ранее - toll-gate.diary.ru/p201226952.htm?from=last&dis...
читать дальше18. Беатрис
«Тебе давно пора бы свыкнуться с ожиданием, - недовольно заметила донье де Эспиноза озорная девчонка, продолжавшая жить в ней, - а не бегать без конца на террасу»
Пора бы, да, но за пять прошедших лет Беатрис так и не смогла это сделать.
Особенно, когда муж отсутствовал так долго, как в этот раз. Разумеется, Мигель не называл ей каких-либо сроков своего возвращения, и молодая женщина понимала, что любой выход в море полон неожиданностей, но это не мешало ей, улучив минутку, подниматься на террасу и напряженно всматриваться в морской простор.
После свирепого, редкого для декабря шторма погода наладилась, и уже три дня светило солнце. Беатрис поставила на широкую балюстраду продолговатый футляр, обтянутый кожей. Молодая женщина заметила кое-где лишь белые запятые парусов рыбацких суденышек, тем не менее она раскрыла футляр и бережно достала подзорную трубу из черного дерева с окуляром из слоновой кости и лучшими неаполитанскими линзами.
Муж сделал Беатрис этот ценный подарок еще в первый год их брака. Она хорошо запомнила тот мартовский день, когда де Эспиноза повез ее в гавань, и она впервые вступила на палубу его флагмана. Рука дона Мигеля ласкающим движением касалась полированного дерева, когда он показывал ей корабль, а его глаза светились гордостью и восхищением.
«Ревность?» - поддела ее тогда маленькая Беатрис.
«Еще чего!» - возмутилась донья де Эспиноза, - Разве можно ревновать к кораблю... к морю!»
Однако нечто подобное она и ощущала, прекрасно понимая при этом всю бессмысленность такого чувства.
«Санто-Доминго» и вправду был очень красив. Всего годом ранее он сошел со стапелей Кадиса и отличался более плавными обводами от остальных галеонов эскадры, так что она быстро научилась узнавать его.
На горизонте показался парус, но с такого расстояния было затруднительно определить, что это за корабль и куда он движется, к тому же он был один, а насколько она знала, флагман адмирала де Эспинозы выходил в море, сопровождаемый еще по крайней мере одним или двумя галеонами. И как всегда, когда молодая женщина думала о человеке, ставшем ее мужем, у нее в груди сладко замерло. Она мечтательно прикрыла глаза, облокотившись на нагретый солнцем мрамор перил.
Подумать только, если бы она так и не набралась смелости сама прийти к дону Мигелю! Закованный в панцирь своих упрямых принципов и намереваясь следовать данному Беатрис обещанию, он, скорее всего, лишь отдалялся бы от нее, и она бы так и не догадалась об его терзаниях, спрятанных под маской иронии.
Эти годы были для молодой женщины наполненными открытиями и необычайно насыщенными, она обнаруживала в доне Мигеле и то, что он позволял ей увидеть в себе, и то, что прорывалось ненароком - и в том числе, ей предстояло многое узнать о самой себе.
В феврале 1691 у них родилась дочь, которую назвали Изабеллой — так звали мать де Эспинозы, и помимо этого - в честь Изабеллы Кастильской.
После рождения дочери Мигель стал как будто мягче, и хотя он никогда — за исключением того почти признания, которое вырвалось у него на утро после их первой ночи — не говорил ей о своей любви, но Беатрис ощущала ее в том, как он смотрел на нее, как целовал ее губы. Любовь была в каждом его прикосновении и в ненавязчивых знаках внимания, оказывавшихся как нельзя более кстати, и во всегда неожиданных для молодой женщины подарках.
Де Эспиноза внимательно слушал, когда она увлеченно рассказывала ему то новое, что ей становилось известно о полезных свойствах окружающих их растений и методах лечения.
Однажды у нее вырвалось сожаление по поводу того, что ей, как женщине, недоступны более глубокие знания о врачевании, и муж расхохотался:
«Ей-Богу, предпочитаю, чтобы ты была моей женой, а не моим судовым врачом. Твое таланты неисчислимы — он заметил обиженный взгляд молодой женщины: - Думаю, что из тебя бы получился не только превосходный доктор, но и прекрасная матушка-настоятельница, если бы я не вмешался. Господь еще накажет меня за святотатство, ведь я поспорил с Его волей».
«Возможно, это Он избрал тебя своим орудием, и ты, напротив, исполнил Его волю», - возразила Беатрис, украдкой скрещивая пальцы в древнем знаке, отгоняющем зло...
Они выезжали верхом — когда сеньор адмирал находил для этого время. Де Эспиноза вознамерился сделать из нее уверенную наездницу - «чтобы никакие отвратительные твари не лишали тебя присутствия духа», и проявил себя суровым и требовательным наставником. Он учил Беатрис преодолевать свой страх и упрямство лошади, заставляя жену верхом на Оле прыгать через препятствия, или пускал вскачь Райо наперегонки с кобылой по плотному песку полосы прибоя. Постепенно молодая женщина вошла во вкус и с нетерпением ожидала очередного урока, тем более что когда они возвращались домой, дон Мигель рассказывал ей о тех местах, где ему довелось побывать. В воображении Беатрис блеск великих городов Европы и тайны древних цивилизаций Северной Африки сплетались в разноцветное сказочное полотно.
Де Эспинозе приходилось сталкиваться с индейцами в дебрях лесов Нового Света, где на каждом шагу подстерегала смерть от когтей дикого зверя или отравленной стрелы, и иногда он говорил о жизни забытых богом племен, свершавших жуткие обряды человеческих жертвоприношений. И эта сказка была пугающей, но оттого не менее захватывающей...
Беатрис страстно желала подарить ему и сына, но Небу не было угодно благословить их брак еще одним ребенком. Молодая женщина винила себя.
«Я стал богаче, теперь у меня есть еще и Изабелита» - говорил Мигель ей в утешение, затем привлекал жену к себе и шептал: «Мы плохо старались, надо удвоить усилия» - и смеялся, видя ее пламенеющие щеки.
И все же, несмотря на пылкую страсть, ее супруг временами — чаще, чем того хотелось бы Беатрис - был отстраненным, даже неприступным, и она не понимала, почему, а он не спешил приоткрывать завесу свой души, во многом до сих пор оставаясь загадкой для молодой женщины...
Одинокий корабль тем временем приближался, и стало ясно, что он держит путь в порт. Беатрис поднесла подзорную трубу к глазам, и сердце ее заколотилось как безумное.
«Нет, это не «Санто-Доминго»! Еще очень далеко, я обозналась!»
Трясущимися руками молодая женщина положила трубу на перила и рванула тесный кружевной ворот платья. Нитка жемчуга на ее шее лопнула, перламутровые горошины раскатились по плиткам террасы — и подобно им, мысли Беатрис утратили связность.
«Это не он! Это не может быть он!»
Ее сознание не желало вмещать в себя правду, не желало признавать в едва державшемся на воде галеоне с прорванными парусами, разбитым фальшбортом и жалким огрызком вместо бизань-мачты красавца «Санто-Доминго»
Беатрис снова взяла подзорную трубу. Сомнений у нее не осталось, это действительно был флагман адмирала де Эспинозы. Сердце глухо заныло, и она подавила рыдание, твердя себе:
«Спокойно. Спокойно! Кто сказал, что с ним случилась беда?! Надо взять себя в руки.
Надо подождать... Корабль уже входит в гавань».
Она спустилась во двор.
- Мама! - дочка, игравшая с Лусией, подбежала к Беатрис и ткнулась темнокудрой головкой в ее опущенную руку.
Молодая женщина рассеянно провела по мягким волосам Изабеллы.
Лучия смотрела вопросительно и с беспокойством. Кажется, она задала вопрос, и Беатрис невпопад ответила:
- Да, Лусия.
- Донья Беатрис, на вас лица нет, что с вами? - повторила свой вопрос служанка.
- Со мной? Ничего... - донья де Эспиноза не сводила глаз с ворот.
- Мама? - девочка требовательно дернула Беатрис за подол платья, и она присела рядом с Изабеллой, обнимая ее и шепча:
- Все хорошо, надо только подождать...
- Донья Беатрис?
- Лусия, возьми что-нибудь на кухне и уведи Изабеллу в сад, - Беатрис улыбнулась и поцеловала дочь в лоб: - Сердечко мое, иди с Лусией. Мама скоро придет.
- Пойдем, птичка, тебе же нравится смотреть на цветы, мы подождем там, когда мама придет за нами, - недоумевающая служанка не стала дальше расспрашивать Беатрис.
У малышки были веские причины не доверять матери, ведущей себя столь необычно, и она заупрямилась, однако Лусии удалось увести девочку, посулив ей сладости.
Донья де Эспиноза расхаживала по двору, стиснув руки и не находя себе места от тревоги. Она приказала распахнуть ворота и уже собиралась послать кого-то из слуг в порт, когда послышалось бряцание железа и тяжелая поступь. Молодая женщина обернулась, и вскрик замер у нее на губах. В воротах появились солдаты с крытыми носилками в виде ложа, укрепленного на длинных шестах. За ними на черном ослике трусил сеньор Рамиро.
Время повернулось вспять, и Беатрис очутилась в Ла Романе, а ее отец вновь принимал знатного сеньора, находящегося при смерти...
Солдаты осторожно опустили носилки. Не помня себя, Беатрис бросилась к ним и отдернула занавески. Она прижала руку к губам, увидев мужа, полулежащего на ложе и со всем сторон обложенного подушками. Плотная повязка, подобно корсету, стягивала его ребра, правая рука была взята в лубки, а пальцы безжизненно скрючены.
Дон Мигель повернул голову, и усталый взгляд его запавших глаз упал на молодую женщину.
- Здравствуй, Беатрис, - он криво улыбнулся белыми, подергивающимися губами, - я собираюсь опять доставить тебе массу хлопот.
Беатрис упала на колени возле носилок и коснулась губами уголка его рта.
- Ты жив... ты здесь, - прошептала она, не обращая внимания на глазеющих на них парней. - Все остальное неважно...
19 Отставка
Дон Мигель совсем не так хотел приветствовать жену. Но когда он увидел ее, бледную, с тревогой и ужасом взирающую на него, все заготовленные слова вылетели у него из головы и тогда он попытался пошутить — правда, шутка вышла довольно сомнительной.
...Пока его переносили в каюту и снимали искореженную кирасу, у него темнело в глазах. При виде распухшего, синюшно-багрового от кровоподтека правого плеча адмирала Рамиро нахмурился и сжал губы. Дон Мигель, наблюдавший за ним, прямо спросил Франциско, как он находит его состояние, и получил такой же прямой ответ:
«Дело очень серьезно. Я опасаюсь, что плечо раздроблено», - пожилой врач достаточно хорошо знал своего пациента, чтобы о чем-то умалчивать.
Де Эспиноза прикрыл глаза и кивнул, принимая вердикт врача, который был если не равносилен смертному приговору, то весьма близок к нему. В тот момент он запретил себе думать о Беатрис и будто набросил плотное покрывало на эту сторону своей жизни, потому что иначе его тоска стала бы слишком сильна.
Однако Рамиро не собирался так просто оставлять его в покое. Бормоча себе что-то под нос, он принялся тщательно ощупывать его плечо, и дон Мигель от дикой боли на несколько мгновений утратил способность воспринимать окружающее. Когда он очнулся, то Рамиро, просветлев лицом, сообщил ему, что все не так плохо. Он высказал предположение, что снабженная наплечниками кираса приняла на себя вес упавшей стеньги. Несмотря на то, что погнувшаяся сталь причинила сеньору адмиралу дополнительные страдания, доспех предохранил сустав от раздробления.
Дон Мигель усмехнулся одними губами: ему вновь повезло, хотя он считал, что уж на этот раз он точно не выкрутится. Правда, врач поспешил добавить, что плечевая кость сломана и его беспокоит, удастся ли восстановить подвижность руки и пальцев. Но де Эспиноза не хотел думать так далеко вперед: помимо плеча, его весьма донимала ключица, а трещины в ребрах превращали каждый вздох в пытку.
Измученный ни на миг не отпускавшей его болью, дон Мигель слушал скрип переборок своего галеона, тоже изнемогающего от ран, и как никогда был един с душой, жившей в «Санто-Доминго». Отец Амброзио не одобрил бы измышления своего духовного сына о наличии у корабля души, но адмирал верил в это столь же твердо, как в Святую Троицу.
Галеон глубоко зарывался носом в волны, матросы, сменяя друг друга, безостановочно работали на помпах. На второй день к вечеру на горизонте появились туманные очертания Эспаньолы, а ранним утром третьего дня марсовый закричал, что прямо по курсу у них Санто-Доминго.
За эти дни Рамиро пришел к окончательным выводам относительно здоровья адмирала де Эспинозы и заявил, что правой рукой тот владеть не сможет. Дон Мигель на самом деле очень плохо чувствовал пальцы, кроме того, ему еще не приходилось испытывать такой усталости и разбитости - все его старые раны, будто сговорившись, одновременно напомнили о себе, и его поневоле посещала мысль о собственной ущербности, добавляя терзания духа к телесным страданиям.
А еще де Эспиноза желал увидеть жену. То ощущение приветливо мерцающего в ночи огонька, которое пришло ему на ум еще в самом начале их знакомства, никуда не делось за прошедшие годы — наоборот, окрепло. И теперь, когда она обхватила его голову руками, и он чувствовал на своих губах соленую влагу ее слез, он готов был примирится с чем угодно - и со своим увечьем тоже.
***
Через два дня дону де Эспинозе нанес визит высокий гость, дон Барталомео де Ованда, королевский наместник и потомок знаменитого Николаса де Ованды, одного из первых посланников его католического величества на Эспаньоле. Цель визита была самая что ни на есть благородная — справиться о здоровье сеньора адмирала.
Дон Барталомео говорил округлыми фразами — такими же округлыми, как его бледное холеное лицо, обрамленное бородкой, и рассматривал свои перстни. Он восхвалял беспримерную доблесть адмирала де Эспинозы, особенно проявившуюся в бою с французскими пиратами. Под конец разговора де Ованда словно невзначай поинтересовался планами «славнейшего флотоводца и своего дорогого друга». Дон Мигель, прищурившись, взглянул на наместника и осторожно ответил:
- С Божьей помощью, я надеюсь скоро восстановить свои силы.
- Ваши раны так тяжелы, - вкрадчиво заметил дон Барталомео и посмотрел на покоившуюся на груди адмирала руку. - Вы уже не раз проливали кровь во славу Испании. И как я понимаю, ваша правая рука вряд ли войдет в прежнюю силу - если только не случится чудо... - он удрученно вздохнул. - Боюсь, его королевское величество не согласится принять такую жертву
Дон Мигель закусил губу, он не ожидал такого поворота и едва справился со вспышкой гнева.
- Чудеса случаются, дон Барталомео, — медленно проговорил он.
Наместник тонко улыбнулся:
- Разумеется, дон Мигель. Однако святые отцы учат нас как уповать на милость Господа, так и смиренно принимать Его волю.
Де Ованда ушел, оставив дона Мигеля в тяжелых раздумьях. Невзирая на боль, он попытался пошевелить пальцами и скрипнул зубами: указательный и средний пальцы лишь чуть дрогнули, чуда не произошло.
Вечером он получил и другое неприятное известие от одного из своих офицеров: дон Оргета, капитан «Сакраменто», благополучно достигшего Санто-Доминго на день раньше их, исполняет теперь обязанности адмирала. С одной стороны — болезнь де Эспинозы не должна была препятствовать действиям эскадры, но с другой... Вкупе с визитом наместника картина вырисовывать неутешительная.
Он был достаточно искушен, чтобы понять намек: в его службе больше не нуждались. Внезапный, и от того еще более сокрушительный удар!
Прежде Мигель де Эспиноза не задумывался об отставке и о том, что он будет делать после — жизнь полна превратностей, и особенно это касается человека, связавшего свою судьбу с морем. А сейчас перед ним со всей неумолимостью встал вопрос — что дальше?
В бессильной ярости он проклинал французов — и еще больше англичан.
Затем дону Мигелю в голову пришла мысль, что его смещение было вопросом времени. И «Сакраменто» не случайно прибыл из Испании, чтобы войти в состав эскадры — ну так вот он и вошел. С доном Ортегой в качестве адмирала. Ранение просто дало наместнику возможность немного пощадить самолюбие де Эспинозы — и ускорить события.
Вероятно, его непредсказуемое величество король Карлос II изменил свое милостивое отношение к роду де Эспиноза — по своей ли прихоти или кто-то позаботился о том, чтобы напомнить ему о всех вольностях, которые позволял себе сеньор адмирал в прежние годы. Узнать не представлялось возможным, да и смысла не было.
Предаваясь безрадостным размышлениям, он задремал и проснулся, когда за окнами было уже темно. Беатрис сидела возле его постели, откинувшись на спину кресла. Глаза ее были закрыты, и свеча, горевшая на столике, мягко освещала утомленное лицо молодой женщины. Почувствовав, что муж пошевелился, Беатрис сразу встрепенулась и с тревогой взглянула на него. Дон Мигель подумал, что жена уже третью ночь проводит рядом с ним, а днем занята бесконечными хлопотами. Когда же она спит? Однако дурное настроение адмирала не оставило места остальным чувствам и прорвалось в его сухом тоне:
- Идите спать, донья Беатрис.
В ее глазах появились недоумение.
«Почему я так суров с ней?»
Сожалея о своей несдержанности, Дон Мигель добавил, смягчая голос:
- Нет никакой опасности, разве вы не слышали, что сказал доктор Рамиро?
- А если вам что-то понадобится? - возразила она.
- Позовите кого-то из слуг, того же Хосе. Парень совсем разленился.
Беатрис упрямо сжала губы, и де Эспинозе вспомнились далекая Ла Романа и своенравная сеньорита Сантана, противостоявшая его насмешливым выпадам.
- Тебе надо поспать, сердце мое, - ласково сказал он, совладав наконец с вопившем в нем демоном уязвленной гордости.
Но вместо того, чтобы согласиться с мужем, Беатрис встала из кресла и присела на край постели. Она коснулась холодных пальцев его правой руки, осторожно поглаживая их, затем переместилась выше, растирая кисть и свободную от лубков часть предплечья.
- Зачем это, Беатрис? - скептически спросил дон Мигель. - Тут уже ничего не сможет помочь.
- Отец Кристиан недавно отыскал манускрипт, привезенный, видимо, еще первыми монахами, - ответила она, не прекращая массировать его. - К сожалению, не все удалось разобрать, но там сказано о пользе таких растираний для восстановления кровотока, а в дальнейшем их надо сочетать с упражнениями. Или... хотя бы пытаться двигать рукой... - тихо закончила она.
Де Эспиноза решил не спорить, пусть и был убежден в бесполезности каких-либо растираний — к чему лишать жену призрачной надежды. Беатрис принялась поглаживать его шею и надплечье. К его удивлению, ему было отчасти приятно то, что она делала, а онемевшие мышцы начало покалывать словно горячими иголочками.
20 Преодоление (Уроки фехтования)
июль 1695
Через открытое окно гостиной долетал отдаленный звон металла о металл. Донья де Эспиноза прислушалась и вздохнула: так и есть, муж снова фехтует с маэстро Лоренцо.
Дочка, сидевшая на ее коленях и рассматривающая гравюры к «Даме-Невидимке» Кальдерона, завозилась и соскользнула на пол.
- Пойдем-ка побегаем, Изабелита, - Лусия подняла голову от шитья и взглянула на госпожу.
Беатрис согласно кивнула головой и, поднявшись, подошла к окну, высматривая мужа.
За эти месяцы что только она ни делала, чтобы вернуть подвижность его правой руке — вместе с отцом Кристианом разгадывала полустертые слова древнего документа, расспрашивала других монахов госпиталя или изобретала собственные методы.
Сеньор Рамиро отнесся к ее идеям без особого восторга, но тем не менее приготовил ароматическое масло для растираний.
Однако ей пришлось проявить немало терпения и настойчивости, преодолевая нежелание и мрачное недоверие Мигеля. Беатрис разминала больную руку, осторожно сгибала и разгибала ее, затем заставляла мужа погружать руку в теплую воду с отваром из трав и совершать движения или сжимать в непослушных пальцах кожаный мешочек, набитый песком.
В итоге ей удалось добиться многого, совершить почти чудо, о котором говорил де Эспиноза в первые дни после своего возвращения, но до сих пор любое усилие отзывалась болью в его оставшемся искривленным плече, а пальцы так и не обрели прежнюю гибкость и силу. Тем не менее, она надеялась на дальнейшее улучшение, а муж был вынужден признать ее правоту.
«Вынужден — очень точно слово, не так ли?»
Беатрис снова вздохнула — гораздо сильнее телесного недуга ее беспокоил душевный настрой мужа.
После внезапно случившейся в январе отставки де Эспиноза резко переменился, став замкнутым и вспыльчивым, закрывшись ото всех, включая жену.
Разве что Изабелита могла вызвать по-настоящему теплую улыбку у своего отца. В те мгновения, когда Беатрис видела их вместе, ей казалось, что ничего не произошло и она чувствовала себя счастливой, как прежде. Молодая женщина подозревала, что отставка сеньора адмирала была не вполне добровольной и не связной напрямую с его увечьем.
Исключая плечо, остальные раны дона Мигеля были скорее болезненными, чем представляющими какую-либо опасность, и он быстро поднялся на ноги. Но несмотря на то, что он ни разу не отлучился из дому, они мало общались. Он часто распоряжался подать ему обед или ужин в кабинет, и никто не отваживался беспокоить его там. Только Беатрис входила к мужу, чтобы заняться его плечом, и смело встречала его мрачный взгляд из-под нахмуренных бровей. Но вслух он не возражал, а посему она предпочитала не замечать его неудовольствия.
В кабинете де Эспиноза и проводил большую часть времени, читая один из фолиантов или диктуя письма своему секретарю. Беатрис не знала, кому были адресованы эти письма, но в ответах, получаемых им время от времени, явно не было ничего утешительного.
Она пыталась расшевелить мужа, предлагая отправиться в небольшое путешествие или устроить прием, и наталкивалась на непреклонный отказ. Он даже не выезжал верхом, хотя сеньор Рамиро, убедившись в действенности методов Беатрис, не имел ничего против неспешных прогулок. Молодая женщина начала читать вслух один из романов, заполнивших за эти годы несколько полок в библиотеке, но прекратила и это прежде приходившееся по душе дону Мигелю занятие, поняв, что тот не слушает ее.
И вдруг в начале мая де Эспиноза сказал жене, что пригласил итальянского учителя фехтования. Это было настолько неожиданно, что она изумленно спросила:
- Но разве вы не приверженец Дестрезы?
У него вопрос не вызвал раздражения, как это зачастую случалось в последнее время, и он довольно охотно пояснил:
- Сеньор Лоренцо Кадорна прославился тем, что одинаково хорошо владеет шпагой обеими руками. Я и сам в юности учился держать клинок в левой руке, но со временем утратил навыки.
Так в их доме появился невысокий и уже немолодой, но очень подвижный маэстро Лоренцо. Беатрис была рада, по крайней мере, это могло бы вывести дона Мигеля из того мрачного состояния, в котором тот пребывал почти постоянно. Однако радость была преждевременной: долгие ли годы без практики были тому виной, а возможно, полученные травмы, но обучение — вернее, переучивание, - шло с большими трудностями.
Вот и сейчас он не сумел отбить выпад и, получив укол в защищенную нагрудником грудь, в бешенстве отбросил шпагу. Невозмутимый итальянец поклонился ему, но де Эспиноза раздраженно махнул рукой. Беатрис поспешила спуститься во двор, прихватив с собой кусок полотна.
По лицу дона Мигеля градом катился пот, его грудь вздымалась, подобно кузнечным мехам.
- Благодарю вас, донья Беатрис, - сдержанно сказал он жене, беря протянутое полотно и вытирая лицо.
- Донья де Эспиноза, - сеньор Кадорна галантно склонился перед ней.
- Доброе утро, маэстро Лоренцо,- ответила молодая женщина, с беспокойством посмотрев на мужа, который, отдал ей полотно и схватился за больное плечо.
- Вы навредите себе, до такой степени перетруждая руку, - негромко сказала она.
- Я сражался левой рукой, донья Беатрис, — не особо любезно отозвался де Эспиноза. - Маэстро Лоренцо, завтра продолжим в это же время.
Выждав, когда Кадорна уйдет, Беатрис еще раз попробовала воззвать к благоразумию мужа.
- Чрезмерные усилия опасны, вы еще не до конца оправились...
- Беатрис, ты не понимаешь!
- Не понимаю! - гневно воскликнула она, рассердившись на его непобедимое упрямство. - Зачем вам так мучить себя? Вы переменились и ничего мне не говорите, будто я не жена вам больше и не давала клятвы разделять с вам не только радость, но и горе! - Темные глаза дона Мигеля метали молнии, но она не могла остановиться, слишком уставшая переживать и строить предположения: - Дело в вашей отставке? Тогда почему бы вам не снарядить свой корабль...
- Беатрис! - с яростью крикнул де Эспиноза, прерывая молодую женщину. - Я не мальчик... чтобы играть в кораблики! Ступайте к себе!
Беатрис взбежала по лестнице, глотая слезы возмущения и обиды. В чем ее вина, чтобы дон Мигель срывал на ней свой гнев? Господь свидетель, эти месяцы она терпеливо сносила его плохое настроение, но сегодня просто не выдержала... Она в отчаянии покачала головой, душа ее была полна горечи.
Обед проходил бы в ледяном молчании, если бы не жизнерадостный сеньор Кадорна, который говорил за всех и которому, кажется, ответы собеседников и вовсе были не нужны.
Молодая женщина поглядывала на мужа, на его отчужденное лицо с глубокими суровыми складками у рта, на неловкие пальцы правой руки, сжимающие вилку, и ее обида затухала.
Если верны ее догадки по поводу того, что адмирал де Эспиноза ушел в отставку против своей воли, то это был тяжкий удар по его гордости и самолюбию. Что чувствует мужчина, тем более мужчина его склада, в одночасье лишившийся дела, которому посвятил всю свою жизнь? И она же знала, что несмотря на чувства, которые Мигель испытывал к ней и дочери, море занимало в его душе не менее важное место. И возможно даже более...
Он держал все в себе, но это не значило, что тоска не снедала его денно и нощно. Беатрис вздохнула: не стоило ей упрекать мужа и, тем более, говорить про другой корабль.
Де Эспиноза поднялся из за стола, так и не посмотрев в ее сторону, и печаль молодой женщины стала еще глубже.
Беатрис боялась признаться себе, но в последнее время в ее душе поселились сомнения в том, что они смогут и дальше быть счастливы друг с другом, ведь отношение дона Мигеля к ней стало совсем иным. Он как будто всего лишь терпел присутствие жены и принимал ее заботу, зная ее настойчивость и просто чтобы не спорить лишний раз. Даже то, что его рука оживала, не делало их общение более теплым. А тут еще неосторожные слова, глубоко задевшие его...
Прошли несколько дней, похожих друг на друга, как близнецы. Де Эспиноза каждое утро до изнеможения фехтовал с маэстро Лоренцо, а Беатрис украдкой наблюдала за поединками, в которых итальянец неизменно одерживал верх. Но постепенно ей стало казаться, что победа давалась Кадорне не так легко, - а может, она сама убедила себя в этом.
С женой дон Мигель был отстранено-вежлив, и молодая женщина ломала голову в поисках пути к примирению: она не любила долгих размолвок и, хотя порывистость и своенравие ее натуры никуда не делась, они редко ссорились. Но сейчас было все так сложно...
Она бы очень удивилась, узнав, что и де Эспиноза занят примерно тем же. Упреки жены будто стронули один из камней осыпи, которая в эти месяцы погребала его под собой. На мгновение он увидел себя со стороны и решил, что смешон. Он не собирался прекращать занятия с Кадорной, но в глубине души признал правоту Беатрис. Однако фамильная гордость не давала ему сделать хотя бы маленький шаг ей навстречу.
Однажды Беатрис услышала детский смех и цоканье подков и выглянула из окна. Во дворе де Эспиноза, усадив Изабеллу на Райо, водил андалузца по кругу. Это была их любимая забава, и молодая женщина даже на расстоянии могла видеть, что лицо мужа смягчилось, он с улыбкой смотрел на дочку и что-то тихо ей говорил.
«Стоит ли мне подойти к ним? И нарушить его такой редкий покой?»
Она несколько минут наблюдала за ними, пока Изабелла не заметила ее и не начала призывно махать ручкой. Дон Мигель тоже бросил взгляд на жену, затем отвернулся. Поколебавшись, Беатрис все же вышла во двор, чуть ли не опасаясь, что муж уже увел жеребца в конюшню. Но нет, они все еще были там.
- Тебе нравится Райо, Изабелита? - спросила она, протягивая руки к девочке, чтобы снять ее со спины пофыркивающего коня.
- Очень, мама! И я хочу, чтобы отец взял меня с собой в седло и мы поехали далеко- далеко!
- Куда же ты хочешь уехать от меня, птичка? - с грустной улыбкой спросила Беатрис.
- Не знаю... туда, куда уходит солнце, чтобы спать. Далеко, — девочка пожала плечами и великодушно разрешила: - Ты можешь ехать с нами!
- Если твой отец не против, - молодая женщина внимательно посмотрела на мужа и заметила, как уголки его сжатых губ дрогнули:
- Думаю, мы с мамой могли бы тебя порадовать и отвезти туда, где спит солнце.
Тогда Беатрис коснулась его руки, сжимающей поводья Райо:
- Мои слова были необдуманны и жестоки. Я... сожалею о них. Простите.
- Вам не за что извиняться, вы как всегда правы, - тихо произнес он и к немалому удивлению и облегчению Беатрис, добавил: - Маленькая сеньорита Сантана...
- А кто, кто это — сеньорита Сантана? - черные глаза Изабеллы заблестели от любопытства.
- Разве ты не помнишь дедушку Хуана Сантану? А мама — его дочь, и носила его фамилию, пока я не женился на ней.
- Так значит, я тоже поменяю фамилию, когда выйду замуж? - на личике девочки появилась недовольная гримаска.
- Конечно, Изабелита, и чем же ты недовольна? - молодая женщина уже смеялась, чувствуя, как разжимается незримая холодная рука, стискивающая ее сердце.
- Мне очень нравится моя, - безапелляционно заявила малышка. - Пусть мой муж меняет.
- Возможно, фамилия твоего будущего супруга будет еще красивее, — серьезно сказал ей отец.
Девочка недоверчиво свела брови, обдумывая услышанное, а черед пару минут беззаботно запрыгала на одной ножке, выбросив из головы все свои маленькие беды.
- Если желаете, я разомну вам плечи, дон Мигель, - молодая женщина смотрела ему прямо в глаза, - наверняка их сводит от усталости.
- Буду вам очень признателен, моя дорогая жена, - он улыбнулся Беатрис и обнял ее.
Де Эспиноза подозвал конюха, ожидающего у калитки, и кинул ему поводья андалузца. Изабелла убежала вперед них в дом, и когда они вошли вовнутрь, ее звонкий голос доносился со стороны кухни.
- Опять выпрашивает сладкий пирог у Долорес, - заметила Беатрис.
- Уверен, ты делала то же самое, и всегда добивалась своего, - ответил ей муж, и она только крепче прижалась к нему.
Они поднялись в гостиную, и Беатрис подошла к небольшому резному шкафчику, где она хранила свои «зелья» - как их называл муж.
Поставив склянку с маслом сеньора Рамиро на стол, молодая женщина повернулась к дону Мигелю и спросила, зная, как щепетильно он стал относиться к бытовым мелочам, неожиданно ставшим для него затруднительными:
- Вы позволите вам помочь?
- Я полностью в вашем распоряжении, донья Беатрис, - кажется, он и в самом деле был настроен непривычно благодушно, потому что с легкой усмешкой наблюдал за тем, как жена с сосредоточенным лицом расстегивает его камзол.
- Ваши пальчики столь проворны, что у меня возникает искушение отправить Хосе возить дрова и каждый день просить вас об этой любезности.
- Мне это доставит только радость, дон Мигель, - молодой женщине не верилось, что после казавшегося бесконечным периода холодности и отчуждения муж вновь шутит, и в его глазах плещется ирония.
Рубаху он стянул сам, затем уселся на низкую кушетку, обтянутую бархатом, и выжидательно приподнял бровь, глядя на Беатрис:
- А где ваш мешочек с песком? Разве экзекуция не предполагается в своем полном объеме?
Беатрис рассмеялась:
- Вместо меня ее уже провел маэстро Лоренцо.
Она налила чуть-чуть масла в ладонь и, подойдя к мужу, начала осторожно втирать ароматную субстанцию ему в спину и плечи, с особым тщанием массируя правое. Де Эспиноза блаженно закрыл глаза, отдаваясь во власть нежных рук жены и чувствуя, как расслабляются закаменевшие мускулы.
Неожиданно он понял, что ладони Беатрис ласкающе скользят по его коже: это уже были прикосновения не врачевательницы или сиделки, а пылкой возлюбленной, и кровь забурлила в его жилах. Наклонившись, она дотронулась губами до его искалеченного плеча и поднявшееся желание штормовой волной накрыло де Эспинозу. Давно, как же недопустимо давно он не сжимал Беатрис в своих объятиях!
Сдавленно застонав, он поймал сперва одно, потом другое запястье молодой женщины и притянул ее к себе на колени.
Муж целовал ее жадно, почти грубо, но это не вызывало протеста у Беатрис, и она с удивляющей ее саму дерзостью отвечала на его поцелуи. В потайных глубинах ее существа возникла и стала стремительно усиливаться пульсация, и молодая женщина прильнула к дону Мигелю. Его рука опустилась на ее щиколотку, затем скользнула вверх.
- Пожалуй, мне следует... поблагодарить тебя, - прерывающимся голосом сказал он, - за твои простые наряды, которые ты упорно носишь, несмотря на мои пожелания... Как было бы неуместно сейчас парадное платье, - он усмехнулся, со страстью и нежностью глядя ей в глаза, в то время как его пальцы проникали в ее влажное лоно, убеждаясь в готовности жены принять его: - Как, уже? Ты очень щедра, Беатрис...
Она смущенно улыбнулась в ответ, но промолчала. Встав с колен мужа, через мгновение она со вздохом опустилась вновь, медленно вбирая в себя его напрягшуюся плоть. Скрученные юбки мешали, не давая Беатрис прижаться к нему, но это придавало особый оттенок испытываемому ею удовольствию. Молодая женщина вдруг осознала, что это она выбирает, как ей двигаться, дон Мигель лишь слегка придерживал ее за поясницу. В голове мелькнула мысль о собственном неприличном поведении, затем новые, непривычные ощущения захватили ее целиком.
До сих пор муж властно вел Беатрис по дороге чувственной любви, а она следовала за ним, пусть достигая вершин блаженства, но в сущности, всегда подчиняясь его желаниям. Теперь же она видела, что он, полузакрыв глаза, тоже наслаждается таким вариантом их единения.
Беатрис короткими, резкими движениями толкала себя вперед, и тихие стоны текли с ее губ, пока острое, почти болезненное наслаждение не затопило ее. Вскрикнув, она упала на грудь мужа и уткнулась лицом ему в шею. Де Эспиноза сжал бедра молодой женщины, его разрядка последовала незамедлительно.
Насколько минут в комнате было слышно лишь их дыхание, потом дон Мигель прошептал, гладя жену по спине и растрепавшимся волосам:
- Беатрис... ты самое дорогое, что у меня есть...
Она подняла голову, но эмоции, переполняющие ее, были настолько сильны, что она не могла вымолвить ни слова.
- Ты плачешь? - он провел рукой по ее лицу. - Почему?
Только тут молодая женщина поняла, что по щекам ее катятся слезы, которых до этого мгновения она не замечала.
- Сейчас все пройдет... Прости, - она всхлипнула и покачала головой. - Ты был так далек от меня...
- Сердце мое, это ты прости меня. Я был погружен в свои думы и совсем не уделял тебе внимания. Я обещаю исправиться, донья де Эспиноза, - на его губах была знакомая Беатрис усмешка. - Теперь все будет иначе.
21 Враги
Июнь 1696, Гавана
Отплытие каравана в Севилью было назначено на последний день мая, однако этого не произошло. Флот Тьерра-Фирме, шедший из Картахены, запаздывал, и всем оставалось только ждать.
Арабелла Блад любовалась панорамой Гаваны и ее бухтой, защищенной двумя мощными фортами. Сложенная из огромных обтесанных блоков Ла-Фуэрса серой громадой высилась как раз напротив галеона «Сантиссима Тринидад», на котором бывший губернатор Ямайки Питер Блад и его семья собирались отплыть в Европу. Вторая крепость, Эль-Морро, была построена на скалистом мысе, в наиболее узкой части пролива. И обе грозно нацелились в сторону моря пушками.
Решение мужа присоединиться к торговому каравану было обоснованным — война все еще продолжалась, а испанские корабли шли под надежной охраной, но неожиданным для Арабеллы. Однако проблема взаимоотношений с союзниками-испанцам являлась для Блада делом глубоко личным и политическому моменту не отвечающим, о чем он со своей обычной иронией и заявил жене. А в Севилье они без труда найдут корабль, идущий в Англию.
Что касается самой Арабеллы, то она невольно думала о событиях почти семилетней давности, и неясная тревога временами легонько покалывала где-то внутри. Дон Мигель де Эспиноза угрожал передать ее трибуналу Инквизиции, находящемуся именно здесь, в Гаване.
Правда, теперь она сомневалась, что последствия для жены английского губернатора были бы неминуемо трагичны — даже если судьба оказалась бы настолько немилосердна к ней и дон Мигель пошел на то, чтобы осуществить свои намерения.
Но тот ужас, который внушала Инквизиция и за пределами испанских владений, заставлял Арабеллу внутренне содрогаться. Если бы она предстала перед трибуналом, пусть по таким чудовищно надуманным обвинениям, то утрата памяти, скорее всего, только ухудшила бы ее положение. Что могла бы она сказать в свою защиту, и чего бы стоило ее слово против слова адмирала Испании?
И надо же было такому статься, что в итоге она все-таки оказалась в Гаване, правда, не в качестве беспомощной пленницы, а богатой и респектабельной пассажирки «Сатниссимы Тринидад», путешествующей со своим супругом и шестилетней дочерью. За неделю ожидания флотилии из Картахены они совершили несколько прогулок по городу, который весьма отличался от Порт-Ройала. Узкие улицы Гаваны были застроены домами в испанском стиле, иногда — с явной примесью мавританского влияния на культуру Испании. Арабелла с любопытством рассматривала затейливые барочные фасады церквей, в изобилии украшенные скульптурами, их колоннады и сложные купола, и ей нравилась Гавана, не зря снискавшая славу самой красивой островной столицы.
«Зачем же я думаю о том, что случилось много лет назад? Ведь, благодарение Небу, все закончилось благополучно — по крайней мере, для нас с Питером...»
Узнай муж о ее мыслях, наверняка Арабелла услышала бы одно из изречений его любимых поэтов, как нельзя более подходящее к ситуации.
Они справились с испытанием недоверием и ревностью, порожденным обстоятельствами пребывания ее в плену. И несмотря на несколько критичный склад ее ума, будущее стало рисоваться молодой женщине в ярких и радостных красках. В июне 1690 года родилась Эмилия, принеся в их жизнь еще больше света.
А через два года на них обрушилась катастрофа. Тогда смерть была близко, так близко, что Арабелла ощутила ее леденящее дыхание на своем лице. Она тяжело вздохнула, с горечью подумав о тех, кого они потеряли. Затем — отчаянная, на грани и за гранью отпущенных человеку сил, борьба со стихией. Если бы не энергия губернатора Блада и не его способность противостоять самым тяжелым ударам судьбы, не теряя ироничной насмешливости и любви к жизни, кто знает, что бы стало со всеми ними.*
И вот долгожданная отставка и возможность вернуться в Европу. Для Арабеллы, много лет прожившей сначала на Барбадосе, потом на Ямайке, Англия теперь казалась столь же загадочной землей, как когда-то для европейских первопроходцев Новый свет...
- Как ты находишь крепость Королевской силы? - негромкий бархатистый голос мужа раздался совсем близко от Арабеллы, и молодая женщина вздрогнула: задумавшись, она не слышала, как он подошел.
- Я смотрю вовсе не на крепость, хотя она, безусловно, достойна пристального изучения, - и Арабелла улыбнулась: - Не так ли, капитан Блад?
- О, разумеется, дорогая. Обрати внимание на высоту стен. Френсис Дрейк, пришедший, чтобы взять город, отказался от своих намерений. Первоначально в крепости не предусматривалось ни одной лестницы, так что задача ее штурма была невыполнима.
- А как же гарнизон?
- Солдаты поднимались в крепость по веревочным лестницам.
Молодая женщина не удержалась от того, чтобы поддразнить мужа:
- И сам капитан Блад тоже не смог бы взять Гавану?
- Не всегда имеет смысл лезть напролом, дорогая, - он окинул Арабеллу пристальным взглядом. - Есть много способов добиться своего.
Она приготовилась было возмутиться двусмысленностью его фразы, но Питер продолжил:
- Как-то раз мы с месье Ибервилем немного позабавились в Гаване...
- Ворвались в крепость без веревочных лестниц? Или взяли на абордаж таверну?- довольно-таки язвительно поинтересовалась Арабелла, не ожидавшая, что ее шутливый вопрос вызовет у мужа вполне реальные воспоминания.
- Что? Нет, никаких лестниц и абордажа, - Питер усмехнулся чему-то и туманно добавил: - В Ибервиле умер великий актер...
- Ты сожалеешь, что не принял его предложение и не выбрал Новую Францию?** - молодая женщина поняла, что муж не намерен делиться прочими подробностями «забавы».
- Я был готов согласиться, но в итоге написал ему, что подумаю. Стоит дождаться, по крайней мере, окончания войны, - он вновь усмехнулся, иронично и в тоже время грустно: - Я не могу рисковать и вашими жизнями, дорогая.
Оба замолчали, однако наступившую тишину через минуту прервал выстрел из пушки, прозвучавший из крепости Эль-Морро, которому вторил крик одного из матросов с мачты. Несколько других членов команды, доселе предававшихся праздности на палубе, зашевелились. Они возбужденно переговаривались и указывали в сторону открытого моря. Блад оглянулся и хмыкнул:
- Ну вот и флот Тьерра-Фирме. Думаю, завтра, в крайнем случае - послезавтра мы отправимся наконец-то в путь.
Арабелла оглянулась вслед за ним и увидела не менее десятка огромных кораблей, двигающихся по направлению к порту. А на горизонте показывались все новые и новые паруса.
- Впечатляющие зрелище, - заметил Блад. - Но когда весь караван выйдет в море, кораблей будет чуть ли не вдвое больше — и это только торговые. Кроме того, в качестве охраны к нам присоединятся шесть или семь военных галеонов.
- Мне и самой не терпится пуститься в путь. Да, Мэри жалуется, что с Эмилией нет никакого сладу здесь, на корабле. Ей скучно, и Мэри уже несколько раз снимала ее с вант или пресекала попытку пройтись по бушприту. И это еще самое начало путешествия. Что же будет в самом плавании?
- Уверен, на борту «Сантиссима Тринидад» будут и другие пассажиры с детьми, так что Эмили найдет себе друзей и не будет приводить Мэри в отчаяние.
Приготовления к отплытию заняли еще два дня. На корабле действительно появились новые лица, в том числе, как и предполагал Питер, дети - двое мальчишек лет десяти, абсолютно неотличимых друг от друга. И даже накануне вечером, уже готовясь лечь спать, Арабелла услышала шаги и голоса — по-видимому, припозднившиеся пассажиры заняли одну из пустующих кают неподалеку от них.
Следующим утром, едва проснувшись, молодая женщина по слабой килевой качке поняла, что галеон уже в море.
Несмотря на ранний час, Питер был полностью одет и читал взятый с собой потрепанный томик Горация, сидя в кресле возле окна. Арабелла прислушалась — из смежной каюты, отведенной для Эмилии и Мэри, не доносилось ни звука, - значит они все еще спят, и ей тоже можно понежиться в постели. Но понежиться молодой женщине не дали — заметив, что она проснулась, муж сказал:
- Арабелла, если желаешь, сейчас самое время полюбоваться на караван - пока все корабли держатся близко друг от друга.
К ее удивлению, на палубе почти не было других пассажиров, только супружеская пара средних лет, также направляющаяся в Англию после продажи плантаций на Ямайке. Арабелла знала мистера и миссис Коллинз - они путешествовали до Гаваны на одном корабле, и тепло приветствовала их.
По всей вероятности, остальные предпочли сладкий сон прощанию с родными берегами.
- Не будем мешать матросам, пойдем-ка туда, - Питер указал жене на полуют, где облокотившийся на планшир высокий мужчина в темно-коричневом костюме испанского кроя наблюдал, как тянущееся по левому борту «Сантиссима Тринидад» побережье Кубы уходит назад.
Когда они поднялись на полуют, мужчина обернулся и... у Арабеллы вырвался приглушенный крик. Воплощением ее смутной тревоги перед ними стоял дон Мигель де Эспиноза.
Если бы в палубный настил между присутствующими ударила молния, они не были бы поражены до такой степени.
Прижав ладонь к губам, Арабелла смотрела на испанца, с необычайной четкостью отмечая все, даже несущественные детали: судорожно сжатые губы де Эспинозы, обильную седину в его волосах, окостеневшие на эфесе длинного кинжала пальцы левой руки - и в тоже время, искусное переплетение золотых нитей позумента его камзола и крупный голубой топаз, вставленный в навершие рукояти кинжала. Полный ненависти взгляд испанца был прикован к лицу Блада, и оглянувшись на мужа, она увидела, что его прищуренные, ставшие совсем светлыми глаза также внимательно изучают врага, а рука невольно тянется к левому бедру - к тому месту, где положено было бы висеть шпаге, беспечно оставленной им этим утром в каюте.
Молодая женщина всей кожей чувствовала в сгустившемся воздухе грозовое напряжение, готовое взорваться неистовым пламенем. И хотя мужчины не делали ни одного движения друг к другу, она будто услышала лязг клинков, доносившийся из невообразимой дали.
Но вот Питер шагнул в сторону и скрестил руки на груди, тогда дон Мигель перевел взгляд на Арабеллу и слегка поклонился ей. Затем, ни слова не говоря, испанец повернулся к ним спиной и удалился, надменно вскинув голову.
- Питер... - потрясенно прошептала молодая женщина, глядя вслед де Эспинозе. - Как это возможно?!
- Провидение не скупится на разнообразие в своих шутках, и особенно, когда мы, смертные, начинаем мнить себя хозяевами своей судьбы, - неожиданно философски сказал Блад.
- Мы можем пересесть на другой корабль?
- А смысл? Макиавелли говаривал, что друзей нужно держать близко, а врагов — еще ближе. Если дону Мигелю хватило выдержки не броситься на меня с кинжалом в первый момент, скорее всего, благоразумие его не оставит и дальше.
- А ты?
- То же самое относиться и ко мне — криво усмехнулся Питер. - И потом - его правая рука изувечена.
- Почему ты так думаешь?
- Как врач, я не могу не замечать таких вещей. Разве ты не видела, что де Эспиноза стискивал рукоять кинжала левой рукой?
- Но... он коварен и мстителен! - в отчаянии воскликнула Арабелла.
- В таком случае, другой корабль не избавит нас от его мести. Но если ты доверяешь моему умению разбираться в людях, то я возьму на себя смелость успокоить тебя: вряд ли он что-либо предпримет.
- И что теперь?
- А ничего, - пожал плечами Блад. - Будем плыть дальше...
- Легко сказать, - пробормотала ничуть не успокоенная Арабелла.
***
Одному дьяволу было известно, каких усилий стоило де Эспинозе совладать со своей яростью. Он и сам не мог бы объяснить себе, что остановило его от того, чтобы не попытаться поставить точку в затянувшемся противостоянии с «доном Педро Сангре». Память о проигранном семь лет назад Божьем суде? Пусть он не примирился — о нет, но вновь сразиться в поединке с заклятым врагом означало для него пойти против воли Господа. Де Эспиноза тут же осознал, что дело не только в этом: его гордыни и жажды мести хватило бы на то, чтобы бросить вызов небесам. Неужто присутствие миссис Блад? Он больше не испытывал при виде доньи Арабеллы никакого душевного волнения, тем не менее, она тогда спасла ему жизнь...
Затем дон Мигель подумал, что он мог оказаться с Питером Бладом на разных кораблях и не встретиться - даже плывя одним караваном. Однако судьбе было угодно свести их на «Сантиссима Тринидад». С присущим ему некоторым фатализмом, прекрасно уживающимся в его натуре со страстностью и неуемной энергией, де Эспиноза углядел в этом очередное, ниспосланное ему свыше испытание - а раз так, то он должен держаться стойко и не роптать.
Он постоял еще немного, подставляя лицо свежему бризу. Странное ощущение, быть на корабле и знать, что он неподвластен тебе, и не по твоей команде матросы карабкаются по вантам, ставят или убирают паруса, а рулевой поворачивает тяжелый штурвал. Это ощущение возникло, еще когда он вступил на палубу галеона Эстебана, «Санто Ниньо», чтобы плыть в Гавану.
Два месяца назад из Севильи пришло важное для де Эспинозы письмо от дона Алехандро Новарро, его родственника по материнской линии: при дворе вспомнили о заслугах бывшего адмирала, и его военный талант вновь может быть востребован. Следовало без промедления отправляться в Севилью, и перед доном Мигелем встала дилемма — брать ли с собой семью, ведь его жена носила их второго, такого долгожданного ребенка. Правда, ему предстояло появится на свет лишь на исходе сентября, и поэтому Беатрис твердо заявила, что не собирается разлучаться с супругом на неопределенный срок.
«Я прекрасно себя чувствую, и у меня будет еще по крайней мере месяц после прибытия каравана в Севилью».
Он и сам не хотел оставлять ее одну, к тому же путешествие с младенцем на руках также таило в себе немалый риск.
Де Эспиноза спустился в каюту и задумался, глядя на спящую Беатрис. Стоит ли предупредить ее? Пожалуй, что нет — к чему ей лишние волнения...
_____________
* Отсылка к фику "Когда рушится мир"
** "Сокровище Моргана" (эпилог)
22 На борту "Сантиссимы Тринидад"
Прошло несколько дней. Благодаря попутному ветру караван быстро продвигался на восток, огибая Эспаньолу с севера, и уже благополучно миновал опасные воды близ ее французской части и около Тортуги, где пираты или каперы могли бы попытаться напасть на отставший галеон или даже в целом на караван — такие случаи, хоть и редко, но бывали. Риск нападения в целом был выше у каких-либо «недружественных» берегов, чем в открытом море, и не только со стороны французов. Но в этот раз кораблей набралось почти три десятка, и власти Новой Испании выделили для защиты шесть пятидесятипушечных галеонов и еще два сторожевых корабля, так что оставалось надеяться, что охотников до лакомой, но зубастой добычи не сыщется и в дальнейшем.
Самые привилегированные пассажиры обедали в кают-компании, в обществе капитана - приземистого жизнерадостного дона Кардосо, двух его малоразговорчивых помощников, католического священника отца Алонсо, штурмана, который был под стать капитану, и судового врача, сеньора Бонильи, чьи небольшие глазки уныло взирали на подлунный мир, а длинный сизый нос выдавал в своем обладателе любителя горячительных напитков.
В первый день обед превратился для Арабеллы в своего рода испытание, потому что разумеется, дон де Эспиноза также присутствовал в кают-компании - по счастью, отведенные им места находились на противоположных концах стола. Рядом с испанцем сидела привлекательная черноволосая молодая женщина с выразительными темными глазами, оттененными густыми ресницами, и каким-то вдохновенным лицом. Сперва Арабелла удивилась, а потом задала себе резонный вопрос:
«А почему, собственно, дону Мигелю и не жениться, чему я удивляюсь?»
Когда донья де Эспиноза встала, Арабелла заметила под богато расшитой накидкой округлившийся живот и поняла, почему женщина словно светилась изнутри.
После обеда, на палубе, миссис Блад увидела их вместе с девочкой, по виду ровесницей Эмилии. Издали наблюдая за ними, она пришла к выводу, что дон Мигель все же обрел свое счастье.
«По крайней мере, он был счастлив, пока не произошла наша роковая встреча...»
Арабелла находилась во власти противоречивых чувств, тревожась о том, как им удастся пробыть на «Сантиссиме Тринидад» на протяжении столь длительного времени, и поражаясь, какими прихотливым путями вела их судьба, пожелавшая вновь столкнуть неистового дона Мигеля с его смертельным врагом и с ней - его бывшей пленницей. И в то же время, где-то в самой глубине души, она была рада, что де Эспиноза не пал от руки ее мужа, хотя и упрекала себя за эту радость.
Испанец держался надменно и практически не смотрел в их сторону. Ежели его взгляд случайно падал на нее или Питера, то скользил по ним с восхитительным ледяным безразличием. В ответном взгляде Блада также читалось равнодушие, но Арабелла достаточно знала своего мужа, чтобы ощущать в нем под маской спокойствия напряжение взведенного арбалета. Однако, как и он предсказывал, ничего не происходило, и тревога молодой женщины немного улеглась.
Еще через несколько дней миссис Блад обнаружила, что ее дочь нашла себе подругу в лице дочки дона Мигеля. Девочки сидели на палубе и, склонив друг к другу темнокудрые головы, что-то мастерили из щепок, в то время как Мэри пыталась вести беседу с совсем молоденькой девушкой — по видимому, няней, и поскольку каждая из них говорила только на своем языке, им оставалось объясняться знаками. Арабелла в нерешительности остановилась, раздумывая, не подозвать ли дочь к себе, но Эмилия уже заметила ее и сама подбежала к ней.
- Эмили, кажется, у тебя новая подруга?
- Да мама, ее зовут Изабелла - почти так же красиво как тебя, но мне больше нравится называть ее Изабелита.
- А как же вы разговариваете, ведь ты не понимаешь испанский?
Девочка посмотрела на нее с недоумением:
- Мы уже давно плывем на этом корабле, так что ты по-испански будешь la madre, а Изабелита - la amiga. А сам корабль — la nave... - она вдруг протянула Арабелле руку и с гордостью сказала: - Мама, посмотри, что у меня есть!
На ладони девочка держала золотую ладанку в форме ковчега - скорее всего, внутри находилась частица святых мощей или какая-то иная реликвия.
- Где ты это взяла, Эмили? - строго спросила молодая женщина.
- Мне дала она — девочка махнула рукой в сторону Изабелиты, которая поднялась на ноги и, серьезно хмуря бровки, рассматривала миссис Блад.
- Но это очень ценная вещь, девочка моя, боюсь, что ее придется вернуть.
Эмилия надула губы, упрямо глядя исподлобья такими же синими, как у Питера, глазами:
- Я отдала ей мою ракушку. Ну, ту самую...
- Ту, что ты нашла во время нашей последней прогулки возле Кингстона? - Арабелла помнила на редкость красивую, переливающую бирюзовыми оттенками перламутровую раковину, являющуюся главным сокровищем девочки: - А разве тебе не хотелось хранить ее вечно на память об Ямайке?
- Хотелось...
- Изабелита! - их разговор привлек внимание доньи де Эспиноза, и она подошла к дочке, вопросительно посмотрев в сторону Арабеллы.
- Эмили, тогда тем более нужно вернуть ладанку. Будь хорошей девочкой, и я попрошу отца рассказать тебе вечером одну из его историй.
- Про морских чудовищ? - насупившаяся было Эмили просияла.
- Думаю, что без чудовищ там точно не обойдется, - уверила ее мать.
Арабелла обернулась к донье де Эспиноза и с улыбкой сказала, тщательно подбирая испанские слова:
- Это принадлежит вашей дочери, донья де Эспиноза.
- Благодарю вас, сеньора... - в голосе жены дона Мигеля, взявшей протянутую ладанку, было удивление.
- Прошу меня извинить, мы не представлены, - спохватилась Арабелла: откуда бы ей знать, как зовут ее собеседницу. - Но я слышала, как к вам обращался стюард. Я миссис Блад.
- А это, вероятно, - вашей, миссис Блад, - настороженность ушла из глаз доньи де Эспиноза, и она тепло улыбнулась в ответ.
В ее руках была ракушка Эмилии, и обмен сокровищами состоялся по всем правилам дипломатии — правда, сопровождаемый вздохами сожаления самых заинтересованных сторон.
Вечером Арабелла рассказала мужу о «происшествии», добавив, что неизвестно как еще отнесется де Эспиноза к дружбе девочек, и возможно, стоит предостеречь Эмилию, на что Блад ответил, что дон Мигель будет последним болваном, если начнет вмешиваться.
***
На Мартинике караван сделал остановку для пополнения припасов. Плавание шло своим чередом, погода оставалась неизменно благоприятной, и Беатрис много времени проводила на палубе. Она несколько раз разговаривала с приветливой миссис Блад, в то время как их девочки играли в каком-нибудь закутке на палубе. Видела она и мужа англичанки, весьма примечательного высокого темноволосого мужчину с пронзительным взглядом удивительно светлых для такого смуглого лица глаз. Прежде донье де Эспиноза не было дела до находящихся на борту англичан, а теперь она обратила внимание, что по длинному столу в кают-компании будто проходит незримая граница — испанцы, во главе с капитаном, собирались на одном его конце, а подданные английской короны — на противоположном. Никаких столкновений, правда, пока что не случилось - наоборот, и те, и другие соревновались в учтивости. Но молодая женщина заметила и еще одну вещь — Мигель не участвовал в преувеличено любезном общении, он вообще избегал смотреть на представителей нации, которая была вечным антагонистом Испании, и лишь по стечению обстоятельств вошела в альянс с их страной. Беатрис знала о нелюбви — если не сказать большего, которую муж испытывал к англичанам: до нее доходили слухи о гибели младшего из братьев де Эспиноза. Но однажды Беатрис перехватила быстрый взгляд дона Мигеля, брошенный им как раз на супруга миссис Блад, и у нее перехватило дыхание от того, какая в нем сверкнула ненависть.
Молодой женщине стало не по себе, она обеспокоенно вгляделась в лицо мужа, но не увидела ничего, кроме холодного равнодушия. Беатрис попыталась успокоить себя, твердя, что ей все почудилось, но она не могла отрицать, что с тех пор, как они отплыли из Гаваны, воодушевление от вновь открывающихся ему перспектив оставило де Эспинозу, он вдруг стал угрюмым и неразговорчивым, совсем как прошлой зимой, после своей отставки.
Ее недоумение усилилось, когда два дня спустя он сурово выговорил ей за то, что она позволяет Изабелле дружить с маленькой англичанкой.
- Я не понимаю вашего неудовольствия, дон Мигель. Почему бы им не поиграть под присмотром служанок?
Мрачно хмурившийся де Эспиноза ответил:
- Мне неприятно видеть, что моя дочь общается с... еретичкой. Неужели нельзя найти для Изабеллы более подходящую компанию?
- Это же дети, какой в том грех? Кроме того, более подходящей компании - как вы изволили выразится - на «Сантиссима тринидад» для Изабелиты нет.
Муж не ответил. Отойдя от Беатрис, он остановился, глядя в окна их каюты.
- Что происходит, дон Мигель? - продолжала спрашивать молодая женщина, - Вы так напряжены, кто эти люди?
Молчание длилось так долго, что она уже не рассчитывала услышать объяснения, но де Эспиноза вдруг глухо выговорил:
- Это мой враг, Беатрис.
То, как это было сказано, заставило Беатрис прекратить дальнейшие расспросы. Ей показалось, что она ненароком коснулась незаживающей раны или распахнула дверь глубокого подвала, и из мрака на нее повеяло чем-то зловещим.
- Я... скажу Рамоне.
- Пусть играют, - неожиданно разрешил дон Мигель и устало добавил: - Лучше, если это будет на глазах у Рамоны, а то с Изабеллы станется сбежать от нее, чтобы навестить подружку.
***
После Малых Антильских островов караван взял курс на Азоры, идя теперь на северо-северо-восток. Для того, чтобы пересечь Атлантический океан, требовалось не меньше двух месяцев, впрочем, у людей находились нехитрые развлечения: отец Алонсо чуть ли не каждый день провозглашал имя святого, которого следовало чествовать, пассажиры и моряки с энтузиазмом откликались на подобную инициативу, а кроме того, занимались ловлей рыбы или попросту бездельничали, разморенные ярким солнцем.
Беатрис оказалась перед выбором: она не хотела расстраивать мужа, но не знала, как объяснить Изабелле, почему та не должна больше играть с Эмилией. Пока она раздумывала, произошло еще одно событие.
Она увидела девочек возле грот-мачты, рядом с ними была миссис Блад, которая несмотря ни на что, нравилась молодой женщине. Но она призывала себя быть сдержаннее и поэтому ограничилась лишь формальным приветствием, собираясь увести дочку в каюту.
- Арабелла! - донья де Эспиноза замерла на месте, услышав это имя, казалось бы, давно похороненное в ее памяти.
Она медленно повернула голову: к ним подходил тот самый высокий мужчина, супруг миссис Блад. Он поклонился Беатрис и обратился к жене по-английски, и та с улыбкой что-то ответила.
Арабелла больше не смотрела на Беатрис и поэтому не заметила, как побелело у той лицо.
… «Арабелла, не уходи...» - шепчут запекшиеся губы Мигеля, и лицо его искажается от боли.
А сеньорита Сантана знает, что это боль вызвана не раной от удара шпаги, пронзившем его грудь совсем рядом с сердцем...
Беатрис судорожно вздохнула.
«Вас не должна смущать донья Арабелла... В настоящем этому нет места...»
Как же — вот оно, настоящее, красивая женщина, изящная, как фарфоровая статуэтка!
«Арабелла! Арабелла, жена его врага...»
Жгучая ревность опалила ее. Она немедленно выяснит все и до конца!
Кивнув Рамоне на дочь, донья де Эспиноза сжала губы и направилась в каюту.
… Она почти бежала по узкому проходу, как вдруг ребенок беспокойно задвигался в ее животе. Беатрис остановилась, пытаясь выровнять дыхание и дожидаясь, пока стихнут толчки. Но они не прекращались, и молодая женщина непроизвольно положила руку на живот в желании защитить еще нерожденное дитя. И вдруг странное успокоение охватило Беатрис: ей вовремя напомнили, что у нее есть кое-что поважнее всех и всяческих выяснений. А значит, ей следует прислушаться к этой извечной мудрости.
продолжение в комментариях