Буссенар
Уже писали Купер,
Скотт,
Дюма,
уже писали Верн,
Майн Рид
и Хаггард.
И всё-таки, сводя меня с ума,
опять ожили на листках бумаге
в трактовке свежей
– старенький сюжет,
в обличье новом
– прежние герои.
Их воскресил врачебных знаний свет
насмешки добродушною игрою.
Учебники естественных наук
и описанья длинные исчезли,
сломались штампы скучные.
Мой друг,
утешивший меня в разгар болезни!
1995 (?)
Книжку я проглотила, что называется, «залпом», за пару дней. «О ком и о чём говорится в предложении» я случайно была в курсе благодаря журналу «Пионер», опубликовавшему как раз в январском номере за этот год кратенький очерк истории ЮАР, на редкость информативный и (полит)корректный.
Ничего удивительного не было в том, что я сразу, всерьёз и надолго влюбилась в главного героя. Он же такой няшка на обложке! Просто идеальный красавец! И вообще – сосредоточие всех положительных качеств. (Ну, это в идеале. Понятно, что в реале иметь такого мужа – удовольствие весьма на любительницу).
Разумеется, сразу же началось фанфикостроение. Я тогда и словей-то таких не знала! Как и мэрисью. Но я остро чувствовала, что ГлавГерою катастрофически недостаёт для полного счастья любовной линии (каковая имелась у всех приличных героев). Поэтому, недолго думая, я сочинила ему подругу-мэрисью. Звали её… угадайте с 3 раз! Правильно, Росица. И ноги у неё растут прямохонько из «Четвёртой высоты» Е. Ильиной. Это про Гулю Королёву, если кто не в курсе. Этот фанфик был абортирован. Но память о моей мэрисью сохранилась...
Как раз примерно с этого возраста я начала писать стихи. Естественно, появилось несколько штук и фанфиковых. Кое-что потом пошло к чёртовой матери в мусорную корзину, кое-что было переделано лет через 10 прямо-таки до неузнаваемости... И вот ярчайший пример:
Последний оранжевый лист
1.
Когда калечил и тела и души
свинец и пуль и литер без конца,
она была любимою – и лучшим
товарищем средь стали и свинца.
Когда и кровь засохла, и чернила,
и поступил приказ: врага простить,
Росица Иванова пригласила
его в село родное погостить.
Пусть родом из краёв они из разных,
пусть он богатый, а она бедна –
уже их повенчала лентой красной
далёкая и жаркая страна.
Окончились пылающие годы.
Ласкает ноги тёплая земля.
Прекрасная сентябрьская погода,
и счастлив голос любящих и взгляд.
Им жгут сердца соседские расспросы.
Хотят забыть скорее эту тень
отрезанные – русый шарфик – косы,
кудрей, едва не поседевших, темь.
Вдруг, заглушив ветвей желтевших шёпот,
свистя, две пули полетели в них.
Но не догнать убийцу – конский топот
мгновенно удалился и затих.
И пуля прядь волос ему состригла.
Но рядом с ней пролёг кровавый путь:
вторая пуля лучше цель настигла –
насквозь пробита у Росицы грудь.
Она была с стрельбой солдат знакома,
прошла войну с начала до конца,
и умирает – в двух шагах от дома
и от руки дрожащей подлеца.
(? 1992)
2.
Последний оранжевый лист
слетает с дрожащей рябины.
Воздух осенний чист.
Горем грудь навылет пробита.
Лист подбирает рукой
девушка, умирая.
Кровь струится рекой.
Жизнь струёй вытекает.
Осени пёстрой ладонь
с руки ложится на руку.
А парень, сдержавши стон,
глаз не сводит с подруги.
Как в глубину души,
лист укладывает в карман он.
Ничего не слышно в тиши.
Исчезают клубы тумана.
Полыхает костром восток,
заливая краской долину.
Этот лист – последний листок
жизни её недлинной.
И любимый, склонясь над ней,
обнимал, прощаясь навеки.
Было много тяжёлых дней,
но сухи оставались веки.
А сейчас – не поможет платок.
«Милый, плачь», – суровая милость.
И смывает солёный поток
беды все, что раньше случились.
Слёзы высохнут, но вовек
не забыть о первой подруге,
опочившей в жёсткой траве,
протянув ледяные руки;
Навсегда последний листок
сувениром печальным будет.
И своею речью простой
дождь горящее сердце остудит.
10.1985, переработано 10.2000
Одиночка
«Мне быть здесь не стоит», –
взгляд прямо в глаза.
Девчонка из строя
выходит назад.
С любим простилась,
оружье взяла.
Одна уходила:
была – не была.
Отчаянья сдачи
ей знать не пришлось.
А если б иначе?
И так тяжело...
Граната последня-
я взорвана. Всё.
...Исчезла бесследно –
Куда принесёт
И успокоенье
не может ей дать
ни друга спасенье,
ни гибель врага.
(Да, я в курсе, что гранаты - антиисторично. Зато впечатляет.
Сонет
Мозг переходит на автопилот.
Он замечает и тотчас стирает
всё то, что в поле зрения прошло.
Пока оно не стёрлось – я стреляю.
Мозг переходит на автопилот.
Я смерть друзей спокойно замечаю.
Наверно, большинство их полегло:
дымков белёсых мало вылетает.
Мозг переходит на автопилот,
Не ощущаю ни души, ни нервов.
В бою жестоком это хорошо.
Сейчас падёт ещё один оплот.
Удар от поражения – не первый,
но будет самый верный и большой.
Это было посвящено собссно Росице.
***
Синева
Синева в глазах и под глазами,
на стальном винтовочном стволе.
Всё он видит в голубом тумане,
лёжа на нагревшейся земле.
Небо до усталости бестучно,
тёмно-синяя в реке вода,
и с кокарды бирюзовый лучик
светит, как в ночи осколок льда.
Разгорится бой через минуту,
обнажится красная земля
и вода от крови станет мутной,
алой пеленой закроет взгляд.
Но пока – лежит в тумане синем,
ожидает свой последний бой.
...Южноафриканская трясина
стала общей смертною судьбой.
Это – про Поля.
***
Несчастный парень
Эта девушка, приласкавшая как-то тебя,
это сделала не потому,
что была влюблена,
а чтоб ты безумным не стал – когда ты,
хрипя,
рыдал – оттого,
что увидел,
что значит война.
Забыв в раннем детстве слова своего языка,
устал от второго ты,
возненавидел чужой.
А сердце непрочно,
как сталь боевого клинка,
и каждый последу(ю)щий шаг для него –
как ожог.
Больше нету отца,
уезжает с мужем сестра,
погибает друг,
исчезает любимый враг.
Мир прохладен и сух,
как угасшие угли костра,
и тропической ночи,
как прежде,
сгущается мрак.
Это – про Патрика.
***
Ошибка
Ах, какой нелёгкой, но прекрасной
десять лет назад казалась жизнь!
Мир делился абсолютно ясно:
на своих –
ничьих – и
на чужих.
Юности горячие мечтанья
и восторгов полная душа!
Душ холодный разочарованья…
Жизнь была не так уж хороша.
По сердцу хлестнуло впечатленье,
по невинной, трепетной любви.
Если хочешь – это преступленье,
хочешь – предрассудком назови.
Всё равно!
Товарищей не бросит,
даже без надежды на успех.
За грехи и с них когда-то спросят.
Только не сейчас.
И не со всех.
Он на свете одного боится –
это не страдания, не смерть –
в выборе друзей не ошибиться б,
чтобы не пришлось за них краснеть.
1986, переработано 11-13.10.2000
***
Беден, искалечен, за решёткой.
Знать, пришёл теперь черёд расплаты
за здоровье, деньги и свободу –
этих вечных спутников моих.
Двадцать лет промчались, как неделя.
Кажется, недавно это было:
и любовь, и смерти, и разлука,
и мельканье стран, занятий, лиц.
Если б мог я жизнь начать с начала –
я б ни от чего не отказался.
За свои деянья мне не стыдно
и своих страданий не боюсь.
Пусть за двадцать лет я стал мудрее,
самый глупый из моих поступков
всё же я не назову ошибкой
молодости пламенной моей.
Может быть, и стал я поспокойней.
Самое большое преступленье,
на какое я посмел решиться,
всё же я не назову грехом.
Я готов к любому испытанью.
Пережить достаточно успел я,
чтобы, если смерть придётся встретить,
мне не испугаться и её.
1994 (?)
Это – про ЖГ.
***
А остальное – Франция, Париж…
В. С. Высоцкий, Мне каждый вечер зажигает свечи…
Бесконечно кажется далёким.
Безусловно, кажется нестрашным.
Подошли иных событий сроки,
более трагических и важных.
Только, может быть, в Мезон-Лафите,
в доме, где жила Марина Влади,
отыщу связующие нити
с жителями "Ледяного ада".
Если сыновья идут сражаться,
и на курс ложатся пароходы,
и пожары будут продолжаться,
вспыхивая где-то с каждым годом,
золото в Клондайке сохранится
и скорей мужчины возвратятся, –
То, пересекая все границы,
в памяти моей объединятся…
1996 (?)
Вообще про ЖГ, с учётом и "Ледяного ада".
А это стихотворение, положенное на музыку, могло бы стать отличной песней для экранизации обоих повестей.
Юные бабочки
Они не дети. Они очень похожи на детей,
они кажутся нам детьми, но они не дети.
Любой старик может считаться ребенком,
если признает себя сыном своих родителей.
Наши – не признают. Как бабочка
не считает гусеницу своей матерью.
Рожать они намерены бабочек, и только бабочек.
А умирать намерены молодыми.
Ант Скаландис, «Вторая попытка»
Рождённый летать ползать не может.
«максим».
Покидая уютную гавань,
в океан уходят суда,
и любители риска и славы
отправляются в никуда.
Паруса надувает ветер,
треплет флаги, относит дым.
Не задерживаться на свете
этом
хочется молодым,
чтобы бабочкой легкокрылой
по весне в синеву взлетать,
а не гусеницей унылой
потихоньку ползать и жрать.
Ураган истории вертит
человеком, как мотыльком.
И огнём – оранжевой смертью –
крылья-радугу в чёрный ком
превращает осень.
Но всё же
на неё не будут пенять...
Невесомая бабочка может
ход истории поменять.
22.02.2012
Унылая гусеница – это УГ, а бабочка, меняющая ход истории – это привет Брэдбери.
Ну и ещё:
***
А когда-то мы такими были:
маленькими, словно Гималаи,
молодыми, будто пирамиды,
скромными, как сам Наполеон.
Мы любили – так, что убивали,
горевали – так, что хохотали,
радуясь, слезами заливались,
и своим не верили глазам.
А теперь осталось это в прошлом.
Мы малы, как холмики простые,
молоды, как будто небоскрёбы,
и скромны, как серый мещанин.
Разучились горевать и плакать
мы теперь, любить и ненавидеть,
радоваться жизни и смеяться.
И иллюзий больше нет у нас.
Но зима сменяется весною,
И трава, как прежде, зеленеет,
и цветут деревья и девчата,
птицы возвращаются домой.
И у нас, конечно, будут дети:
маленькие, словно Гималаи,
молодые, будто пирамиды,
скромные, как сам Наполеон.
***
Потом был институт. На занятиях, когда нечего было делать, я писала мелким почерком на клочках бумаги и с большим количеством сокращений уже полноценный фанфик. Привести его в приличный вид, отпечатав на машинке, я смогла только на первую треть. «Страшно перечесть…» Страшно, аж жуть!
Сюжет вкратце был таким. Начать с того, что произведший на меня сильное впечатление Поль так же, как и Ж. и Ф., чудом остался жив, но подобрал его новый персонаж – некто Элис Джексон, его ровесница, дочь кадрового сержанта британской армии. Мамы нет, девочка подвизается в роли сестры милосердия. Любовь-морковь, поцелуйчики, все дела. Потом его отпустили на свободу – потому как сопливый мальчишка, хрен с ним.
(К слову, Поль не боролся с любовью к Элис.
1) Ни она, ни ейный папаша не относятся к категории "белых шарфов", на которые охотился Поль.
2) Вся 5-ка ликвидирована, можно и передохнуть.
3) После пребывания на грани жизни и смерти начинаешь смотреть на мир несколько по-другому).
Ж. и Ф. сбежали, спрятавшись в мусоре (окровавленных бинтах и объедках, гы). Потом им пришлось прятаться от полиции, и им помог молодой англичанин, некто Джек Рэйн. Не помню, как они добрались до фронта и собрали новый отряд Молокососов, не помню, как они встретились с Полем. Потом оказалось, что Рэйн – профессиональный уголовник, и его преступная группировка продавала Ж. оружие и боеприпасы (совершенно неисторично, зато круто). Наконец они попались, Ж. выступал на суде как свидетель (под гарантии неприкосновенности себе и смягчение приговора Джеку и пр.). У Элис начался роман с Джеком, и она с ним обвенчалась. Отец Элис лишился в бою руки.
Связного сюжета не было, однако точно помню, что среди персонажей было русский Константин Рагозин (а иначе было бы непатриотично). Была сцена нечеловеческой жестокости со стороны англичан вплоть до кастрации заживо без наркоза (что тоже неисторично, но зато впечатляет). Была сцена, в которой Ж. тщетно пытался привить своим подчинённым представления о политкорректности и толерантности, выражаясь современным языком.
После окончания войны Полю было некуда возвращаться. В общем, забрёл он в 1 ресторанчик, принадлежавший еврею (а как же без них – неинтересно ведь!) и начал играть на случайно оказавшемся там пианино. Выяснилось, что у поля абсолютный слух. Хозяин едальни решил, что встретил соплеменника (по моим представлениям, Поль – жгучий брюнет, голубоглазый и светлокожий, жутко красивый), но когда ошибка выяснилась – всё равно предложил Полю место работы.
Чем всё там кончилось у Ж. и Ф. – не помню. А вот стихов понаписала на эту тему нехило. Цикл так и называется: «Иллюстрации к ненаписанному».
№ 1
Молокососы
Три сотни побеждало – трое!
Лишь мёртвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всё могли!
М. Цветаева, Генералам 12 года.
Вы не ласкали кудри дев,
и на балах не танцевали,
и, платье лучшее надев,
вы всё ж перстней не надевали.
Про родословную свою вы
в разговорах не шумели,
была б вам адом жизнь в раю,
и не носили вы шинели.
Солдаты – не офицера –
не получали ордена вы,
и шли бесстрашно умирать
лишь за отчизну, не за славу.
И не успели вы дожить
до седины кудрей и баков;
и большинство из вас лежит
в земле – без гроба, как собаки.
№ 2
I. Письмо к матери
Ради Бога,
блудливого сына,
моя милая мама,
прости!
(Хоть в такую
лихую
годину
озорная любовь
не в чести).
Это –
лишь полудетская шалость.
Ни к чему это не приведёт.
Сколько жить мне на свете осталось?
Может – день,
может – час,
может – год.
Всё равно ведь
я вышел из строя,
всё равно
я – пока – не боец!..
Разве за увлеченье игрою
осудил бы меня мой отец?
...А девчонка моя
так красива,
так честна к незнакомой стране,
откровенна,
смела,
не спесива
и не видит чужого во мне.
Я отмстил за былые обиды.
Я свободен в поступках давно.
Но священное имя Давида
в моём сердце живёт всё равно!
P. S.
Ты не бойся.
Пусть будет, как будет.
Я в могиле одною ногой
был.
Она подняла меня в люди.
Я не хуже теперь.
Я другой.
№ 3
III. Прощание-1
Я стою,
задыхаясь и плача,
на холодном
июльском
ветру.
Не желай
в личной жизни удачи,
всё равно
я всех слёз
не утру.
Я б сказала
прощальное слово,
но скажи –
на каком языке?
Ты не знаешь.
И грею я снова
свою душу в озябшей руке.
Что тебя я любила –
неправда.
Это ложь –
что люблю я сейчас!
И не важно,
жара иль прохлада,
только солнце исчезло из глаз.
Ты свободен.
Я этому рада.
Нет меж нами особенных чувств.
Почему ж
давит сердце
досада?
Почему ж
кружит голову
грусть?
Я не вижу в глазах твоих боли,
ни надежды,
ни гнева в них нет.
Но ещё будет слать
парню с Поля
девка с Берега
лёгкий привет!
P. S.
Снег назавтра следы застилает,
леденеет в колодце вода.
Я не знаю,
что нас ожидает,
но тебя буду помнить
всегда.
***
Поле – это Вельд.
Берег – Золотой, нынешняя Гана. Типа раньше там служил мистер Джексон.
№ 4
Прощание-2
Я никогда не забуду этот июльский морозец,
этот пронзающий ветер, этот сшибающий дождь.
Я получил только чудом то, о чём даже не просят,
в скучный и сумрачный вечер, ждущий такую же ночь.
Помнишь, с каким нетерпеньем вести с фронтов ожидал я?
Не ожидая протеста, ты говорила о них.
Рвутся бумажные цепи, мокнут пожухшие дали.
Ты для меня не невеста, я для тебя не жених.
Нет, не за то, дорогая, что ты спасла жизнь мне даже
в той мясорубке жестокой, я благодарен тебе.
Ты погасила, лаская, в сердце моём крови жажду.
Есть и приказы «не трогай» кроме приказов «убей».
Милая, что же ты плачешь? Счастья увидишь ты много.
Надо с тобой мне проститься, и про меня ты забудь.
Ведь не могло быть иначе – наши с тобою дороги
обречены разойтися были – когда-нибудь.
№ 5
Лев
Песочно-рыжеватый цвет,
на нём тисненье золотое
и тот коричневый портрет
опять встают передо мною.
И пожелтевшие листы,
и чёрный тушевый рисунок...
Слова банальны и просты,
но отнимают мой рассудок.
Потёртый томик цвета льва –
саванны земляная охра...
Да, астрология права –
ты искренний, богатый, добрый.
И ты честолюбив и смел.
И наделён таким же цветом,
который режиссёр надел
на Черчилля и на Девета.
Но он не очень-то идёт –
тебе, рождённому в июле,
пославшему
к чертям
комфорт,
подставившему
грудь
под пули.
Прекрасный принц – хотя плебей!
Чертёнок-ангел!
Грей прелестный!
Ты только скажешь – и своей
любую сделаешь невестой.
Один твой мужественный взгляд,
Горящий,
юный и
задорный –
и можно даже не читать –
я обаянию покорна.
Не надо фактов,
цифр,
имён,
не надо кадров,
слов не надо.
Мне про тебя увидеть сон –
за муки лучшая награда.
Как ты красив!
Совсем пацан,
но так на взрослого похожий.
Вполне достаточно лица,
чтоб полюбить –
душой и
кожей.
Насчёт упомянутых в этом тексте исторических персонажей – это отсылка к Би-Би-Сишному документальному фильму. Оно конечно, у создателей каша в голове, но картинки красивые.
www.youtube.com/watch?v=uIjxFJZblnk
№ 6
Новый век
...Приближался не календарный –
настоящий двадцатый век.
А. Ахматова, Поэма без героя.
Двенадцать ударов пробили куранты.
Две римских десятки встают, как кресты,
на двух бугорках окровавленной карты.
И видишь, и слышишь, и чувствуешь ты,
Как медленно век девятнадц(а)тый уходит,
и как постепенно двадцатый идёт
на смену ему. И присутствуют вроде
бы одновременно и этот
и тот.
№ 7
Третья любовь
Это неожиданно случилось:
Элис Джексон в третий раз влюбилась.
Половина части ревновала,
половина – только удивилась.
Превращала мальчиков в влюблённых
(всё таких же, как она, зелёных):
сын кухарки; пленный; уголовник, –
к ним идти не собираясь в жёны.
С первым никогда не целовались,
лишь играли, пели и смеялись,
по утрам на берег убегали
и в волнах Атлантики купались.
Со вторым в траве лежали рядом,
целовали губ алевших сладость.
А потом друг друга разлюбили,
но при встречах были очень рады.
Но её мужчиной стал лишь третий.
Элис далеко была не леди.
Загуляла с ним она, и знала,
что четвёртого уже не встретить.
Первого она не позабыла,
Память о втором в душе хранила.
Но, за третьего лишь выйдя замуж,
одного его всю жизнь любила.
Первый роман – это как раз на Золотом Берегу...
№ 8
***
Могилы наши зарастут травой...
Р. Киплинг, Добровольно пропавший без вести
Как наколка,
врезалась кличка:
ты другой,
а она – жива.
Звать тебя так
уже неприлично:
ты уже не Сорвиголова.
Но какой был нелепый обычай –
за чужие вступаться права!
Слишком чёткая перемычка
разделяет дела
и слова.
И зачем, скажи,
тебе лично
нужен был далёкий Трансвааль?
На могилах – знаешь отлично –
вырастает только трава.
№ 9
Суд
Мы все участвуем в игре,
исход которой предрешён:
никто не может умереть,
никто не может быть прощён.
Свидетель выбран, будто конь.
Преступник честен и правдив.
Суду и следствию легко
изобличить и осудить.
Привёл свидетеля конвой,
чтоб подсудимый предложил
на очной ставке:
«Дорогой!
Ты всё, как было, расскажи».
Нас ждёт гуманный приговор,
свидетелей – свобода ждёт,
иначе мистер прокурор
от смертной кары не уйдёт.
Все зрители пришли сюда,
как будто в цирк или в кино.
Они все знают:
до суда
давно всё было решено.
И ты, Моя Любовь, сидишь
с улыбкой грустной на лице.
Ещё немного подожди,
и скоро кончится процесс.
Потом – немного потерпи,
и скоро я освобожусь.
Я буду верить
и любить
тебя, Любимая.
Клянусь!
№ 10
Мои мальчики
Что же это?
Смех иль грех?
Не знаю.
Если грех – я с радостью грешу!
Я бояться бога не желаю,
да и осужденья – не хочу.
Я грешна.
Я предавала – дважды,
но –
кому от этого беда?
Ради них,
красивых и отважных,
ничьего не убоюсь суда.
Узники – законно и по праву.
Тот и этот.
Третий и второй.
Джек и Пол.
Нет, вас я не оставлю:
мой бунтарь циничный,
мой герой.
№ 11
«Ещё не вечер»
И прав был капитан – ещё не вечер!
В. С. Высоцкий, Ещё не вечер
Не отдохнув, вступаем в новый бой,
почти что беззащитны и бесстрашны.
Мосты мы не сжигаем за собой:
моря – пусть их, но реки – всё же наши.
Вновь окружают нас враги кольцом.
Ещё чуть-чуть – стрелять нам будет нечем.
Осталось лишь молиться пред концом,
но слышим мы опять: «Ещё не вечер!»
Не знаем мы, что ждёт нас впереди,
готовы встретить смерть, неволю, раны.
И сердце лишь, как бабочка, в груди
колотится – ведь умирать нам рано.
Пусть старшие судьбу решат за нас,
а от сердцебиенья время лечит,
но не склонила головы страна,
и живы мы – пока. Ещё не вечер!
Возможно, что бессмысленна борьба –
её, спасая честь, мы продолжаем.
Мертвы дома и сожжены хлеба,
в плену родные – что мы потеряем?
И даже если нас погонят прочь
с земли, где мы, казалось, жили вечно, –
наступит вечер, – то придёт и ночь,
а следом утро. Не беда, что вечер!
№ 12
***
Чтоб о побеждённом проявлялась
сильным победителем забота?
Смейтесь!
Мы и сами бы смеялись,
только мы печальны отчего-то.
Если бы штыки, снаряды пули
в роковую замерли минуту...
Улыбайтесь!
Мы бы улыбнулись,
только лица хмуры почему-то.
Вдруг бальзам на раны нам налили
сыпавшие раньше соль на раны.
Веселитесь!
Мы бы веселились,
но на сердце грустно.
Как ни странно.
№ 13
***
Партизан, которому сегодня
негде,
не на что и
не с кем жить, –
что он мог в отчизне
несвободной,
кроме рук крестьянских,
предложить?
И, бедняга, что он может делать,
зная лишь одну из всех наук:
убивать,
не видя жертвы,
целясь
в сигаретный огонёк,
на звук?
Паренёк,
похожий на еврея,
как тебе, однако, повезло!
Ты нашёл –
не зная,
не умея
и прилично очень – ремесло.
Белые и
чёрные полоски
здесь составлены в единый ряд.
Не словами –
музыкою
воздух
наполняя,
пальцы говорят.
Лишь в душе по-прежнему трепещет
память о страданьях этих дней.
Только жаль:
с колен подняться
легче,
а вот из могилы встать
трудней.
Но из узких улочек Голд-сити
очень трудно разглядеть порой:
Кто же он –
предатель иль спаситель?
Кто же ты –
преступник иль герой?
Очень трудно сделать верный выбор,
если у тебя лишь
два пути:
встретить грудью мчащуюся глыбу –
или в страхе в сторону уйти.
Мир чужой,
враждебный,
непонятный...
Но родной,
привычный,
дорогой
для тебя
потерян безвозвратно.
Можешь только создавать
другой.
У тебя есть право....
Но вначале,
прежде чем решение принять,
взвесь:
а вдруг получится нечаянно
столь же жутким новый мир
опять?..
Голд-сити – это Йоханнесбург.
***
Так, «канон» закончен, теперь – «Южноафриканский бред».
III. Посмертное слово
Не боясь,
ни о чём не жалея,
не ценя,
не кляня,
не храня,
в окровавленных сутках апреля
ты совсем позабыл про меня.
Смерть пришла.
И погибнул внезапно
ты,
не вспомнив
о нашей любви,
не взглянув
на испуганный Запад,
ужаснувшийся вашей крови.
Если крест обозначит могилу –
то считай, что тебе повезёт.
Ты навек позабыл
всё, что было,
не узнаешь,
что вскоре придёт.
Ты погиб.
Ты уже не заплачешь.
Ты пришёл к боевому концу.
Мне же –
мужу носить передачи,
помогать инвалиду-отцу.
Я не знаю, что будет со мною
и с твоею родною страной.
Осчастливлена –
страшной войною –
и прибита я –
той же войной.
P. S.
Я не знала,
безумно и смело
прикасаясь горячей рукой
к загорелому, юному телу,
что судьба моя будет такой.
1992(?)
***
Надо память до конца убить,
надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить,
А не то…
А. Ахматова, Реквием
Я за всех отбоялась
и всех отлюбила,
в усыпляющей мгле
я застыла на срок.
Джек, ты счастлив тюрьме.
Пол, ты счастлив в могиле.
Ты счастливей их, папа: ты не одинок.
Все окончатся беды:
война оборвётся,
выйдет Джек на свободу,
окрепнет отец.
Но пока –
в равнодушие плотном колодце
я сижу, сберегая себя в темноте
1993(?)
Баллада о шлюхе
…Воротись, солдат британский…
…В той стране, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук…
…Зло с добром – в одной цене,
десять заповедей – силы не имеют в той стране…
Р. Киплинг, Мандалай.
(Это не тот Мандалай, где весит портрет Хемингуэя!
Тот – в США, а этот – в Бирме-Мьянме!)
…………………………………………
Мороз под солнцем Бирмы пробирал,
…………………………………………
Р. Киплинг, Фуззи-Вуззи.
Мы вдвоём – дети разных,
враждующих, как у Шекспира, семей…
…Где же грань,
где меж нами граница меж нами двоими? –
лишь кожа твоя и моя…
…Уступаю тебя,
да и ты уступаешь меня,
как в бою,
отступая…
Кандалы на руках
и сквозь белую кожу твою
проступают.
Мы – невольники века,
невольники
наших правительств
и рас.
Всюду –
путы.
Настоящей свободы –
её ни у нас, ни у вас –
лишь минуты.
Е. Евтушенко, Сенегальская баллада.
Она была первой,
первой,
первой
кралей…
…Кто был действительно ею любим?..
Е. Евтушенко, Баллада о стерве.
Так, эпиграфы кончились. Вы не устали? А теперь – собственно текст.
Где весною зеленеет
степь под небом голубым,
где чем дальше – тем нужнее
землекопы и гробы,
в жёлтом солнце,
красной почве,
белоснежных облаках
белым днём и
тёмной ночь
Элис любит мужика.
5 цветов: зелёный,
красный,
белый,
жёлтый,
голубой –
для неё всегда прекрасны –
в мирный день и
в смертный бой.
И всегда готова Эля
лечь с мужчиною в постель:
то ли в «черную неделю»,
то ли в белую метель.
И она любому рада,
кожа всякая близка –
То ли цвета шоколада,
то ли – светлого песка.
И она не знает горя
отступающих бойцов.
Для неё важней другое –
насладиться пред концом.
И она не знает страха
Наступающих солдат.
К стенке, в петлю или на плаху –
всё равно дорога в ад.
Пусть в аду жара и черти,
пусть мученье – каждый миг,
встретит Элис – после смерти –
там любовников своих.
И с убийцами – блудница
неразлучна будет вновь,
дорогие вспомнит лица,
вспомнит прежнюю любовь.
1996 (?)
Это намёк на то, что сопливой девчонкой Элис крутила роман с чёрным мальчиком на этом самом Золотом берегу.
«Чёрная неделя» – череда поражений британцев во время АБВ.
Убийца и блудница – это написал какой-то критик про «Двенадцать» Блока, вспоминая «Преступление и наказание».
Теперь – несколько стихотворений из цикла «Балканский синдром».
№ 1
Акселераты
Мы быстро, преждевременно взрослели,
начав искусство смерти понимать.
Мы совершать зачатье не умели,
но жизнь уже умели отнимать.
Не выпив в жизни ни глоточка водки,
уже от крови были мы пьяны.
Мы много ненавидели и долго,
но не были ни разу влюблены.
Не срезав бритвой волоска на лицах,
перерезали горло, не дрожа.
Ещё не кончив школу, шли учиться
тому, что жизнь не стоит ни гроша.
Про бога сами мы не вспоминали;
молитвы заставляли нас прочесть.
За что он отвернулся – мы не знали,
хотя мы точно знали, что Он есть.
Мы убивали – но не виноваты.
Кто нас убьёт – не будет виноват.
Ещё мальчишки – и уже – солдаты.
Но только жаль, что нет пути назад…
28.03.1999
Изначально написано про Молокососов, но вообще-то звучит универсально...
№ 2
У зеркала
Мы все потеряли что-то
на этой безумной войне...
И. Кормильцев, «Крылья»
Меняют местами в дурацком запале
рубиновых звёзд и двуглавых орлов.
Шампанское мы разливаем в бокалы.
Как мало сменилось, как много прошло…
Остались мундиры немаркого цвета,
осталась колючка на каждом шагу,
и в траурных рамках выходят газеты,
а мы не успеем прочесть на бегу
Но истинность слов невозможно измерить.
Надежды, как листья сухие, горят.
И нечему больше теперь уже верить,
и некому стало сейчас доверять.
Когда-нибудь мы возвратимся обратно,
забудем вчерашний горячечный бред,
отмоем с одежды кровавые пятна
и вспомним, возможно, о зле и добре.
Цвета и цветы соберутся в узоры,
и сердце забьётся слабей и ровней.
И может, вернётся покой к нам, который
потерян был нами на этой войне.
1994-1997 (?)
Это всё-таки не про Балканы, а про Чечню. Новогодний штурм Грозного. А штатские в это время пили шампанское за праздничным столом. И французы тоже любят пить шампанское, правда?
№ 3
Чужая земля
прощай, Чужая Земля
но нам здесь больше нельзя
мы стали легче тумана
мы стали чище дождя
мы вновь вернемся сюда
но кто нам скажет…
И. Кормильцев, «Чужая Земля».
Ныло больно и сладостно сердце.
Нас манила на юге страна,
хоть клялись, что ни берег турецкий
и ни Африка нам не нужна.
К очень близкой –
и слишком далёкой,
экзотичной –
и кровно родной –
нас тянуло
туда, где жестоко
все вопросы решали
войной.
Горькой,
страшной,
чудовищной сказкой
обернулась чужая земля,
поливая багряною краской
города,
перевалы,
поля.
Стихо недописано – вернее, дописано такой ерундой, что обнародовать стыдно. Аналогия между ЮА и Югославией, да...
№ 13
Зазеркалье
Шампанское мы разливаем в бокалы…
«У зеркала».
И друзей расходились пути…
«Этот мир».
"Любите Францию, как она любит вас",
(«Мы любим Францию так же, как Франция любит нас»)
- написано на памятнике франко-сербскому
воинскому братству, стоящем в центре Белграда.
…Французские самолеты появились в небе над
Белградом во время бомбардировок Югославии.
Сербы тогда накрыли "памятник дружбы" в
своей столице черным крепом.
«Демократ или националист»,
«Известия»,07.12.2001
www.izvestia.ru/world/article11103Во время недавней агрессии НАТО в Косове сербы
обернули памятник югославо-французской дружбе
в черный креп и написали на нем:
«Памятник Франции, которой больше нет».
www.ogoniok.com/archive/2001/4678-4679/03-38-41
Ты глядишь из зазеркалья,
Позабытый капитан,
Не шампанское в бокале –
Водка налита в стакан.
Черный креп на монументе…
Он пребудет невредим,
Если братская ракета
Не развеет камень в дым.
Никому не верь, мой мальчик,
все на свете проверяй.
Может быть, и ты заплачешь –
Трудно друга потерять.
Как назад столетье, в мае
Солнце радует Париж.
Хоть убей, не понимаю…
Может, ты мне объяснишь?
«Этот мир» – ещё моё стихо.
***
В дальнейшем Жан увлечётся авиацией: ведь это позволит ему сочетать любовь к научно-техническому прогрессу с любовью к риску. Закончит Сорбонну на инженера. Будет участвовать в качестве добровольца в Первой балканской войне в сербской армии. А вот во Второй, против болгар, участвовать откажется.
Где-то в промежутке между поиском приключений на свою жопу он должен жениться. В качестве прикола я предложила жениться на Исидоре де Лос-Льянос. Вот это выйдет парочка на славу!
А вообще круче всего было бы подкинуть в семью погибшего Поля Поттера осиротевшего Гарри Поттера. И вызвать его в Англию, в Хогвартс – после 10 лет целенаправленного воспитания в антианглийском духе. Вот это будет цирк!
Да, если кому нужен слэш – то могу предложить Жана и Патрика. С залезанием под юбку кильт. )))