то, через кого она сможет передать лекарство.
Ревекка сжала узелок в кулаке и вышла из своей комнаты. На минуту она задержалась, прислушиваясь, возле двери отца. Все было тихо: скорее всего, Исаак задремал, сморенный духотой. Ревекка почла за лучшее не беспокоить его и тихонько выскользнула из дома.
В небе висело сероватое предгрозовое марево. Торговцы топтались возле своих лавок, не зная, уносить ли свое добро под кров или не торопиться, чтобы не упустить выгоду. Над обочиной дороги с унылым жужжанием роились вялые мухи. Ревекка, закутанная в покрывало, быстро шла по извилистым улочкам. Она не боялась выходить из дома без сопровождения раньше, не испытывала страха и теперь. Да и некого было опасаться: на нее почти никто не обращал внимания, все занимались своими делами.
Возле сторожки, стоявшей на отшибе, духота ощущалась не так явственно, как на улицах. Когда Ревекка приблизилась к хижине, по ветвям пробежал ветерок, несущий долгожданную прохладу. Ревекка сделала глубокий вдох и постучала.
«А если там нет никого, кроме...»
Она даже не успела как следует встревожиться.
— Заходите!
Дверь приоткрылась, и из полумрака хижины выглянул улыбающийся брат Эйкен.
— Это я, брат Эйкен! — Ревекка хотела приподнять покрывало, но внезапный сильный порыв ветра сделал это за нее, едва не вырвав тонкую ткань из ее пальцев.
— Я догадался, дочь моя! Проходи! — старик отстранился, распахнув перед Ревеккой дверь.
Та едва успела перешагнуть порог, как стихия будто сорвалась с цепи: повеяло холодом, и траву пригнуло ветром к земле.
— Ты вовремя, — заметил брат Эйкен, затворяя дверь. — Сейчас хлынет дождь.
Ревекка зябко обхватила себя за плечи и оглядела хижину. Здесь мало что изменилось с тех пор, как она помогала монаху при кровопускании: только на полке из необструганного дерева лежало несколько пучков высушенных трав. И лицо человека, лежащего на постели, уже не казалось таким бледным. Ревекка невольно пригляделась, как вздымается его грудь: это было дыхание не бесчувственного, а крепко спящего человека.
Она обернулась к брату Эйкену и заговорила шепотом, чтобы не разбудить Буагильбера:
— Я принесла лекарство. Надеюсь, оно пригодится.
И она вложила сверток в сухонькую руку монаха.
Брат Эйкен бросил на нее удивленный взгляд, развернул сверток и подошел к окну, чтобы получше разглядеть его содержимое. Снаружи стемнело, как в сумерках, хотя времени было немногим больше полудня. Монах беспомощно щурил глаза, всматриваясь в темный комок неправильной формы, и наконец тихо охнул.
— Не может быть!
Он повернулся к Ревекке.
— Дочь моя, этот дар слишком драгоценный. Как я могу его взять?
Он протянул было ей сверток, но она мягко накрыла ладонью его руку и отвела ее.
— У меня еще есть запасы, брат Эйкен. А вам доводится спасать человеческие жизни куда чаще, чем мне.
— Да благословит тебя Бог, девочка, — пробормотал брат Эйкен, глядя на сверток. — У меня ведь, если говорить начистоту, лекарств осталось совсем немного.
Его дрожащие пальцы коснулись связок сушеной травы.
— Вот и все, чем я еще мог помочь этому несчастному. И вот Небо присылает тебя с таким даром. Надо же! Мумие!
Он покачивал головой, словно не до конца веря в случившееся.
— Вы ведь знаете, как его использовать? — спросила Ревекка. — Надо отскоблить вот такой кусочек и развести его. Воды на самом донышке черпака будет достаточно.
Брат Эйкен закивал, радостно улыбаясь.
— Как же, знаю, моя девочка! Сам привозил такое из Святой Земли в ту пору, когда еще не сменил кольчугу на вот эту рясу. Только где они с тех пор, те запасы...
Он улыбнулся и махнул рукой, словно отгонял воспоминания о прошлом, как назойливую мошку.
Снаружи послышался раскат грома. Ревекка вздрогнула.
— Это не дождь, это целая буря!
Она привстала на цыпочки и заглянула в окно. Дождь сплошной стеной падал с неба.
Ревекка подошла к двери и выглянула наружу. Ливень с такой силой обрушивался на землю, что бурое месиво будто кипело под ногами. Лужа, набежавшая за считаные мгновения, пузырилась у самого порога.
— Дочь моя, да ты просто утонешь! — сокрушенно сказал брат Эйкен.
Ревекка и сама поняла, что из укрытия лучше не выходить. К тому же совсем неподалеку небо перечеркнула молния. Гроза, похоже, разошлась надолго.
Ревекка затворила дверь. Гром заворчал снаружи, как зверь, которого оставили без добычи.
— Пережди-ка здесь! — брат Эйкен придвинул к ней табурет.
Ревекка села и в растерянности огляделась по сторонам. Возникло странное чувство, будто она очутилась в ловушке.
— А где хозяин этого дома? — спросила она, стараясь отвлечься от неясной тревоги.
— Сторож? — брат Эйкен уселся на дубовый сундук, стоявший в углу, и улыбнулся. — Он пока что перебрался к нам в монастырь. Для троих здесь слишком тесно, вот мы с ним на время и поменялись местами.
Снаружи донесся новый раскат грома, такой сильный, что от него содрогнулись стены. Бурю словно охватила удвоенная ярость. Потоки дождя ударили наискось, залетая в окно. Брат Эйкен вскочил, засеменил к окну и затворил ставень. Но несколько капель упали на лицо спящего рыцаря. Он вяло повел головой, а в следующее мгновение его ресницы дрогнули, и взгляд темных глаз, не потускневших даже во время болезни, устремился на замершую Ревекку.
— Такого не может быть в этом мире. — Голос его звучал гораздо слабее, чем обычно, но Ревекка услышала знакомые насмешливые нотки. — Неужели мы оба умерли и хотя бы после смерти попали в одно и то же место? Моей душе не быть в раю, но и ты, видно, попала в ад за свои колдовские чары.
Ревекка молчала, чувствуя, как у нее сдавило горло. Брат Эйкен развернулся к больному.
— Оставьте-ка ваши кощунственные речи, сэр Бриан, — произнес он мягко, но решительно. — Вы пока еще там, где можно и спасти душу, и пополнить счет своих грехов. И останетесь здесь еще надолго, если не будете попусту тратить силы. Ну а что до госпожи Ревекки, то негоже обвинять в колдовстве добрую душу, которая пришла вам на помощь.
Ревекка больше всего на свете хотела бы, чтобы монах не произносил последних слов. Но они уже прозвучали, и сэр Бриан, не обращая внимания на протестующий возглас брата Эйкена, приподнялся на локте.
— Пришла на помощь? Так это мне не снилось — прикосновение твоих пальцев к моей руке?
Ревекка вскочила.
— Вы правы, брат Эйкен: здесь действительно нет места для троих.
Она метнулась к двери и приотворила ее. Порывом ветра в хижину тотчас занесло поток ледяной воды, окатившей Ревекку с ног до головы.
— Стой! — воскликнул Буагильбер, пытаясь сесть на постели и протягивая к ней руку. Тело еще плохо повиновалось ему, и сил на то, чтобы подняться, не хватало.
Брат Эйкен схватил Ревекку за плечи и втянул обратно.
— Не хватало мне двоих хворых! Ты куда собралась, девочка? Тебя же просто смоет!
Ревекка оглядела свое намокшее платье и зябко поежилась.
— Ты все еще боишься? — послышался голос Буагильбера. На этот раз в нем не было ни высокомерия, ни насмешки. Он звучал почти растерянно. — Что же я могу теперь сделать такого, что буря кажется тебе менее опасной, чем я?
Он снова откинулся на подушку, не сводя глаз с Ревекки. Та заметила, насколько бледнее стало его лицо.
— Вы ничего не можете мне сделать, — тихо сказала она. — Вы хорошо знаете, что меня защитил сам Бог.
Буагильбер ничего не отвечал и по-прежнему смотрел на нее.
— Я останусь, но только если вы будете вести себя так, как сказал лекарь: лежать спокойно, не тратя сил, — добавила Ревекка, главным образом для того, чтобы нарушить напряженное молчание. — Не затем этот добрый человек выхаживал вас, чтобы вы погубили себя так нелепо.
Губы Буагильбера тронула слабая улыбка.
— Два человека, — прошептал он и закрыл глаза, то ли действительно исчерпав свои силы, то ли вняв словам Ревекки.
Ненастье лютовало еще с полчаса, а потом стихло так же внезапно, как и налетело. Травы, прибитые к земле дождем, выпрямлялись, и солнечные блики играли в каплях воды на листьях. Природа словно утверждала, что разбушевавшееся ненастье только привиделось людям и на самом деле с ней такого случиться не могло. Все это время в сторожке царила тишина. Сэр Бриан так и не шевельнулся, хотя Ревекка, внимательно следившая за ним, не сомневалась: он не спал. Его дыхание было слишком частым для спящего человека. Что до брата Эйкена, то старый монах опять вернулся на свое место в уголке и сидел там, нахохлившись и спрятав ладони в рукава рясы.
Когда в хижине стало светлее, а шум дождя стих, Ревекка тихо поднялась и, кивком попрощавшись с братом Эйкеном, осторожно приотворила дверь. Свежий послегрозовой воздух проник в сторожку. Переступая порог, Ревекка обернулась. Наверное, она удивилась бы, если бы не встретила этого пристального обжигающего взгляда.
Она быстро закрыла дверь и поспешила домой, не обращая внимания на то, что подол едва подсохшего платья мигом намок, волочась по траве. Отцу, который уже давно проснулся и не находил себе места от тревоги, Ревекка сказала, что выходила пройтись и пережидала грозу в одной из лавок.
Последующие дни превратились в сплошное ожидание. С выжженных солнцем холмов Испании через волны пролива добиралось до Йорка письмо от брата Исаака с советом, стоит ли перебираться к нему в поисках более безопасной жизни. Впрочем, для себя Исаак уже принял решение, что в любом случае не останется на земле, которая принесла ему столько мучений и едва не отняла дочь. Если не в Испанию — так куда глаза глядят. И в доме потихоньку готовились к отъезду.
Спроси кто-нибудь Ревекку, хочет ли она сама покинуть Йорк, она не задумываясь сказала бы «да». Но смешалась бы, если бы ее спросили о причине. Даже самой себе она ответить не могла.
Пережитые страдания, грусть при мысли об Айвенго — все это сыграло свою роль. Ревекка редко выходила из дома, но однажды, все-таки решившись на прогулку, увидела группу людей, выходящих из церкви. Она узнала их издали: важно вышагивающего Седрика, медлительного Ательстана. И молодого рыцаря и девушку, улыбаясь, переговаривавшихся друг с другом. Они не смотрели по сторонам и не заметили ее. Вечером того дня Ревекка долго сидела у себя в комнате, глядя, как мечется в лужице воска угасающий огонек свечи, и пыталась понять, похоже ли на ревность то, что она испытывала сейчас.
Она совсем по-другому представляла себе это чувство. В ее воображении оно походило на хищного зверька, подтачивающего сердце и воспаляющего кровь. Но, видимо, его острые коготки были бессильны против рассудка. При всей своей юности Ревекка была достаточно мудра, чтобы понять: они с Айвенго принадлежат к разным мирам, и ее соперница — не Ровена. Она не испытывала ни обиды, ни злости, думая о сияющей девушке, которая, запрокинув голову, с восторженным обожанием смотрела на возлюбленного около храма.
И все-таки отчаянно хотелось уехать. На мгновение появилась мысль, не наведаться ли еще раз в сторожку к брату Эйкену. И тут сердце Ревекки болезненно сжалось. Мысль о маленькой сторожке встревожила ее гораздо больше, чем раздумья об Уилфреде Айвенго. И этого она не могла объяснить себе самой. Она же не боялась Буагильбера прежде, когда он легко мог погубить ее. Что же изменилось сейчас и почему больной, ставший беспомощным мужчина показался ей куда более опасным, чем сильный воин в доспехах? На этот вопрос разум ответа не находил, и Ревекка, задув свечу за мгновение до того, как та неминуемо угасла бы сама, забралась в постель и, как в детстве, клубком свернулась под одеялом. Ей казалось, что так тревожные видения не настигнут ее и не проберутся в ее сны.

Долгожданное письмо пришло через несколько дней, и Исаак, на глазах помолодевший от радости и всколыхнувшейся надежды, сияя, предъявил его дочери. Брат писал, что ждет его с Ревеккой в Испании, где их народ находится под надежным покровительством короля.
Многое из вещей и так было собрано, и Исаак посвятил последние дни перед отъездом разбору своих бумаг. Он часами сидел, обложившись книгами записей и расписками, и прерывался только тогда, когда перед слезящимися от утомления глазами все начинало расплываться. Ревекка воспользовалась тем, что отец с головой ушел в работу, и, улучив момент, незаметно выскользнула из дома.
Ей казалось правильным решением отдать драгоценности Ровене. Это было не только знаком великодушия, но и откупом от прошлого. От всего, что пришлось пережить, и от того, что никогда испытать не удастся. И еще — надеждой на то, что она сумеет обрести новые мечты, которые когда-нибудь сбудутся.
Она не видела в тот день Айвенго, и очень хотела его не увидеть. Выходя из замка, она услышала молодой мужской голос и замерла, преодолевая искушение убежать и спрятаться в спасительную темноту коридоров. Но мимо прошли два беззаботно переговаривающихся стражника, и у Ревекки вырвался вздох облегчения. Она вышла за ворота, и свежий прохладный воздух пробрался сквозь покрывало.
У нее оставался с собой еще один сверток. Она уже несколько дней настраивалась на то, что его надо будет отнести в сторожку у городской стены, и постепенно эта мысль перестала пугать ее.

За прошедшие дни сэр Бриан восстановил свои силы. Его лицо утратило болезненную худобу и бледность, а глаза снова горели ярко, как уголья. Ревекка сразу заметила это, как только переступила порог хижины. И только в следующее мгновение спохватилась, что это может обернуться для нее бедой. Ее немного успокоило то, что брат Эйкен находился тут же: старенький монах радостно просиял при виде гостьи. Сэр Бриан поднялся с постели, глядя на Ревекку сверху вниз.
Ревекка невольно шагнула назад. Выражение радушия на лице брата Эйкена сменилось тревогой. Он бросил озабоченный взгляд на своего подопечного. Но тот стоял, не двигаясь с места.
— Разве не твое лекарство помогло мне встать на ноги? — спросил Буагильбер. Голос его звучал так же твердо, как до болезни. Это само по себе служило признаком выздоровления. — Почему же теперь тебя это пугает?
Но Ревекка уже взяла себя в руки.
— А разве у тебя зло на уме, что я должна тебя бояться? — в тон ему отозвалась она.
На губах Буагильбера появилась невеселая усмешка.
— Нет. Но ты так вздрогнула, когда меня увидела. Наверное, это Господня кара за мои грехи: из всех женщин на свете вызвать содрогание именно у той, за которую я готов был отдать жизнь.
Ничего не ответив на это, Ревекка подошла к сундуку в углу и осторожно поставила на него сверток.
— Здесь лавровое масло. Наверное, ты видел лавровые деревья, когда был в походе.
Бриан кивнул, глядя на нее, а не на сверток.
— Оно уже процежено, — продолжала Ревекка, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Надо пить каждый день вот столько...
Она огляделась по сторонам в поисках подходящего сосуда. Брат Эйкен протянул ей маленькую плошку. Она взяла посудину и, приложив палец к глиняной стенке, показала высоту.
— Это не даст болезни вернуться.
Бриан медленно кивнул. Темные глаза так и не отрывались от Ревекки, и она чувствовала, что легкое покрывало не может стать для него серьезной преградой.
— Благодарю тебя, — негромко произнес он.
— Не стоит. Благодарить надо брата Эйкена, — Ревекка придвинулась ближе к монаху. — И я должна сделать то же самое.
— Я только выполняю свой долг, дочь моя, — отозвался лекарь.
— И еще... — Ревекка чувствовала, что говорит чересчур торопливо, но ничего не могла с этим поделать: ее начала колотить мелкая дрожь. — Я должна попрощаться. Мы с отцом покидаем Англию.
Вот теперь уже вздрогнул Бриан. От его лица отхлынула краска, и на миг Ревекке стало страшно, не случится ли с ним нового припадка. Но Буагильбер остался стоять на своем месте, по-прежнему неотрывно глядя на нее.
— Мы уезжаем к брату моего отца, — продолжала Ревекка. Второй раз за день произносила она эти слова и не могла понять, почему в первый раз ей не было так трудно говорить. Она хотела было добавить, что надеется на большую безопасность в другой стране, но не решилась. Недостойно было добивать того самого человека, для которого она только что принесла лекарство.
— Что же, пусть перемены способствуют удаче, — вздохнул брат Эйкен. Его погрустневшее было лицо снова осветилось мягкой улыбкой. — Я буду молиться о твоем благополучии, дочь моя.
— Спасибо, — вымолвила Ревекка. — И прощайте.
Она бросила быстрый взгляд на Буагильбера, давая понять, что прощание адресовано и ему, и выбежала из хижины.
Сэр Бриан медленно опустился обратно на ложе.
— Ты так и не сказал ей, что покидаешь орден? — спросил брат Эйкен, усаживаясь перед ним на табурет и упираясь в колени морщинистыми сухими ладонями.
— Зачем? Разве она спрашивала об этом?
Брат Эйкен пожал плечами.
— И потом, разве это что-то изменит? — добавил Бриан.
— А что это должно было бы изменить? — осведомился брат Эйкен. Выцветшие глаза испытующе вглядывались в лицо рыцаря. Буагильбер криво усмехнулся.
— Нанесенные раны могут затянуться, — сказал он. — Но шрам останется. И на разорванной ткани всегда будет виден шов.
— Так тебя останавливает рана, которую ты ей нанес? Не та пропасть, что лежит между вами?
— Я не вижу другой пропасти кроме той, которую вырыл сам, — глухо проговорил Буагильбер.
Он лег на постель и вытянулся во весь рост, глядя в потолок. Этот тяжелый, невидящий взгляд яснее слов дал брату Эйкену понять, что разговор лучше закончить. Старый монах поднялся со своего места и направился к полке, на которой хранилась еда. По дороге он бросил взгляд на сверток, принесенный Ревеккой, и грустно улыбнулся, покачав головой.

Исаак ждал вестей не только от брата. Через знакомых торговцев он быстро разузнал, когда и где можно будет сесть на подходящее судно, идущее на юг. И вот теперь его повозка, щедро нагруженная скарбом, тряслась по неровной дороге, ведущей к морю.
Исаак волновался: надо было поспеть в порт к назначенному времени, а путешествие затягивалось. Несколько раз дорогу преграждали мелкие речушки, от дождей разлившиеся так, что повозке приходилось подолгу тащиться вдоль топкого берега, пока не удавалось найти переправу.
Перед отъездом Ревекка думала, что с легкой душой покинет Йорк, но на выезде из города ей как будто сдавила горло невидимая рука. Колеса прогромыхали по деревянному настилу подъездного моста, и повозку тряхнуло, когда она скатилась на землю. Ревекка, сидевшая под навесом, зажмурилась: ей показалось, что за спиной обрушилась невидимая, но непреодолимая преграда, навсегда отделившая ее не только от миновавших бед, но и от всей прошлой жизни, в которой было столько маленьких радостей и волнений.
Даже простое воспоминание о цветах, растущих под окном и по утрам запрокидывавшим ей навстречу влажные от росы головки, сейчас причиняло боль. О вещах еще более важных она вообще старалась не думать.
Но надежда на перемены к лучшему, этот добрый лекарь, постепенно вытеснила грусть из сердца Ревекки. Если первое время она старалась даже не выглядывать из-под навеса, то когда город полностью скрылся из виду, а повозка покатила под пронизанными солнцем кронами рощи, любопытство пересилило остальные чувства. Она пересела вперед, так, чтобы можно было любоваться густой зеленью леса, а потом и вовсе соскочила вниз и пошла пешком по шелковистой траве.
Встречные путники попадались редко, и Исаак каждый раз просил дочь спрятаться под навесом, пока они не разойдутся. Ревекка безропотно подчинялась. Тревожили Исаака и постоялые дворы, где они устраивались на отдых. Он неизменно первым делом уводил дочь подальше от глаз других постояльцев.
— Не видать мне покоя, пока мы не покинем английскую землю, — изрек он как-то раз, поднимаясь с дочерью наверх, в жилые комнаты из особенно шумного и многолюдного зала трактира. — Или, по крайней мере, до Брокхилла.
— Брокхилл? — переспросила Ревекка, положив на грубо обструганный стол узелок со снедью. — Что это?
— Деревня неподалеку от того места, где мы должны выйти в море. — Исаак дождался, пока дочь развяжет узел, взял кусок хлеба и присел на краешек кровати.
— Там мы должны встретиться с торговцами, которые поплывут вместе с нами. Эти добрые люди берут на себя часть оплаты.
— И скоро мы там будем? — спросила Ревекка.
— Осталось совсем немного. Только бы завтра благополучно переправиться через реку. В прошлый раз переправа отняла у нас лишних полдня. — Исаак вытянул ноги и тяжко вздохнул: — Слишком стары мои кости для таких приключений!

Сильного разлива не было, но вода в русле поднялась так высоко, что найти брод нечего было и пытаться. Старый мост покосился, и Исаак согласился рискнуть только повозкой. Он настоял на том, чтобы местный крестьянин перевез его и Ревекку на лодке.
Крестьянин согласился нехотя: чужаки не вызвали у него доверия. Договориться с ним удалось лишь при помощи пары полновесных золотых монет, и то он несколько раз пробовал их на зуб, бросая на Исаака и Ревекку недоверчивый взгляд исподлобья.
Наконец он кивнул, разрешая залезть в лодку. Исаак и Ревекка осторожно перебрались в шаткое суденышко и сели на скамью, но перевозчик не торопился отталкиваться от берега.
— Что случилось? — спросил Исаак.
Телега тем временем уже преодолела половину моста, и возница оглядывался на своих господ, недоумевая, почему они мешкают.
— Погодите, — буркнул перевозчик. — Может, моя помощь понадобится вот тому рыцарю.
Ревекка и Исаак мгновенно обернулись. На холме, с той стороны, откуда они приехали, появился всадник в доспехах. С такого расстояния разглядеть можно было только то, что этот человек явно высок ростом, и все-таки Ревекке показалось, что в его облике есть что-то знакомое.
Всадник постоял с минуту на холме, глядя на реку и на нескольких человек, в свою очередь неотрывно смотревших на него. Наконец он потянул поводья и поехал обратно. Через несколько мгновений его уже не было видно. Лодочник сплюнул и, не говоря ни слова, прыгнул в лодку, сильно раскачав ее при этом. Всплеснувшаяся вода обрызгала ноги Ревекки, но та даже не заметила этого. Она все еще думала о всаднике. Ей вспомнился высокий смуглый рыцарь, оставшийся в Йорке. Единственный, кто, пусть даже после долгих вспышек ярости, проклятий и колебаний, все-таки махнул рукой на разделявшие их преграды. Для этого нужно было сердце мятежника, и таким бунтарем никогда не смог бы стать Уилфред Айвенго.

День явно выдался не из удачных. Переправа с угрюмым лодочником давно осталась позади, но неприятности преследовали путников, как назойливый мушиный рой. Уже хорошо за полдень пришлось остановиться у развилки. Основную дорогу размыло так, что прямо перед путниками зияла яма. Справа от нее тянулся обрыв, не слишком крутой для пешего путника, но непреодолимый для повозки. Налево уходила узкая дорога, через десяток ярдов нырявшая в лес.
Возница, нанятый в Йорке с обещанием оставить телегу ему в дар, спрыгнул на землю и принялся вглядываться в дорогу. Наконец он выругался вполголоса.
— Что там такое? — обеспокоенно спросил Исаак. — Видно же, что здесь не пробраться. Поедем в обход.
— Мне еще кое-что видно, — отозвался возница, глядя себе под ноги. — Вот здесь совсем недавно был настил из бревен, а теперь его нет.
— А куда же он мог деться? — спросил Исаак.
Возница подошел к краю обрыва и посмотрел вниз.
— Вот куда, — коротко сказал он и вернулся обратно к лошади.
Ревекка слезла с повозки и тоже глянула вниз. Несколько крупных сучьев и стволов молодых деревьев действительно были раскиданы по склону.
— Зачем кому-то понадобилось это делать? — спросила она.
— Видно, кто-то хочет, чтобы груженые телеги отсюда в лес сворачивали, — процедил возница.
Исаак побледнел.
— Я же слышал! Сам вчера слышал, что говорили на постоялом дворе! Кто-то сказал, что за минувшую неделю здесь ограбили пару человек, всего в нескольких шагах от Брокхилла!
— Вон он, Брокхилл, — возница указал рукоятью кнута на соломенные крыши, видневшиеся в отдалении. — Потому отсюда в лес и заманивают. На виду у деревни нападать опасно: люди могут прийти на выручку. А по ту сторону реки засады не сделать: там место открытое.
Ревекка почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. Рано же она думала, что оставила позади все беды.
— Я же говорил! — запричитал отец, словно услышавший ее мысли. — Не видать нам покоя по эту сторону моря!
Ревекке впервые подумалось, что люди одинаковы везде, и там, куда они направляются, тоже будет вдоволь любителей обмануть, заманить в западню, напасть на того, кто слабее. Она подошла к повозке, чтобы не стоять больше на открытом месте.
— Что же делать? — тихо спросила она, растерянно обводя взглядом своих спутников. Больше всего ей хотелось услышать сейчас что-нибудь обнадеживающее. Отец говорил, что слышал о грабежах, а не об убийствах — но кто поручится, что разбойники проявят такую же снисходительность к чужакам? Да и потом, они везли с собой все, что у них имелось. Потерять это сейчас — та же гибель.
Возница вздохнул и покачал головой.
— Делать нечего... — проговорил он, и сердце Ревекки сжалось от страха. Она поняла, что ни за что не отважится ступить вместе со стареньким отцом под сень леса. Но возница закончил: — Попробуем проехать здесь.
Следующие ярды пришлось преодолевать часа два. Колеса, как и следовало ожидать, быстро завязли. Возница, глухо бранясь, спустился по склону и начал собирать разбросанные сучья. Ревекка по мере сил помогала ему. Ей не удавалось поднять тяжелые ветки целиком, и она волочила их по земле, не обращая внимания на перепачканные в грязи исцарапанные руки. Исаак был слишком слаб, чтобы помогать, и он придерживал под уздцы утомленную лошадь, подбадривая ее ласковым шепотом.
Ревекка с трудом поверила в происходящее, когда телега, тяжело качнувшись, перевалилась на подложенные бревна и медленно, но упрямо покатила вперед. Исаак молился, вскинув руки к небу. Внезапно его прервало восклицание возницы, как раз взобравшегося на козлы.
— Тише!.. Слышите?
Исаак, так и стоявший с поднятыми руками, обернулся к лесу. Ревекка прислушалась.
Из-за деревьев доносился невнятный шум: приглушенные тяжелые удары, лязг железа. Пару раз кто-то вскрикнул.
— Живее! — закричал возница, хватая поводья.
Кнут свистнул над ушами лошади. Исаак, подобрав полу своего плаща, бойко зашлепал по грязи. Ревекка побежала за ним следом. Через несколько минут, показавшихся путникам почти бесконечными, повозка скатилась с настила на землю, которая хоть и была рыхлой, но все же не затягивала свою добычу, как болото. А вскоре впереди показались сплетенные из сухих веток изгороди Брокхилла.

Товарищи, с которыми предстояло разделить путешествие по морю, уже дожидались Исаака в трактире, служившем одновременно и постоялым двором. Увидев въезжающую во двор повозку, один из них тотчас отправился к бухте, где стоял корабль: надо было сообщить капитану, чтобы тот готовился к отплытию. Вернувшись, он объявил, что все уже давно готово и завтра поутру можно будет выйти в море.
Как ни странно, Исаак, который все это время только и ждал отъезда, сейчас как будто растерялся. Он сидел за столом, обводя всех вокруг странным взглядом, словно перестал узнавать знакомые лица. Кто знает, какие чувства им владели: страх перед неизвестным, боязнь перемен или, как и у его дочери, неосознанная, но неумолкающая тоска по всему хорошему, что останется теперь на другом берегу. Ревекка впервые за время путешествия ужинала вместе со всеми в зале, и каждый раз, когда она смотрела на своего съежившегося, притихшего отца, сердце ее сжималось от тревоги и жалости.
Встрепенулся Исаак только тогда, когда в зал вошел трактирщик, взволнованный и, несмотря на накопившуюся к вечеру усталость, будто воспрянувший духом.
— Похоже, у нас добрые вести! — объявил он прямо с порога.
Голос у него был зычный и без труда перекрыл шум, стоявший в полном людей зале. Все тотчас обернулись к нему.
— Сейчас подъезжал рыцарь, — продолжал трактирщик. — Явился он со стороны леса. Спросил у меня ковш воды, а сам, смотрю, весь в поту, хотя день-то нынче не жаркий. И плащ у него сбоку разодран, будто разрублен. Мне любопытно стало, я и спрашиваю: как же ваша милость на ночь глядя через лес-то поехали? Неспокойно, говорю, тут у нас. А он ковш осушил, протягивает мне его, а сам усмехается. Ты, говорит, про разбойников? Так не бойся, долго теперь все спокойно будет. И на плащ свой разодранный глянул и снова усмехнулся. А усмешка у него, я вам скажу, такая, будто волк овцу обгладывает.
Возбужденный гул прокатился по залу.
— Не черные волосы у того рыцаря? — крикнул из-за стола один из посетителей.
— Черные, — подтвердил трактирщик. — И лицо смуглое, как у сарацина.
Деревянная ложка с глухим стуком выскользнула из пальцев Ревекки.
Исаак встрепенулся.
— Мы слышали тот шум, помнишь? Так это, должно быть, славный рыцарь разделывался с разбойниками! Да что ж ты вся помертвела? Их, выходит, больше нечего бояться.
— Что же он сюда-то не заехал? — спросил кто-то. — Мы бы хоть выпили с ним и за него!
— Думаешь, я его не звал?! — трактирщик с досадой махнул рукой. — Да он, как увидел повозки во дворе, отказался: места, говорит, у вас мало. И, поверите, обратно к лесу поехал!
— Собрался ночевать в лесу? — с недоверием переспросил тот же посетитель. — Видно, твердо убежден, что там теперь нападать некому.
— Не заехал так не заехал, — его сосед высоко поднял кружку. — Мы за него и так выпьем!
Зал отозвался одобрительными возгласами. Застучали, сталкиваясь, глиняные кружки. Трактирщик поспешил к стойке.

Ревекка выскользнула с постоялого двора, когда уже сгущались сумерки. Исаак о ее уходе ничего не знал: он был уверен, что дочь, утомленная волнениями дня, спит в отведенной ей комнате.
Страха Ревекка не испытывала. Постояльцы и завсегдатаи трактира знали, что девушка путешествует в компании богатых торговцев, ссориться с которыми ни к чему. Да и большинство местных уже разошлось по домам, чтобы отдохнуть перед следующим трудовым днем.
Стояла та вечерняя тишина, когда слышно, как качается трава в поле. Птицы уже смолкли, только время от времени стрижи с пронзительными криками проносились в небе. Ревекка быстро перебежала луг, отделявший Брокхилл от леса, и очутилась среди деревьев. Еще несколько часов назад ей страшно было входить сюда даже в сопровождении двоих мужчин, один из которых был силен и крепок. Теперь ее ничего не пугало, хоть ее никто и не сопровождал. Спроси ее кто-нибудь, что она ищет, наверное, она бы ответила, что просто хочет знать правду.
Она не сомневалась, что найдет его очень быстро, и верно — не пришлось даже уходить глубоко в чащу. Брокхиллский луг еще виднелся за стволами, когда Ревекка увидела привязанного у молодого деревца коня и человека, спящего рядом, среди корней высокого дуба.
Несмотря на частые дожди, раскидистая, густая крона служила надежной защитой от непогоды, и земля под дубом оставалась сухой. Плащ, которым укрывался рыцарь, защищал его от вечерней прохлады. Ревекка медленно приблизилась к человеку, который все-таки отстоял у Айвенго свое право на нее — пусть не право возлюбленного, но право хранителя.
Болезнь все же оставила следы на его лице: щеки казались впалыми, скулы заострились. Но, может быть, это была просто усталость.
Ревекка осторожно опустилась на землю рядом с ним. Только теперь она заметила распоротый плащ: ударили сбоку, справа, целя, по-видимому, в печень. Но следов крови не было: благодаря кольчуге удар не достиг цели. Ревекка медленно протянула руку вперед, и ее пальцы тихонько коснулись грубой коричневой ткани.

Пение птиц, согретых солнечными лучами, разбудило Буагильбера. Он с трудом поднялся. Вчера, утомленный и долгим путем, и дракой, он заснул в первом же месте, где можно было хоть как-то приклонить голову. К утру ноги и руки затекли так, что на мгновение он встревожился, не возвращается ли болезнь.
Но в следующий миг Бриан забыл об этом. Он увидел солнце, светившее среди ветвей: оно стояло высоко в небе.
Выбежав из леса, он бросился было к постоялому двору, но на полдороге свернул к холму, круто обрывавшемуся над берегом моря. Там он остановился, глядя вниз.
Солоноватый ветер, налетевший с востока, дерзко дернул на нем плащ. Буагильбер машинально запахнул полы, на мгновение замер и перевел взгляд на шов, стягивающий прореху.
Коричневой нити у Ревекки не нашлось, и шов получился золотистым. Их было двенадцать — небольших ровных стежков, легших рядом друг с дружкой, и Бриан де Буагильбер перебирал их, словно четки, глядя на парус, скользящий над мутно-зелеными волнами.

@темы: Гет, Вальтер Скотт, Фанфики

---

Царица ночи

[WinterBell]

Название: Царица ночи
Автор: WinterBell
Бета: Shiae Hagall Serpent, olya11
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Размер: миди, 8 458 слов
Персонажи: Питер Блад, дон Диего д'Эспиноса-и-Вальдес, Эстебан д'Эспиноса-и-Вальдес, Волверстон, Джереми Питт, Хагторп
Категория: джен
Жанр: AU, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Парацельс сказал: «Врач не может быть палачом». И Питер Блад свято следует этому принципу, даже если спасать жизнь нужно врагу.
Примечание: один из героев уполз
Скачать: Царица ночи

Тревога не отпускала Питера все время, пока шлюпка шла к «Синко Льягас». Матросы на веслах не обращали внимания на его озабоченный вид, тем более ничего не замечал Эстебан, поглощенный собственными переживаниями. Он не сводил глаз с приближающегося корабля. На его лице было написано радостное волнение, и каждый раз, бросая на него взгляд, Питер мрачнел еще больше.
Едва шлюпка подошла вплотную, через борт свесился взволнованный Хагторп.
— Капитан!
Питер стиснул зубы. Не хватало только, чтобы сбылись худшие из опасений.
Сверху сбросили трап. Эстебан вскочил было, но взял себя в руки и посмотрел на Блада. При других обстоятельствах Питер позволил бы мальчику взобраться первым, но не сейчас. Если он правильно истолковал смятение Хагторпа, как раз этого допускать и не следовало.
— Капитан, — повторил Хагторп, едва Питер ступил на палубу. — Тут...
— Жив? — перебил тот, стараясь говорить как можно тише: Эстебан поднимался за ним следом.
Хагторп посмотрел на него почти с суеверным страхом.
— Вы что, знали, капитан?
— Дон Диего жив? — повторил Питер, наклоняясь к нему и вглядываясь в его лицо, будто надеялся прочитать там ответ, если будут слишком медлить слова.
— Да вроде бы, только что-то с ним не так... — пробормотал окончательно сбитый с толку Хагторп.
— Тысяча чертей! Надеюсь, вы отвязали его?
Хагторп отвел взгляд, и стало понятно, что до этого никто не додумался.
— Что случилось? — Эстебан подбежал к ним, уловив неладное. — Что с отцом?
Питер повернулся к мальчику и постарался ничем не выдать тревоги.
— Я сейчас пойду к нему. Ступайте на корму, подождите меня там.
Но не тут-то было. Эстебан отступил на шаг, явно готовясь сопротивляться, если его попробуют увести силой.
— Никуда я не пойду. Где мой отец? — он переводил взгляд с Питера на Хагторпа и обратно. Кулаки его сжимались, а по лицу разливалась бледность. — Что случилось? Вы дали слово! Я сделал все, как вы велели!
Питер набрал в грудь побольше воздуха, отстранил Хагторпа и быстро зашагал к лестнице, ведущей на пушечную палубу. Эстебан кинулся за ним.
— Отвязать, быстро! — крикнул Питер, шагнув в полумрак трюма.
Глаза постепенно привыкали к скудному свету, и он увидел, что в приказе уже не было нужды: двое матросов как раз укладывали на пол безвольное тело дона Диего. В следующий миг Эстебан, протиснувшись мимо него, с отчаянным криком бросился к отцу. Питер едва успел поймать его за плечо.
— Стойте! Я врач, не забывайте об этом!
— Врач?! Да вы убийца! — Эстебан в ужасе смотрел на мертвенно-бледное лицо дона Диего с посиневшими губами. — Что с ним? Что вы сделали, собаки?
— Успокойтесь, или я прикажу вывести вас отсюда, чтобы вы своими криками не навредили ему еще больше!
Угроза подействовала. Эстебан замолчал и опустился возле отца на колени. Рядом растерянно переглядывались матросы. У трапа, тяжело отдуваясь и сопя, топтался Хагторп. Питер поспешно ослабил дону Диего ворот рубахи. В памяти всплыли сцены бойни, учиненной испанцами на Барбадосе. Кто мог подумать, что у предводителя этих головорезов окажется слабое сердце!

***

В себя дон Диего пришел уже в каюте, но говорить ему было трудно. Когда он все-таки попытался что-то шепнуть, Питер прижал палец к губам.
— Не тратьте силы. Я и так могу сказать вам, что беспокоиться не о чем. Встреча с вашим любезным братом прошла благополучно, и сейчас он спокойно следует своей дорогой, а мы своей.
Дон Диего упрямо качнул головой. Несмотря на предостережение, губы его снова шевельнулись.
— Эстебан... — едва слышно пробормотал он.
— Ваш сын в безопасности. Он рядом, на палубе, ждет известий о вашем самочувствии. Надеюсь, мне не придется сообщать ему, что его отец сам уморил себя из чистого упрямства.
Во взгляде, брошенном на Блада, читалось гораздо более сильное чувство, нежели простое желание наперекор всему поступить по-своему. Эта вспышка исчерпала скудный запас сил дона Диего, и он с усталым вздохом прикрыл глаза.
— Мгновение вашего внимания.
Веки дона Диего дрогнули. Питер приподнял его голову и поднес к губам рюмку. Тот машинально сделал глоток.
— Отлично. Теперь спите, — пробормотал Питер.
Он отставил пустую рюмку, думая о том, что лекарства для дона Диего в его запасах хватит от силы до завтрашнего дня.

***

Эстебан обнаружился вовсе не на палубе, а под дверью каюты, почти такой же бледный, как и дон Диего.
— Он пришел в себя, — произнес Питер, опережая его вопрос. — Сейчас он спит, не надо его беспокоить. Сон необходим для восстановления сил.
— И это все, чем вы можете ему помочь?
В голосе Эстебана явственно слышались презрительные нотки. Питер не сомневался, что это случится: едва страх за отца начнет ослабевать, мальчик вспомнит, из-за чего все случилось. И тогда возникнут новые проблемы.
— Он принял лекарство, — ответил Питер, оставляя без внимания резкий тон Эстебана. — Скажите, у вашего отца давно нелады со здоровьем?
— Он был здоров, пока не стал жертвой вашей жестокости!
Перед глазами поползла клубящаяся едкая дымка, опаленная отсветами пожаров, пронизанная криками людей. У англичан ли, французов или голландцев — они всегда были одинаковы, эти крики, где бы ни звучали. Они метались в каменных подземельях тюрьмы, над которыми надменно высились чопорно-белые стены, неслись над обломками истерзанного ядрами корабля, медленно уходящего под воду, и над развалинами подожженных фламандских амбаров. И каждый раз им вторило одно и то же эхо: глумливый хохот победителя, свято уверенного в превосходстве своей кастильской крови. Человек постарше рисковал бы получить от Питера жесткий и грубый ответ, но приходилось помнить, что Эстебан всего лишь подросток. И этот подросток не далее как несколько часов тому назад увидел своего отца привязанным к жерлу пушки.
Питер вздохнул и устало потер лоб.
— Вы не настолько юны, чтобы не понимать: врачи спрашивают о прежних жалобах больных не из простого любопытства.
Отповедь подействовала. Эстебан, только что кипевший от гнева, отвел взгляд.
— Несколько раз отец жаловался на недомогание. Он не хотел, чтобы дома знали об этом, но я слышал, как он говорил об этом сеньору Рейесу... Это наш судовой врач.
При этих словах Питер оживился.
— Где он?
О том, каков будет ответ, он догадался уже по тому, как сузились глаза Эстебана. Худшие предположения оправдались.
— Он был в той шлюпке, которую разбили ядрами ваши... — Эстебан взял себя в руки и так и не вымолвил слова, вертевшиеся на кончике языка. — Ваши матросы.
Питер вздохнул. Даже если сеньору Рейесу удалось добраться до берега, о нем можно было забыть.
— Ну а где его каюта? Вы можете мне показать? — спросил он.
— Пойдемте.
По дороге Питер гнал прочь мысль, что Рейес повел себя так же, как поступал он сам, отлучаясь с плантации Бишопа: захватил все лекарства с собой. Конечно, у судового врача запасы не могли быть такими же скудными, как у каторжника. Он не мог унести все!
— Вот, это здесь, — Эстебан толкнул дверь одной из офицерских кают на корме.
Питер сразу почувствовал знакомый аромат сушеных трав и настоек. Помещение было маленьким, его хорошо освещали бьющие в окно солнечные лучи. Каторжники, бежавшие с Барбадоса, наверняка заглядывали сюда, но здесь мало что могло привлечь их внимание. Он увидел распятие над изголовьем койки, раскрытую книгу, оставленную хозяином на подушке. Так оставляют только те книги, к которым хотят поскорее вернуться, и при мысли о том, что Рейесу никогда не доведется перевернуть страницу, у него слегка сжалось сердце. Погибший человек переставал быть врагом, переставал быть испанцем и превращался в хозяина маленького мира — мира спокойного, уютного и внезапно осиротевшего.
Эстебан остался у двери. Несмотря на духоту, он зябко обхватывал себя за плечи. Видимо, ему тоже сделалось не по себе среди вещей, потерявших хозяина. Тем более что хозяина этого он хорошо знал.
— Не видели, где он хранил лекарства?
Питер не сомневался, что снадобья окажутся в небольшом сундуке с несколькими ящичками, стоявшем на узком столе в углу, но ему хотелось развеять гнетущую тишину.
— Вон там, — Эстебан, как и следовало ожидать, кивнул на сундук. — Только у меня нет ключа.
Замок на сундучке был, но, судя по состоянию скважины, его давно уже не запирали. Питер первым делом поднял крышку. Перед ним предстала батарея склянок, аккуратно заткнутых пробками. Одни оказались почти полными, в других содержимое было на исходе. Рейесу, видимо, не приходило в голову, что лекарствами может воспользоваться кто-то, кроме него самого, и далеко не все пузырьки были снабжены ярлычками.
— Что он давал дону Диего?
— Не знаю... — Эстебан в растерянности пожал плечами. — Я не видел. Но вы ведь сможете разобраться?
В голосе юноши звучало отчаяние. Он понимал, что жизнь его отца целиком и полностью зависит сейчас от Питера Блада. Но если совсем недавно этот человек угрожал дону Диего участью, о которой страшно было даже думать, теперь именно он мог его спасти, и Эстебан сам не знал, с ненавистью ему смотреть на нынешнего капитана «Синко Льягас» или с надеждой.
Питер доставал один пузырек за другим, читал надписи, если они имелись, разглядывал содержимое на свет. Время от времени он открывал то один, то другой флакон и осторожно принюхивался.
— Постараюсь, — пробормотал он.
К пробке очередного пузырька была прицеплена бумажка с полустертой надписью. Питер поднял ее повыше, чтобы на нее падал свет.
— «Дон Диего», — прочитал он. — Кажется, нам повезло.
— Это оно? — оживился Эстебан.
— Погодите, я еще должен разобраться, что это такое и в каких количествах лекарство нужно давать, — Питер аккуратно вытащил пробку, поднес пузырек к носу и уловил знакомый запах.
— Ну что? — спросил Эстебан, подойдя ближе и с надеждой разглядывая флакончик.
— Ландышевая настойка. И что-то еще... Кажется, это именно то, что мы искали.
Лицо Эстебана сияло. Питер поставил пузырек на стол и перебрал остальное содержимое сундука. Еще несколько склянок с мазями, запасы корпии и кое-какие инструменты отыскались в ящике стола.
— У сеньора Рейеса больше ничего не было? — как бы невзначай спросил он, перекладывая начищенные до блеска щипцы и пинцеты.
— Сумка! Кожаная сумка, большая, потертая, — вспомнил Эстебан. — Он часто носил ее с собой и...
Он машинально обвел взглядом каюту и, вспомнив, что сумки здесь быть не может, опустил голову. Питер с трудом сдержал вздох.
Как сам он ездил по Барбадосу со своим саквояжем, так и Рейес наверняка брал сумку с собой. Особенно в этот раз, если рассчитывал пополнить на захваченном острове запасы, в чем явно испытывал необходимость. Пузырек, предназначенный для дона Диего, был наполовину пуст.

***

— Боярышник, — произнес дон Диего. — Он как-то сказал мне, что добавляет туда боярышник.
— В самом деле? — Питер не мог скрыть ни удивления, ни интереса. — Я не слышал о таком применении.
Настойку боярышника и сам он, и все знакомые ему врачи использовали для лечения расстройства желудка, но сеньор Рейес, видимо, был экспериментатором. И судя по результату, неплохим. Тем больше было причин сожалеть о постигшей его участи.
Дон Диего метнул на Питера мрачный взгляд.
— Он был весьма образованным человеком. — И после краткой паузы прибавил: — Истинный сын Испании.
Питер сдержал колкий ответ. Дон Диего сейчас был для него не врагом, а пациентом, и важной частью лечения при его болезни являлся покой. И забота об этом средстве не далее как час тому назад обернулась для Питера небольшой бурей, разыгравшейся в его каюте.
— Почему не на Тортугу? — бушевал Волверстон, едва удерживаясь от того, чтобы хватить кулаком по столу. — Этот мерзавец увел нас слишком далеко от Кюрасао!
— И все же предлагаю не позволять сеньорам испанцам отвлекать нас от заранее намеченной цели, — невозмутимо отозвался Питер, прекрасно сознавая, что Волверстон прав.
— Чем плоха Тортуга? — подхватил Хагторп.
— Мы не можем туда явиться, имея на борту полтора десятка испанцев. Их разорвут на клочки.
— Велика потеря! — буркнул Волверстон.
Тяжело отдуваясь, он плюхнулся на табурет и угрюмо уставился на Блада. Его здоровый глаз налился кровью.
— Мы можем посадить их в шлюпку и отправить на Эспаньолу, — предложил Хагторп. — До берега какой-нибудь десяток миль, доберутся.
— Это может убить дона Диего. Он слишком слаб.
— Ну знаешь! — Волверстон рубанул ладонью воздух. — Полагаешь, его бы заботило твое здоровье? Или Джереми? Хагторпа? Кого-нибудь из нас? Он бы всем нам пожелал прожить ровно столько, сколько понадобится, чтобы дойти до реи.
— Он — несомненно. Но я врач, Волверстон. Не знаю, слышал ли ты о Парацельсе, но поверь мне: он был великим человеком. И он говорил: «Врач не может быть палачом».
— Это неразумно, кэп, — произнес Хагторп. — Я так понимаю, вы себя вините. Но говорю вам как есть: это неразумно.
— Когда Питер нашел меня там, на плантации, когда с меня хотел содрать шкуру Бишоп... Знаешь, Хагторп, помогать мне тогда тоже было крайне неразумно. Вот только Питера это не остановило.
Блад оглянулся. Джереми сидел в углу каюты, все еще бледный и не до конца окрепший после пережитых мучений. Представляя, каково должно быть его мнение об испанцах, Питер не ждал от него поддержки. Однако Джереми смотрел на него и слабо улыбался.
Волверстон сердито засопел, но на сей раз промолчал.
Четырнадцать испанцев отбыли на шлюпке в сторону Эспаньолы. До берега и в самом деле было недалеко, и они добрались бы без особого труда. Тем более что Питер распорядился выдать им с собой провиант.
Эстебан наотрез отказался покидать «Синко Льягас». Питеру пришлось найти для него свободную каюту. Узнай дон Диего, что мальчика по-прежнему держат в трюме, это не пошло бы на пользу его здоровью. Сейчас, глядя на угрюмое лицо своего пациента, на его упрямо сжатые губы, Питер спрашивал себя, не слишком ли много усилий прилагает для того, чтобы обеспечить испанскому капитану комфорт. Вопрос был риторическим даже для него самого. Он не сожалел о своем решении привязать дона Диего к жерлу пушки, находя его единственно верным в той ситуации. Но тем сильнее была его решимость не допустить, чтобы в нем самом пират взял верх над врачом.
— Бесконечно жаль, что сеньора Рейеса постигла такая участь, — снова заговорил дон Диего. — Впрочем, не первый испанский врач, павший жертвой протестантов.
Питер старался сдержать саркастичную улыбку, но не был уверен в успехе своих усилий.
— Вы не о Мигеле Сервете? — спросил он.
Дон Диего кивнул.
— В том числе и о нем. Его сожгли те самые последователи Кальвина, которые столь часто любят упрекать нас в жестоком фанатизме.
— Если не ошибаюсь, чуть раньше ваши соотечественники обвинили его в ереси и, без сомнения, сожгли бы его сами, если бы добрались до него первыми.
Дон Диего нахмурился и ничего не ответил. Питер подумал, что надо сменить тему разговора: подобные пикировки не пойдут на пользу человеку, которому необходим покой. Но тут дон Диего заговорил снова:
— Куда мы направляемся?
— Как и собирались, на Кюрасао.
Губы дона Диего тронула недоверчивая усмешка.
— И вы рассчитываете добраться туда сами?
Питер вздохнул. В глазах дона Диего поблескивали упрямые сердитые огоньки, но голос становился слабее.
— Мы доберемся туда, если тщательно будем рассчитывать свои силы, — произнес Питер и взял его за запястье, чтобы проверить пульс. — И вам следует сделать то же самое. Если хотите, о Сервете мы поговорим позже, когда вы окрепнете.
Дон Диего молча прикрыл глаза — то ли соглашаясь, то ли давая понять, что ему наскучило общество Питера.
Блад наклонился, вглядываясь в его бескровное лицо и прислушиваясь к дыханию. Вскоре он выпрямился и удовлетворенно кивнул: дон Диего погружался в сон.

***

Солоноватая влажность ночного воздуха была почти осязаемой. Казалось, еще немного — и сквозь нее придется плыть. Но уже через несколько мгновений это ощущение исчезло, и Питер, шагнув на палубу, вдохнул полной грудью.
У борта стоял человек, в котором несложно было узнать Эстебана. На звук шагов он обернулся.
— Как отец?
Питер подошел к нему. В свете звезд лицо мальчика казалось почти таким же бледным, как и у дона Диего. Хотя звезды, возможно, тут были ни при чем.
— Он заснул.
— Вы так и не пустили меня к нему.
В голосе Эстебана звучал если не вызов, то по крайней мере упрек.
— Если все будет благополучно, завтра вы сможете поговорить с ним.
— Если... — голос Эстебана сорвался.
Питер не любил прибегать к обнадеживающей лжи, не стал он делать этого и сейчас. Эстебан, достаточно взрослый для того, чтобы участвовать в грабительском набеге, вряд ли нуждался в фальшивых утешениях. С другой стороны, он заслуживал того, чтобы с ним говорили честно.
— Еще рано что-либо обещать, — сказал Питер. — Кроме того, что я сделаю для вашего отца все, что в моих силах. Но кое-что можете сделать и вы сами.
Эстебан выжидающе посмотрел на него.
— Сейчас дону Диего необходим полный покой. При его болезни это лучшее из лекарств. Если вы не отдохнете, ваш вид вряд ли взбодрит его завтра.
— Думаете, я сейчас смогу заснуть? — с горечью спросил Эстебан.
— Думаю, вы должны это сделать, — мягко произнес Питер.
Эстебан взглянул на него исподлобья, но без дальнейших возражений удалился в каюту.
На следующий день ветер ослаб. Паруса бессильно обвисли и только изредка колыхались, как обессилевшая птица, пытающаяся расправить крылья. Небо оставалось чистым до самого горизонта, и если что и предвещало ненастье, то только хмурые лица бывших каторжан. А когда на палубе появился Эстебан, в устремленных на него взглядах засверкали молнии. Мигом уловив неладное, Питер подошел к юноше. Тот, занятый своими мыслями, еще ничего не заподозрил.
— Я сказал, что сегодня вы можете проведать отца, — напомнил Питер, как бы невзначай становясь между ним и матросами.
— Я только что от него, — отозвался Эстебан, так ничего и не заметив. — Он заснул, и я вышел, чтобы случайно его не потревожить.
— Ступайте к себе, — вполголоса произнес Питер.
Эстебан в недоумении посмотрел на него, потом перевел взгляд на Хагторпа и Волверстона, стоявших поблизости. Судя по тому, как отхлынула от его щек кровь, он верно истолковал мрачное, угрожающее выражение их лиц, хоть и не понял причину внезапной злости. Питер легонько сжал его локоть.
— Идите к себе, — тихо повторил он. — Заприте дверь каюты и не открывайте никому, кроме меня.
Эстебан побледнел еще сильнее, но больше ничем не выдал охватившей его тревоги. Он сдержанно кивнул и покинул палубу.
— На сколько у нас хватит запасов, кэп? — Волверстон, бросив вслед Эстебану красноречивый взгляд, шагнул к Питеру. — На небе ни облачка, и мы ползем, как телега, в которую вместо лошади запрягли десяток черепах.
— Это не полный штиль, ты же сам видишь, — отозвался Питер с нарочитой бодростью.
— Я вижу, что если погода не изменится, то нам придется сожрать этого испанского щенка, а заодно и его папашу, чтобы дотянуть до Кюрасао.
По спине пробежал неприятный холодок. Это чувство не имело ничего общего со страхом, скорее оно было сродни отвращению. Не к Волверстону, отнюдь нет. Но сейчас могло произойти что-то, с чем Питеру было так же трудно смириться, как с необходимостью на глазах у сына привязать к жерлу пушки отца.
— Волверстон, ты, конечно, шутишь...
— Ясно, он шутит, кэп, — вмешался Хагторп. — Да эти чванливые псы у кого хочешь в глотке застрянут! Но если вышвырнуть их за борт, нам ничто не помешает спокойно идти на Тортугу.
— Или на Асунсьон, — раздался голос Джереми Питта.
Блад оглянулся. Джереми стоял в нескольких шагах от него, ухватившись за леер. Обычно он не выходил на открытое солнце, следуя совету Питера. Но сейчас все-таки поднялся наверх, несмотря на зной, и на палубе даже не сразу заметили его появление.
Жара явно не пошла Джереми на пользу: на лбу у него выступил пот, лицо казалось изможденным. Питер, встревоженно нахмурившись, шагнул к нему, но Джереми остановил его жестом и повернулся к Волверстону.
— Ты зря волнуешься насчет припасов. Загляни в трюм и сам убедишься: если каждый из нас не начнет обжираться, как Бишоп, еды хватит не только чтобы доплыть до Кюрасао, но и чтобы обогнуть его по кругу.
— А вода? — уперся Волверстон. — Ее как раз не так много!
— Потому я и предлагаю свернуть к Асунсьону. Если верить описаниям, остров невелик, но там есть пресная вода.
— Что за Асунсьон? — спросил Питер. — Где это?
Насколько он понимал, речь шла об одном из тех мелких островков, которые, при всей прелести царившей на них природы, оставались необитаемыми из-за своих более чем скромных размеров.
— Клочок земли к западу отсюда, — Джереми лизнул палец и поднял его кверху, ловя едва ощутимое движение воздуха. — Если мы немного отклонимся, то ветер, каким бы слабым он ни был, окажется попутным. Мы можем быть там не позднее завтрашнего вечера.
Волверстон и Хагторп переглянулись. Выход, предложенный Питтом, давал им возможность избежать ситуации, крайне неприятной не только для Блада, но и для них самих. Питер ждал, когда они обратятся к нему за окончательным решением... Если обратятся.
— Так как, кэп? — Волверстон выжидающе смотрел на него, как дрессированный медведь, только что отработавший номер.
Питер улыбнулся.
— Мы идем на Асунсьон, — сказал он.

***

По пути в каюту Эстебана Питер заглянул к дону Диего. Тот все еще спал. Насколько можно было судить при скудном освещении, он уже не был столь пугающе бледен, как накануне. Питер некоторое время прислушивался к его дыханию. Наконец он удовлетворенно кивнул и, прикрыв дверь, отправился к Эстебану.
Мальчик поступил, как ему было велено: отпер дверь, лишь услышав голос Питера. Оружие у него отобрали, но он стоял на пороге, сжав кулаки, готовый в случае необходимости биться врукопашную.
— Все хорошо, — сказал Питер, входя в каюту. — Но будет благоразумно, если до нашего прибытия на Асунсьон вы не станете появляться на палубе.
— На Асунсьон? — переспросил Эстебан. — Разве мы идем не на Кюрасао?
— Небольшая остановка по пути, чтобы собрать кое-какие запасы.
— Сеньор... — несколько мгновений Эстебан колебался, но наконец вскинул голову и с упрямой решительностью посмотрел Питеру в глаза. — Вы хотите нас там оставить?
Питер вздохнул и в свою очередь посмотрел в упор на Эстебана. В глазах мальчика читались тревога, напряжение, вызов, злость — но не робость и не желание разжалобить того, от кого сейчас зависела его судьба. Поистине, если бы не дьявольская гордость и высокомерие, из испанцев получались бы великолепные противники.
— Полагаете, я стал бы лечить вашего отца и разрешил бы вам остаться на корабле только для того, чтобы обречь вас обоих на верную и мучительную смерть?
— Но ваши люди...
— ...не принимают решений относительно тех, за кого в ответе лично я.
Произнося эти слова, Питер искренне надеялся, что они всегда будут соответствовать действительности. По крайней мере, ему удалось успокоить Эстебана. Мальчик расслабился и смотрел на него без прежней враждебности.
— Вам сейчас нужно отдохнуть. Я буду заглядывать к вашему отцу, и как только он проснется, позову вас.
Однако прежде чем снова зайти к дону Диего, он опять наведался в каюту покойного Рейеса. Он обыскал все, перерыл все запасы и переворошил вещи, но ни ландыша, ни боярышника, из смеси которых можно было бы приготовить нужное лекарство, так и не нашел.

***

Ветер окреп уже к вечеру. Паруса раздулись, и корабль мчался по волнам, словно взбодрившись после краткой передышки. До Асунсьона они добрались задолго до заката следующего дня.
Остров и в самом деле оказался невелик, но его более чем скромные размеры окупались живописностью. Скалы, грядой поднимавшиеся с запада, защищали Асунсьон от океанского ветра, и центр островка утопал в густой зелени. Ближе к восточной оконечности земля сменялась песчаной полосой, и здесь растительности было поменьше. Однако именно туда направился Питер после того, как были найдены и ручей с прозрачной прохладной водой, и спелые фрукты на ветвях деревьев. Эстебан следовал за ним. Питер сам позвал его на берег, считая, что это поможет мальчику отвлечься. Последние два дня Эстебан будто таял. Постоянная тревога за отца, напряжение из-за того, что он окружен врагами, — все это угнетало бы и взрослого человека, чего же требовать от подростка? Питер не сразу заметил, что Эстебан почти ничего не ест. Это делалось отнюдь не из протеста: он попросту забывал о еде.
— Не хватало мне двух пациентов, — заметил Питер, поставив перед ним блюдо с копченым мясом. — Ешьте. Это лекарство для вашего отца.
— Что? — Эстебан изумленно уставился на тарелку.
— Я позволю вам навещать дона Диего лишь в том случае, если он не перепугается при виде вас, — невозмутимо объяснил Питер. — Скелет, в который вы намерены себя превратить, не пойдет на пользу его здоровью. Помните, что я говорил? Покой — это главное, что поможет вашему отцу, так не заставляйте его волноваться за вас.
Довод подействовал, и Эстебан съел все, что ему принесли.
Этот разговор состоялся утром, когда Асунсьон уже хорошо был виден с палубы. Теперь, поглядывая на Эстебана, Питер думал, что поступил правильно, захватив его с собой: мальчик оживал на глазах, перескакивая с камня на камень и с любопытством разглядывая заросли маленького острова.
Там, где лес переходил в редкую поросль кустарников, Питер остановился. Он заметил высокие стволы кактусов, поднимавшиеся среди камней.
— Вот и они, — с удовлетворением произнес он.
— О чем это вы? — Эстебан подошел ближе.
— Хотите, я познакомлю вас с особой королевских кровей? — с улыбкой спросил Питер. Он снял с плеча сумку и вынул из нее холщовый мешок. Эстебан смотрел на него с недоумением.
— С какой особой?
— Вот с этой, — Питер указал на кактус, растущий ближе других. — Думаю, она любезно соизволит помочь вашему отцу.
Эстебан мигом напрягся.
— Вы шутите?
— Ничуть, — Питер расстелил мешок на земле и вытащил из-за пояса нож. — Этот кактус называют Царицей ночи. Из него можно приготовить лекарство, которое восстанавливает силы.
— Правда? — Эстебан подошел ближе и стал разглядывать высокий тонкий ствол, покрытый небольшими иглами. — А почему его называют так странно?
— Видите? — Питер указал на поникший желтоватый цветок, свисающий с одного из отростков кактуса. Лепестки пожухли и съежились, бессильно клонясь к земле. — Каждый цветок живет лишь одну ночь, а потом умирает. Жаль, мы не застанем этих маленьких цариц. Но нам никто не мешает воспользоваться молодыми побегами.
Он наклонился, ловко срезал один из молодых отростков, поднимающихся от основного ствола, и кинул его в мешок. Эстебан с любопытством следил за его действиями.
— А что вы будете делать дальше?
— Высушу побеги на солнце — много времени на это не понадобится. А потом прогоню с камбуза кока и поколдую над котелком.
Питер перешел к следующему кактусу, росшему чуть дальше. Он срезал несколько тонких стеблей, стараясь не уколоть при этом пальцы, повернулся и замер при виде Эстебана, который голыми руками откручивал от ствола молодой побег.
— Проклятье, прекратите немедленно! — Питер мысленно прибавил еще несколько крепких словечек в свой адрес: следовало предвидеть, что мальчишка вздумает помогать, не имея даже ножичка для фруктов.
— Почему? — отозвался Эстебан, и не думая прерывать своего занятия. — Он не такой уж колючий.
— Сок! — Питер бросил срезанные побеги и подбежал к Эстебану. — Сок попадет вам на руки и вызовет жжение.
— Да? — Эстебан выпустил оторванный стебель и уставился на свои ладони.
— К воде, быстро, — велел Питер, схватив его за плечи и развернув к берегу.
Эстебан, больше не споря, побежал к воде. Питер, покачивая головой, принялся собирать разбросанные стебли. Он сложил их в мешок и встряхнул его, проверяя, достаточно ли собранной добычи. Пожалуй, нужно добавить еще немного. Но прежде чем вернуться к Царице ночи, он поискал глазами Эстебана.
Мальчик, отряхивая руки, стоял у кромки прибоя и смотрел, как темно-зеленые волны с ленивым плеском накатывают на берег. А потом принялся расстегивать камзол. Сбросив одежду и сапоги, он вбежал в воду, кинулся навстречу волнам, подняв фонтан брызг, и поплыл вперед. Питер усмехнулся и снова взялся за кактусы.
Он набрал достаточно молодых стеблей и, довольный своей маленькой охотой, как раз завязывал горловину мешка, когда на песок перед ним упала тень. Подняв голову, он увидел Джереми Питта.
— Джереми? — Блад выпрямился. — Ты не слишком поторопился? Не стоило тебе выбираться на берег.
— Нет, не поторопился, Питер, — Джереми медленно опустился на песок и сел, осторожно вытянув ноги. — Хотя Волверстон и обозвал меня неким упрямым животным.
— Правильно сделал, — проворчал Блад и сел рядом с ним. — Тебе еще рановато карабкаться по трапу.
— Не удержался я, Питер, — Джереми провел ладонью по песку, будто хотел разглядеть его получше. — Подумал, что поднимались-то мы на корабль еще рабами, а сошли с него уже вольными людьми. Я так давно не ходил по земле свободным. Вот и упросил ребят взять меня в шлюпку.
Питер промолчал: комок, поднявшийся в горле, не дал бы ему говорить. Да и прибавить к сказанному было нечего.
Некоторое время они молчали. Оба невольно следили за Эстебаном: тот уже поплыл обратно к берегу, но вылезать не торопился и теперь нырял на мелководье.
— Надеюсь, здесь не водится никаких опасных тварей, — произнес Блад.
— Разве нас с тобой в его годы какие-то твари остановили бы? — отозвался Джереми.
— Разве только в его годы?
Джереми фыркнул. Эстебан наконец выбрался из воды, подошел ним и, широко улыбаясь, растянулся на горячем от солнца песке.

***

— Мой сын помогал это готовить? — с изумлением переспросил дон Диего, глядя на склянку с золотистой жидкостью в руках Питера Блада.
Эстебан долгие часы проводил возле кактусовых побегов, разложенных на корме «Синко Льягас»: следил, чтобы их не сдуло ветром, переворачивал то одной стороной, то другой, проверял, хорошо ли они подсыхают. После остановки на Асунсьоне корабль быстро шел к намеченной цели, среди команды царило приподнятое настроение, и на мальчика, занятого сушкой растений, поглядывали не только без прежней враждебности, но и с добродушными усмешками. То ли юный возраст в сочетании с живым умом оберегали Эстебана от болезненного высокомерия, то ли благодаря покойному Рейесу он с уважением относился к медицине — так или иначе, он не находил в этом занятии ничего зазорного для себя. Удивление дона Диего напомнило Питеру, что у высокородного сеньора может быть совсем другое мнение на этот счет.
— Я не заставлял его, как вы понимаете, — сказал он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражение. — Надеюсь, вы не поставите мальчику в вину его привязанность к вам.
— В вину? О чем вы говорите? — слова Блада явно удивили дона Диего еще больше, чем известие о маленьком медицинском опыте Эстебана. — Я просто никогда не замечал у него интереса к таким занятиям.
Питер улыбнулся.
— Вот оно что! Думаю, раньше вас просто не подводило здоровье. Мальчик очень тревожится из-за вас.
— У вас есть дети? — неожиданно спросил дон Диего.
Трудно сказать, что изумило Блада сильнее: сам вопрос или то, что задан он был тоном умеренного дружелюбного любопытства. Он не ждал подобного от дона Диего после того, как все карты между ними оказались раскрыты. Но вопрос требовал ответа, и он отрицательно покачал головой.
— И вы не женаты?
— Нет, — сказал Питер. И поскольку он не чувствовал себя готовым обсуждать с братом испанского адмирала перипетии своей личной жизни, то счел уместным быстрее перевести разговор на своего собеседника: — А ваша супруга? Надеюсь, она в добром здравии?
— Я тоже надеюсь, — дон Диего повернулся, удобнее устраиваясь на взбитых подушках. Он полулежал на кровати, покорно следуя запрету вставать на ноги. Болезненная слабость понемногу отступала, и сейчас важно было закрепить достигнутый успех. — Моя жена в Испании, ей не очень-то по сердцу дальние путешествия.
— Эстебан явно пошел в вас, — заметил Питер.
— О да, — дон Диего тепло улыбнулся. — Будь на то воля моей жены, она бы не отпускала его от себя, но Эстебан с детства рвался в море. Он сопровождает меня третий год.
Питер поневоле задумался о том, свидетелем, а то и участником каких событий мог стать за это время юный Эстебан. Похоже, эта тема тоже стала не лучшей для задушевного разговора.
— Вряд ли он свернет с избранного пути ради медицины, — заверил Питер дона Диего. — Когда он помогал мне, им двигала искренняя забота о вас.
Он поднял склянку, разглядывая на свет золотистую жидкость.
— Из чего оно сделано? — полюбопытствовал дон Диего.
— Это так называемая Царица ночи, — пояснил Питер. — Кактус, который нередко можно повстречать здесь, в Вест-Индии.
— Кактус? — переспросил дон Диего.
Он приподнялся на локте и следил за тем, как Блад, держа стакан на свету, аккуратно переливает в него часть содержимого склянки. Протянутое лекарство он взял, но пить его не спешил и разглядывал золотистую жидкость со смесью недоверия и любопытства.
— Боитесь уколоться? — улыбнулся Питер.
Дон Диего хмыкнул, взял стакан и осторожно пригубил напиток. Остальное он выпил одним глотком.
— Я слышал, что местные готовят из кактусов какое-то горячительное пойло, — произнес он, возвращая стакан. — Начинаю этому верить.
— Вы меня пугаете, дон Диего. Я-то ждал, что это средство будет успокаивать, а не горячить.
Дон Диего снова устроился на подушках.
— Посмотрим, — заявил он. — Кстати, как вы узнали, что из кактуса можно сделать лекарство?
Питер посмотрел на пустой стакан в руке. Положительно, дон Диего проникся к нему доверием, несмотря на все, что произошло при встрече с «Энкарнасьон». Иначе он сначала бы задал этот вопрос и лишь потом подумал, стоит ли пить.
— Я знаю о нем от невольников, работавших на плантации, — невозмутимо сообщил он. — А они, в свою очередь, получили этот рецепт от местных.
Дон Диего уставился на него.
— Вы шутите?
— Почему вы так решили? — осведомился Питер.
— Но вы же врач. Вы же где-то изучали медицину, получили степень?
— Да, в Тринити-колледже. Это на моей родине, в Ирландии.
— И при этом доверяете байкам рабов с плантаций?
— Я и сам до недавних пор был таким рабом, — напомнил Питер. — Что до так называемых баек, полагаю, сеньор Рейес понял бы меня. Судя по его опыту с боярышником, он умел замечать то, что подсказывает сама природа.
— Ради всего святого, избавьте меня от лекций, — проворчал дон Диего. Он взбил подушку, чтобы было удобнее, и прикрыл глаза. — Ваше снадобье действует. Вы же говорили, что оно успокаивает? Ну вот, я узнал, что вы напоили меня каким-то негритянским зельем, и мне до сих пор не хочется вас убить.

***

В тропиках звезды светят так ярко, что кажется, будто они специально толпятся на небе, любуясь бескрайними просторами морей.
— Я вспоминаю твои слова там, на Асунсьоне, — произнес Блад. Он стоял у штурвала рядом с Джереми Питтом, неотрывно глядя в небо, мерцающее мириадами огней. — Наверное, я тоже могу сказать, что впервые за долгое время любуюсь звездами, как свободный человек.
— Не могу разделить твоего настроения, — отозвался Джереми. — Я наконец-то могу смотреть на них как на рабочий инструмент.
Блад засмеялся.
— Я позволил себе на миг расслабиться только потому, что нахожусь рядом с настоящим моряком.
Джереми улыбнулся и чуть-чуть повернул штурвал.
— Расслабимся на берегу, Питер. И если звезды не лгут, ждать этого не так уж долго. Ветер крепчает и, наверное, небо в ближайшие дни будет не таким красивым, как сейчас, зато мы доберемся до Кюрасао быстрее, чем рассчитывали.
О том, что расслабиться нельзя будет и на берегу, Питер подумал по пути в каюту. Из-за двери дона Диего доносились тихие переборы гитары. Питер подождал, пока музыка не смолкнет, а затем постучался.
— Войдите! — крикнул дон Диего.
Отворяя дверь, Питер отметил про себя, что голос его значительно окреп. Это было верным признаком того, что болезнь отступает.
Дон Диего, полностью одетый, сидел на кровати. Сегодня он в первый раз выходил на палубу, и свежий воздух пошел ему на пользу: на щеках появился легкий румянец, синева исчезла с губ.
Рядом сидел Эстебан с гитарой в руках. При виде Питера он улыбнулся. На мгновение Бладу показалось, что мальчик предложит ему присоединиться, но дон Диего опередил сына.
— До Кюрасао уже недалеко, верно, сеньор Блад?
Он упорно не называл Питера капитаном.
— Да, мы как раз сейчас толковали об этом со штурманом, — отозвался Питер.
— Что вы намерены с нами делать?
Эстебан, только что приветливо улыбавшийся, замер и растерянно посмотрел на отца. Тот не сводил глаз с Блада.
Питер пожал плечами.
— Думаю, вы без труда разыщете там судно, которое доставит вас куда вам будет угодно.
По его мнению, он ясно дал понять, что с момента высадки на Кюрасао никаких дальнейших препятствий для отца и сына д'Эспиноса-и-Вальдес не будет. Для Эстебана этого было вполне достаточно, он заметно успокоился. Но взгляд дона Диего оставался напряженным. Для него высадка на берег означала потерю «Синко Льягас». До сегодняшнего дня, казалось, он не думал об этом. Но выход на палубу, скрип снастей на ветру, туго натянутые паруса — все это напомнило ему о судьбе корабля, которая больше не зависела от его воли.
Питер невесело улыбнулся. Доктор Блад мог поздравить себя с удачно вылеченным сердцем. Пират Блад напоминал, что это сердце брата испанского адмирала.

***

Корабль под испанским флагом появился с северо-востока и повернул к югу, чтобы подойти ближе к «Синко Льягас».
— «Росарио», — сказал Питер, опуская подзорную трубу. — Вам это о чем-нибудь говорит, дон Эстебан?
Дон Диего с утра не выходил из каюты: Питер, пользуясь тем, что у врача порой больше власти, чем у капитана, убедил его поберечь силы. Но Эстебан, которого больше не мучил постоянный страх за здоровье отца, стоял на палубе, глядя на нескончаемый бег волн.
— «Росарио»? — он прищурился, рассматривая приближающееся судно. — Ею командует дон Фернандо Агирре, но я его почти не знаю.
Питер удовлетворенно кивнул. Значит, дон Агирре, кем бы он ни был, в ближайшее окружение адмирала не входил. Это немного успокаивало его, но не команду. У подошедшего Волверстона лицо было кислое.
— Прет прямиком на нас, — буркнул он. — Чего ему нужно?
— Надо полагать, там хотят засвидетельствовать свое почтение дону Диего. Послушай-ка, Волверстон, проверь, хорошо ли прикрыта шлюпка. Мы к ним плыть не можем: нашим парням себя за испанцев не выдать. Ну а когда они заявятся к нам, объясним, что после приключений на Барбадосе шлюпка у нас осталась всего одна, да и та нуждается в ремонте.
Волверстон кивнул с понимающим видом и удалился, а Питер повернулся к Эстебану. Насколько оживился от его слов Волверстон, настолько же встревожился мальчик.
— Дон Эстебан, я могу положиться на вашу ответственность и говорить с вами предельно откровенно?
От лица Эстебана вмиг отхлынула кровь. Он помнил, чем обернулась для отца предыдущая встреча с испанским судном, и его сердце сжалось от тревожного предчувствия. Заметив состояние мальчика, Питер накрыл его руку ладонью.
— Обещаю сделать все, чтобы обеспечить полную безопасность вам и дону Диего. Но и вы должны проявить благоразумие и осторожность.
Эстебан колебался всего несколько мгновений.
— Я постараюсь, — произнес он.
— Тогда я полагаюсь на ваше слово. Если нам придется вести переговоры, вам, вероятно, нужно будет присутствовать. И я прошу вас помнить, что рядом, в каюте, находится ваш отец, который едва оправился от серьезного недуга. Малейшее волнение может вернуть его в прежнее состояние.
Эстебан молчал, глядя на Питера.
— Вы понимаете меня? — негромко спросил тот.
— Да, — мальчик наконец кивнул. — Я обещаю вам помнить об этом.
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но у Питера осталось чувство, что Эстебан сказал далеко не все.

***

Шлюпка отчалила от «Росарио» и двинулась к «Синко Льягас», подгоняемая размеренными дружными взмахами весел.
— Помнишь, Волверстон? — произнес Питер, не сводя глаз с приближающейся лодки. — Ни слова по-английски. Проследишь за этим?
— Прослежу, кэп, — буркнул Волверстон, оглянувшись на матросов. — Даже дышать по-испански будут.
— Хагторп, — Питер понизил голос. — А тебя я прошу присмотреть за мальчишкой, пока я буду вести переговоры.
Хагторп покосился на стоявшего у трапа Эстебана.
— Если что, за борт вышвырну, — процедил он.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — Блад оглянулся на мальчика. — Дон Эстебан, думаю, нет необходимости напоминать о нашем уговоре?
Эстебан помотал головой и перевел взгляд на шлюпку: он всматривался в лица пассажиров, будто надеялся найти там кого-то знакомого.
Однако случилось так, что знакомое лицо увидел не он, а Питер. Хагторп с изумлением увидел, как капитан внезапно побледнел и отступил на пару шагов назад.
— Что случилось, кэп? — с тревогой спросил он, придвинувшись к Бладу. — Одно слово — и этот испанский щенок...
Но Питер уже взял себя в руки.
— Хагторп, слушай внимательно. Сейчас может произойти что угодно, но виноват в этом будет не дон Эстебан.
— А кто?
Питер не ответил. Он повернулся к Эстебану.
— Думаю, сейчас лучше будет, если именно вы начнете переговоры.
Эстебан немного удивился, но не стал возражать и подошел к борту. Хагторп шагнул следом за ним и принялся разглядывать людей в шлюпке, находившейся уже совсем близко.
Помимо гребцов на одной из скамеек сидел молодой человек в нарядной, хоть и небогатой одежде. Лицо у него было болезненно-бледное, как будто он никогда не баловал себя пребыванием на свежем воздухе. Судя по всему, именно он и стал причиной волнения Блада. Хагторп с недоумением оглянулся на капитана, пытаясь взять в толк, чем его так встревожил этот мозгляк.
Шлюпка уже была у борта «Синко Льягас». Молодой человек поднялся на ноги, стараясь удержать равновесие.
— Мое имя Алонсо Роблес, — крикнул он. — Я секретарь судьи его величества, дона Хосе де Вилья-Реаль, находящегося на борту «Росарио» и следующего в Пуэрто-Доминго. Разрешите подняться на борт?
Эстебан оглянулся на Блада, явно недоумевая, почему тот молчит. Питер кивнул, по-прежнему не подходя близко к борту.
— Поднимайтесь! — крикнул Эстебан.
Если Роблес и был удивлен тем, что ему ответил подросток, то не подал вида. Он ухватился за трап, сброшенный матросами, и начал взбираться вверх. Судя по тому, сколько времени у него ушло на подъем, в море он бывал нечасто.
— Приветствую вас на борту, сеньор Роблес, — произнес Эстебан, когда судейский секретарь, потирая руки, ноющие после лазанья по веревочной лестнице, очутился наконец на палубе «Синко Льягас». — К сожалению, мой отец, дон Диего д'Эспиноса-и-Вальдес, командующий этим кораблем, слег с лихорадкой и...
Он покосился на Блада, чтобы проверить, все ли получается верно, и замер при виде странной кривой усмешки на его побледневшем лице.
— И вот его врач, дон Педро Сангре, — неуклюже закончил Эстебан и, смешавшись, умолк.
Роблес повернулся к Бладу и уже хотел было учтиво поклониться, но вдруг застыл, впившись взглядом в его лицо. Тот все так же усмехался, в свою очередь глядя на него в упор. Над палубой повисла тишина.
Роблес так был поглощен разглядыванием Блада, что не обратил внимания на матросов, обступивших их полукругом. Он отвлекся лишь для того, чтобы повернуться к Эстебану, и теперь уже на его губах змеилась злорадная улыбка.
— Как-как вы сказали, дон Эстебан? — спросил он. — Дон Педро Сангре?
Эстебан облизнул пересохшие губы и бросил на Питера взгляд, полный отчаяния. Он словно призывал Блада в свидетели, что если план рушится, то не по его вине, и не его отец должен расплачиваться за это.
— Не знаю, где вы подобрали этого господина и каким образом он втерся к вам в доверие, — вкрадчиво продолжал Роблес. — Но он явно ввел вас в заблуждение.
Эстебан по-прежнему молчал.
— Наверное, ему удалось обмануть вас благодаря превосходному испанскому языку, — продолжал Роблес, так и не замечая затравленного выражения лица своего собеседника. — Пожалуй, я могу внести некоторую ясность в его биографию и объяснить, где он так хорошо этому языку обучился.
— Не сочтите за труд уточнить, что сами вы были одной из мелких судейских крыс, шнырявших по тюрьме, где я против воли гостил некоторое время, — вмешался Блад, шагнув к Роблесу. — Если не ошибаюсь, наибольшее удовольствие вам доставляло присутствие на допросах с применением пыток.
— Видите, он и не думает отпираться! — вскричал Роблес, бросаясь к Эстебану и торжествующе указывая пальцем на Блада. — Это англичанин!
— Ирландец, с вашего позволения. Какая возмутительная неточность для судейского прихвостня.
— Арестуйте же его! — воскликнул Роблес.
— Можно полюбопытствовать, кому вы отдаете этот приказ? — усмехнулся Питер.
— Чего вы ждете, дон Эстебан? Прикажите матросам схватить его!
Эстебан молчал, глядя себе под ноги и кусая губы.
— Волверстон, — сказал Питер. — Обет молчания отменяется. Полагаю, в нем уже нет смысла. Хагторп, будь любезен, подними трап, чтобы многоуважаемым матросам с «Росарио» не вздумалось броситься на помощь этой канцелярской крысе.
До Роблеса, наконец, стало доходить, что происходит. Он обвел взглядом ухмыляющиеся лица обступивших его матросов и, заметно побледнев, обернулся к Эстебану.
— Что это значит? Что здесь творится, дон Эстебан? Это же испанский корабль, что здесь делают эти английские собаки?
— Они, с вашего позволения, захватили это прекрасное судно, — сообщил Питер, подойдя почти вплотную. — Кстати, есть хорошая английская пословица: не будите спящую собаку. Как собаки поступают с крысами, вам, полагаю, известно?
Роблес посерел, губы у него дрожали. И все же он попытался собраться с силами и защищаться. Его пальцы неуверенно зашарили по эфесу шпаги, но вытащить ее он не успел. Питер молниеносно шагнул вперед и, опрокинув Роблеса на борт спиной, прижал к его горлу нож.
Матросы в шлюпке, до сих пор не заподозрившие неладного, вскочили на ноги, но замерли, заметив, какая опасность угрожает их пассажиру.
— Ну-ка, напомните мне, сеньор Роблес, что вас забавляло сильнее всего? Когда человеку капля за каплей выпускают кровь из мелких надрезов? Или когда его раз за разом окунают головой в воду?
У Роблеса так стучали зубы, что он не смог бы ответить, даже если бы хотел. Он лишь смотрел на Блада расширенными глазами — казалось, они вот-вот выскочат из орбит.
— Значит, вы дослужились до судейского секретаря, сеньор Роблес? Отличная карьера, сделанная на «английских собаках» вроде меня. А как насчет того, чтобы подняться с моей помощью еще выше?
Питер, по-прежнему удерживая нож у горла Роблеса, другой рукой ухватил его за ворот и развернул лицом к мачте. С губ судейского секретаря сорвался то ли всхлип, то ли стон.
— Что вы делаете, сеньор Блад?!
Немного было людей, способных остановить Питера в эту минуту, но по иронии судьбы брат испанского адмирала оказался из их числа. Блад медленно ослабил хватку, чуть отодвинул клинок от шеи перепуганного до полусмерти Роблеса и обернулся.
Дон Диего стоял возле трапа. При ярком солнечном свете было видно, что отеки под глазами, свидетельствовавшие о болезни сердца, еще не сошли окончательно. Он в изумлении переводил взгляд с Роблеса на Блада и обратно.
Матросы в шлюпке зашевелились было, готовясь полезть на выручку Роблесу, но их остановили снова: на этот раз — дулами направленных на них мушкетов.
— Кто этот человек? — спросил дон Диего. — Что здесь происходит?
— Давний знакомый, — с кривой усмешкой ответил Питер. — Впрочем, не настолько давний, чтобы забыть, до чего он гнусен.
Роблес понемногу приходил в себя.
— Прекратите оскорблять меня, — выдавил он. — Я секретарь дона Хосе де Вилья-Реаль...
— Судья? — спросил дон Диего. — Он что, на этом судне?
И он кивком указал на «Росарио», дрейфовавшую в стороне.
— Да... Мы плыли на Санто-Доминго.
Внезапно Питеру пришла в голову одна идея. Он оттолкнул Роблеса так, что тот очутился в могучих объятиях Волверстона.
— Будь любезен, Волверстон, покарауль эту крысу, пока я перекинусь парой слов с Джереми, — попросил он.
Волверстон, ухмыльнувшись, опустил широченную пятерню на плечо Роблеса. Ноги у того подогнулись, как если бы на него навьючили бревно.
Питер перешел к Джереми. В последние дни тот чувствовал себя намного лучше, и это давало надежду, что на Кюрасао он прибудет полностью исцеленным.
— Джереми, дружище, — тихо произнес Питер. — Как, по-твоему, велики ли шансы у «Росарио» догнать «Синко Льягас»?
— Если мы продолжим идти прежним курсом, шансов у них нет вообще никаких. Сам посмотри, какая у них осадка. Не берусь, конечно, судить, сколько весит его честь судья Вилья-Реаль или как там его, но они, скорее всего, везут солидный груз. Да и потом, днище у них наверняка обросло ракушками сильнее, чем у «Синко Льягас».
— К тому же они потеряют время на разворот, я правильно понимаю?
— Именно так, — подтвердил Питт.
Блад слегка сжал его руку.
— Спасибо, Джереми. Это как раз то, что я надеялся услышать.
Он вернулся к испанцам, стоявшим в окружении матросов. Отец и сын д'Эспиноса-и-Вальдес не спешили заводить разговор с судейским секретарем. Более того, Эстебан поглядывал на него с откровенным отвращением.
— Дон Диего, — окликнул Блад, — помнится, у вас были планы добраться до Санто-Доминго? Кажется, эта возможность представится вам гораздо раньше, чем мы дойдем до Кюрасао.
— Каким образом? — вырвалось у дона Диего. — Вы серьезно?
Питер и в самом деле был предельно серьезен. Здоровье дона Диего вполне позволяло ему совершить маленькую морскую прогулку на шлюпке, а дальнейшее пребывание среди соотечественников куда полезнее для душевного равновесия, чем окружение мятежных английских каторжан. Кроме того, быстрое расставание с «Синко Льягас» наверняка подействовало бы на него не столь угнетающе, чем прощание в порту Кюрасао, где намного острее ощущалось бы, что корабль потерян для испанского флота.
— Я говорю совершенно серьезно, — подтвердил Питер. — Не имею честь быть лично знакомым с доном Хосе де Вилья-Реаль, но полагаю, что окажу ему добрую услугу, обменяв вас с доном Эстебаном на его секретаря.
— О чем вы говорите? — закричал Роблес.
— Волверстон, — не оборачиваясь, попросил Блад, — если эта крыса еще раз пискнет, будь добр, подержи ее за шею, а не за плечо.
— Вы хотите оставить этого человека заложником? — спросил дон Диего.
— Он, видите ли, попросил его не оскорблять, и я, дабы сгладить свою неучтивость, исключительно из вежливости допускаю, что он может быть кому-то нужен.
Дон Диего молчал, но взгляд, брошенный им на сына, яснее слов свидетельствовал, что он согласен с этим планом. При этом инстинктивная солидарность с соотечественником, пусть даже и таким ничтожным, как Роблес, вынуждала его молчать. Питер решил воспринимать это как одобрение.
— Заберите у матросов все весла, кроме одной пары, — велел он. И, обратившись к дону Диего, добавил: — Не волнуйтесь, вашей безопасности ничто не угрожает.
— Это я вижу, — отозвался дон Диего, посмотрев на почти ровную поверхность моря.
Матросы выполняли приказ Блада. Испанцы бросали на англичан угрюмые взгляды, но не роптали.
— Джереми! — позвал Питер. — Двигаемся вперед, как только шлюпка отойдет от корабля. Впрочем, одну минуту...
Он удалился в свою каюту и вскоре вернулся оттуда со склянкой в руках.
— Лекарство вашего отца, — Питер протянул склянку Эстебану. — Как его давать, вы, конечно, помните.
— Помню. Благодарю вас, — Эстебан прижал склянку к груди. — Скажите, этот человек... — он посмотрел на Роблеса, стоявшего с выражением безумного отчаяния на лице. — Вы действительно решили оставить его заложником?
— Да.
— И вы не убьете его?
— Нет, если он не вздумает нападать на кого-нибудь из нас, — Питер усмехнулся. — Но он-то не вздумает.
— Вы сохраните ему жизнь после всего, что он сделал? — вырвалось у Эстебана.
Питер внимательно посмотрел на него.
— Ну, допустим, черную работу выполняли палачи, а не он. И распоряжения отдавали люди, занимавшие должность повыше. Он всего лишь получал удовольствие от происходящего.
«Всего лишь» было произнесено с оттенком презрительной иронии. Эстебан ничего не ответил и направился к борту, брезгливо обогнув Роблеса, как самую омерзительную из тварей. Склянку с лекарством он все так же бережно прижимал к себе.
Дон Диего уже ждал сына в шлюпке.
— Прощайте, — произнес Питер, глядя на него с палубы.
Дон Диего поднял голову. Их глаза встретились.
— Прощайте.
Это было произнесено после небольшой заминки, как будто дон Диего сам не знал, какой смысл стоит вкладывать в это слово.
Эстебан медленно спустился в шлюпку. Заметив склянку в его руках, дон Диего снова перевел взгляд на Блада. На этот раз на губах его появилась легкая улыбка.
— И благодарю вас за помощь, — добавил он.
Питер молча отсалютовал ему, поднеся руку к шляпе.
Под жалобный вопль Роблеса шлюпка, подгоняемая единственной парой весел, направилась к «Росарио».

***

«Синко Льягас» устремился вперед. Паруса раздулись на ветру, словно корабль, которому наскучил дрейф, наконец всласть глотнул свежего воздуха. Питер смотрел вслед удаляющейся шлюпке. Крик Роблеса отвлек его от раздумий.
— Что вы хотите со мной сделать? — вырвавшись из хватки Волверстона, судейский секретарь кинулся к Бладу и в ужасе вцепился в его рукав. — Что вы задумали?!
Питер брезгливо отстранился.
— Успокойтесь. Уж не думаете ли вы, что я действительно стану марать о вас руки? Вот с подошвой вы рискуете познакомиться, если еще раз ко мне подойдете.
Роблес отступил. Он в растерянности озирался по сторонам, только сейчас в полной мере начиная осознавать весь кошмар своего положения. Видимо, сам он не питал иллюзий насчет того, какую ценность может представлять в качестве заложника. Матросы поглядывали на него с кривыми усмешками и, без сомнения, им достаточно было малейшего знака от капитана, чтобы вздернуть его на рее — в лучшем случае, потому что это, по крайней мере, произошло бы быстро.
Питер снова посмотрел на шлюпку, покусывая губы. Наконец он обернулся.
— Впрочем, вы напомнили мне о нашем прерванном разговоре, сеньор Роблес.
Секретарь молчал. В его глазах заблестели слезы, и Питер вздохнул. Первый порыв ярости схлынул бесследно, и идея мести столь жалкому противнику уже казалась ему не менее отвратительной, чем сам Роблес.
— Мы перебирали ваши любимые забавы, — продолжал он. — И среди них, кажется, было купание в холодной воде.
В первое мгновение Роблес оцепенел, но грянувший за спиной хохот заставил его вздрогнуть. Он смотрел на Блада, не в силах произнести ни слова.
Питер подошел и сорвал с него плащ, а затем и перевязь со шпагой. Роблес не сопротивлялся, он будто полностью утратил волю.
— Сапоги снимите сами, — велел Питер. И прикрикнул, видя, что Роблес не двигается: — Да поживее, если хотите продержаться на воде достаточно долго, чтобы шлюпка успела вернуться за вами.
Роблес вышел из столбняка и нервно принялся стаскивать одежду. Когда на нем осталось одно исподнее, двое матросов по кивку Питера проворно ухватили его за ноги и за руки. Он успел только ахнуть, пока летел в воду. Но его голос был заглушен насмешливыми криками команды.
— Черт побери, этот крысеныш хоть плавать умеет? — спросил Волверстон, свесившись через борт.
— Надо же, я позабыл спросить его об этом, — пожал плечами Питер, вызвав у команды новый приступ бурного веселья. — Надеюсь, что да. Не терять же нам самим время, выуживая его из воды.
Роблес плавать умел: он вынырнул, судорожно отплевываясь и, отыскав глазами шлюпку, отчаянно замахал одной рукой. Там заметили случившееся: два человека поднялись на ноги, остальные оживленно жестикулировали. Шлюпка стала поворачивать обратно.
— Мы выиграли еще немного времени, — объявил Питер. — Видите, от сеньора Роблеса все-таки нашлась какая-то польза. Кто бы мог подумать!
В подзорную трубу он видел, как шлюпка подошла к Роблесу, который уже едва держался на воде. Кто-то из матросов втащил его в лодку.
— Теперь они нас точно не догонят, — удовлетворенно сказал Волверстон, когда Питер поделился своими наблюдениями.
— Думаешь, они попытаются? — спросил Джереми.
— А ты полагаешь иначе? — ответил Питер вопросом на вопрос.
Джереми пожал плечами.
— После всего, что ты сделал для дона Диего...
— После всего, что я сделал, он не перестал быть братом испанского адмирала и бывшим капитаном «Синко Льягас».
— Они же нас все равно не догонят, — сказал Волверстон.
— Это другое дело. Но они попытаются.
Что-то в голосе капитана подсказало Джереми и Волверстону, что ему не хочется говорить на эту тему, и они умолкли.
Некоторое время спустя Джереми стоял рядом с Питером — уже после того, как шлюпка вернулась к испанскому кораблю. Блад видел в подзорную трубу, как «Росарио», казавшаяся с такого расстояния не крупнее кокосового ореха, начала разворачиваться. Он что-то произнес вполголоса, возможно, даже не замечая, что говорит вслух. Нечто вроде: «Вот и отцвела Царица ночи». Но Джереми не был уверен, что расслышал правильно.

@темы: Рафаэль Сабатини, Джен, Фанфики

---

[WinterBell]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Другой дороги нет

[WinterBell]

Название: Другой дороги нет
Автор: WinterBell
Форма: клип
Канон: Марк Твен «Приключения Тома Сойера»
Пейринг: Индеец Джо/тетя Полли
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Исходники: «Приключения Тома Сойера» (Германия, 2011 г.), Five Finger Death Punch, «Diary of a Deadman»
Продолжительность и вес: 3:04, 82.1 Mb
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажей, насилие
Скачать: Другой дороги нет

@темы: Джен, Гет, Марк Твен, Фанвидео

---

Тюря

[WinterBell]

Название: Тюря
Автор: WinterBell
Бета: Shiae Hagall Serpent, olya11
Канон: Жюль Верн «Михаил Строгов»
Размер: мини, 1097 слов
Персонажи: Альсид Жоливе, Гарри Блаунт, ОМП
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: журналисты Жоливе и Блаунт знакомятся с российским бытом.
Примечание: распоряжение о насильственной высадке картофеля в начале 1840-х годов вызвало массовые протесты среди крестьян.

— Дык ведь чего удумали, — изрек кучер, качнув поводьями.

Последний разговор, завязавшийся между пассажирами тарантаса и возницей, увял с полчаса тому назад, и внезапное продолжение беседы заставило задремавших седоков встрепенуться. Альсид Жоливе и Гарри Блаунт постепенно привыкали к особенностям российских дорог. Длинные дроги экипажа смягчали тряску, и журналистов больше не укачивало, но частенько клонило в сон.

— Чего удумали, — повторил кучер и рукоятью кнута указал на тянущиеся по обе стороны дороги поля. Молодые всходы, еще ярко-зеленые, не опаленные солнцем, поднимались над влажной от дождя землей. — Заместо этого всего картошку сажать!

— Картошку? — переспросил Блаунт. — А! Картофель.

— Ну. Картошку! — подтвердил кучер.

— И кто же это надумал? — поинтересовался Жоливе.

Кучер пожал плечами.

— Дык кто их знает. Надумали! Почтмейстер давеча сказывал: указ такой сделать хотят.

Он оглянулся на пассажиров, вспомнил, что те чужестранцы, и растолковал на случай, если они не поняли:

— Указ — это чтобы иначе ни-ни.

Блаунт серьезно кивнул.

— А чем же вам, любезный, картошка не угодила? — продолжал расспросы Жоливе.

— Вредная она, — объяснил кучер.

— Как же это? — весело удивился Жоливе.

— А Степаныч-то прошлый год! — заявил кучер, убежденный, что о происшествии со Степанычем наверняка слышали даже за границей. — Лежала картошка эта у них на лавке, дозревала, значить. А как зеленою стала, Степаныч и съел. Раз зеленая — созрела, думал. Насилу откачали.

— Кто же позеленевшую картошку ест, — удивился Жоливе. — Ее раньше съесть надо было.

— Кто ж знал-то! — развел руками кучер. — Ить говорю: вредная!

Воцарилось молчание. Приземистая лошаденка деловито тянула тарантас по глинистой дороге, покрытой подсыхающими на глазах бурыми лужицами. На обочине, покосившись, словно от непосильных трудов, торчала стрелка с надписью «Волоколамск».

— Да на что она, картошка ента, — продолжил свою мысль кучер минут десять спустя. — Из нее ж и тюрю, поди, не сготовишь.

— Чего не приготовишь? — встрепенулся Жоливе.

— Тюрю! — гаркнул кучер, решивший, что его просто не расслышали.

Жоливе посмотрел на Блаунта, но тот лишь пожал плечами, давая понять, что озадачен не меньше своего спутника.

— А что это такое? — спросил Жоливе.

Кучер качнулся, едва не потеряв равновесие, и оторопело оглянулся на седока.

— Ну вы и скажете, барин! Что же, тюрю не знаете?

— Не знаю! — повинился «барин», разводя руками.

Блаунт достал блокнот и сделал какую-то пометку, насколько это возможно было в раскачивающемся тарантасе.

— Тюря — она завсегда выручит, — пояснил кучер и перехватил поводья. — Только ею и пробавляемся. С нею не пропадешь.

— Что же это, любезный, еда такая? — расспрашивал дотошный Жоливе.

Блаунт выжидающе смотрел кучеру в затылок, держа блокнот наготове.

— Она самая, барин. С нею завсегда сыт будешь.

— А как ее готовят?

Вопрос кучера озадачил. Тюря представлялась ему чем-то незыблемым, самим по себе существующим. Объяснять, как ее готовят, было все равно что растолковывать, как надо говорить или ходить. Он крепко призадумался и наконец изрек:

— Да из хлеба она. Будет хлеб — будет и тюря. А вы говорите — картошка!

Жоливе и Блаунт, поняв, что больше из возницы ничего вытянуть не удастся, смотрели друг на друга. Каждый спрашивал себя, пришла ли в голову его коллеге и одновременно сопернику та же самая мысль, что и ему.


В трактир на главной улице Волоколамска Жоливе и Блаунт входили с решительным видом людей, твердо знающих, чего они хотят. Половой с перекинутым через руку белоснежным полотенцем тотчас подскочил к важным господам, занявшим столик у оконца с опрятной узорчатой занавеской. Иностранцев он видел не впервой: как-никак, дорога шла на Москву прямиком из Европы.

Однако эти господа его таки удивили.

— Тюрю! — не сговариваясь, потребовали они.

Половой так и замер в полупоклоне.

— Простите? — переспросил он наконец, видя, что иностранные баре ждут его реакции.

— Тюрю, — повторил Блаунт. — Две порции.

Половой выпрямился.

— Котлеты есть, — сказал он севшим голосом. — Уха горячая. Пироги с капустой.

— Тюря нам нужна, милейший, — веско проговорил Жоливе. — Тю-ря.

И он бросил быстрый взгляд на Блаунта, проверяя, верно ли выговорил слово.

— Тюря, — подтвердил тот и, памятуя о реакции кучера на незнание столь очевидных вещей, добавил: — Неужели у вас нет тюри?!

— Минуточку, — пролепетал половой. — Не извольте беспокоиться.

Он шмыгнул за дверь, отгороженную занавеской от стойки.

— Вас, надеюсь, не удивляет мое стремление как можно ближе познакомиться со здешним бытом, — обратился Жоливе к Блаунту. — Опыт подсказывает, что журналист, не знающий быта, рискует проморгать очень важные вещи.

— Это очевидно, — пожав плечами, откликнулся Блаунт. — Вы ведь слышали: я заказал то же самое.

К столику подошел бородатый мужчина средних лет; из-за его плеча выглядывал давешний половой. Видимо, он привел хозяина.

— Простите, господа, — поклонившись, обратился бородач к журналистам. — Я верно вас понял: вы изволите заказывать... тюрю?

— Вы поняли совершенно правильно, — подтвердил Жоливе.

Хозяин выпрямился и повернулся к половому. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Потом хозяин велел:

— Скажи на кухне — пусть приготовят.


Кусочки хлеба плавали в воде, показавшейся Жоливе и Блаунту слегка мутноватой. Некоторое время они молча разглядывали содержимое тарелок, затем столько же времени смотрели друг на друга и наконец обратили взоры на полового, застывшего возле них в ожидании дальнейших распоряжений.

— Это что? — спросил, наконец, Жоливе.

— Вы изволили заказывать тюрю, — напомнил половой. — Вот.

И он указал на тарелки.

Блаунт поддел ложкой кусочек хлеба, поднял его повыше, внимательно оглядел и осторожно отправил в рот.

— Хлеб, — подтвердил он спустя пару мгновений. — Хлеб и вода.

— И все? — спросил Жоливе, растерянно уставившись на полового.

— Как — все? — уязвился половой. — Еще посолено! И маслице постное добавлено. Не извольте сомневаться, все как положено! Тюря как есть!

За оконцем, неплотно задернутым занавеской, виднелись любопытные физиономии. Местные, сгрудившись у стены трактира, толкаясь и наступая друг другу на ноги, разглядывали чужестранных господ, заказавших на обед тюрю.

Из трактира Жоливе и Блаунт выходили под недоверчивыми взглядами собравшихся на улице людей. Кучер уже отобедал в какой-то забегаловке попроще и теперь сидел, довольный, на козлах, поджидая своих седоков. На крыльцо трактира вышли хозяин и половой, машинально протирающий пустую тарелку белоснежным полотенцем. Оба смотрели вслед странным визитерам.

Под прицелом дюжины пар глаз Жоливе и Блаунт забрались в тарантас и устроились на сиденье. Кучер весело прищелкнул языком и тряхнул поводья.

— Н-но, пошла!

Местные глядели вслед удаляющемуся тарантасу. Баба в выцветшем синем платочке веско произнесла:

— Шпиёны!



Возле телеграфа Жоливе попросил кучера остановить. Он выскочил из тарантаса и скрылся в конторе. Блаунт посмотрел ему вслед и, усмехнувшись, покачал головой.

— Ну как? — обратился он к Жоливе, когда несколько минут спустя тот вышел из здания телеграфа и взобрался обратно на сиденье.

— Все нормально, — ответил Жоливе. — Я отправил телеграмму кузине.

— Рецептом делились? — осведомился Блаунт.

Жоливе сердито засопел и промолчал. Впрочем, от него и не ждали ответа.

Тарантас неторопливо катил вдоль заборов, за которыми пестрели сады. Солнце высоко стояло в небе, и лужицы на дороге уже полностью высохли.
Жоливе вздохнул и ослабил воротничок. Спустя минуту Блаунт последовал его примеру, а заодно и отер платком капли пота, выступившие на лбу. Затем оба, не сговариваясь, сбросили плащи.

— А бывает в тюре квас вместо воды? — неожиданно спросил Блаунт, поглядев на ярко-синее, без единого облачка, небо.

— Бывает! — охотно откликнулся кучер. — В жару оно даже лучше. Я же говорю: куда мы без тюри!

@темы: Жюль Верн, Джен, Фанфики

---

Испытание кавалерией

[WinterBell]

Название: Испытание кавалерией
Автор: WinterBell
Беты: Shiae Hagall Serpent, olya11
Канон: С.С. Форестер, цикл книг о Горацио Хорнблауэре
Размер: мини, 1755 слов
Персонажи: мичманы «Юстиниана», капитан Кин
Категория: джен
Жанр: AU, юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Что произошло, когда Джек Симпсон в очередной раз провалил экзамен на лейтенанта.

— Бесполезно, Горацио, — голос Арчи был полон тоски и очень тих.

Хорнблауэр даже не расслышал бы этих слов, не знай он точно, что именно Кеннеди мог сейчас сказать.

У него на языке вертелось то же самое, только не с тоской, а с яростью. Но с такой же степенью обреченности. Воистину, Джек Симпсон, с постоянством почтового голубя возвращавшийся в мичманскую каюту «Юстиниана», был способен повергнуть в отчаяние. Он возникал на пороге раздраженный, бледный от злости и вглядывался в лица присутствующих так, словно гадал, что хуже: выражение сочувствия или насмешки. Впрочем, ни того, ни другого он не находил: на первое у мичманов не хватало актерских способностей, на второе — склонности к самоубийству. Вчера на некоторых физиономиях даже появилось нечто вроде восхищения: как-никак, не каждый день встречаешь человека, способного столько раз завалить экзамен на лейтенанта.

— Иногда мне кажется, что он привидение, — сообщил друзьям Клейтон, когда мичманы вышли на палубу, где их невозможно было подслушать. — Может, кто-нибудь не выдержал, давно уже убил его, и теперь его дух обречен вечно витать на «Юстиниане».

— Привидения не воруют бекон, — возразил Кливленд, бросив мрачный взгляд в сторону каюты.

— Откуда ты знаешь? — немедленно придрался Арчи. — Ты так часто видишь привидения, что берешься рассуждать, воруют ли они бекон?

— Привидения, может, и воруют, но не едят. А он съел!

— И запил, — добавил Хорнблауэр.

— Все равно, — Клейтон грустно покачал головой. — У меня такое чувство, что избавить нас от него может только экзорцист.

Арчи посмотрел на капитанский мостик. Там как раз возникла сухонькая фигура в кителе. Кин обвел озабоченным взглядом маленькую компанию мичманов и отвернулся.

— Что-то я сомневаюсь, что нам позволят проводить здесь обряд экзорцизма, — вздохнул Арчи.

— А жаль, — вырвалось у Клейтона.

— Ну так попробуй сам его изгнать, — предложил Кливленд.

Клейтон устремил на него печальный взгляд.

— Как? — спросил он.

— Сыграй на скрипке, скажем, «Ave Maria».

— Попробую, — после короткой паузы сказал Клейтон и решительно зашагал к трапу, ведущему вниз.

Друзья уставились ему вслед.

— Боже правый... — пробормотал Хорнблауэр. — Он что, и впрямь собирается изгонять Симпсона скрипкой?

— У него ничего не выйдет даже в том случае, если он будет изгонять его этой скрипкой по голове, — сказал Кливленд. — Симпсон неистребим, как мыши в амбаре у моего дядюшки Джорджа.

Арчи со вздохом облокотился о борт и устремил задумчивый взгляд на мерно покачивающиеся волны, подернутые пеной.

— Надо же, — проронил он. — Я-то думал, Симпсон меня достал больше, чем всех прочих. Но до Клейтона мне далеко.

***

Клейтон появился на палубе полчаса спустя. Вид у него был уже не столько трагический, сколько возмущенный. Хорнблауэр, внимательно наблюдавший за его лицом, посчитал, что это хороший признак — если не для избавления от Симпсона, то хотя бы для душевного равновесия самого Клейтона.

— Ну как? — полюбопытствовал Кливленд. — Попробовал?

— Да, — последовал короткий ответ.

— Изгнался? — осведомился Кливленд с ироническим сочувствием.

— Нет. Боже правый! — вскричал Клейтон, гневно стукнув кулаком по борту. — Чтобы я еще раз попробовал играть «Ave Maria» при этом чудовище!

— Он пришел в ярость? — спросил Арчи.

— Хуже! Он начал подпевать.

И Клейтон быстро ушел на корму, чтобы в одиночестве, под пронзительные возгласы чаек, утихомиривать свой гнев.

В последующие дни положение дел ухудшилось. Симпсон цеплялся ко всем по поводу и без. Он то и дело отнимал еду у Кливленда, заявляя, что тому это на пользу: и так вон мундир трещит по всем швам. Когда Хорнблауэр по какому-то случаю процитировал Гомера, ему было велено заткнуться и не хвалиться ученостью — если, конечно, он не решил переводить на древнегреческий названия всего такелажа. Мичманы ходили невыспавшиеся, бледные и злые и дергались от каждого шороха. Наконец настало очередное занятие по математике, и тут сдали нервы даже у капитана Кина. Уж он-то, казалось, повидал в жизни всякое, но Симпсон, в своих расчетах поменявший местами Северную Америку и Австралию, поверг в суеверный трепет даже его.

— Поверите ли, — сказал он Хорнблауэру, зашедшему с рапортом в его каюту, — я ведь когда-то сомневался, пригодны ли вы к службе на флоте. Пресвятая дева, и я такое думал, имея на борту Симпсона!

Как правило, Кин не перемывал косточки членам команды в присутствии мичманов. Но, видимо, припекло.

— Так точно, сэр, — отозвался Хорнблауэр, сверля взглядом стенку каюты. Надо же было хоть что-то ответить.

Кин вздохнул, посопел немного и сменил тему. Возможно, он жалел, что завел этот разговор. Но было поздно: произнесенные им слова запали в сердце Хорнблауэра.

Военный совет держали в трюме. Мэтьюза поставили на часах — на случай, если Симпсону, шаставшему по кораблю в прескверном расположении духа, вздумается сюда наведаться.

— Я подумал... — начал Хорнблауэр, откашлявшись. После долгих размышлений он решил, что впутывать в свой план капитана Кина не стоит: лучше взять всю ответственность на себя. — Так вот, я подумал, что Симпсон не годится для службы на флоте.

— Ты собрал нас, чтобы сообщить эту потрясающую новость? — хмуро осведомился Кливленд. — У меня для тебя сюрприз: на всем «Юстиниане» этого не знает только один человек. Симпсон.

— И именно его здесь нет, — добавил Арчи.

— Я знаю! — сказал Хорнблауэр. — Но для того-то я вас сюда и позвал! Мы должны втолковать это самому Симпсону.

— Горацио, — произнес Арчи почти с умилением в голосе, — ты собираешься объявить это лучшему стрелку британского флота?

— Великолепному боксеру? — добавил Клейтон.

— Минуточку! — Хорнблауэр поднял руку. — Я не имел в виду, что мы должны просто взять и сказать ему об этом. Но нам надо внушить ему такую мысль. Понимаете разницу?

Судя по лицам мичманов, они не только не понимали, но и не были уверены в том, что хотят понимать.

— Я хочу сказать, — терпеливо пояснил Хорнблауэр, — мы можем предложить ему что-то гораздо более подходящее.

Мичманы переглядывались. Идея Хорнблауэра постепенно прояснялась.

— Если ему непременно нужна военная служба, — продолжал тот, вдохновленный отсутствием возражений, — он может перейти в другие войска.

— Верно! — встрепенулся Кливленд. — Он прекрасный стрелок — так почему бы ему не уйти в артиллерию?

— Там нужно уметь считать, — напомнил Арчи.

Кливленд сокрушенно вздохнул.

— Может, пехота? — предложил он.

Клейтон покачал головой.

— Симпсон не согласится. Он как-то говорил, что служба на корабле совершенно отучила его от пеших походов.

— Тогда кавалерия, — сказал Хорнблауэр. — Он умеет ездить верхом?

Как выяснилось, этого никто не знал. Видеть Симпсона на лошади ни одному из мичманов не доводилось.

— Проверим, — решил Хорнблауэр. — И если все пройдет благополучно, начнем внушать ему, как хорошо он смотрелся бы в кавалерии.

***

Оказия подвернулась очень скоро. Несколько мичманов, в том числе Симпсон с Хорнблауэром, получили разрешение сойти на берег, когда Кину понадобилось передать письмо в адмиралтейство. Такой шанс упустить было нельзя.

— Я полагал, что мы поедем на извозчике, — произнес Симпсон, озадаченно глядя на пегую лошадку, которую как раз привели на берег.

— Велено было взять лошадь, — заявил Хорнблауэр.

Кин сказал взять лошадь с повозкой, но Хорнблауэр решил, что привести лишь часть его слов не будет ложью.

Симпсон оглянулся и смерил его взглядом.

— Но нас двое, а лошадь всего одна, — сказал он.

— Вижу, — отозвался Хорнблауэр. — До стольки считать я умею.

Упоминание о счете заставило Симпсона побагроветь. Хорнблауэр сделал вид, что не замечает угрожающего выражения его лица, и шагнул к лошади.

— Конечно, если тебя так смущает необходимость прокатиться верхом... Я-то никаких затруднений не вижу, — он окинул лошадь профессиональным, как ему казалось, взглядом. — Просто подходишь слева...

Сдержанные познания в искусстве верховой езды он почерпнул у Кливленда, который сейчас наблюдал за происходящим в подзорную трубу с борта «Юстиниана». Остальные участники заговора сгрудились вокруг него.

— Что-то ты совсем высоко стал нос задирать, — прервал его Симпсон. — Уж не думаешь ли ты, что лучше меня знаешь, как это делается?

Он шагнул вперед, оттесняя Хорнблауэра от лошади. Тот поспешно посторонился, про себя впервые в жизни благословляя мерзкий характер Симпсона. Не примись Джек доказывать свое превосходство, как на то и рассчитывали мичманы, карабкаться в седло пришлось бы самому Хорнблауэру.

Симпсон уверенно подошел к лошади, примерился и быстрым движением просунул в стремя правую ногу. Конюший, державший лошадь под уздцы, открыл было рот, но сказать ничего не успел: Симпсон оттолкнулся от земли и очутился в седле. Но совсем не так, как собирался.

У Хорнблауэра вырвался судорожный вздох. Больше всего на свете ему хотелось очутиться сейчас где-нибудь подальше, хотя бы на борту «Юстиниана», среди других мичманов, которые видели все это с безопасного расстояния.

— Какого дьявола?! — завопил Симпсон.

Лошадь, видимо, сочла, что это должна была быть ее реплика. Издав короткое негодующее ржание, она вырвала повод из рук изумленного конюшего и затрусила вперед. Симпсон покачнулся в седле и уцепился за первое, что подвернулось в качестве опоры, — за хвост. Лошадь протестующе взбрыкнула и припустила в галоп. Через несколько мгновений она исчезла за поворотом, унося орущего седока.

Хорнблауэр и конюший стояли неподвижно, пока вокруг них оседала пыль, поднятая копытами.

— Н-ну что ж... — произнес наконец Хорнблауэр. — Я читал, что лошади обычно идут домой, да? Так что ничего страшного?..

— Ох, сэр, боюсь, до дому тут далековато будет, — конюший стащил с головы шерстяную шапочку и задумчиво почесывал затылок. — Это лошадь адмиралтейства.

***

— Не может быть, — тихо проговорил Арчи.

— Я тоже не верю, — отозвался Клейтон.

Кливленд обводил товарищей удивленным взглядом.

— Я думал, что мне померещилось, но, выходит, вы слышали то же самое. Не могло же нам всем показаться одно и то же?

— Не могло, — согласился Хорнблауэр. Он не сводил глаз с двери, за которой минуту назад скрылась долговязая фигура Джека Симпсона. — У него приняли экзамен на лейтенанта.

Последние два месяца Симпсон действительно походил на привидение. Очень горластое: бледный, с кругами от бессонницы под глазами, он раздражался по любому поводу и орал на всех, включая свернутый бухтой канат, об который однажды споткнулся. Вот и сейчас он возник на пороге, как призрак с лихорадочно горящим взором. Оглядел мичманов, поспешно строящих исполненные сочувствия мины, вымолвил: «Стоило становиться лейтенантом хотя бы ради того, чтобы не видеть больше эти рожи!», вытащил из своего гамака какой-то мешок и вышел, хлопнув дверью.

— Клейтон! — подал голос Хезер из дальнего угла каюты. — Может, сыграешь что-нибудь на радостях?

— Сыграю, — сказал Клейтон. — Когда поверю.

Хорнблауэр выбрался из-за стола и направился на палубу.

Новоиспеченный лейтенант стоял у борта. Раскрытый мешок лежал у его ног. Симпсон доставал оттуда книги, одну за другой, с выражением неземного блаженства на лице рвал их на клочки и швырял в воду. Чайки, кружившиеся возле корабля, подлетали к покачивавшимся на волнах обрывкам и с разочарованными пронзительными криками взмывали вверх. В очередной книге, вынутой из мешка, Хорнблауэр узнал сборник математических задач.

— О господи, — пробормотал он. — Что же, выходит, он все это время занимался по ночам математикой?

Только теперь он сообразил, что общество мичманов опротивело Симпсону ничуть не меньше, чем его компания — Горацио и остальным.

— К чести мистера Симпсона должен отметить, что на этот раз он действительно проявил небывалое рвение в подготовке к экзамену, — раздался голос у Хорнблауэра за спиной.

Горацио подпрыгнул от неожиданности и обернулся. Капитан Кин стоял рядом с ним, заложив руки за спину, покачивался с носков на пятки и с ироничной улыбкой наблюдал за расправой над учебниками.

— Хотя сильно подозреваю, — продолжил он, — что на комиссию произвели впечатление не столько познания мистера Симпсона в математике, сколько его достопамятное верховое появление у адмиралтейства два месяца тому назад. Экзаменаторы побоялись, что, провалив и это испытание, он с отчаяния уйдет из флота куда-нибудь еще. Например, в кавалерию.

@темы: Сесил Скотт Форестер, Джен, Фанфики

---

Разговор с чертом

[Nunziata]

Автор: Nunziata
Канон: «Тюдоры» сериал 2007-2010 гг.
Форма: клип
Персонажи: Генрих VIII, его черт шут, Томас Мор, Анна Болейн и др.
Категория: джен, местами гет
Жанр: агнст, мистика, драма
Рейтинг: R
Исходники: видео: сериал «Тюдоры» 2007-2010 гг, аудио: А. Галич, «Разговор с чертом» («Еще раз про черта») в исполнении «Штрафного батальона эволюции»
Продолжительность и вес: 3,59 мин., 46,4 Мб
Примечание: 1. Упоминание пейрингов Генрих VIII/Анна Болейн, Генрих VIII/его любовницы
2. Смерть персонажей
Клип сделан для команды Библиотека Приключений

@темы: ФБ, Джен, Гет, Фанвидео, Рейтинг

---

"Женюсь! Какие могут быть игрушки!"

[WinterBell]

Название: Женюсь! Какие могут быть игрушки!
Автор: WinterBell
Бета: Jack Stapleton
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Размер: драббл, 636 слов
Персонажи: Питер Блад, Левассер, Каузак, д'Ожероны
Категория: джен, в некотором роде гет
Жанр: AU, юмор
Рейтинг: G

— Это ваше окончательное решение? — спросил Блад.

Взоры матросов с обоих кораблей были прикованы к нему и к Левассеру. Вряд ли на маленьком клочке суши, где бросили якоря «Арабелла» и «Ла Фудр», оставался хоть один человек, который не проникся бы важностью момента.

Левассер бросил на Блада угрюмый взгляд исподлобья.

— Я же сказал — да!

Это было произнесено таким тоном, что на мгновение у Блада возникло желание вернуться к своему первому порыву — просто-напросто прикончить недавнего партнера. Но тут его взгляд упал на Каузака: тот как раз молитвенно сложил руки. Питер напомнил себе, что убийством собравшихся на острове людей не удивить, а вот дар убеждения и здравый смысл произведут неизгладимое впечатление и вознесут его авторитет куда выше грот-мачты, на которой ему хотелось бы вздернуть Левассера. И он взял себя в руки.

— А вы уже обзавелись пледом?

— Пледом?!

Левассер готов был к угрозам и упрекам, к ссоре и драке, но неожиданный вопрос Блада застал его врасплох. Он растерялся.

— Конечно же, пледом, — сказал Питер с усталым раздражением человека, который вынужден растолковывать очевидные вещи несмышленому юнцу. — Плед, кресло-качалка — все, что вам понадобится вечерами в семейной жизни.

— Это еще зачем, черт возьми?

— А как вы себе представляли супружество? — осведомился Блад. — Уж не полагали ли вы, что сможете вновь на долгие месяцы уходить в море на «Ла Фудр»?

Левассер невольно посмотрел на любимый корабль.

— А почему это не смогу? — подозрительно спросил он.

— Вы поклянетесь перед алтарем быть с женой вместе и в горе, и в радости, — напомнил ему Питер. — Иначе какой смысл вступать в брак? И потом, вы же не думали, что зять губернатора Тортуги сможет лично заниматься пиратством? Все, отныне ваш удел — мирная жизнь! Вы будете качаться в плетеном кресле, а не на морских волнах, пить целебный отвар, спасаясь от ревматизма — а при возне в саду он появится у вас гораздо быстрее, чем на воде...

— В саду? — переспросил Левассер. — На кой черт мне сад?!

Питер пожал плечами.

— У уважающего себя семьянина должен быть сад. И огород. Именно оттуда, а не из трюмов захваченных кораблей, вам придется пополнять свои запасы.

Левассер нахмурился. Некоторое время он подозрительно смотрел на Блада, и наконец недоверчиво усмехнулся.

— Откуда вам знать? Сами-то вы не женаты!

— Что ж, я думаю, месье д'Ожерон может это подтвердить, — учтиво промолвил Блад, отвешивая поклон молодому пленнику Левассера, стоявшему неподалеку вместе с сестрой и жадно ловившему каждое сказанное слово.

— Боюсь, что не могу, сударь! — отозвался тот. — Я не женат.

— Тогда месье Каузак?

Обернувшись к помощнику Левассера, Питер сразу понял, что это оказалась плохая идея. Каузак в ужасе замахал руками.

— Да боже меня упаси! — вскричал он. — Я и помолвлен-то никогда не был!

— Э-э... — Питер обернулся к своей команде. — Джереми... Ах, да. Хагторп?

Тот неистово замотал головой.

— Волверстон?

— Да ни в жизнь! — вырвалось у того.

— Огл?!

— Бог миловал, кэп!

Питер почувствовал, что на лбу у него выступают капли пота. План рушился на глазах. Теперь перед ним уже не стоял выбор — убивать или не убивать Левассера. Речь шла о спасении его собственного авторитета.

— Кто-нибудь из наших женат?! — воззвал он, обращаясь к команде.

Наступило молчание, минуту спустя нарушенное грустным голосом Джереми:

— Бейнс был женат. Но он умер.

Питер нервно обвел взглядом матросов.

— Кто еще есть? Полковник Бишоп?

— Не женат он, — отмахнулся Волверстон.

— Дон Мигель?! — в отчаянии вскричал Питер.

— Тоже нет, — сказал Джереми. — Дон Диего женат!.. Был.

Питер нахмурился. Команда подвела его в самом неожиданном вопросе, какой только можно было себе представить. Похоже, оставался единственный способ заставить Левассера отказаться от брака с дочерью губернатора Тортуги. Он со вздохом положил руку на эфес шпаги.

— Эй, постойте-ка!

Блад обернулся. Левассер оглядывал всех собравшихся, и даже сквозь загар было видно, как бледнеет его лицо.

— Вы что, хотите сказать, что я здесь буду единственным женатым?!

— Единственным живым женатым, — уточнил Питер.

— К дьяволу! — взревел Левассер. — Вы, д'Ожерон, забирайте свою сестрицу!

И, ухватив за руку Блада, он устремился к кораблям так, как будто Мадлен д'Ожерон внезапно превратилась в коварного змея, готового цапнуть его, а то и проглотить.

@темы: Рафаэль Сабатини, Джен, Фанфики

---

Достойная замена

[Irene-Assole]

Название: Достойная замена
Автор: fandom Library of Adventures 2016
Бета: fandom Library of Adventures 2016
Канон: Т. Майн Рид, «Всадник без головы»,

спойлер

кроссовер с романом А. Дюма «Граф Монте-Кристо»
Размер: мини, 1291 слово
Пейринг: Мигуэль Диас/Исидора Коварубио де Лос-Льянос,

спойлер

Бенедетто/Исидора Коварубио де Лос-Льянос
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R + кинк! (вуайеризм)
Краткое содержание: Исидора опять попала в переделку.
Предупреждения: смерть персонажа, связывание, АУ, возможен ООС
Примечание: написано для команды fandom Library of Adventures 2016

Вдоль берега Аламо уверенно пробирался по дремучим зарослям человек лет тридцати пяти–сорока. Одет он был как большинство техасских охотников: в длинную кожаную рубаху, отороченную бахромой, кожаные штаны, гетры и мокасины. Но опытный глаз наблюдателя легко обнаружил бы, что одежда сидит на нем недостаточно хорошо, будто с чужого плеча. Кроме того, при нем не было ни ружья, ни сумки с пулями, ни рога для пороха. Единственное оружие — не слишком большой охотничий нож в вычурных ножнах, подвешенных к поясу.
Кожа у него была смуглая, волосы, от природы светлые, выгорели едва ли не добела, а на мрачном лице выделялись черные глаза. Охотник — если это был охотник — кого-то выслеживал. Наконец он улегся в засаде в зарослях, за которыми открывалась небольшая поляна.
Там громко спорили мексиканцы: красивая женщина и подвыпивший мужчина.
— Вот и ты, Эль-Койот, а неподалеку, в кустах за поляной, притаились твои дружки, совсем маскироваться не умеют, — пробурчал себе под нос охотник.
Он устроился поудобнее и продолжил рассуждать вполголоса:
— Совсем некстати тут взялась эта прелестница. Видать, та самая донья Исидора Коварубио де Лос-Льянос, которую ты в пьяном бреду при собутыльниках поклялся завоевать любой ценой или заколоть кинжалом! Хорошенький выбор для прекрасной доньи!
Он нахмурился и снова пробормотал:
— Неужели опять не повезет и я не смогу подкараулить тебя одного? Нет уж, не сойду с этого места, пока не увижу, как своенравная красотка отвесит тебе пару оплеух и уйдет восвояси! Очень уж мне нужно уладить с тобой одно маленькое дельце. Не стоило тебе грабить матушкин тарантас. Я, конечно, обещал благодетельнице, что, когда мы с ней в Америку приедем, с прошлым будет покончено навсегда, — я что угодно теперь сказать могу, лишь бы не волновалась попусту, недолго ей осталось. Но я не для того кандалы таскал, чтобы моим планам помешало какое-то бандитское отродье.
— Нет! — выкрикнула тем временем мексиканка.
— Это ваше последнее слово, донна Исидора? — зловещим голосом уточнил Мигуэль Диас.
Охотник в кустах кивнул, довольный, что угадал имя девушки.
— Вы, кажется, забыли, дон Мигуэль, чем закончился наш предыдущий разговор на эту тему? — Исидора потянулась к лассо на поясе.
Охотник в засаде тихонько хмыкнул.
— Все бабы дуры, — беззвучно прошипел он.
Исидора явно не видела, что неподалеку притаились дружки Эль-Койота. В противном случае она не вела бы себя так безрассудно. Не иначе, виной тому была молодость и горячность. Охотник давеча подслушал пьяные откровения Диаса и знал: он затаил страшную обиду на своенравную красавицу Исидору за то, что та опутала его лассо, словно неопытного жеребца.
Эль-Койот громко свистнул, из кустов выскочили бандиты и накинулись на Исидору. Она отбивалась, кусалась, царапалась, но ничего не могла сделать против четверых. Эль-Койот со злорадной ухмылкой наблюдал, как его приятели проворно опутали Исидору толстыми веревками, привязали к дереву на краю поляны и так же быстро исчезли с глаз, как и появились.
— Что это значит, дон Мигуэль Диас? — гневно выкрикнула Исидора.
— Я же уже обещал вам, что если я вас потеряю, вы не будете принадлежать никому?
— Немедленно развяжите меня!
— Не думаю, что мне стоит это делать, — зловеще прошипел Эль-Койот.
Исидора попыталась освободиться, но безуспешно. Она смогла только бросить на своего мучителя испепеляющий взгляд.
Но силой мысли не остановить мачете. Тем более, когда его держит рука, ведомая яростью, злобой и обидой.
Охотник во все глаза смотрел на Исидору, которая впервые за всю встречу выглядела по-настоящему испуганной.
И хотя его было сложно поразить, он вздрогнул от неожиданности вместе с Исидорой, когда сверкающее лезвие мачете рассекло воздух в непосредственной близости от ее лица. Эль-Койот молча медленно наступал, водя мачете по шее и груди Исидоры. Сталь задевала волосы, цеплялась за ворот рубахи, царапала кожу.
Исидора извивалась, стараясь уклониться от острого лезвия, но веревки крепко держали ее, не давая свободы.
— Боишься? — прохрипел Эль-Койот.
Исидора зажмурилась. Ткань затрещала под напором лезвия.
Эль-Койот молча надавил на мачете и провел им по коже Исидоры. Потом еще раз, и еще. Шея и грудь покрылись мелкими порезами, будто диковинным узором.
Никогда раньше, подумал охотник, не видел он столь красивой и желанной женщины. А если и видел, то точно не в таком положении. Член его уже давно стоял так, что штаны в паху натянулись, и не будь они из прочной упругой кожи, треснули бы, как белая рубаха, окровавленные клочья которой сейчас обрамляли манящие девичьи прелести. Красные струйки текли по груди Исидоры мимо напряженных от боли сосков, словно природа решила посмеяться и выдумать особенное молоко для избранных. Дивное и одновременно ужасающее зрелище притягивало взгляд.
Но кое-что возбуждало даже больше, чем голая женская грудь. Он до смерти хотел овладеть этой гордячкой, чтобы забыть ту, другую.
Если бы Исидора позвала на помощь, он не сдвинулся бы с места. Но она молчала, лишь прикрывала глаза и сжимала зубы каждый раз, когда лезвие мачете обагрялось ее кровью.
— Поиграли — и хватит, — буркнул он под нос, когда Исидора сильнее прежнего зажмурилась после глубокого пореза.
Почти бесшумно охотник поднялся из кустов, осторожно раздвинув ветви, и приблизился к Эль-Койоту.
Тот, охваченный похотью и жаждой мести, лишь в самый последний момент почувствовал неладное.
Исидора замерла, уставившись на что-то за его плечом, и Эль-Койот слишком поздно понял, что за спиной у него враг.
Острый нож, направленный твердой рукой, вонзился в спину Эль-Койоту.
Охотник жадно взглянул на Исидору. Вся перепачканная кровью, в ужасе пыталась она отстраниться, но только беспомощно откидывала голову и царапала кору дерева связанными руками.
— Не смей портить прекрасное, — с каждым словом охотник яростно втыкал нож в соперника, снова и снова, пока Эль-Койот не обмяк и не рухнул на Исидору.
И только тогда она закричала. Задергалась, стряхивая с себя тяжелое мертвое, но еще горячее тело.
Охотник мгновенно оказался рядом с Исидорой и зажал ей рот рукой:
— Заткнись, могут вернуться его дружки.
Исидора изловчилась и цапнула его зубами за палец.
Он грязно выругался и отдернул руку:
— Ты что творишь, стерва, я же спас тебя.
Исидора на мгновение замерла, оторопев от подобной фамильярности и грубости, глубоко вдохнула и ответила гордо:
— Откуда мне знать, кто вы такой и зачем убили дона Мигуэля!
— Не люблю, когда портят красоту, — охотник откровенно пялился на обнаженные окровавленные груди Исидоры, выпроставшиеся из разодранной в клочья рубахи.
Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься слизывать кровь с порезов. Останавливало одно. Он очень хорошо помнил другую своенравную красавицу, которую желал много лет назад. Желал и почти получил по воле богатого чудака. Да только она сбежала из-под венца, а потом и вовсе выяснилось, что она его единоутробная сестра. Это если не считать того, что, по всей видимости, она предпочитала женщин мужчинам.
И теперь первый раз за все прошедшее время нашлась достойная замена. Он не хотел потерять эту девицу так же быстро, как ту, — как только нашел.
Он резко сдернул с себя куртку и бросил Исидоре на грудь. Наградой ему был внимательный долгий взгляд.
— Холодно, — невозмутимо пояснил он под палящими лучами полуденного солнца.
Потом перевернул труп Эль-Койота, выдернул из тела нож и аккуратно разрезал веревки.
Исидора сползла вдоль ствола дерева, придерживая на груди куртку.
— Кто вы? — спросила она, следя взглядом за спасителем, который ощупывал тело Эль-Койота в поисках чего-нибудь ценного и важного.
— Путник, — ответил тот, не прерывая осмотра.
— Вы не местный.
Он оставил в покое труп, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Не найдя того, что искал, он обратился к Исидоре, сменив тон на более вежливый:
— А вы наблюдательны. Где ваша лошадь?
— Вы издеваетесь? Я не смогу залезть на лошадь в таком состоянии.
— Я смогу.
— Вы собираетесь везти меня как добычу, перекинув через седло?
— Могу оставить тут волкам или дружкам Эль-Койота, выбирайте, — серьезным тоном произнес он, но под конец не выдержал и рассмеялся.
Исидора через силу улыбнулась:
— Смешно. Избавилась от одного бандита, чтобы попасть в лапы к другому.
— С чего вы взяли, что я бандит?
— Ну, вы же сами сказали, что я наблюдательная. У вас штанина задралась, а на ноге след от кандалов. Мне известны такие отметины. Каторга. За что?
— Вам лучше не знать.
Он отвернулся и молчал так долго, что Исидора вздохнула.
— Если мы не хотим опять встретиться с дружками Диаса, надо поторопиться. Вы бы хоть имя свое сказали.
Он повернулся и протянул ей руку, помогая встать:
— Зовите меня Бенедетто.

@темы: Томас Майн-Рид, Фанфики

---

Отрада

[Nunziata]

Автор: Nunziata
Форма: клип
Канон: «Казанова», фильм 2005 г.
Пейринг/Персонажи: Казанова/Франческа Бруни, Пуччи и др.
Категория: гет
Жанр: юмор
Исходники: видео - "Казанова", фильм 2005 г., аудио - "Живет моя отрада" в исполнении А. Малинина
Продолжительность и вес: 2,36 мин., 51,6 Мб
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Казанова покорил немало женских сердец. И собирался покорить еще больше. Но... однажды на улице он встретил прекрасную и неприступную незнакомку, а затем припомнил один из своих поединков, с весьма неожиданным противником...
Клип сделан для команды Библиотека Приключений

@темы: Гет, Фанвидео

---

Stand Tall

[Nunziata]

Клип для команды Библиотека Приключений на спецквест

Автор: Nunziata
Канон: М. М. Кей «Далекие шатры»
Персонажи: Уолтер Гамильтон, Аштон Пелам-Мартин, Луи Каваньяри, Якуб-хан и др.
Категория: джен
Жанр: экшн, драма
Исходники: видео - «Далекие Шатры» мини-сериал, 1984 г., аудио - Epic Score «Stand Tall»
Продолжительность и вес: 1,59 мин., 44,1 Мб
Рейтинг: PG-13
Примечание: Немного истории: вторая англо-афганская война. Эмир Афганистана, Якуб-хан, 26 мая 1879 года заключил Гандамакский договор, по которому уступил Англии часть своей территории и допустил в Кабул английского резидента, сэра Луи Каваньяри. 3 сентября 1879 года в Кабуле вспыхнуло восстание, резиденция была разгромлена, а все англичане убиты. Среди причин бунта можно назвать слабость власти Якуб-хана, недовольство присутствием англичан в Кабуле, а также недальновидность и дипломатические просчеты самого Каваньяри. Разгром резиденции привел к возобновлению военных действий. В результате войны англичане хотя и добились лояльности нового правительства Афганистана, но покинули страну.
Предупреждение: Смерть персонажей.
Краткое содержание: Каваньяри с дипломатической миссией отправляется в Кабул. Туда же по приказу командования едет Аштон Пелам-Мартин: ему поручена иная, секретная миссия. Кабул взбудоражен прибытием английского посольства, кроме того, распространился слух, что Каваньяри пообещал выплатить жалование афганским войскам. Поняв, что их обманули, солдаты взбунтовались, к восстанию присоединились местные жители и разьяренная толпа устремилась к резиденции. Англичане тщетно ждали помощи от нерешительного Якуб-хана. Аштон, узнав о бунте, предпринял отчаянную попытку прорваться к соотечественникам, но судьба осажденных была предрешена.

@темы: ФБ, Джен, Фанвидео, Экранизации

---

[Мариза]

Название: Штиль
Автор: Мариза
Фэндом: фильм "В сердце моря"
Пейринг/Персонажи: Чейз, Поллард, Никерсон и прочие невезучие
Рейтинг: PG-13
Категория: джен
Жанр: драма
Продолжительность и вес: 3:13; 45,8 МБ
Дисклеймер: музыка и фильмы принадлежат правообладателям
Исходники (видео): В сердце моря
Исходники (аудио): Ария - Штиль
Ссылка на скачивание: я-диск
Предупреждения: подразумевается каннибализм. Присутствует сцена самоубийства
Примечание: сделано на ФБ-2016 для команды "В сердце моря"

@темы: ФБ, Джен, Фанвидео

---

Приглашение в приключение

[Nunziata]

мультифандомный клип по приключенческим канонам
Автор: Nunziata
Категория: джен, немного гета
Рейтинг: PG-13
Исходники: видео: серия фильмов про Индиану Джонса, Бандитки, сериал Ястреб, Мумия, Анжелика (2013)
Хозяин морей, Пираты Карибского Моря, Новые приключения Неуловимых, Последний из Могикан, Квентин Дорвард, Маска Зорро, Библиотекарь, Михаил Строгов, Данди по прозвищу Крокодил, Тарзан и затерянный город, Викинги, сериал Полдарк, сериал Чужестранка, сериал Вечность, аудио: Two Steps From Hell - Norwegian Pirate
Визиточный клип для команды Библиотека приключений

@темы: ФБ, Джен, Гет, Фанвидео, Экранизации

---

Ну и вдогонку к предыдущему посту - оригинальные испанские обложки

[Stella Lontana]

@темы: Иллюстрации, Книги

---

Хотела показать польские обложки к "Капитану Алатристе".

[Stella Lontana]

По-моему, их пытались стилизовать под старые иллюстрации к приключенческим романам. Но, опять же по-моему, немного не дотянули.

(c) с официального сайта

PS: Еще в этой подборке обложек очаровательны турецкий

"Кулубу Дюма"

"Кулубу Дюма"

и финский д'Артаньян

"Диего Алатристе"

@темы: Иллюстрации, Книги

---

Турция в 1890-х

[Stella Lontana]

 momond нашла пост с замечательными цветными фотографиями Константинополя в 1890-е годы.
Если вы читали жюльверновского "Упрямца Керабана" - картинки воспринимаются просто как иллюстрации к роману.

Оригинал взят у в Константинополь на цветных фото 1890 года.

Эти открытки столицы (тогда известной как Константинополь) Османской империи конца 19-го века были сделаны с использованием фотохрома — процесса создания цветных изображений на основе раскрашенных фотонегативов, дающего удивительно реалистичные результаты.

Новая мечеть при свете луны

Фотохром, изобретенный в 1880 году работником швейцарской печатной компании, включает в себя нанесение на литографические камни-известняки светочувствительной эмульсии и освещение её через негатив фотографии. В результате экспозиции эмульсия застывает пропорционально тонам негатива, образуя неподвижное литографическое изображение на камне. Для каждого оттенка, используемого в окончательном цветном изображении, применялись дополнительные литографические камни. Поэтому для создания цветной открытки могло потребоваться более десятка различных камней и оттенков. Конечный продукт кропотливого процесса создания цветных изображений отличается удивительной степенью правдоподобности, особенно в эпоху, когда настоящая цветная фотография была в младенческом возрасте.






Фонтан султана Ахмеда III

Мечеть и уличный рынок

Рядом с Сераскератом (Военным министерством)

Кипарисы вдоль дороги на кладбище

Гавань Константинополя

Залив Золотой Рог

Залив Золотой Рог

Район Скутари

залив Золотой рог

Окрестности Фенербахче

Галатский мост

Босфор и крепость Румелихисар

Уличная еда на Рю де Стамбул

Парикмахеры рядом с Сераскератом

Комплекс Коджа Синан-паша

Район Скутари

Источник фото Библиотека Конгресса

@темы: Жюль Верн, История, География

---

[Nunziata]

Название: Сочельник
Автор: Nunziata
Бета: ratacate
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада», Ю. П. Герман «Россия молодая» (киноканон)
Размер: мини, 2256 слов
Персонажи: дон Мигель, Питер Блад, Иван Рябов, упоминаются другие персонажи «России молодой»
Категория: джен
Жанр: агнст, юмор, AU, кроссовер
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Обстоятельства сложились так, что в заснеженной Московии вместе с Питером Бладом оказывается и его бывший враг дон Мигель. Ночь, мороз и русская баня: «С легким паром!»
Примечание: Постканон. 4-я история цикла «Враг мой». Матчасть и обоснуй условны, упоротый автор, AU событий «России молодой» и исторических реалий

Архангельск
декабрь 169... года

— Иногда я спрашиваю себя, что я здесь делаю, — задумчиво произнес дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес и покосился на своего неожиданного компаньона, с которым проделал долгий путь от Эспаньолы до заледенелых берегов Белого моря.

Питер Блад, сидя за столом, что-то быстро писал в потрепанной толстой тетради. Услышав высказывание испанца, он хмыкнул, но не поднял головы.

Да уж, Небо щедро посылает испытания ничтожным смертным. Совсем недавно адмирал Испании заставил бы подавиться словами любого, кто осмелился бы только намекнуть, что он будет находиться в обществе своего заклятого врага и не попытается его прикончить.

«Бывший адмирал, — язвительно напомнил себе дон Мигель. — Бывший, черт меня подери!»

Он обвел взглядом толстые бревна, из которых были сложены стены добротной избы, затем посмотрел в узкое оконце. К пластинкам слюды снаружи липли хлопья снега. Темнота за окном казалась живой.

— Неисповедимы пути Господни... Вы поразительный человек, дон Педро. По вашей милости я оказался... — дон Мигель передернул плечами, — в этом преддверии ада.

— Вот как? Позволю себе заметить, что вам пришлось скрываться от ваших же соотечественников, жаждущих свести с вами близкое знакомство в застенках Севильи, дон Мигель.

— Не могу представить, что сейчас Санто-Доминго благоухает цветами... — продолжил дон Мигель, не обращая внимания на сарказм в голосе Блада.

Самообладание дона Педро и его способность иронизировать по поводу самых драматичных перипетий их совместных странствий и восхищали, и раздражали де Эспиносу. Впрочем... Испанцу вдруг вспомнилось, что Блад крайне неохотно говорил обо всем, что было до их дерзкого побега, а также в целом о Вест-Индии. И никогда – о мисс Бишоп, своей невесте. Но однажды на каком-то из бесчисленных постоялых дворов неслышно вошедший в отведенную им комнатушку де Эспиноса увидел, что Блад сидит, откинувшись на спинку кресла, и на его губах играет мечтательная и грустная улыбка. В руке он сжимал небольшой предмет, похожий на книжицу. Скрипнула половица, и лицо Блада мгновенно стало непроницаемым. Он быстро положил книжицу в карман камзола, однако де Эспиноса успел заметить, что это была миниатюра с изображением большеглазой девушки с пушистыми каштановыми волосами.

Во всяком случае, он отдавал должное стойкости дона Педро. Самому де Эспиносе было очень непросто принять резкий поворот судьбы, в одночасье сделавшей его изгнанником.

— Вам не кажется, дон Педро, что весь мир превратился в заснеженную пустыню? Или мы оба умерли, не заметив того, а нашим душам и после смерти суждено скитаться бок о бок...

— Вы слишком пессимистичны, места здесь не такие уж пустынные. К тому же, как вы знаете, в Соломбале начали строить большую верфь...

Де Эспиноса поморщился, c тоской подумав о «Сан-Кристобале». Корабль он был вынужден оставить в порту Севильи перед тем, как отправиться в Московию. А если быть честным с собой — пуститься в постыдное бегство.

— И все же я не понимаю, в чем смысл моего присутствия.

— А ваш опыт и талант флотоводца? Как только появятся корабли, московитам потребуются сведущие в морском деле люди.

— И это говорите... вы? — дернул уголком губ де Эспиноса, в упор глядя на Блада.

— Да, дон Мигель, — твердо ответил Питер.

В жарко натопленной комнате повисло молчание. Но через минуту де Эспиноса, скептически пожав плечами, заговорил вновь:

— Разве московиты способны создать флот? Да и о каком флоте может идти речь, если это негостеприимное море полгода покрыто льдом?

— У царя Петра грандиозные замыслы по выходу на Балтику. А судя по тому, что я о нем знаю, он способен... добиваться своего.

— Вам виднее, ведь царь Московии удостоил вас беседы наедине... — Дон Мигель вдруг зашелся надсадным кашлем, и Питер пристально вгляделся в его лицо.

— Пожалуй, мне следует приготовить для вас тинктуру от кашля.

— Ваша забота трогает, но, помилуй Боже, из чего вы ее приготовите? —

Губы дона Мигеля сардонически изогнулись. — Из мха?

— Отчего же? У меня есть все необходимые ингредиенты. Кстати, мастер Иоанн обещал принести питье, которым местные знахарки пользуют больных, и мне было бы любопытно определить его состав.

— Час от часу не легче! И насколько далеко простирается ваше любопытство? Может, вы даже желаете исследовать на мне действие этого... гм-м… зелья? — приподнял бровь де Эспиноса.

— Не думаю, чтобы оно нанесло вам вред, дон Мигель.

— Вот уж увольте. Не хватало еще ведьмовских декоктов.

— Московиты не столь суровы к древним знаниям, хотя это не мешает им с чрезмерным, на мой взгляд, пиететом относиться к чужестранным лекарям.

— Язычники, — буркнул дон Мигель. — А этот мастер Хуан, ваш друг, — сущий варвар.

— Он не варвар, — возразил Блад.

За бревенчатой перегородкой, в хозяйской половине избы, послышались шаги. В дверь решительно постучали, и она тут же распахнулась. Пригибаясь под низкой притолокой, в комнату вошел человек огромного роста. Он посмотрел на гостей спокойными светлыми глазами и поклонился в пояс.

— Поздорову ли, гости дорогие?

Блад поднялся на ноги и проговорил, шагнув ему навстречу:

— Поздорову, мастер Иоанн.

...Иван Рябов, или Большой Иван, как окрестили его шкиперы торговых судов, был молод, но уже считался одним из самых опытных лоцманов и кормщиков. Воевода Апраксин поручил приехавших по первопутку заморских гостей его заботам, и Рябов выполнял сие поручение без подобострастия, но с большим тщанием.

После безалаберной, по-восточному пышной Москвы Архангельск удивлял своей строгостью и простотой нравов. Блада и де Эспиносу определили на постой к Тимофею Кочневу, корабельных дел мастеру. Воевода нередко приглашал их к себе, а то и сам, не чинясь, наведывался в дом к Кочневу, обсуждал с иноземцами особенности постройки кораблей в разных странах или беседовал об искусстве ведения морского боя. Кочнев с жаром нахваливал поморскую лодью, дон Мигель с не меньшей страстью отстаивал достоинства испанских галеонов, а потом вдруг умолкал, и в его глазах появлялась тоска.

Кормили их столь обильно, что Блад не без иронии сравнивал себя с рождественским гусем. Жирная пища была необычной на вкус, зато помогала переносить морозную погоду. Но холод все равно донимал: вот уже два дня дон Мигель сильно кашлял, хотя фамильная гордость не позволяла ему признаться в недомогании.

Этим утром Рябов, покачав головой, сказал:
— Занедужил Михайло Лександрович...

Выяснив, как звать иноземцев «по батюшке», московиты обращались к ним на свой лад. Блад отнесся к этому философски, у де Эспиносы подобная вольность поначалу вызывала негодование, но затем и он смирился.

— Ничего, бабинька Евдоха поправит, — продолжал Рябов.

Питер представил, как недоверчивый испанец воспримет снадобье, изготовленное неведомой знахаркой, и произнес, тщательно выговаривая слова чужого языка:

— Благодарю, мастер Иоанн, но я сам могу приготовить лекарство.

Рябов понимающе хмыкнул:

— Чай, не отравим. А и ты приготовь, Петр Иванович. Худа не будет...

...Вместо ведьмы с «декоктом» вслед за кормщиком в комнату скользнула невысокая девушка – младшая дочь Кочнева. На подносе она несла две большие кружки, над которыми завивался пар. По комнате поплыл аромат меда и трав. Подойдя к де Эспиносе, девушка гибко поклонилась, держа поднос на вытянутых руках:

— Отведай сбитня, Михайло Лександрович.

В отличие от Блада, дон Мигель не утруждал себя изучением языка. Впрочем, предложение угощения было весьма красноречиво, однако он не торопился брать кружку. С несколько растерянным видом де Эспиноса рассматривал стоящую перед ним девушку. В уголках ее по-детски пухлых губ притаилась лукавая улыбка, а в зеленовато-серых прозрачных глазах мерцали веселые искры.
Блад, внутренне забавляясь, но сохраняя серьезность, подсказал:

— Она просит вас это выпить.

Дон Мигель помедлил еще мгновение, затем поднес кружку к губам и, принюхавшись, храбро отхлебнул.

Девушка шагнула к Бладу:

— И ты, Петр Иванович, не побрезгуй.

— Вот и славно, — прогудел кормщик, видя, что драгоценные гости не перечат. А то, не приведи Господь, слег бы гишпанский боярин, так и ему, Рябову, не сносить головы. — Благодарствуем, Настасья Тимофеевна.

Когда девушка ушла, одарив их всех улыбкой, он усмехнулся:

— Хороша девка? Батюшка ее в большом почете у государя. Зело строг Тимофей Кононович, но ежели сватов заслать надумаешь, Михайло Лександрович, подсобим.

Испанец, продолжавший смотреть вслед девушке, встрепенулся и вопросительно оглянулся на Блада, который невозмутимо перевел ему слова кормщика. Дон Мигель изменился в лице, резкие слова были готовы сорваться с его губ. Затем, осознав, насколько комично он будет выглядеть в своем гневе, де Эспиноса церемонно наклонил голову и сказал:

— Я обещаю подумать об этой высокой чести.

Выслушав ответ испанца, Рябов кивнул:

— Ну, то дело будущее. А нонче из Москвы самого царя стольник приехал. Пойдет теперь потеха! Тимофей Кононович к воеводе зван, а мне наказал вам все честь по чести устроить. Так что пожалуйте в баню, гости дорогие. Поспела баня-то.

На этот раз Блад не смог скрыть своего замешательства.

— Что там? — подозрительно осведомился дон Мигель. — Новое зелье?

— Полагаю, вы зря сетовали на бездействие. В Архангельск прибыл приближенный царя Петра. А еще... Если я правильно понял мастера Иоанна, нам предлагается совершить омовение.

— Да он рехнулся, ваш мастер Хуан?! Омовение в такую стужу! И где? Уж не в проруби ли?

— Для этих целей у московитов есть особые дома... — рассеяно проговорил Блад, пытаясь сообразить, как им уклониться от предложения радушных хозяев. Затем он обратился к Рябову: — Если верно то, что я слышал, в бане вы окатываетесь кипятком и дозволяете сечь себя розгами?

— Так прямо и сечь, — укоризненно ответил Рябов. — Это кто ж такую нелепицу наплел? В бане душа крылья расправляет, а тело-то как радуется! От травок да веничка березового дух стоит легкий, не надышишься. Враз всю хворь снимет. — Кормщик обвел насмешливым взглядом напряженные лица иноземцев. Пауза затягивалась, и он добавил: — Али робеете, господа мореходы?

Усмехнувшись, Блад тряхнул головой:

— Дон Мигель, отказ будет равносилен признанию в трусости.
— А согласие — верным способом отправиться к праотцам, — буркнул де Эспиноса.

— Вряд ли это опаснее, чем блуждать в дебрях Амазонки, где отравленная стрела в любой момент может оборвать вашу жизнь.

— Ваш исследовательский пыл начинает меня смущать, дон Педро. Но... так и быть.

***

Рябов открыл дверь бани, и на морозный воздух вырвались клубы пара. В полутьме рядно тлели угли очага. Пахнуло дымом и чем-то пряным.

«Хорошо, хоть не серой» — иронично заметил про себя Блад.

— Miserere mei, peccatoris... — пробормотал де Эспиноса, по-видимому, подумав о том же.

— На абордаж, дон Мигель, — рассмеялся Питер и шагнул через порог.

В бане их встретил низенький раскосый человек с бритой головой – голый, если не считать холщового передника на бедрах. Он бесцеремонно потянул за рукав дона Мигеля и знаком показал, что и тому надлежит раздеться. Де Эспиноса гневно зыркнул на него, но затем, надменно кривя губы, скинул штаны и рубаху. Человечек зацокал языком, то ли одобрительно, то ли с осуждением разглядывая поджарое, покрытое шрамами тело испанца, и ткнул пальцем в сторону широкой лавки. Дон Мигель покосился на неторопливо раздевающегося Блада, затем, вполголоса выругался и лег животом на лавку.

Что-то зашипело и забулькало, пар повалил еще гуще. В нем смутными тенями двигались две фигуры: огромная — кормщика и маленькая — узкоглазого дьявола.

Жар наводил на мысли об адском пекле, и дон Мигель, которым владело весьма скверное предчувствие, собрался было заявить, что не желает рисковать спасением своей души, участвуя в подобном непотребстве. Но в этот миг из туманного марева вынырнул человечек. В руках он держал два пучка розог, отчего-то с листьями, и не успел дон Мигель что-либо сказать, как низкорослый дьявол с азартными гортанными выкриками принялся охаживать его по спине и ногам. Влажные ветки хлестко впечатывались в тело, волнами нагоняли становящийся уже нестерпимым жар. Пот заливал глаза, и дон Мигель, жадно хватая ртом горячий воздух, клял про себя любопытство Блада.

Рядом слышались такие же хлесткие шлепки: мастер Хуан, не покладая рук, трудился над распластанным на соседней лавке доном Педро и низким голосом говорил что-то нараспев.

«Не иначе как читает заклинание», — решил дон Мигель. Ощущение, что он попал в преисподнюю, усиливалось с каждой минутой, и то, что неуемный Блад претерпевает такие же мучения, ничуть его не утешало.

Тем временем человечек отбросил розги и прошелся по спине испанца цепкими проворными пальцами, безошибочно находя болезненно напряженные мышцы и безжалостно их разминая. Затем как будто наступила передышка, и де Эспиноса приподнял голову, пытаясь разглядеть, что происходит с его товарищем по несчастью. И тотчас на него обрушился ушат ледяной воды. Тело будто объял огонь, воздух с тихим свистом вышел из легких, и только это помешало де Эспиносе взвыть в голос. На несколько мгновений он утратил связь с реальностью

— Ибрагим! Что творишь, ирод окаянный?! — с досадой прикрикнул Рябов. — Говорено тебе было — не в полную силу! Так и уморить боярина недолго!

Питер Блад перевел дух: впечатления от неистовства, именуемого у московитов омовением, оказались куда сильнее, чем он мог предположить. Хотя, получается, кормщик его щадил. А что тогда довелось испытать дону Мигелю? Блад с беспокойством взглянул на испанца, однако тот уже зашевелился.

Ибрагим придерживал дона Мигеля за плечи, помогая ему сесть, и удовлетворенно приговаривал:

— Якши... Жив боярин. Вишь — жив. Лихоманка теперь отпустит. Якши, якши...

***

— Вы помните, какой сегодня день, дон Мигель?

Де Эспиноса молчал. Стряхнув подступающую сонливость, Питер приподнялся на локте и увидел, что тот лежит, устремив немигающий взгляд в потолок.

— После безумной экзекуции, которой мы опрометчиво согласились подвергнуться, немудрено было забыть не только о дне, но и о своем имени, — наконец сварливо ответствовал испанец. — Но, тем не менее, я помню, что сегодня Сочельник.

— Вот и замечательно, — одобрил Питер. — Возможно, варвары-московиты не так уж безумны. Поразмыслив, я нахожу определенную приятность в таком резком переходе от жара к холоду и обратно.

— Не думал, что вам придутся по вкусу этакие... утехи, — ядовито вставил дон Мигель.

— Отмечу также, что ваше дыхание стало ровнее. Это хороший знак, — усмехнувшись, продолжил Блад. — Кстати, у меня кое-что есть для вас. — Дотянувшись до стоящего рядом с лавкой сундучка, он открыл его и извлек пузатую бутылку. В сиянии свечей ее содержимое налилось густым бордовым цветом.

— Малага! Где вы ее взяли? — Де Эспиноса пораженно уставился на Блада.

— Неисповедимы пути Господни, — тонко улыбнулся тот.

— Дьявол... — пробормотал не проникшийся благостью дон Мигель. — Но... мне нечего преподнести вам в ответный дар, дон Педро.

— О, пустяки. Скажем, это благодарность за удовольствие пребывать в вашем обществе.

Де Эспиноса поднялся с постели и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к Бладу.

— У меня не было выбора... — Он осторожно взял из его рук бутылку. — Так что я бы сказал — это судьба.

Блад отвернулся и взглянул в окно. Метель прекратилась, и в комнату скупо проникал свет полной луны.

— И все-таки это не значит, что надо отказываться от попыток все изменить. Вновь и вновь...— тихо, словно обращаясь к самому себе, проговорил он, а затем снова взглянул на де Эспиноcу: — Отчасти вы правы, дон Мигель. Но и с судьбой можно поспорить.

@темы: Рафаэль Сабатини, Джен, Фанфики

---

Искушение дона Мигеля

[Nunziata]

Автор: Nunziata
Беты (редакторы): momond
Фэндом: Сабатини Рафаэль «Одиссея капитана Блада»
Основные персонажи: Питер Блад, Дон Мигель де Эспиноза, Дон Эстебан де Эспиноза-и-Вальдес
Персонажи: Дон Мигель, Питер Блад, Эстебан
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст
Размер: Миди, ок 5000 слов
Описание: Постканон. 3-я история цикла «Враг мой»
Не все так просто для дона Мигеля!
Мои благодарности: natoth - без которой эта часть никогда бы не была написана, за консультации по матчасти
Giansar - за поддержку
Примечания автора: В плане матчасти и обоснуя - умышленные допущения автора. Написано для команды Библиотека Приключений

-1-

— Дон Педро, полагаю, у вас были веские причины прибыть сюда,— дон Мигель де Эспиноса пристально смотрел на Блада.

Они сидели в капитанской каюте, за окнами сгустилась темнота, и свет лампы рождал рубиновые всполохи в бокалах с вином.

— Вы верно полагаете, дон Мигель.

— Впрочем, чтобы там ни было, это неважно. Меня больше интересует, что я могу сделать для вас.

Блад пригубил из своего бокала и поставил его на стол.

— Я решил уехать в Европу, однако так и не дождался нужного корабля. Не буду вдаваться в подробности, это действительно неважно. Если бы вы помогли мне добраться до Гаваны или любого другого порта, я был бы весьма признателен. Правда, я до сих пор не уверен, вправе ли просить вас о такой услуге.

— Это совершенно не должно вас заботить. Однако, замечу, что это очень рискованный план, учитывая... некоторые обстоятельства, — губы де Эспиносы сжались.

— Мое кастильское произношение безупречно, и мне уже приходилось бывать в Гаване. Да и выбора особого нет.

— Выбора нет... — задумчиво повторил испанец. — Ну хорошо. Утром мы снимаемся с якоря и идем в Санто-Доминго. У меня там дом, — заметив мелькнувшее в глазах Блада удивление, он пояснил: — достаточно просторный, чтобы вы не чувствовали себя стесненно. Из Санто-Доминго тоже идут корабли в Европу, и при первой возможности вы отправитесь куда пожелаете, дон Педро.

Блад кивнул и спросил:

— Кстати, как ваша рука?

На губах де Эспиносы появилась усмешка:

— Благодаря вам — прекрасно.

В подтверждение своих слов, он расстегнул левый манжет и, закатав рукав рубашки, продемонстрировал шрам чуть ниже локтя. Питер наклонился ближе. Продолжая усмехаться, испанец напряг мускулы и сжал пальцы в кулак.

— Вижу, что и в самом деле все зажило, — в свою очередь усмехнулся Блад, тщательно ощупывая его предплечье. — Признаюсь, меня несколько беспокоила ваша рана.

— Профессиональная привычка? — дон Мигель серьезно и пытливо смотрел ему в глаза.

— Пожалуй, что так, — спокойно ответил Блад, — И я рад, что неумелое лечение мистера Лонели не повлекло за собой печальных последствий.

— Полностью разделяю вашу радость, дон Педро. Что же... после прибытия в Санто-Доминго у нас еще будет возможность все обсудить. Вы наверняка утомлены. Хорхе проводит вас. Хорхе! — крикнул он, и на пороге мгновенно возник стюард с масляным светильником в руке. — Проводи дона Педро в отведенную ему каюту.

***

Дон Эстебан де Эспиноса-и-Вальдес в отвратительном настроении поднимался по ступеням роскошного особняка, принадлежавшего его дяде.

Молодой человек приехал в Санто-Доминго накануне. Дон Мигель питал к племяннику безграничную любовь, и Эстебану нравилось гостить в его доме. Они не виделись почти год, в течение которого Эспиноса-младший устраивал свои дела, и поэтому Эстебану не терпелось навестить дядю. Но дона Мигеля дома не оказалось, и никто из слуг не мог внятно объяснить, где он. Впрочем, в отсутствии сеньора адмирала не было ничего удивительного, и Эстебан не встревожился. Он решил задержаться в Санто-Доминго на несколько дней и еще с вечера отправился по сперва приличным, а затем и не слишком, увеселительным заведениям города.

Проснувшись наутро, Эстебан обнаружил, что его раскалывающаяся от боли голова покоится на грязном столе. Он обвел взглядом стены убогой таверны, не вполне понимая, где находится. Однако резкий запах рыбы и гниющих водорослей подсказал ему, что его занесло совсем близко к порту. В довершение неприятностей кто-то срезал его кошелек. Владелец таверны попытался было потребовать плату за еду, выпивку и за испорченную мебель, на которой «молодой сеньор» упражнялся в фехтовании. Но его претензии были гневно отвергнуты, и тогда хозяин кликнул своих сыновей, двух на редкость крепких парней.

Заметив под столом эфес своей шпаги, Эстебан схватил ее и ошарашенно воззрился на жалкий обломок клинка. В споре стали и дерева победа принадлежала отнюдь не стали. Парни, сжимая в руках увесистые палки, неумолимо приближались. По счастью, при Эстебане был еще пистолет, который грабители не тронули, и размахивая им, доблестный идальго вырвался наконец на свободу. Надо ли говорить, что дон Эстебан страстно желал сорвать на ком-нибудь злость. По дороге такого повода ему не представилось, и это разозлило его еще больше.

В особняке де Эспиносы царила суета, и Эстебан догадался, что вернулся дон Мигель. Его догадку подтвердил один из слуг, махнувший рукой на левое крыло дома, в котором располагались кабинет и личные покои адмирала.

Эстебан вышел на крытую галерею второго этажа и застыл на месте. На минуту он даже решил, что то пойло, которое хозяин таверны вчера выдавал за вино, помрачило ему рассудок и вызвало видения: человека, который прохаживался по галерее, здесь просто не могло быть! Питер Блад!

Отпрянув, молодой человек прижался спиной к колонне. В его сознании, и без того не полностью прояснившемся после обильных возлияний, окончательно все смешалось. Он не стал спрашивать себя, как Блад оказался в доме дона Мигеля, и почему проклятый пират не прикован цепями к стене подвала. Враг, подлый убийца отца — в паре десятков шагов!

Ладонь Эстебана легла на рукоятку пистолета. Наконец-то ему выпал шанс покончить с «доном Педро Сангре»! Вытащив пистолет, Эстебан трясущимися руками зарядил его и осторожно выглянул из-за колонны.

Раздавшийся за спиной Блада звук, похожий на щелчок взводимого курка, заставил его мгновенно подобраться. Он развернулся и увидел направленное на него дуло пистолета и перекошенное от ненависти лицо Эстебана де Эспиносы. Блад резко отклонился, но в ту же секунду грохнул выстрел, и правое плечо обожгло болью.

— Умри! — Эстебан отбросил дымящийся пистолет и схватился за эфес шпаги, забыв, что клинок сломан.

Блад отступил к стене, левой рукой вытягивая свою шпагу из ножен.

— Эстебан!

Вздрогнув, Эстебан оглянулся, и ему стало не по себе: к ним шел дон Мигель, и никогда прежде он не видел на лице дяди такого гнева.

— В мой кабинет, — почти не разжимая губ, произнес тот.

— Но дядя! — вскричал сбитый с толку Эспиноса-младший.

— Я сказал — в мой кабинет! — прорычал дон Мигель. — Жди меня там.

Способность рассуждать понемногу начала возвращаться к Эстебану. Конечно же, у дяди есть объяснение... Он не решился сказать еще что-то и медленно побрел по галерее, сжимая в руке бесполезный обломок шпаги.

Блад проводил Эстебана взглядом. Черт побери, только встречи с сыном покойного дона Диего ему не хватало! Он наугад сунул шпагу в ножны. Не совершил ли он ошибку, приняв приглашение де Эспиносы? Ведь чего-то подобного вполне можно было ожидать. Плечо разрывала пульсирующая боль, рукав камзола стремительно намокал от крови. Мысленно называя себя болваном, Блад зажал рану рукой и прислонился к стене.

— Сожалею, дон Педро. Я не предусмотрел, что Эстебан может приехать сюда, — в голосе де Эспиносы слышалось искреннее беспокойство. — Насколько серьезна ваша рана?

— Надеюсь выжить, дон Мигель... Скверно, что пуля осталась внутри.

— Я пошлю за врачом.

Блад задумался на минуту, но затем сказал:

— Было бы нежелательно. Как вы объясните появление в своем доме идальго с пулей в плече?

— В окрестностях Санто-Доминго случались нападения разбойников.

— Все равно пойдут толки, — покачал головой Блад. — А мне не стоит слишком расширять... круг знакомств, — он усмехнулся и добавил: — К тому же, не ручаюсь, что вовремя операции у меня... не вырвется ругательство на английском языке.

Де Эспиноса наклонил голову, соглашаясь с его доводами.

— Но как вы собираетесь извлечь пулю?

— А я и не собираюсь. Это сделаете вы.

— Я?! — опешил дон Мигель.

— Это не так уж и сложно. Я подскажу вам... Среди моих вещей есть коричневая кожаная сумка, в ней все, что нам потребуется. Позовите слугу... не из болтливых. Нужно нагреть воды, и еще нужен огонь...

— Хорошо. Если не возражаете, я помогу вам дойти до вашей комнаты. Обопритесь на меня.

***

Дон Мигель позвал Хоакима, своего камердинера, в способности которого держать язык за зубами был уверен. Вдвоем они осторожно стащили пропитавшийся кровью камзол раненого, рубашку же пришлось попросту разорвать, после чего Блад сел в кресло, придвинутое к застеленному полотном столу.

Хоаким ушел за горячей водой, а дон Мигель зажег канделябр и стал раскладывать на столе содержимое лекарской сумки. В своей жизни ему не раз случалось попадать в руки хирургов, однако он не слишком присматривался к орудиям их ремесла. Поэтому вид блестящих инструментов, некоторые из коих были весьма устрашающей формы и неясного предназначения, вызывал у него ощущения не из приятных.

— Арсеналу врача может позавидовать Святая инквизиция, дон Педро, — покосившись на Блада, сказал он.

— Уверяю вас, отцы-инквизиторы продвинулись гораздо дальше... в деле нанесения увечий, чем врачи — в исцелении, — возразил тот. — Их приспособления не отличаются изяществом, однако весьма... разнообразны, и в знании анатомии им не откажешь...

— Вы так хорошо осведомлены об этом... Ну да, вы упоминали о тюрьме инквизиции. И что же, вас пытали? — де Эспиноса внимательно присмотрелся к Бладу.

Губы Питера дрогнули в слабой улыбке, и он ответил, прикрывая глаза:

— У святых отцов достаточно других действенных методов... которые не оставляют следов на теле.

Дон Мигель нахмурился, но счел за благо сменить тему. Он взял флакон темного стекла и вслух прочитал надпись на наклейке:

— Лауданум. Выпьете перед операцией?

— Я должен как можно дольше оставаться в ясном уме.

— Понимаю. И все же стоило бы пойти на риск и позвать врача...

В комнату вошел Хоаким с глубокой миской в руках. Блад открыл глаза, и де Эспиноса удивился, каким спокойным и сосредоточенным стал его взгляд.

— Ну же, дон Мигель. В конце концов, вам неоднократно доводилось вонзать сталь в живую плоть.

— Это не одно и то же, — хмуро буркнул де Эспиноса и спросил уже другим тоном: — Что я должен делать?

— Вот этими щипцами извлекаются пули, — Блад указал на тонкие длинные щипцы, концы которых были снабжены кольцом и чашечкой. — Но прежде прокалите их над огнем.

Де Эспиноса взял инструмент и несколько мгновений держал его в пламени свечи.

— Достаточно, дон Мигель. Хоаким, нужно смыть кровь.

Хоаким действительно не отличался болтливостью. Он молча смочил кусок корпии в миске с водой и принялся тщательно смывать кровь с плеча Блада.

— Хорошо... теперь введите щипцы...

Де Эспиноса с каменным лицом подошел к Бладу, и, пытаясь унять дрожь в пальцах, погрузил кончик сомкнутых щипцов в кровоточащую рану. Кровь потекла сильнее, и Хоаким, не дожидаясь приказаний, начал промокать ее.

— Медленнее!

— Мне проще проткнуть вас насквозь, дон Педро, — огрызнулся дон Мигель, пряча свою неуверенность под злостью.

Блад криво усмехнулся:

— Не сомневаюсь... Вы нащупали пулю?

— Да.

— Раскройте щипцы... и захватите ее. Удалось?

— Кажется...

— Тяните.

Дон Мигель неловко перехватил рукоятки щипцов, и пуля выскользнула.

— Черт! — от пронизывающей боли у Блада мутилось сознание.

— Mea culpa ... — пробормотал де Эспиноса, снова нащупывая пулю.

На этот раз его попытка увенчалась успехом, и он осторожно потянул щипцы наружу.

— Да вытаскивайте же ее!

Дон Мигель выдернул щипцы с зажатой в них пулей, следом выплеснулось немного темной крови. Тяжело дыша, Блад откинул голову на спинку кресла. В рану будто насыпали углей, по вискам щекочуще стекали струйки пота.

— Из вас получился бы... превосходный отец-дознаватель, дон Мигель...

— Вы сами решили обойтись без врача, — раздраженно ответил де Эспиноса, яростно глядя на сплюснутый окровавленный шарик, извлеченный из раны.

— На самом деле, все не так и плохо... для первого раза.

К удивлению де Эспинозы, на бледных губах Блада вновь была усмешка.

— Вы всегда смеетесь, дон Педро?

— Это верный способ не сойти с ума, дон Мигель.

— Верю вам на слово. И в кошмаре не мог бы представить, что мне придется... — де Эспиноса замолк на середине фразы, и бросив щипцы на стол, спросил: — Теперь что?

— Обработайте рану тинктурой... вон из того пузырька. И можно наложить повязку.

Дон Мигель щедро плеснул темной жидкости на рану, и Блад втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— А вот сейчас лауданум был бы в самый раз... Если вас не затруднит, налейте его в кружку... примерно на палец... И разведите водой.

Отмерив требуемое количество настойки, дон Мигель добавил в кружку воды из стоящего на столе кувшина, затем придвинул ее к раненому. Однако донести кружку до рта и не разлить лекарство представлялось Питеру непростой задачей. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, собираясь с силами.

Де Эспиноса взглянул на пепельно-серое лицо Блада, которому Хоаким, не тратя времени даром, умело и быстро перевязывал плечо, и негромко выругался.

— Пейте. — Губ Питера коснулся край кружки. Де Эспиноса дождался, когда кружка опустеет, и сказал: — Хоаким позаботится о вас. У него... гм, достаточно опыта. А мне нужно уладить кой-какие дела. Семейного характера.

— Благодарю, дон Мигель.

— Не стоит благодарности, дон Педро, — ответил испанец и дернул щекой, подумав о предстоящем разговоре с Эстебаном.

***

Эстебан обернулся на звук открывшейся двери. На пороге стоял мрачный дон Мигель.

— Я убил его?

— Нет.

Лицо молодого человека исказила гримаса досады, смешанной с ненавистью.

— Жаль. Впрочем, надеюсь, что теперь его смерть не будет слишком быстрой. Как тебе удалось заманить Блада в ловушку?

— Эстебан, ты многого не знаешь. Питер Блад — мой гость, — проговорил дон Мигель, подходя к нему.

— Что?! Во имя всего святого, объясни мне, что происходит?

— Дон Педро спас мне жизнь. И я не нарушу данное ему слово.

Эстебану показалось, что под его ногами разверзся пол, и он провалился в преисподнюю. Бесконечно долгую минуту в кабинете было слышно лишь тяжелое дыхание двух людей. Наконец Эстебан сухо рассмеялся.

— Дон Педро... Зачем нужна жизнь, купленная ценой предательства? — Судорожно вздохнув, он покачал головой: — Дядя, ты предал память моего отца и своего брата. Предал свою кровь!

Дон Мигель занес руку, намереваясь влепить племяннику пощечину. Однако он встретился взглядом с полными горечи и отчаяния глазами Эстебана, и его рука застыла в воздухе.

— Не тебе судить меня, — глухо произнес он.

— О, да! — вскричал Эстебан, весь дрожа. — Пусть не мне! Я тоже пошел на сговор с этим исчадием ада. И не было дня, когда я не упрекал себя! Но я сделал это, чтобы спасти отца!

— Вон, — тяжело сказал дон Мигель и стиснул челюсти, пытаясь сдержать ярость и гнев.

— Я и так ни минуты не останусь больше в этом доме, — из горла Эстебана вырвалось рыдание. — Отец ждет тебя... там... Что ты ответишь ему? — сдавленно прошептал он.

Дон Мигель молчал, Эстебан обошел его и быстрым шагом направился к дверям.

***

Было уже далеко за полночь, когда де Эспиноса преступил порог комнаты Блада. Клевавший носом в кресле Хоаким услышал его шаги и вскинулся.

— Что дон Педро? — спросил де Эспиноса.

— Он спит, дон Мигель.

— Ступай, Хоаким.

— Но...

— Я побуду здесь. Если ты мне понадобишься, я позову тебя.

— Как вам угодно, дон Мигель, — Хоаким поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь.

Дон Мигель посмотрел на стол, на котором предусмотрительный камердинер разложил все необходимое, затем подошел к окну и взглянул в черное беззвездное небо. Зачем он здесь? Чтобы еще больше разбередить свои раны? Он проклинал себя и свою беспечность — как можно было оставить дона Педро без присмотра?! В ушах продолжал звучать голос Эстебана, обвиняющий и беспощадный.

Знал ли Эстебан о договоре своего отца с Бладом? Судя по всему — нет. Но даже если и знал, какое это имеет значение? Все объяснения в любом случае выглядели бы как жалкие попытки оправдаться. Мальчик не простит его... Боль потери, как и в тот черный день, когда узнал он о гибели брата, раздирала его душу на части. И эта боль возродила демонов, которых дон Мигель считал побежденными.

Ведь он может поставить точку в затянувшейся вражде! Питер Блад в его руках, достаточно одного удара кинжалом, и Диего будет отомщен. Де Эспиноса развернулся и, не сводя взгляда со спящего Блада, медленно подошел к кровати.

Много ли чести добить раненого врага? К тому же, спасшего тебя, и которому ты обещал безопасность?

Но разве к Бладу могут быть применимы законы чести? Разве он не обманул доверие Эстебана? Дон Мигель скрипнул зубами, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, пальцы стиснули эфес. Внутри темной волной поднималась ненависть. Он отплатит и за свое унижение — сколько раз прославленный адмирал де Эспиноса терпел поражение от капитана Блада. Он смотрел на жилку, бившуюся на шее раненого. Один удар. Блад даже не проснется...

Зрение заволокла пелена, пошатнувшись, де Эспиноса хватил ртом воздух.

— Spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum... Scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno...* — пробормотал он слова полузабытой молитвы.

Нет. Господь ли послал ему испытание или это дьявольское искушение, но он в силах преодолеть его. С трудом разжав окостеневшие на рукоятке кинжала пальцы, дон Мигель опустился в стоящее рядом с кроватью кресло.

Блад пошевелился, затем отчетливо произнес:

— Де Рюйтер мертв... Они убили Папашу Рюйтера!

Дон Мигель замер, затем подался вперед.

...Оглушительный взрыв превратил «Штеенберген» в огненный шар, пыхнуло нестерпимым жаром. Оцепенев от ужаса, матросы «Фрийхеида» смотрели, как на них валится дождь из горящих обломков того, что секунду назад было 68-пушечным кораблем. Густой едкий дым застилал небо. Казалось, что уже наступил вечер, хотя с начала бомбардировки эскадрой де Прельи объединенного флота испанцев и голландцев, запертого в тесной гавани Палермо, прошла едва ли пара часов.

— Горим! — раздался чей-то истошный вопль

Блад вскинул голову: на парусах расползались обрамленные язычками пламени дыры, палуба местами тоже занялась. Матросы баграми пытались столкнуть тлеющие головешки в море.

— К помпам! — рявкнул Блад.

В этот миг «Фрийхеид» содрогнулся всем корпусом. Что-то ударило Питера по голове, и в глазах у него потемнело. Чтобы не упасть, он ухватился за перила ограждения юта. Затем в поле зрения возникло лицо лейтенанта Йохана Ван Дорта. Лейтенант открывал рот, но Блад не слышал слов. Он тряхнул головой, и звуки боя вновь ворвались ему в уши. Бухали пушки, в дымном мареве кто-то выл от боли.

— Питер, ты ранен?!

— Ранен? — переспросил Блад.

Проведя по лицу рукой, он с некоторым удивлением посмотрел на испачканную кровью и копотью ладонь.

Ван Дорт вдруг обернулся:

— Брандер по левому борту!

На них шел объятый пламенем шлюп. «Фрийхеид» вздрогнул и накренился: рулевой предпринял отчаянную попытку отвернуть от брандера. Однако искалеченный корабль почти утратил способность маневрировать. Поняв, что столкновение неизбежно, Блад крикнул:

— Покинуть корабль!

...Де Эспиноса вслушивался в бред метавшегося в жару Блада, с губ которого срывались то английские, то голландские слова, и его самого обступали воспоминания. Побоище 2 июня 1676 года глубоко врезалось в его память.** Неужто дон Педро тоже принимал участие в битве под Палермо? Невероятно! Он невольно задумался о прихотливых дорогах Провидения, которое раз за разом сводило их с Бладом. Будучи союзниками, они могли встретиться...

— Йохан, мы горим!

— И в самом деле — горите, дон Педро, — пробормотал де Эспиноса, очнувшись от своих дум.

У него мелькнула мысль, что, возможно, Питер Блад умрет и без его помощи. И тогда упрямо сжав губы и удивляясь себе, он взял со стола губку, смочил ее в уксусе, и стал обтирать лоб и виски раненого.

…Прогремел новый залп, и будто гигантская рука подхватила Питера и швырнула вниз, в алое от отсветов огня море. В рот и нос хлынула горько-соленая вода, легкие готовы были разорваться от удушья.

— Держись! — Кто-то выдернул его на поверхность.

— Йохан... — задыхаясь и кашляя, прохрипел Блад.

— Я здесь. Держись. До берега не так уж и далеко...

***

Багровые всполохи страшного дня таяли. Прошлое медленно, будто нехотя отпускало Питера из своих цепких объятий. Он осознал, что лежит на мягкой перине, а не на жестком тюфяке госпиталя Палермо, на котором целых две недели провалялся после боя. Впрочем, сейчас Блад чувствовал себя ничуть не лучше, чем тогда. Жар все еще держался, а плечо дергало резкой болью. Он злился на свою самонадеянность. Ранение в его ситуации было не просто досадной неприятностью, но грозило обернутся катастрофой. Чертов мальчишка!

Было уже достаточно светло. С минуту Блад рассматривал роскошный балдахин из темно-зеленой ткани, затем повернул голову и с изумлением обнаружил дона Мигеля, дремавшего в кресле. Надо же... Внезапное появление Эстебана и, вне всякого сомнения, тяжелый разговор с племянником были серьезной проверкой верности дона Мигеля данному им слову. И то, что он не прикончил своего врага этой ночью, говорило об его недюжинной силе духа и самообладании.

Питер пошевелился, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку. Де Эспиноса тут же открыл глаза.

— Воды, дон Педро?

— Не откажусь, дон Мигель.

Де Эспиноса кивнул и, протянув ему кружку с водой, помог напиться. Пока Блад пил, испанец изучающе разглядывал его, будто видел впервые. Питер хотел уже поинтересоваться, не узрел ли дон Мигель печати дьявола на его лице, но тот вдруг спросил:

— Так вы в самом деле воевали под началом де Рюйтера?

Блад вскинул бровь: с чего бы де Эспиносе заводить разговор на эту тему?

— Да, — наконец сказал он. — Я много говорил ночью?

— Достаточно.

— Лауданум. После него бывают... яркие сны, — неохотно пояснил Питер .

Давние горечь и боль нахлынули на него, и он не испытывал ни малейшего желания обсуждать драматические события Голландской войны, тем более — с испанским адмиралом. Однако любопытство дона Мигеля на этом не исчерпалось.

— Как вас занесло к голландцам?

— Иногда жажда познания приводит к непредсказуемым результатам, — уклончиво ответил Блад.

— И вы были под Палермо? — продолжал настойчивые расспросы де Эспиноса.

— Был, — Блад посмотрел прямо в сумрачные глаза дона Мигеля. — И, судя по вашему интересу, вы — тоже?

— Я командовал 58-пушечным «Сантьяго».

— Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад.

Дон Мигель недовольно нахмурился:

— Откуда такие выводы?

Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил:

— Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния!

Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги:

— О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру!

— Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад.

— Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег...

— Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры?

— Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены!

— Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер.

— Довольно! Не искушайте судьбу.

— Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту.

В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе.

— Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он.

События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла.

-2-

Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума.

Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать.

Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании?

— Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима.

— Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании.

— Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса.

Хоаким смутился:

— Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость...

— Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти.

— Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе...

— Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать.

***

Когда Питер очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду...

Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом.

И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием.

— Рад, что вы в добром здравии, дон Педро.

— Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель?

— Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами?

— Почту за честь.

Де Эспиноса дернул уголком рта:

— Что же, приступим.

Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы.

— Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель.

Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда.

— Отнюдь.

Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад:

— Какой напор!

— Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер.

— Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя.

Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу.

— Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза.

— Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание.

Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся:

— Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок.

Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.

***

февраль 1690

Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно.

Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду.

Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало.

Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь...

Из задумчивости его вывел стук в дверь.

— Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами...

Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола.

— Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно.

Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал:

— Прошу вас, дон Педро.

Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его.

— Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт.

— Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди.

С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль.

«Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...»

Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне:

— Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня.

— Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем, поступайте, как вам будет угодно...

Он ждал, что дон Педро молча уйдет, и поэтому вздрогнул, услышав его голос:

— Пусть это и весьма неожиданное предложение, но... Я согласен, дон Мигель.


_________________________________________
* (лат) 90 (91) псалом: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем...
** речь идет о событиях Голландской войны 1672-78 гг, в частности - сражениях у берегов Сицилии в 1676 году, в одном из которых погиб голландский адмирал де Рюйтер.

@темы: Рафаэль Сабатини, ФБ, Джен, Фанфики