От ненависти до...

[Toll-Gate]

Автор: Аллорет НКеллен
Фэндом: Капитан Блад
Основные персонажи: Капитан Питер Блад
Пэйринг или персонажи: Блад/Левассер
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Hurt/comfort, AU
Размер: Мини, 5 страниц

Вернувшись на берег за оброненным во время драки кинжалом, Питер Блад обнаружил еще живого Левассера, барахтающегося в груде песка. Ошеломленный, он молча смотрел на появившихся из песка вначале руку, потом лицо. Левассер захрипел, пытаясь вытянуть непослушное тело из песчаной могилы. Блад поначалу окаменел от потрясения и лишь затем сообразил, что пираты зарыли своего бывшего предводителя, по сути, живым. Какое-то время он молча смотрел на обмякшего Левассера. Француз был без сознания, но кровь из раны уже не текла — соленая вода и песок остановили ее. Хриплое рваное дыхание приподнимало и опускало грудную клетку раненого. Блад присел рядом, борясь с желанием довершить начатое. И тут Левассер открыл глаза.
— Помогите…
В груди у него клокотало и булькало. Блад смотрел в светлые глаза врага, пытаясь уловить хотя бы искорку прежней ярости. Но нет — ничего, кроме усталости и боли.
— Пить…
Блад снял с пояса манерку и приложил горлышко к посиневшим, в крупинках песка, губам француза. Тот глотнул, закашлялся, изо рта потекла кровь.
— Кто… — Левассер попытался повернуться на бок, но сил у него достало только повернуть голову. — Что…
Француз закрыл глаза, и Блад на какой-то короткий миг решил, что тот умер. Но в груди у Левассера снова заклокотало — он сделал вдох. Блад зажмурился, отчаянно желая просто встать и уйти, но рядом с ним умирал человек. Пусть он сам был причиной его страданий, его возможной гибели. Но в тот миг голову поднял Блад-врач, дававший клятву Гиппократа.
«Убей его, и потеряешь себя. Уйди — и потеряешь себя», — сказал Блад-врач. И Блад-пират покорился тому голосу совести и сострадания, что еще звучал в его сердце. Встав на колени рядом со вскрытой могилой, он принялся разбрасывать песок, еще покрывающий тело французского капитана.

— Ле Сан, ты здесь?
— Здесь, где мне еще быть. Тише, не дергайся.
Левассер заворочался рядом, нашаривая его руку. Питер Блад придвинулся ближе, чувствуя у груди биение чужого сердца. Левассер задремал, убедившись, что он рядом, и Блад теперь мог поразмыслить о двойственности ситуации. Как так могло случиться, что они стали близки? Как могло случиться, что он не вспомнил об Арабелле? Он не знал. Он не мог понять себя, не мог понять своих желаний. В какие-то мгновения он даже не мог осознать, что все происходит на самом деле. И не сразу понял, что вытворяет его подопечный, а когда понял, то остановиться уже не мог. Гибкое раскаленное жаром тело в его руках металось, терлось о его собственную горячую кожу, причиняя физическую боль, граничащую с наслаждением. Левассер ластился к нему, словно падшая девка, что-то стонал, его рука скользнула вниз по животу Блада, коснувшись паха. Бедро прижало член, причиняя боль пополам с диким, противоестественным наслаждением…
Левассер опять заметался, вырвав Питера из состояния благословенной дремы. Блад открыл глаза, вслушиваясь в слабое хрипение у собственной груди. «Он плавал с Л’Оллонэ, — всплыли в памяти слова Шведа Ольсена, — а про старого тролля много всякого говорили. И про его любовь пить кровь, и про страсть к молодым парням. Этот Левассер настоящая скотина. Держись от него подальше, кэп».
Француз дернулся и задышал быстро, тяжело, снова жалобно застонал. Блад положил руку ему на лоб, и этот жест, это прикосновение немного успокоили больного.

Первые две недели прошли как в тумане. Оставив Питта за старшего и дав матросам отгул, он бросил все силы на лечение того, кто с радостью прикончил бы его самого. Левассер метался в лихорадке, и Блад уже надеялся, что он не выкарабкается, но могучий организм француза цеплялся за жизнь. Блад хорошо помнил день, когда Левассер очнулся. Одного взгляда в серо-синие глаза хватило, чтобы понять: перед ним лишь тень блистательного негодяя и любимца женщин.
— Кто вы? — пробормотал француз, сжимая его руку. — Где мы?
Блад сел рядом с ним, коснувшись ладонью щеки. Жар спал, но выглядел Левассер совсем слабым. И, по-видимому, в памяти его мало что осталось из последних событий, столкнувших их.
— Не вставайте, — Блад положил руку на его перебинтованную грудь, — лежите спокойно.
Левассер едва заметно наклонил голову и тут же закатил глаза. Лицо его покрылось мертвенной бледностью.
— Будет вам. Вот, глотните, — Блад подсунул правую руку под затылок француза, левой прижав к его губам горлышко бутылки. — Что последнее вы помните?
Левассер сделал несколько глотков, закашлялся, но спиртное благотворно подействовало на него. Во всяком случае, слабый румянец тронул поблекшие скулы.
— Не знаю… какие-то обрывки. Голова ужасно болит. Как мне звать вас?
— Зовите Ле Сан.

Блад повел ладонью, ощутив под ней жесткие кудри. Левассер пошевелился и застонал во сне. Что-то произнес по-французски, снова застонал, видимо, умоляя. Питер сел, сбрасывая остатки сна. Левассер снова заметался, несвязно вскрикивая. Лицо его в лунном свете, падавшем из окошка, казалось личиной призрака. Блад легонько тряхнул его, пытаясь разбудить, Левассер вскинулся, а потом отчаянно заметался, словно пытаясь оттолкнуть неведомого врага. Блад сел и сгреб в охапку бьющееся тело. Левассер коротко, отчаянно вскрикнул и замер, мелко дрожа.
— Тише, это только сон, — Блад поглаживал его по груди. — Тише, Левассер, это кошмар, и только…
— Ле Сан! — в голосе француза, все еще сонном и «плывущем», слышалось неимоверное облегчение. Он с трудом повернулся, ощупью отыскав плечо Блада.
— Да… кошмар, — голос дрогнул, ломаясь. Вслед за тем рука француза скользнула по груди и шее Блада и затем вверх, притягивая голову за затылок. Его губы отдавали горькой полынной настойкой. Блад закрыл глаза, не имея сил оттолкнуть льнущего к нему врага. Левассер не пытался главенствовать, казалось, для него необходимым было просто находиться рядом. Он цеплялся за Питера, словно тот был единственным дорогим ему существом на всем белом свете, содрал остатки рубахи, елозя по телу раскаленными ладонями. Уже не контролируя себя, Блад перевернул его на живот и подмял, держа за руки. Левассер снова застонал, что-то выдыхая по-французски. Блад замер, вслушиваясь.
— J'implore, ne me fais pas mal!
Питер снова зарылся лицом в спутанные жесткие волосы, чувствуя, как внутри пробуждается злое, мстительное, яростное. Одежды они оба лишились по милости Левассера перед первым слиянием, потому ничто не было преградой между их телами. Блад прикусил шею партнера, давая волю зверю, живущему внутри. Левассер дернулся и снова жалобно вскрикнул, когда Блад взял его, протолкнув смоченный лишь слюной член сразу наполовину в болезненно тесное кольцо сфинктера.
— J'implore!
— Умоляй! — выдохнул Блад, вталкиваясь в дрожащее под ним тело. — Умоляй, мерзавец!
Он двигался грубо, безо всякой жалости, прижав Левассера за волосы к подушке, не позволяя поднять голову. В какой-то момент двигаться стало легче, кровь, льющаяся из разрывов, выступила в роли смазки. Всхлипывания и мольбы перешли в бессвязное хныканье. Француз по-прежнему не пытался сопротивляться, лишь судорожно царапал простыни. Послышался треск рвущейся ткани. Прижав Левассера за шею, Блад выкрутил ему руку за спину и ускорил движение. Француз никак не воспротивился этой грубости. Блад зарычал, дернулся и спустил, едва успев вытащить член из довольно поврежденного отверстия. Левассер коротко прохрипел и обмяк. Отстранившись, Питер увидел темные потеки на его бедрах и ягодицах. Левассер свернулся клубочком, с трудом подтянув вывернутую руку. Блад лег рядом, чувствуя себя опустошенным.

Перевезти находящегося в помраченном состоянии раненого с пустынного острова туда, где под рукой были все необходимые принадлежности и лекарства, оказалось достаточно сложно. Но Блад справился с этим. Небольшая хижина на окраине острова Вертиго пустовала по той причине, что между ней и морем лежало старое кладбище. Блад не был суеверен, а Левассеру было все равно. Здесь Блад устроил своего нежеланного пациента, притащив купленные в лавке одеяла и чистую одежду. Левассер по-прежнему почти не реагировал на внешние раздражители, позволяя промывать и зондировать рану, обихаживать себя. Жар то спадал, то снова усиливался, и тогда Блад ощущал ужас вперемешку с облегчением и надеждой.

Блад стоял на берегу, с наслаждением подставляя обнаженное тело морскому ветру. Дальнее облако показалось ему похожим на женскую фигуру в пышном платье. Но память об Арабелле странно потускнела, притерлась, как притираются шрамы от ран. Больше не было боли от разлуки, несправедливой обиды. Только память, полустертая, прибитая, как пыль каплями благодатного дождя.
Ополоснувшись после ночного безумства, он уселся на камень и обхватил себя руками за плечи. Просто уйти? Левассер фактически здоров, позаботиться о себе он сможет теперь сам. Даже при мысли об этом у Блада заныло под ложечкой.
— Ле Сан?
Он вздрогнул, но не повернулся. Левассер, одетый лишь в длинную льняную рубаху в пятнах крови, мочи и дерьма, кое-как проковылял мимо него, вошел в мирные волны, окунулся. Блад смотрел, как он неловко пытается помыть свои отросшие волосы. Правая рука у него все еще плохо двигалась. Блад сполз с жесткого насеста и вошел в воду. Левассер поднял голову, выжимая кудри.
— Ле Сан, а ты грубиян еще тот! — сказал он, глядя на Питера со своей обычной наглой усмешкой. — Не мог быть хоть чуточку повежливее?
Блад отступил, но Левассер шагнул к нему и обнял обеими руками за шею.
— Кто бы мог подумать, Ле Сан, — ухмыльнулся он, — ты настоящий жеребец. Да не дергайся так!
Он поцеловал оцепеневшего Блада в губы, попытавшись протолкнуть кончик языка. Питер с силой толкнул француза, отшвыривая от себя.
— Ничего не было! — жестко произнес он.
— Да неужели? — Левассер весело улыбнулся, но глаза его превратились в два пистолетных дула. — Значит, ничего?
— Думаю, жизнь — достаточная цена за то, что случилось этой ночью, — медленно произнес Блад, глядя в наглые серо-синие глаза. — Я привезу тебе одежду из города и ты уберешься. Можешь идти куда захочешь, держать не стану.
— Жизнь? Меня считают мертвым, черт бы тебя подрал!
— Ничего, оживешь.
— Значит, так ты обращаешься с теми, кому повезло попасть в твою койку? — француз насмешливо посмотрел на Питера. — Имеешь и выбрасываешь, как негодное тряпье. Кто еще, Ле Сан? Твой белокурый милашка-помощник? Эта девка, дочка губернатора?
— Не тебе упрекать меня, Левассер!
— Да неужели? Что ж, по крайней мере, здесь я лучше тебя, великий Ле Сан, благородный Ле Сан. Потому что я честен с теми, с кем сплю.
— Не суди по себе, Левассер, — резко ответил Блад, покоробленный его упреком, — если бы ты не начал лезть ко мне, как портовая дев… — оборвав фразу на полуслове, он отвернулся и ушел в воду, отплыв на приличное расстояние от француза. Левассер смотрел ему вслед, затем снова окунулся, морщась от боли. Содрал с себя мокрую рубаху и принялся тереть грудь скомканной грубой тканью.

В домик они вернулись порознь. Левассер сразу лег в постель, утомленный купанием и перепалкой. Бладу же пришлось ехать в город за едой и одеждой. Вернувшись ближе к вечеру, он застал Левассера уже дремлющим. Тот лежал на постели нагой, в чем мать родила, даже не потрудившись прикрыться. Красноватые пятна покрывали его лицо и тело. Присев на край ложа, Питер коснулся груди француза и отдернул руку — тот весь пылал.
— Врезать бы тебе как следует, гаденыш! — в сердцах выдохнул Блад. Но делать было нечего, пришлось заново сбивать жар и варить ивовую кору в небольшом котелке. Он задремал, сидя на козьей шкуре у очага, когда шорох разбудил его.
— Ле Сан? — Левассер попытался сесть, опираясь о подушку. — Какого дьявола вы тут делаете?
Блад протер глаза и взглянул на мирно попыхивающий котелок. Затем поднялся и подошел к постели, присев рядом со старым недругом.
— И вы еще спрашиваете?
— И какого дьявола здесь делаю я? — француз тряхнул головой.
— Помолчите, — раздраженно произнес Блад, обхватывая плечи Левассера и укладывая его обратно в постель, — когда вы открываете рот, ничего хорошего из этого не выходит.
— Мне нехорошо, — Левассер закрыл глаза, — все плывет… какого дьявола…
Некоторое время Блад вслушивался в его хриплое дыхание, держа руку на пульсе. Потом встал и отошел к очагу. Он здорово устал, хотя и привез все, что было нужно. Но еще больше, чем физическая усталость, его терзали невеселые мысли о том, что будет дальше.

В памяти, в полусне возникали картины прошлого. Их первая встреча. Странное впечатление, которое произвел на него этот горластый, свирепый, грубый красавец. Отвращение вперемешку с интересом — вот что владело им тогда. Левассер был известен в пиратской среде, его предложение могло бы быть на пользу обеим командам, если бы не репутация француза. О чем он думал, принимая это предложение? Он не мог вспомнить. Вспоминалась только по-кошачьи гибкая фигура, маячившая перед глазами, склонившееся над ним красивое грубоватое лицо. И взгляд… голодный, веселый, злой взгляд, какого он не видел ни у кого больше. И от этого взгляда сердце замерло и заколотилось от ярости и чего-то еще, чего до сих пор он никогда не чувствовал.
— Ле Сан! — снова заметался Левассер, сбрасывая примочки, которыми Блад пытался сбить жар.
Блад резко вскинул голову.
— Ле Сан, эта девка не стоит того, чтобы встать между нами!
Он вздрогнул, вслушиваясь в горячечный бред. Бред, что зрел, видимо, в воспаленном сознании француза уже давно. Левассер дернул рукой, словно пытаясь оттолкнуть несуществующее препятствие.
— Нет… не уходи… не оставляй меня, Ле Сан! ...Пьер, останься! Прошу тебя! J'implore! — он перешел на французский, проглатывая слова, бессвязно умоляя.
Блад с трудом переводил дыхание. Голова у него кружилась и щеки пылали, столь откровенно и жестоко прозвучало это признание, пусть и сделанное в бреду. И страшнее всего было то, что признание это затронуло что-то в душе Блада. Словно какая-то часть ее откликнулась на противоестественную, странную любовь, что предлагал Левассер. Сам не свой, Питер вскочил и выбежал из хижины.
Ветер принес аромат моря и шум прибоя. Блад присел на круглый валун возле входа в домик и попытался отогнать все теснящиеся в душе чувства, все разрывающие рассудок мысли. Его начало знобить, но озноб был вызвал не холодом. Уже стемнело, и лишь пламя очага освещало хижину и свет его струился из открытой двери. Блад слышал хриплые стоны-мольбы Левассера. Ему вдруг подумалось, что Арабелла никогда не станет умолять его о любви. При мысли об этом руки его покрылись гусиной кожей и сердце подпрыгнуло к самому горлу.
— Что же ты делаешь, Левассер? — пробормотал он, глядя на мечущегося в бреду француза. — Почему ты?
Закрыв дверь и стащив через голову рубаху, расстегнув пояс на штанах, он ногой отбросил ворох одежды к стене и шагнул к постели. Левассер весь горел, но, очутившись в объятиях Блада, почти сразу успокоился. Блад подтянул покрывало и набросил на плечи француза. Левассер уткнулся ему в грудь, что-то несвязно бормоча. Вскоре он уснул, а следом за ним задремал и Блад, так ничего и не сумев придумать.

Пробуждение было едва ли не кошмарнее тех снов и видений, что терзали измученный рассудок Питера Блада на продолжении нескольких следующих дней и ночей.
Он повел рукой и, не обнаружив рядом никого, открыл глаза. В комнате у постели стояла Арабелла! Ее лицо было белее мела, губы серы, точно пыль. Левассер подошел к постели и опустился на нее, торжествующе глядя на девушку.
— Теперь ты понимаешь, что мне нужен был только он?

Блад открыл глаза, судорожно глотая воздух, ставший вдруг густым и непроницаемым. Повернул голову, натолкнувшись на взгляд мутных серо-голубых глаз. Левассер лежал неподвижно, видимо, не понимая, где находится. Блад легонько тряхнул его, но француз не отреагировал. Блад сел, обняв колени руками. Последний кошмар все еще стоял перед глазами. Пока жив Левассер, никто не в безопасности. Блад снова взглянул на француза, испытывая острое желание прекратить разом все муки: свои, его… Арабеллы… Потянувшись, вытащил короткий нож из ножен, брошенных у постели, пальцами нащупал пульсирующую жилку на шее Левассера…

Утро приветствовало криком чаек. Питер Блад сидел на песке, на берегу. Казалось, внутри не осталось ничего. Ни чувств, ни эмоций. Волны накатывали одна за другой.
Блад сжал в кулак лезвие ножа, глядя, как кровь стекает и уходит в песок. Боль была где-то далеко, вместе с надеждой.
— Рехнулся?
Левассер с трудом пристроился рядом и взял руку Блада в свои, осторожно разжав пальцы. Отбросил нож, оторвал кусок от своей рубахи и перевязал глубокий порез. Блад неожиданно для себя повернулся и прижался лбом к плечу француза.
— Что нам теперь делать, Левассер? Можешь ты мне это сказать?
Чайка пронеслась над ними, пронзительно крича. Француз с неожиданной лаской погладил Питера по волосам.
— Жить, — ответил он просто. Затем поднялся, опираясь о плечо Питера, и побрел к дому.