[Toll-Gate]

На пробу выкладываю самый первый свой фик по "Мушкетёрам". Если понравится, выложу ещё.

Название: Счастливый выбор
Автор: Сталина ака ice-fate
Бета: нет.
Рейтинг: G.
Категория: гет.
Жанр: романс.
Пейринг: граф и графиня де Ла Фер.
Предупреждение: АУ, но, на мой взгляд, так бы всё и было, если бы Атос, вернувшись, обнаружил её. А её успели вытащить, значит, был сообщник, значит, хладнокровно лгала, а Атос «Глупец, болван, осёл!..».
Саммари: он её не вешал, даже не собирался. Так уж получилось…
Дикслеймер: мир Дюма люблю, но не претендую. Надеюсь на чувство юмора Автора…

«Но пока ты со мной: слава храбрецам,
которые осмеливаются любить,
зная, что всему этому придет конец!
Слава безумцам, которые живут себе,
как будто бы они бессмертны! –
смерть иной раз отступает от них…»
(Е. Шварц «Обыкновенное чудо»)

Как же ей плохо… Горло горит и саднит, голова тяжёлая и горячая, и как будто с песком внутри. Песок и на лице, это точно, он засыпал глаза и противно лезет в нос, и руку поднять она не может, чтобы его смахнуть.
Она пошевелилась, и сразу стало легче – по крайней мере, влажным платком вытерли ей лицо, она хотя бы могла открыть глаза. И тут негромкий очень красивый голос взволнованно сказал:
- Любимая, зря вы не признались сразу, я бы понял… Но теперь всё кончено, вас точно считают мёртвой, и, наверное, меня тоже, и теперь мы исчезнем, затеряемся в Париже… И, обещаю, вас никто не тронет!
Говоря, он вытирал её лицо, потом положил влажный платок на лоб и очень нежно смочил прохладной водой саднящее горло. Ей было так хорошо, что она не слишком слушала, хотя звук голоса ей определённо нравился. И легкое покачивание, как будто на руках у кормилицы, тоже нравилось. Уложив её поудобнее, он продолжал:
- Прости меня, что пришлось так сделать, - он приложил к шее что-то прохладное, она не поняла, что именно. – Если бы я знал заранее, привёл бы тебя в чувство наедине. А так получилось, что это клеймо видели все… С неравным браком смирились все, даже моя родня, но, узнав, что ты – беглая преступница, - он сглотнул и запнулся, - они бы потребовали выдать тебя суду. Даже если бы я пообещал им совершить правосудие после разбирательства – они бы за всем проследили, ради моего же блага! А так они видели сами, как я тебя повесил и теперь уверены, что правосудие свершилось.
Вот оно что! Она распахнула глаза и увидела над собой побледневшего от тревоги мужа. Граф де Ла Фер, для неё просто Андре, неуверенно улыбнулся ей и пообещал ещё раз:
- Всё будет хорошо. Мы скроемся от всех, кто знает супругов де Ла Фер, и будем вместе. Хотя проще было бы рассказать мне о клейме.
Она закашлялась сухим колючим кашлем. Он приподнял и усадил её, помог глотнуть вина. Получилось не сразу, но вскоре ощущение железных колючек в горле пропало. Она приникла к нему, и он, ласково поглаживая её светлые локоны (как долго ей утром укладывали причёску – и всё зря!) продолжал:
- Я знал, что на бархатной верёвке даже кролика повесить нельзя… не на собственном опыте, не бойся! – усмехнулся он в ответ на тревожный светлый взгляд. – Разрезал на тебе платье, порезал его на верёвки и изобразил повешение. Потом сказал всем, что мне нужно побыть одному, собрал деньги, драгоценности и шпагу – и поскакал обратно. Сук обломился и ты лежала на земле. Я не подумал о том, что ты не сможешь сесть на лошадь, так что сейчас мы плывём по Луаре, скоро должны пристать к берегу. И тогда мы наймём возчика до столицы. И всё будет хорошо…
Говорить она не могла, но мысли под этим высоким белым лбом кружились не хуже смерча. Андре увидел клеймо и решил сбежать вместе с ней?! Он, родня Монморанси и Роганов, забыл о семье, о фамильной чести ради неё, сироты, подброшенной 17 лет назад к стенам монастыря бенедиктинок?! Не может быть!
Она закрыла глаза, надеясь, что он поверит, что она спит и даст ей время подумать. Тем более что сказать ей пока было нечего. Конечно, лучше было бы сказать ему сразу – но кто же знал, что так всё обернётся? Да и не хотелось ей вспоминать палача Лилля, заклеймившего её без приговора суда, просто решившего отомстить за брата. Она и сейчас не считала себя виновной – да и суд посчитал так же. Пусть она была красивой – а он был взрослее, у него были родственники – а она могла рассчитывать только на себя, и уж что сумела, то и сделала. Поддался её очарованию он сам, воровал тоже сам, хотя мог и не воровать, а обратиться за помощью к родным.
Сейчас эти воспоминания не приносили той горечи – может быть, потому, что она по-прежнему чувствовала поглаживающую её волосы руку мужа? И потому, что знала – они вместе?

~*~*~*~

Андре же, успокоив жену, успокоился и сам. Да и как можно долго переживать, когда тебе всего двадцать один год, ты женат на самой прекрасной женщине королевства, у тебя получилось вырвать её из лап великосветских шакалов, и ты плывёшь по самой полноводной реке Франции, готовясь не словами, а делом защитить своего ангела? Погода была прекрасная, светило солнце, снег давно растаял даже в горах, значит, уровень воды уже опустился, и по всему выходило, что они должны довольно быстро, по крайней мере, за один астрономический день, пристать у Орлеана. А пока можно и отдохнуть, тем более, что было на что посмотреть! Эти новые замки, которые, говорят, украшали и перестраивали по проектам самого Леонардо да Винчи, напомнили Андре, что в собственный замок ему теперь путь заказан… ну и пусть! Там уже умерли мать и отец, что там делать их сыну и его жене? Он будет счастлив где угодно – если с Анной. И кольцо, которое когда-то отец подарил матери, теперь носит его жена… Всё правильно… И даже то правильно, что он решил уехать вместе с Анной. Он хорошо помнил эту историю: когда противники королевы-матери стали преследовать его мать, она написала отцу письмо, где рассказала только о том, как ей хочется отдохнуть в Берри, а посыльного попросила передать графу, чтобы он поспешил забрать её от двора. Отец тогда всё понял, примчался сразу – но было уже поздно… Отец предполагал, что жену отравили, и Андре считал, что он прав. Уже когда отец был болен, они как-то крепко с ним повздорили: старый граф требовал, чтобы сын непременно женился на ровне, а виконт твердил, что пока жениться не собирается, так что и говорить не о чем… После той ссоры они два дня не виделись, только от слуг узнавая друг о друге, а потом как-то ночью – Андре не мог заснуть и читал, - граф позвал сына к себе. Андре был слишком расстроен, чтобы показываться отцу на глаза сейчас, но… Какая разница, сейчас или утром? Встретиться всё равно придётся, лучше уж сразу. Противоречия не исчезнут, если о них молчать. Андре с досадой провёл пальцами по усталым глазам, пригладил волосы, и решил, что этого достаточно для встречи ночью в отцовской спальне.
В спальне было ярко и жарко от свечей, похоже, отец тоже не собирался спать. Как же он постарел за эти дни! Осанка была по-прежнему гордой – он никогда не разваливался на подушках, ни в кресле, ни на носилках, ни в постели. Но лицо, и особенно выражение нежной грусти, так не присущее графу… Андре бросился к постели и схватил отца за руки, проклиная свой неуживчивый нрав. Он бы бросился на колени, но граф удержал его и жестом предложил присесть на кровать.
- Почему вы не спали, сын мой? – ласково спросил отец, чувствуя, какие холодные у сына пальцы. У сына! Все становятся сентиментальными к старости, и графа тоже не обошла эта участь.
- Я читал, отец…
- Как всегда, читали, - чуть улыбнулся граф. – Что же вы читали, «Житие Генриха Четвёртого», как всегда?
- Нет, - уже почти спокойно ответил юноша. – Я хотел прочитать про нашего предка, сражавшегося вместе с Франциском, и зачитался, прочитал и о Франциске, о том, как он отдал сыновей в плен королю Испании…
- Уж не кажусь ли я вам похожим на Франциска? – проницательно заметил граф. – Я, как и он, заставляю сына расплачиваться за неудобные понятия о чести?
- Нет, отец! У меня и в мыслях не было! – отец удержал порывавшегося вскочить сына.
- Успокойтесь, сын мой. Тем более, что если вы и упрекаете меня в этом, то вполне справедливо: я женился на вашей матери по любви, хотя это было не принято тогда ещё больше чем сейчас, и надо мной смеялись все наши соседи. Однако я забыл об этом сейчас, и требую от вас выгодной женитьбы…
- Отец, вы ни в чём не виноваты! – горячо возразил Андре, и замолк, повинуясь протестующему жесту.
- Я сам знаю, что виноват, мой сын. И знаю, в чём именно, - тяжело сказал отец. Помолчал и продолжил:
- Ваша мать, которой я клялся в верности навсегда, незадолго до… - отец не мог произнести это слово, - … прислала мне письмо, в котором достаточно прямо сообщала, что ей грозит опасность. Но я решил, что это женская уловка для того, чтобы побыть со мной – тогда, как вы помните, женился молодой король и двор разделился на две клики.
- Да, я помню, отец.
- А потом умерла Маргарита Валуа, вы и это помните, - кивнул, пожалуй, не сыну, а своим мыслям граф. – И вот тогда ваша мать решила, что эта смерть не случайна, а я подумал, что это сказки. Ну, кому могла быть выгодна смерть тётки короля, оставившей ему всё своё состояние? Ему, а не какому-нибудь своему бастарду!
Теперь уже Андре пришлось удерживать отца – казалось, граф, забыв о болезни, готов вскочить в седло и мчаться до тех пор, пока не загонит лошадь. Но Андре и в голову не пришло попытаться заставить отца замолчать – уж очень важные вещи тот рассказывал.
Граф, обняв сына, отдышался и продолжил:
- Я решил, что всё это – не более чем уловка, и вообще россказни невежд. Потом было ещё одно письмо, которое вы видели, и я немедленно отправился ко двору – но было уже поздно…
Отец высвободился из его объятий, лёг и закрыл глаза. Андре, подумав, что разговор окончен, собрался подняться, но отец спокойно сказал:
- Виконт, сидеть я сейчас не смогу, не обессудьте, а говорить – очень даже. Не уходите.
Андре подчинился. Отец открыл глаза:
- Кто лучше всех знает секреты дворца, сын?
- Слуги? – ответил он, не задумываясь.
- Вы не зря столько читаете, - похвалил граф. – Слуги мне и сказали, что Мари отравили за то, что она отказалась подсыпать яд королеве-матери…
- Вы думаете, это правда? – нахмурился Андре.
Граф едва заметно пожал плечами:
- Ваша мать просила меня защитить её – и вот её нет на свете… Так что, думаю, правда…
- И вы никому не рассказывали об этом, не пошли к королю? – почти крикнул сын.
- Я хотел увидеть, как вы взрослеете, мой мальчик, и не мог оставить вас одного. А вашу мать было уже не вернуть…
- Вы правы, отец, - выдохнул он растерянно. – Совершенно правы.
- Разумеется, я прав! – с облегчением ответил отец. – Наконец-то слышу речи послушного сына! – он улыбнулся.
Андре смущённо опустил голову:
- Отец… - и замолчал, не зная, что ещё сказать. На его затылок легла тёплая рука. Она чуть дрожала, и Андре едва не расплакался от нахлынувших чувств. – Отец… простите меня…
- Давно простил… - ответил граф тише и мягче, тем голосом, которому никто никогда не мог противиться. – Простил… И мой вам завет, Андре – никогда, ни ради чего не предавайте свою любовь! Никогда в ней не сомневайтесь! Иначе вам останется только коротать ночи с бутылкой и сожалениями о том, что всё могло бы быть по-другому, если бы вы… - граф бессильно махнул рукой. Пытаясь хоть немного утешить отца, Андре взял эту руку и поцеловал её – что ему ещё оставалось?
- Андре, вы смотрите на это кольцо? – прозвучал вдруг вопрос.
Проще было согласиться, чем пытаться выразить свои мысли и чувства словами:
- Да, отец.
- Ваша мать ведь оставила вам такое же, с тем, чтобы вы когда-нибудь подарили его своей жене?..
- Да, - сын по-прежнему не поднимал глаз. Отец сжал его руку, стараясь помочь, укрепить его перед грядущими жизненными испытаниями. Он понимал, что скоро уйдёт туда, откуда не сможет дать совета, даже самого нужного. Значит, необходимо успеть сейчас. Ну же, ещё немного…
- Сын мой, поклянитесь мне…
- В чём угодно, отец! Приказывайте! – твёрдо сказал он, справившись с собой. Хотелось оплакивать судьбу матери и печальную старость отца, а не клясться. Однако для слабости сейчас не время, а ночь ещё не кончилась.
Отец взял его за руку, согревая её в ладонях:
- Сын мой, когда-нибудь вы женитесь. Вы будете стоять в церкви и клясться в верности своей избраннице, а потом на один из тонких женских пальцев вы наденете обручальное кольцо, то самое, которое я когда-то подарил вашей матери…
Графу не хватало дыхания, он помолчал. Молчал и Андре.
- Так вот: если вы однажды поверите не той, которую взяли в жёны, а кому-то или чему-то другому… вы предадите не вашу жену, и даже не себя, а вашу мать, которую уже однажды предал я!..
Андре вскочил, вырвав руку, сцепил пальцы, смерил отца гневным взглядом, и… выдохнул:
- Отец… - он понял, что нужно сделать. И поднял руку в клятвенном жесте. – Я, виконт де Ла Фер, клянусь, что никто и никогда не будет для меня важнее моей жены и детей! Я всегда буду рядом, чтобы защитить её, и да не помешает мне в этом ни власть бога на небе, ни его помазанника на земле!
Медленно опустив руку, Андре молча грустно смотрел на отца. А граф… то ли догорающие свечи так шутили, то ли у него действительно прибавилось сил? Казалось, он помолодел на несколько лет. Жестом он попросил сына нагнуться, поцеловал в лоб и негромко сказал:
- Если вы сдержите эту клятву, вы станете счастливым человеком, мой сын.
- Я сдержу её, - согласился Андре горячо. – Я дворянин!
- Я тоже, - ответил отец, убирая со лба сына прилипшие волосы, - эту клятву сдержать очень трудно, но я почему-то уверен, что вы справитесь… Идите спать, Андре, - он опустил руки. – И всегда помните, что вы мне обещали.
Разговор этот был ещё так недавно, что и сейчас звучал в нём. И когда сегодня утром новый граф де Ла Фер обнаружил неизвестную ему тайну молодой жены, сомнений у него не было: он оглянулся, понял, что злополучную лилию увидел не только он, и продолжил освобождать жену от платья и корсета. Руки дрожали, но так ведь и должно быть? Только бы удалось их обмануть! Никто не может сказать точно, что означает это клеймо! Андре однажды был на Гревской площади, когда там сжигали преступника, спрятался недалеко и увидел потом, как палач, как какой-то мародёр на поле битвы, забрал себе золотые часы казнённого! Мало ли, на что способен такой человек из корыстных или похотливых побуждений?! Сначала нужно забрать Анну отсюда, а уж потом будем разбираться!..
Скачущие галопом мысли не мешали ему действовать. Вот и теперь он широкой бархатной лентой стянул ей руки на запястьях, взял ещё одну ленту и оглянулся в поисках подходящего дерева…
Анна задвигалась и застонала во сне, отвлекая его от воспоминаний. Андре увидел, что салфетка, которую он использовал как компресс, почти совсем высохла и уже не спасала её от боли. Он смочил салфетку снова, укутал жену поплотнее, накрыл своим плащом. Она, не просыпаясь, затихла. Кажется, пока всё идёт как надо. И он всё-таки сумеет сдержать клятву, данную отцу.

~*~*~*~

Им очень повезло, что Андре готовился стать морским офицером, и ориентировался на реке лучше, чем многие на суше. Они сумели пришвартоваться почти у Орлеана, легко нашли трактир и сняли лучшую комнату наверху – возможно, это потому, что Андре не скупился на су и пистоли?
В комнате было прохладно, но хозяйка уверяла, что если разжечь камин, очень быстро станет тепло, и любезно прислала им служанку. Когда, втащив в комнату жестяную лохань, в которой мадам могла вымыться, служанка выпрямилась, даже уставшая Анна распахнула глаза: казалось, эта женщина могла бы поднять и Андре! И впервые после произошедшего рассмеялась: получилось непохоже на себя, но ведь и времени прошло совсем немного…
Андре чувствовал себя, вероятно, как его предок Ангерран де Ла Фер, бившийся плечом к плечу с Франциском. Только бы его жена, его ангел, не оскорбилась! Она не из тех, кем можно пользоваться в трактирах! Андре едва прикасался к ней, смывая пережитые волнения и усталость, и старался не касаться интимных мест, а когда не получалось, виновато взглядывал на неё. И только позже, когда немного освоился, увидел, что Анна не обращает внимания на его усилия, блаженствуя от ощущения тепла и безопасности. Понял, что всё делает правильно, и решил непременно сегодня же выяснить у неё, за что её заклеймили. Надо спешить, ломать полуразрушенную стену, пока она её заново не укрепила, иначе потом будет только хуже. Надо действовать быстро! Он настоит на своём: он старше, умнее, он должен о ней позаботиться, она его жена!

~*~*~*~
Анна металась по комнате, как испуганный ребёнок, её тревожило всё: тени от свечей, шорох веток и крики птицы за окном… Она зажгла все свечи, которые принесла служанка, но это не помогло. Она по-прежнему была одна, и, как ни прислушивалась, не слышала ни шагов мужа, ни его звучного голоса, а Андре сказал, что придёт сразу же, как только совершит водные процедуры на заднем дворе. Где же он?! И что ей делать, если он раскаялся в своём великодушии и оставил её?
Она высыпала из бархатного мешочка на стол украшения – да, даже если он решил исчезнуть, он не оставил её без гроша в кармане, этого хватит на первое время… что ж, ей не впервой пускаться в авантюры, рассчитывая только на себя! Жаль, что и с благородным графом тоже не сложилось…
Анна уронила голову на скрещённые руки, но заплакать не получилось, как она ни старалась. Не время было плакать, нет рядом друга, в чьё плечо можно выплакаться…
Андре, скрипнув тяжёлой дверью, вошёл, и был поражён открывшимся зрелищем: его встречала испуганная нимфа – прозрачные, как вода в ручье, глаза на побледневшем до синевы лице, разметавшиеся по плечам светлые волосы, в которых захотелось спрятать лицо, вдыхая её запах…
Анна, казалось, действительно испугалась, и Андре, осторожно поставив на скамью кофр, чтобы не испугать её посторонним звуком, медленно подошёл к ней.
- Слава богу, вы живы! – выдохнула она, когда он привлёк её к себе.
- Что случилось? – удивился Андре. – Что могло превратить самую прекрасную женщину королевства в эту испуганную нимфу?
- Вам смешно, - рассердилась она, - а я так испугалась, потому что вас так долго не было!
- Вы замёрзли, дорогая, - ответил он, поднял её на руки и отнёс на кровать. Жена схватила его за руки:
- Не уходите!
- Конечно, не уйду, - согласился он, сбросил плащ на кресло, снял туфли, лёг рядом и обнял её. – Что вас так испугало? Вас увидел кто-то, кто знает, что случилось вчера? – его теплые руки, согревая её, проникли под рубашку и прикоснулись к коже. А Анне стало почти больно от его ласковых прикосновений после того, как она уже уверилась, что он забыл её и им не быть вместе. Пряча глупые слёзы, появившиеся так некстати, она прижалась к нему, уткнувшись в его плечо.
- Нет, меня никто не видел. Я… просто решила… что вы решили уехать, подумав, что… жена-преступница вам не нужна…
Объяснение получилось прерывистым, как её дыхание. Андре от облегчения едва не рассмеялся:
- Никогда не поверю, что вы всерьёз так думали! – повинуясь какому-то наитию, он нежно погладил злополучное клеймо, и ошеломлённая Анна замерла в его объятиях. – Любимая, я дворянин, и держу данное однажды слово. И я ещё год назад, когда мы не могли пожениться, потому что был очень болен мой отец, сказал вам… помните? Я готов повторить эти слова!
- Повторите… - попросила она шёпотом.
- Я буду навек вашим пленным, разрешите же мне разделить с вами жизнь!
- Да, Андре, да! – повторила она сказанный год назад свой ответ. Тогда она не знала, что он, виконт де Ла Фер, относится к этому признанию как к клятве. Да и откуда ей было это знать? В её жизни не было таких мужчин до него.
Она подняла к нему залитое слезами лицо и потянулась за поцелуем – первый раз в жизни сама. Он ответил со всей нежностью, прижал её к себе крепче – Анне не хватало воздуха, но это было то, что ей сейчас нужно, она с восторгом обвила его руками. Пожалуй, она бы не сделала этого раньше.
А он страстно сказал, отвечая на её сомнения:
- Анна, вы моя жена! И это клеймо тоже принадлежит мне, как и все ваши тайны, с которыми вы стали моей женой, и так будет, пока вы меня любите!
- Так будет всегда, – выдохнула она шёпотом.
Он разжал объятия, поудобнее уложил её на подушки, и нежно вытер мокрые от слёз щёки.
- Душа моя, расскажи, откуда у тебя клеймо?
Она отпрянула, но он мягко продолжил:
- Ты же боишься даже просто воспоминаний! Зачем тебе это, если я могу помочь? Когда ты расскажешь, будет легче…
- Не будет легче! – шёпотом закричала она. – Даже когда мне снится это, я просыпаюсь, искусав губы в кровь!
- Если хочешь, можешь кусать мои пальцы, чтобы не было больно, - предложил он, ласково проводя пальцем по её нижней губе. – Ты же знаешь, что можешь мне доверять! И, - помолчал он, - теперь, если тебе этот сон приснится, ты сможешь не кусать губы, а просто закричать, я проснусь и тебя утешу… Ты ведь кусала губы, чтобы не кричать и не выдать тайну?
- Андре! – вот теперь она разрыдалась. Это такое счастье – спокойно поплакать в любящих руках, зная, что тебя не оттолкнут, не струсят, не выдадут!
Плакала она недолго. Он помог ей умыться розовой водой, и они вернулись в постель. Анна, стараясь не смотреть на него, начала рассказывать.
- Я выросла в монастыре бенедиктинок, не знаю даже, с рождения или нет. Мне говорили, что меня подкинули к стенам монастыря в корзине. В этой корзине были и мои документы, свидетельство о браке родителей, но я не знаю, что там написано – мне их не показывали… А одна сумасшедшая, сестра Агата, как-то рассказала, что меня отдали в монастырь в примерно в два года… мой отец умер, у матери не было денег, вот и…
Она выдохнула сквозь зубы и с удивлением увидела, что стиснула руки так, что пальцы побелели. Муж осторожно, стараясь не сделать больно, стал разгибать её тонкие, очень холодные сейчас пальчики, и согревать их в своих ладонях. Анна попыталась улыбнуться – губы не слушались. Зато Андре был спокоен как на параде.
- Что же было дальше?
- Дальше… меня должны были оставить при монастыре монахиней, поскольку платить за меня было некому. Но я ведь не монахиня! Я хотела сбежать. А в монастыре служил мессы молодой священник, и он в меня влюбился… Я виновата? – неожиданно спросила она.
- Нет, - спокойно ответил он. – Он давал обеты богу, давал сам. Он знал, что ему придётся читать мессы красивым девушкам. Если он нарушил свои обеты, ты в этом не виновата.
Анна с облегчением откинулась на подушки и продолжала:
- Он украл священные сосуды в церкви, чтобы мы смогли уехать туда, где нас никто не знает, но нас схватили, мы не успели уехать из города… Его осудили и заклеймили, а палачом был его брат…
Она помолчала, и, собравшись с духом, продолжила:
- Палач считал, что если бы не я, его брат не стал бы вором, и однажды поймал меня, связал и заклеймил… и бросил в заброшенной хижине, где я чуть не умерла от боли…
Анну била дрожь, Андре укутал её и обнял вместе с одеялами.
- А как же твой брат, который сбежал из Берри за полгода до нашего брака? – он не хотел знать, бог свидетель, не хотел, но если между ними останется эта тайна, Анна по-прежнему будет просыпаться, искусав губы в кровь! – Это он?
- Он, - покорно ответила она. – Он сбежал, и я не знала куда, а потом появился палач…
- Анна, так это было в те самые дни, когда я никак не мог найти тебя? Приезжал к пасторскому домику, а слуги говорили, что госпожи нет дома?!
Она молча кивнула – слов не было. Андре встал и в волнении заходил по комнате:
- Я мог прийти тебе на помощь, мог пристрелить этого насильника, как бешеную собаку, а я вместо этого в замке мечтал о тебе!.. Он зло пнул скамью, не почувствовав боли.
У Анны отлегло от сердца. Только сейчас, когда можно было свободно дышать, она поняла, как испугалась, когда муж отстранился от неё.
Тихий голос заставил его очнуться от своих переживаний.
- Ты не считаешь, что палач был прав? Возможно, священник не стал бы вором, если бы не влюбился в меня?
Он медленно подошёл к ней, двумя пальцами отвёл с её лица растрепавшиеся локоны, и… улыбнулся прямо в жадно просящие улыбки потерянные глаза:
- Я уже говорил тебе, родная, что он сам нарушил обет безбрачия, и восьмую заповедь нарушил тоже сам.
- Но если бы я не была такой красивой...
- Нашлось бы другое искушение, только и всего, - муж устроился рядом с ней и притянул к себе, обнимая. – Я же не нарушил обещание, данное богу, что буду любить и заботиться о тебе, что бы ни случилось?
От такого неожиданного аргумента Анна рассмеялась, уткнувшись в его плечо.
- Так ты – не он!
- Вот именно, - с удовольствием подтвердил он, играя её локонами, - он, якобы из-за тебя, заповедь нарушил, а я, тоже зная тебя, не стал. Так что ты ни при чём. Кстати, - сменил он тему, - ты спать хочешь?
- Хочу, - он ощутил, как она зевнула. – Первый раз за много дней усну спокойно!
- Вот! Поняла, что мужа надо слушаться?!
Супруги де Ла Фер рассмеялись и проводили, наконец, этот долгий-долгий день…

~*~*~*~

Уже гораздо, гораздо позже Анна однажды проснулась, вырванная из сна какой-то ускользающей мыслью. Рядом спал муж, за окном занимался рассвет. Понимая, что сейчас заснуть не удастся, она, стараясь не потревожить Андре, встала. За окном не было ничего интересного. Анна забралась с ногами в кресло, закутавшись в халат мужа – в нём теплее. Странно, что же могло её разбудить? В Париже в предутренние часы могла разбудить карета, грохочущая по тесной улочке. Но здесь, в имении в нескольких милях от Лондона?..
Вскоре стало понятно, что в мягком кресле в тёплом халате она рискует заснуть, так и не сообразив, что её разбудило. И какая разница, где спать? Лучше уж в постели, чувствуя на себе тёплую руку мужа. С досадой тряхнув головой, Анна выбралась из кресла, пошла к кровати под синим пологом, и… почувствовала, что мысль возвращается. Присев на кушетку у туалетного столика, она, чтобы занять руки, взяла венецианское зеркало. И вот сейчас, видя своё отражение среди радужных теней, она вспомнила! Ну, конечно! Когда-то давно, то время она старалась не вспоминать, - ей снились только чёрно-белые сны. Потом всё изменилось, и она мучилась, каждую ночь видя сны про прежнюю жизнь – она уже боялась засыпать, ей казалось, что ночью идёт настоящая жизнь, а утром начинается сон. Так было долго…
Анна, почувствовав, наконец, что замёрзла, быстро добралась до постели и свернулась калачиком рядом с мужем. Он, не просыпаясь, обнял её и прижал к себе. И вот тогда, прижавшись лбом к родному плечу, вдыхая запах мужа, Анна вспомнила самый первый цветной сон – разумеется, ей приснился Андре! А вот хорошо бы вспомнить, когда она перестала бояться, что чудесный сон когда-нибудь кончится?..
Анна попыталась, было, об этом подумать, но ей было так уютно, что глаза стали слипаться, слипаться, слипаться… и вскоре она уже крепко спала.