[Toll-Gate]

Пока относительно старенькое (не выкладывавшееся в открытый доступ), новенькое постараюсь забацать до вечера, но не обещаю.

Этот фик опять будет долгостроем.
Точнее так: тут два фика в одном. Сначала автор написал короткий, практически литературный джен, в котором, конечно, уже есть ОЖП, но она еще не переросла в Мери-Сью. А потом автору стало скучно, он решил, что герои что-то мало страдают, любовной линии что-то нет, и мерисьюшности что-то недостаточно. И написал еще страниц двадцать. Но до конца не дописал. Версию первую, приличную, выкладываю сейчас. Версию вторую будем мучать.

Название: ...
Фандом Р.Штильмарк "Наследник из Калькутты"
Размер: 4115 слов (очень малая форма)
Персонажи: Фернандо Диас, Бернардито Луис эль Горра, Диего Луис, Томас Бингль, Джордж Бингль, ОЖП
Категория: джен
Жанр: "уползалка", или спасение очередного невинно убиенного автором второстепенного персонажа
Предупреждения: ОЖП
Размещение: только предупредите


1.
Утро было воскресным, в порту стояло несколько больших кораблей, а потому старый Джеб Гопкинс, хозяин трактира «Белый медведь», пусть и не такого успешного с тех пор, как в Бультоне водворился его главный конкурент Вудро Крейг, буквально сбивался с ног. Гопкинс, однако, был человеком добродушным и, несмотря на все невзгоды, любил свое дело, а потому, снуя меж столами в клубах табачного дыма, не забывал перекинуться словом с частыми посетителями, поддержать шуткой оживленный разговор, приветить новых гостей.
Среди таковых была и парочка, усевшаяся в углу: папаша, очевидно, старый моряк, с хитрым прищуром, какой бывает от привычки смотреть ветру в лицо, да осанкой человека, привыкшего двигаться по шаткой палубе, и его сынок, мальчишка из таких, что очень нравятся молоденьким барышням, с поволокой в темных глазах, одетый просто, но не без щеголеватости. Отец ел целеустремленно, но с удовольствием, мальчишка, явно впервые в Бультоне, так и рыскал глазами по сторонам, румяное лицо его выражало упоенность путешествием и предвкушение новых открытий.
– Вы, я гляжу, издалека, – приветствовал их хозяин, ставя на стол тяжелые кружки с добрым бультонским пивом. – Для отдыха или по делу?
Старый морской волк смерил его тяжелым взглядом и буркнул прежде чем вгрызться в баранье ребрышко:
– Всего помаленьку.
– Ну, коль и для отдыха тоже, это вы хорошо день выбрали. У нас в полдень на главной площади вешают негодяя. Мальчику вашему будет на что посмотреть.
Старичина пожал плечами и отер рот тыльной стороной широкой ладони.
– Домашнего воришку какого-нибудь?
– Берите выше, государственного преступника! Должны были в Лондон везти, да господин виконт Ченсфилд выговорил эту честь для Бультона. Коли уж против его собственности этот злодей умышлял, да его силами был удержан, королевский суд не стал противиться. Морской разбойник! Из шайки Одноглазого Бернардито птица, если когда-либо слышали о таком.
– Ооо! – протянул мальчишка восхищенно. – Неужели? Мне отец говорил, что Одноглазый Дьявол был грозой морей, когда я еще не родился. Сколько же лет вашему разбойнику?
– Да уж поверьте, сударь мой, много! В бультонской тюрьме год за три идет, а он уж там насиделся. При пожаре верфи еще его поймали, это же когда было, но он оказался крепкий орешек. Вы ж майора Денверса не знаете, это начальник тюрьмы, любит ко мне заходить по субботам, – прихвастнул между делом хозяин. – Вот он, пока из негодяя все, что есть, не вытрясет, вешать не станет, больно чести много. А этот упертый был. Но уж, видать, долгое сидение сделало свое дело – раскололся, не иначе. Вот сегодня наконец препроводят его к покровителю его, Сатане.
– Оо, – еще раз задумчиво протянул мальчик; папаша его их, казалось, даже не слушал. – Мы ведь пойдем посмотреть, отец?
– Да уж, молодой сударь, советую вам сходить. Больше такого события, как казнь пирата Фернандо Диаса, вы, может, и не увидите.
Старый моряк, какое-то время назад переставший жевать и впавший, казалось, в сонное оцепенение, встрепенулся, потянулся было за пивом и вдруг поперхнулся большим глотком, закашлявшись оглушительно и надсадно. Мальчик захлопотал вокруг него, выражая весь пыл сыновней преданности, а Джеб заторопился к другому столу: дела не ждали – и потому не услышал, что происходило дальше.
– Бернардито, – едва слышно шептал темноволосый юноша, ласково пожимая лежащую на столе руку отца, – не надо так.
– Ох, че-ерти, тысяча чертей разорви мою глотку, этого просто не может быть, понимаешь ты, девка, тьфу ты, парень? Фернандо!.. Больше десяти лет... – он с усилием сжал голову руками.
Повисла тишина.
– Фернандо Диас – это тот человек, что спас донью Эстреллу и маленького Диего от голодной смерти? – чуть слышно спросил мальчик, черты которого приобрели теперь мягкость почти девичью.
Капитан поднял голову.
– Да. Возвращайся на борт, Белла. Скажешь, чтобы ждали до...
– Не дури, капитан! – одними губами возразила его собеседница. – До полудня меньше двух часов. Пойдем поглядим, что там у них за главная площадь и что в ней и как.
Капитан, кряхтя и ругаясь, вытащил из потрепанного кошеля несколько монет, бросил на стол, и они вышли из задымленного помещения трактира.

2.
В половине одиннадцатого утра на центральной площади Бультона, осененной тенью новенькой виселицы, яблоку негде было упасть. Очевидно, событие и впрямь предполагалось для добрых горожан из ряда вон выходящее. С возвышения возле военных казарм открывался прекрасный вид на площадь. Прислонившись к стене казармы и скрестив на груди руки, старый пират обегал ее цепким взглядом. Только жила, мелко пульсировавшая на виске, выдавала его волнение. Наметанным глазом он выхватил из толпы скорченную фигуру нищего, притулившегося у самого подножия эшафота, и, как видно, приняв решение, сам себе кивнул.
– Исабель, – спокойно приказал он, – cтупай возвращайся на «Трех идальго».
Спутник его, а вернее, спутница, внимательно отслеживавшая изменение выражений его лица, покачала головой.
– Я знаю, что ты задумал, и это хороший план. Но там будут, по крайней мере, несколько конвоиров, палач и судья, читающий приговор. Пятеро или шестеро на одного, недружелюбная толпа вокруг и, наверняка, стрелки. Нужно, чтобы кто-нибудь их всех отвлек.
Капитан пристально посмотрел ей в глаза.
– Это мое дело, Белла, – сказал он наконец, отворачиваясь.
– Нет, не твое. Мы с Ли выросли на твоих рассказах. Диего и Томми знали его вживую. Что я скажу им, вернувшись? Я видела живым человека, который спас тебя, Тома, Диего, донью Эстреллу – одного из героев, в которых мы играли мелюзгой, – а теперь он повешен, и я не сделала ничего? Нет, Бернардито, это давно уже наше дело.
Капитан устало прикрыл глаза.
– Ты решила?
– Да.
Он притянул упрямую головку к себе, прижался лбом к ее лбу.
– Ну тогда с богом, моя сеньорита. И храни тебя Святая дева!

3.
Двенадцать лет в этих чертовых подземельях могли сломить любую гордыню – или закалить сталь. Фернандо Диас был равнодушен к допросам. Единственным, что вяло подстегивало его любопытство, было когда же Грелли наконец надоест. Судя по тому, что казнь назначили на сегодня, не дожидаясь, пока пленник сдохнет сам, не говоря уж о том, чтобы заговорить, терпение Леопарда оказалось не безграничным. Сломался он первым. Где-то в глубине души Диас улыбнулся этому факту. Внешне улыбаться он разучился давно.

Нет, положительно, виселицу можно было считать полной победой: он сумел не только закончить противостояние, но и выиграл пару глотков свежего морского ветра да последний взгляд на город под серым небом, где когда-то бродил мальчик с обезьянкой, где отчаянно боролось за мифические права братство луддитов да томилась в плену паука прекрасная сеньора. Где-то они все теперь?

Впрочем, наслаждение от того, что он вновь ходит по живой земле, а не тюремным коридорам, несколько омрачали последствия недавних допросов – ходить было трудно, а мысли о прошлом заглушал нудный голос глашатая, все зачитывавший и зачитывавший список выдуманных его грехов. Вокруг глухо шумела толпа – это ж сколько народу пришло оказать последние почести сыну простого оружейника из Толедо? И в какой-то момент, борясь с подкатывающим забытьем, в равнодушном море голов он увидел лицо – темные глаза неотрывно смотрели на него, их обладатель не участвовал в общем гуле толпы, не делился с соседом шутками и впечатлениями, не злословил и не ухмылялся. Смотрел. И Фернандо уцепился за этот взгляд, над ухом все так же гундосил глашатай, дурнота постепенно отступала. Юноша в новеньком картузе рабочего – юноша с девичьими, жалостливыми глазами – поняв, что замечен, вдруг улыбнулся ему, ободряюще и чуть растерянно, а в следующий момент – не успел отзвучать над толпой отзвук последних слов приговора – неотрывно глядящий туда же Фернандо увидел, как тонкая, уже совсем не мальчишеская рука поднимает над головами моряцкий пистолет.

Мгновения растянулись, как капли сахарной патоки: его бессмысленное предостерегающее «Не нужно!», падает нелепый рабочий картуз, правое плечо перестает ощущать медвежью хватку здоровяка-палача, а всколыхнувшаяся разом толпа скрывает от него темные глаза его – теперь он уже знал это точно – мстительницы. А в следующий миг Фернандо понимает, что просто и легко, без мучений, перешел черту, отделяющую тот свет от этого, слышит давно забытый голос, окликающий его: «Фернандо, верный друг!» – и видит тень человека, которого и ожидал встретить первым на Берегу Мертвых.

– Бернардито, – говорит он, едва шевеля губами, – там была девушка... – и призрак, одетый в нищенские лохмотья и с окровавленным ножом в руке, братски обнимает его, помогает сойти с эшафота и куда-то ведет, а значит, все теперь будет хорошо.

– Бернардито, – шепчет Фернандо, когда они сворачивают в какую-то дыру и конный отряд в половину бультонского гарнизона с воплями проносится мимо. Губы бывшего осужденного белы и глаза почти закатились, но с того света на этот он, похоже, вернулся. – Я больше не могу. Прости. Оставь меня здесь.

– Ш-ш-ш, – капитан сжимает между ладоней лицо своего матроса. – Ты молодчина, Фернандо, ты просто молодчина. Столько пробежать! Больше уже и не надо, приятель, до порта рукой подать, и погоня ушла. Сейчас выпустим их подальше, и я тебя донесу.

4.
Лодка с одиноким гребцом и грудой неразобранных сетей мягко выскальзывает из-за мыса. На гавань спускаются ранние зимние сумерки.
– Исабель вернулась? – первым делом спрашивает он у часового на «Трех идальго» и, получив отрицательный ответ, только вздыхает. – Скиньте веревки, у меня здесь раненый.
Капитан Диего Луис эль Гора с детской поспешностью слетает с мостика.
– Отец? Мы уже волновались! Что... Кто...
Прервав себя, он неверяще вглядывается в бледное лицо поднятого на палубу человека. С недоверчивой осторожностью мягко приподнимает лохматую голову. Фернандо открывает глаза и – с граничащей со всевидением прозорливостью тяжело раненого узнает сразу:
– Малыш... Диего... вырос...
И вновь теряет сознание на руках у бывшего питомца.
Диего, разом растерявший капитанскую стать, прижимает его к груди и срывающимся голосом кричит:
– Томас! Томми! Маттео!

В каюте, ранее принадлежавшей Диего и Чарльзу, – она надежней других упрятана меж перекрытиями палуб – темно и тесно. Старший из почтенных владельцев каюты нервно шагает из угла в угол. Посерьезневший Томас Бингль стоит на коленях у узкой койки, прижимая к щеке безвольную левую руку больного. Раньше на этой руке не было одного пальца, теперь осталось только два.
– Что они с ним сделали? – шепчет кавалер Маттео Вильмонтес, как никогда похожий сейчас на рыжего растерянного мальчишку с городских окраин. – Фернандо! Дядюшка Мэтью!
Одноглазый Дьявол раскладывает на дощатом столике нехитрый набор медицинских инструментов.
– Черт бы побрал этого медика, которому приспичило загнуться от лихорадки за неделю до прибытия в Бультон, – рычит капитан. – Том, подержи его.
И аккуратно, стараясь не потревожить, вспарывает рубашку смертника.
– Суки! – отрывисто выражает общее мнение Диего. Он бледен, как смерть, брови сдвинулись в одну жесткую линию.
– Черти полосатые! – медленно выдыхает капитан. – И он с этим бежал?! Хорошо хоть, что он теперь без сознания.
И, нагнувшись, неуклюже убирает спутанную прядь с влажного лба своего подчиненного.
– Ты ведь потерпишь это еще немного, парень?
Едва коптит масляная лампа. Мягко лижут борт волны. Капитан умело обрабатывает самые кошмарные раны. Два идальго хмуро наблюдают за ним. Какие же они еще дети... его дети... И тогда Диего решается и задает вопрос, безмолвно витавший в воздухе с момента его возвращения на корабль:
– Отец, а... Белла?

5.
Последний раз Белла так бегала, когда на Острове еще были львы. Водились львы, был жив Педро, а мистер Фред, уходя на охоту, порою брал с собою тощую девчонку, дочь погибшего судового повара, их повара, не с «Черной стрелы». В ней смешались порывистость уроженки Калькутты и простота черт рыжего англичанина. Она уже почт не помнила «того» своего отца. А охота требовала ежесекундно демонстрировать все, чем наградила тебя природа: выносливость и прыть, терпение и умение выжидать. На охоте могло быть всякое, но теперь Исабель, когда-то совсем недолгий период своей жизни бывшая Лиззи, благодарила создателя, что ее ноги с детства привыкли не только к зыбкому движению палуб, но и к упоительной гонке по суше, в джунглях, так похожих по своей сути на джунгли большого города.

Ах, как она бежала, сознавая, что ей удалось, что охрана пошла вся за ней, что в первые минуты никто даже и не заметил исчезновения приговоренного.

Толпа волновалась, то помогая, то преграждая дорогу. Выбралась из толпы она уже в проулке, немного подождала преследователей, чтоб не дать им себя потерять, и припустила вниз по улице, туда, где по ее расчетам был порт. Сделала несколько поворотов, когда ее едва-едва не настигали. Поблуждала по лабиринту улиц. Незнакомый город и впрямь напоминал джунгли. За очередным поворотом серые стены неожиданно разошлись, выпуская ее на огромное открытое пространство, и сбоку, оттуда, где высились подобные китовым скелетам громадины и густо пахло смолой, ей наперерез с рычанием бросился новый отряд. А значит, она угадала, порт был близок, а городская стража достаточно умна, чтоб устроить засаду, не подпуская ее к воде. Пока все шло по плану.

Белла набрала воздуха в легкие и что есть силы понеслась напрямик через открытое место. Кажется, в нее стреляли. Во всяком случае, сзади грохало, и что-то мерзко просвистело мимо лица, как раз, когда она вильнула и, резко сменив направление, бросилась в спасительную тень ограды верфи. Там она, по крайней мере, не окажется столь легкой мишенью. Петляя вдоль справного забора из крепких досок в два ее роста, Белла подумала было, что как раз где-то здесь, по рассказам Тома, злосчастного Фернандо и настигла шальная пуля, но думать было не время, и миновав забор, она свернула в паутину бедняцких кварталов, тянущихся от доков назад в сердце города.

В трущобах всегда легче затеряться, независимо от того, трущобы это Калькутты, Афин или старого Бультона. А затеряться было необходимо: еще чуть-чуть и силы начнут ее оставлять. Беда была в том, что страже, в отличие от нее, эти трущобы были хоть как-то знакомы, и сейчас, кажется, ее преследователи пошли на окружение.

Из последних сил Белла свернула в грязный проулок и заметалась, поняв, что очутилась в тупике. Пути назад не было, путь вперед преграждало строение, выросшее, казалось, из костей и хлама наперекор всем законам архитектуры, и несмотря на то, что долг свой она вроде выполнила, помирать вот так было как-то глупо. Белла нащупала под рубашкой стилет – разряженный пистолет она выкинула еще на площади, чтоб не затруднял бега – и пошла навстречу погоне. В это миг тени, обитавшие под стенами тупичка, куда вряд ли часто заглядывало солнце, оживились и ухватили ее за рукав.
Ее потянуло к стене, и она пошла, в черный провал, по каким-то шатким ступеням, пробираясь узкими проходами уже не в чужом городе, но внутри него.
– Эй, – позвала она.
– Только прошу вас, молчите! – свистящим шепотом откликнулся чужой голос. Ее втолкнули куда-то и опять потянули вперед.
– Лезьте!
– Что это?
– Печь.
Исабель подняла брови, что в царящем вокруг сумраке вряд ли имело значение, и покорно пролезла в нечто, действительно напоминающее печное устье, только непривычно огромных размеров. Не успевшая привыкнуть к темноте, она набила несколько синяков и шишек, пока не поняла, что находится в помещении, где вполне можно было стоять, пригнувшись, или сидеть, вытянув ноги. Как видно, как раз для этой цели на глиняном полу лежала охапка свежей соломы. Позади проскрежетала, закрываясь, печная заслонка. Белла пожала плечами, уселась на солому и, вытащив стилет, приготовилась ждать.
К тому моменту, когда заслонка заскрежетала вновь, открываясь, она успела задремать. Тягуче болели ноги, саднило в легких: не так уж часто тебе доводится бегать по земле, девочка-с-палубы. От неудобной позы затекла спина.
– Вы можете выходить, – вновь послышался свистящий шепот ее избавителя. – Все закончилось. Облава на сегодня завершена.
Чем это она, интересно, завершена? – подумала Белла, снова пряча стилет под куртку, но так, чтобы рукоять уверенно ложилась в ладонь, стоит только сунуть ее за полу. Затекшие мышцы слушались плохо, огонек свечи сперва ослепил.
– Сейчас еще высовываться опасно, но к утреннему приливу думаю, все окончательно угомонится, и мои друзья смогут вывести вас из города... Бог мой, да вы женщина!
А вот он совершенно определенно женщиной не был. Высокий, костлявый, как обтянутый высохшей кожей остов. Комната выглядела нежилой, и ее обитатель, казалось, пропылился вместе с ней, провалявшись здесь сотню лет, меж разложенным табуретом и грудой ветоши. Он сглотнул, и острый кадык дернулся, чудом не пропоров кожу шеи. И глаза, и волосы, и редкая бороденка у него тоже казались покрытыми пылью.
– Вы женщина... – повторил он едва ли не с благоговением. – Но это делает еще более странным то, что болтают о ваших подвигах. Кто вы такая? Нет, молчите! Я и так совершил непростительно опасный поступок. Но тот, кто убегал сам, не откажет гонимому в помощи.
Ну вот, еще и трус.
Он продолжал ходить по ветхой комнатенке, порывисто дергаясь и говоря глухим шепотом, будто сам с собой. Но речь при этом была не лишена смысла.
– Впрочем, это даже хорошо, что вы женщина. Полиция об этом факте не знает, иначе уже болтали бы в округе. Моя хозяйка оставила здесь кое-что из своих вещей и, если вы соблаговолите надеть женское платье, случайному посетителю мы сможем выдать вас за мою сестру – хотя какая у меня может быть сестра? – или еще за кого.
Он поглядел виновато и поднял с пола охапку тряпья.
Бела с сомнением покосилась на него, на тряпки, пропыленные насквозь так же, как и все в комнате, и молча начала стягивать куртку. Ее хозяин вздрогнул и поспешно отвернулся. Скулы его окрасились темным, и Белле внезапно стало стыдно. И даже отчего-то его жаль.
Забившись в угол и стараясь как можно меньше стеснять своего стыдливого укрывателя, Белла освободилась от куртки и рубашки, быстро натянула дерюгу, отдаленно напоминавшую платье, и только тогда решилась избавиться от штанов.
– Этот дом принадлежит не мне, – продолжал ее собеседник, глядя в стену и, похоже, ничуть не смущаясь отсутствием ответных реплик. – И моим он, похоже, не станет. Но мне дали здесь приют на несколько дней, а когда-то, должно быть, он давал кров многим и многим из тех, кто не в ладах с несправедливым законом. И для вас сегодня этот тайник оказался как нельзя кстати.
Белла намотала на голову старый платок и прикрыла плечи тем, что некогда было косынкой, кашлянула, бесцеремонно прерывая поток красноречия, повернулась лицом к хозяину и, нарочито глядя ему в глаза, спрятала в складках юбки стилет. Он кивнул. Слов не нужно было.
Кавалер оглядел ее критически и снова сглотнул.
– Ну, по крайней мере, на вас это выглядит куда лучше, чем на моей квартирной хозяйке.
Белла улыбнулась уголком губ. Чужая одежда заставляла поеживаться: ее бедняцкая куртка, по крайней мере, была чистой. Ну, была, когда она ее надевала.
– Ваше прежнее одеяние я уберу в печь, если вы не возражаете. Не нужно, чтоб оно кому-нибудь попалось на глаза. По-хорошему, его вообще следовало бы сжечь, но эта печь, к сожалению... Ох, да вы, верно, голодны?
Он разворошил еще какие–то свертки и протянул ей краюшку хлеба. Исабель вцепилась в нее, как ребенок вцепляется в материнскую грудь. До этой минуты она и не подозревала, насколько голодна.
– Вот, хорошо! – обрадовался человек, спасший ее от голодной смерти. – Я живу небогато, но сегодня у меня есть рыбьи головы, луковица и пара картофелин, так что я сейчас сооружу похлебку. Если вы, сударыня, не побрезгуете. У меня не так часто бывают гости, тем более, гостьи. Как вас звать? То есть, нет, – спохватился он, – не нужно имен. Чем меньше человек знает, тем менее из него можно выжать. Просто скажите, как мне вас называть. Вряд ли кто-то поверит, что вы мне сестра, если я даже не знаю, как к вам обращаться.
– Джеммой, – обронила Исабель, радуясь, что масть не так явно выдает в ней южанку, как у Ли или Диего. – Зовите так.
– Хорошо, сударыня Джемма, – он изобразил нечто вроде поклона. – А я буду Джордж. Просто Джордж, хотя мне едва ли есть, что скрывать. Так вот, как я говорил, вам повезло, что меня вдруг отыскали старые друзья, некогда занимавшиеся незаконной практикой. Благодаря этому у вас теперь есть укрытие, а к рассвету появится возможность выбраться из города. Вам нужно куда-то определенно?
– Да. В море.
– Вы не очень-то разговорчивы, сударыня Джемма.
– Зато вы говорите за двоих.
Он вспыхнул.
– Простите. Я много лет был лишен возможности с кем-либо разговаривать и, кажется, совсем разучился.
– Так чем же вы занимаетесь, Джордж, помимо того, что спасаете беглых девиц?
– Я тюремный портретист.
Белла аж перестала жевать.
– Нет, – испугался он, – вы не так меня поняли, сударыня Джемма. Я вряд ли мог бы кому-то вас выдать. Я… я последние десять лет просидел в Бультонской крепости, и по выходе оттуда, неделю назад, комендант настойчиво предложил мне занять место скончавшегося портретиста. Его семья собирает вещи и съедет через два дня. Не думаю, чтобы у меня был выбор: им не с руки надолго оставлять меня без присмотра, да и где я найду другую работу?
Белла с трудом двинула челюстью и заставила себя проглотить кусок картофелины. Да, вот тебе и недотепа-спаситель. Десять лет. Не на работах – в мешке!
– За что?
Он понял ее сразу.
– За то, что когда-то я хотел справедливости.
– Ну да, на этом многие горят, – Белла почти с легким сердцем доела похлебку.
– Так что, по сути, мне дали всего неделю свободы…
– И за эту неделю вы успели отыскать старых друзей, поселиться в пристанище контрабандистов и приютить у себя висельницу? Да вы удачливый человек, Джордж! Я таких люблю.
– А вы, говорят, сняли с эшафота пирата Фернандо Диаса, – парировал он, как обиженный подросток, которого попрекнули дурным ребячеством.
– Врут, – не раздумывая, отреклась Белла. – Я всего лишь отвлекла стражу. А что еще говорят? – осторожно поинтересовалась она. – Снятие с эшафота прошло успешно?
– Не волнуйтесь, – заверил ее собеседник, – до сей поры точно никого не поймали.
Значит, и не поймают, про себя подумала Белла. Не такой Бернардито дурак, чтоб полдня бегать по городу с раненым на руках. Удалось!
Джордж – просто Джордж – заметил ее улыбку.
– Молодцы они, кто б они ни были, ваши друзья, – сказал он задумчиво. – Хороший он человек, этот Фернандо Диас. Луддитам помогал.
– Что, и им тоже? Смотрю, сеньор Диас вообще был всеобщим благодетелем!
Белла смеялась. После тяжелого полного тревог дня только теперь охватывавшее ее напряжение начинало сходить.
Джордж кинул на нее острый обиженный взгляд и сызнова заметался по комнате.
– Представляю, в какой ярости должен быть сейчас сэр Фредрик Райленд!
– О, вы его знаете? – Белла при имени Грелли снова собрала себя в кулак. – Расскажите, каков он?
– Недотепы называют его напыщенным индюком, но нет: он хищник, истинный хищник. Человеческая жизнь для него ничто – куда дешевле его проклятых машин, его кораблей и прочих игрушек. Он, как паук, оплетает своей сетью весь город. Да, как паук.
Томми тоже называл Леопарда пауком. Все это было не ново и скучно, и Белла бы не преминула высказать это новому знакомому в лицо, если бы у нее так страшно не слипались глаза, а нижнюю челюсть не оттягивала зевота.
Опасности нет, говорило хорошо отточенное чутье, можешь расслабиться.
Дальше она вроде бы и спала – а вроде бы они разговаривали. Во всяком случае, вскорости она узнала, что у Джорджа был младший брат, что их мать – добрейшая женщина, хоть и отличавшаяся неумеренной говорливостью, – всячески отговаривала старшего сына идти против могущественного нанимателя, что братство луддитов – людей, которые боролись с машинами, хотя никакая машина, по опыту Беллы, не могла сравниться в бездушности с человеком, – некогда гремело на всю Британию, да и теперь чего-нибудь да стоит, что Бультонская льняная мануфактура ежегодно производит столько-то тюков полотна, изрядно пополняя карманы сеньора Райленда-Грелли, что оный Грелли весьма дружен с комендантом Бультонской крепости господином Денверсом, что ее, Беллы, лицо, с точки зрения художественной, весьма гармонично построено, и еще что-то про идеи некоего сеньора Кампанеллы – все это до того, как ее весьма осторожно, но настойчиво тронули за плечо.
– Джемма! Джемма, просыпайтесь, близок рассвет!
Умываться тут было нечем, а потому Белла похлопала глазами, привыкая к сумраку – свеча давно погасла – и поправила лохмотья юбки.
– Вот, смотрите, что я собрал, – в темноте Джордж сунул ей в руку объемистый узелок. Судя по весу, в нем находилось все то же тряпье. – Пусть встречные принимают вас за рыбачку, прихватившую с собой обед мужу. Я возьму сеть: как раз хотел отдать ее Роджеру после починки. Нам нужно дойти до заброшенных доков.
Город дрых, как только может дрыхнуть благополучный прижавшийся к земле город в самый темный час перед рассветом. На углу улиц, за два квартала до верфи им все же встретился утренний разъезд. Исабель без слов пихнула опешившего спутника к стене и прижалась губами к его губам. Разъезд, отпустив в их сторону пару сальных шуточек, проследовал мимо.
– Это что? – вопросил Джордж, пытаясь отдышаться.
– «Эт–та что?» – передразнила его Исабель. – Это я пытаюсь изобразить «еще кого», потому как вряд ли кто поверит, что вы с сестрой в такой час по улицам шастаете.
И презрительно помахала узелком.
Возле устья заполненного болотной водой канала с давно обвалившимися стенами и проржавевшим шлюзом их ждала лодка – и лодочник, присвистнувший при виде девчонки на месте обещанного ему беглеца.
– Неплохой улов за сегодня, а, Джорджи? – ухмыльнулся он, почесывая куцую седую бороденку. – Ты ступай-ка домой. Тебе точно к утреннему обходу надо быть на месте, в целости и сохранности. Мне Уилли поможет, – из лодчонки высунулась взъерошенная голова малыша. – Тебе, барышня, куда нужно-то?
Белла прислушалась к себе. Этим людям Джордж доверял. А она, похоже, доверяла Джорджу. Чутье молчало.
– В бухту Старого короля.
– Ох, не ближний свет, но к четырем склянкам управимся. Ну, прощайтесь, что ль.
– Джордж, – Белла обернулась к своему благодетелю и неожиданно поняла, что нужно сказать. – А пойдемте со мной, что?
– Куда? – вновь опешил тот.
– Да туда, – Белла легкомысленно махнула рукой в сторону моря. – За горизонт.
Джордж широко улыбнулся – зубы у него были желтые и не все целы, потом нахмурился и затряс головой.
– Нет, сударыня Джемма. Из меня вышел плохой разбойник, моряк выйдет совсем никудышный, а дамский угодник и того хуже. Там, за горизонтом, не моя судьба. Но таких, как вы, пусть там хранит удача!
– Хорошо, – Белла серьезно кивнула, уважая чужой выбор. Улыбаться больше не хотелось. – Тогда, если передумаете или если очень понадобится помощь, напишите в Пирей, в дом купца Каридаса. Запомнили? Прощайте, Джордж.
– Прощайте, Джемма.

Джордж шагал по дрожащим в рассветной дымке улицам Бультона, и, видно, от этого легкого утреннего света жизнь уже не казалась такой беспросветной и опостылевшей, какой была все эти дни после выхода из тюрьмы. В будущее вдруг захотелось взглянуть с надеждой и поверить, что оно есть – это будущее. Джордж Бингль попытался вспомнить, где он уже слышал – очень давно – про дом купца Каридаса, но залюбовался тем, как в рассветном небе четко вырисовывается стройный силуэт колокольни Бультонского собора, и вспомнить так и не смог.