[Toll-Gate]

Название: Usus magister est optimus (Практика — лучший учитель)
Автор  The gunroom messmates
Бета:  The gunroom messmates
Форма: проза
Размер: мини, 1500 слов.
Пейринг/Персонажи: Дэвид Ливси, Александр Монро-младший, Джон Митчелл, Джон Фозергилл, Уильям Каллен.
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: Будет труп!
Краткое содержание: Суровые будни медицинского факультета в Эдинбурге.
Размещение: до деанона с пометкой  The gunroom messmates, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства.

— Я похож на взломщика, — проронил Дэвид Ливси, неловко сжимая в руках воровской фонарь. Ночные приключения, бодрившие поначалу, теперь откровенно досаждали ему. Прикосновение к запретному занимало ум и заставляло сердце биться быстрее, но вместе с тем вызывало почти непреодолимое отвращение. Играть в разбойников пристало мальчишкам, но не мужчинам.
— Висельник и есть, — довольно согласился Джон Митчелл, сосредоточенно заряжавший свой пистолет. Так, на всякий случай. В который раз Ливси порадовался тому, что эти безумные американцы даже спать ложатся с оружием. Пистолет еще ни разу не пригодился им во время вылазок, но как приятно знать, что сможешь дать достойный отпор!
— И да поможет нам Бог разминуться с дозорными, — пробормотал третий из собравшихся в промозглой мансарде молодых людей.
— Брось, Джон! — фыркнул Митчелл. — Стоит дозорным заметить нас, как они дадут деру! Вот грабители — это да…
— Не стоит недооценивать дозорных, — покачал головой Ливси. — Равно как и переоценивать грабителей. И те, и другие — всего лишь люди.
— О, нет! — простонал Митчелл. — Фозергилл и тебя заразил своим трепетом! Вы только послушайте: «всего лишь люди», — проблеял он, передразнивания приятеля. — Божьи создания, скажи уж! — Американский акцент Митчелла стал сильнее. Обычно ему удавалось говорить почти правильно, но в минуты волнения язык выдавал его с головой.
— Но Джон, разве это не так? — Джон Фозергилл безмятежно восседал на жестком стуле так, словно это была мягкая кушетка. Его руки были сложены на коленях, а лицо, как это свойственно квакерам, выражало столь раздражавшее американца терпеливое смирение. — Господь создал и тебя, и их. И каждый должен всей своей жизнью рассказать о Его любви к нам.
— Ой-ей! Как же мы тогда можем мешать творениям жить и подыхать из любви к Нему?
— Он дал нам возможность проявить любовь к ближнему. И это тоже любовь к Господу.
— Нельзя быть одновременно врачом и святошей, Джон! — сердито воскликнул Митчелл. — Дэвид, скажи ему!
— Мортону удалось и это, — спокойно заметил квакер.
Митчелл порывисто вскочил с места, но Ливси, которому этот спор успел надоесть, поспешил отвлечь приятеля.
— Как вы полагаете, джентльмены, хватит ли нам одного фонаря? — спросил он, вытянув вперед руку со светильником.
Вот уже в который раз эта уловка сработала, и Митчелл, забрав у Дэвида затененный фонарь, принялся вставлять в него свечку.

Так случалось всякий раз, когда спокойное течение дня нарушал визит слуги профессора Монро. Практические занятия по анатомии всегда были неожиданными: к сожалению, нельзя было начать без главного участника – тела.
Конечно, умирали в Эдинбурге часто, но, увы, далеко не каждое тело удавалось забрать на нужды анатомического класса. Эгоистичные люди ревниво закапывали свои тела в землю и клали над ними каменные плиты. Даже отжив свое, они ревностно сберегали опустошенные оболочки, оставляя врачей довольствоваться малым. Анатомические занятия бывали законные, где препарировали висельников всех мастей, и незаконные, когда под нож студиозов ложились вполне добропорядочные граждане, все преступление которых заключалось в том, что они умерли и были похоронены на городском кладбище. Или вообще не были похоронены алчными родственниками.
Ни Ливси, ни кто-либо еще не желали знать подробностей. Никто из студентов не задавался вопросом о том, откуда взялось то или иное тело. Даже для Фозергилла, самого богобоязненного из них, оно оставалось всего лишь учебным материалом, хотя молодой квакер и предварял молчаливой молитвой каждый анатомический практикум.
— Эти люди тоже хотели воскреснуть, — как-то сказал он, неловко перекрестившись.
— Воскреснуть?! Ха! — взорвался тогда Митчелл. — Просто потому что донесли свои туши невредимыми, червякам на корм?!
Они всегда спорили, эти два Джона, и всякий раз Дэвиду приходилось вставать между ними.

—Уверен, джентльмены, профессор Монро будет рад свежему трупу, — протянул Ливси, прислушавшись к новой ссоре, — однако разумнее будет разрешить ваши разногласия после занятия.
Как будто подслушав его слова, в дверь комнатенки просунул вихрастую голову Уильям Каллен.
— Ливси, вы идете? — негромко спросил он. — А, отлично! Митчелл и Фозергилл тоже здесь. Профессор Монро ждет нас в полночь, джентльмены. Постараемся не опаздывать.
Мгновенно посерьезнев, молодые люди взяли свои плащи. Митчелл спрятал в карман пистолет, Фозергилл, вздохнув, достал свои четки, а Ливси зажег свечу прямо от жаровни. Спрятав под плащом воровской фонарь, он первым покинул безопасный кров.
— Кто сегодня? — спросил он у Каллена, который, несмотря на свою молодость, уже стал ассистентом профессора Монро.
— Увидишь, — пожал плечами тот.
Из всех молодых анатомов Каллен, пожалуй, был самым неразговорчивым, впрочем не любили его не за это. Но Дэвиду чем-то импонировала угрюмая увлеченность Каллена, а потому он все-таки не упускал случая побеседовать.
Ночь, однако, к разговорам не располагала. Каждый из молодых людей напряженно вслушивался в шепот спящего города, чутко выхватывая непривычные звуки. Ночью, когда человеку изменяет зрение, звук приобретает сотни различных оттенков. День ото дня ты совершаешь все новые открытия, учишься различать пробежавшую крысу или дыхание застывшего в подворотне грабителя. Ночью в одиночку не ходят, но даже присутствие товарищей не защищает от одиночества. По ночам не спит только вор и священник, если верить народной мудрости. Но времена изменились, лекарь тоже не спит по ночам. А может быть никогда и не спал, просто только теперь довелось ощутить это на себе.
— Все собрались, — кивнул Александр Монро, когда тихо скрипнувшая дверь пропустила молодых людей на кухню с черного хода. — Приступаем.
Профессор, как и всегда, не стал тратить на любезности бесценное время.
— Вы мне поможете, Ливси, — бросил он, отпирая двери в подвал. Дэвида окатила теплая волна гордости. Митчелл за спиной завистливо выдохнул, за честь ассистировать профессору Монро он не колеблясь отдал бы свой пистолет.
Ливси прошел вперед, к хорошо освещенному свечами столу и откинул грубую холстину, пока еще защищавшую тело от нескромных взглядов. Молодой человек едва сдержал удивленный возглас — черты этого лица были ему знакомы.
— Когда она умерла? — спросил он зачем-то и сам едва узнал свой осипший голос.
— Незадолго до заката, — вскинул брови профессор. — Что-то не так, Дэвид? Вас может заменить…
— Нет-нет, — перебил его Ливси, отгоняя подступившую дурноту. Спросить о чем-то, объяснить заминку… Нельзя, чтобы профессор… — Эти синие пятна… — выдавил из себя молодой человек, указывая на тело. — Ее избили?
— Нет, — обрадовался Александр Монро. — Очень хорошо, что вы это заметили, Дэвид. Джентльмены, посмотрите сюда… Ливси, надавите пальцами на эти пятна.
Сглотнув комок, молодой человек поднял руки. Они немного дрожали. Анна Дуглас, торговка жареной треской. Именно она, эта женщина, не раз подкармливавшая обнищавших студиозов. Она, которая смиренно терпела мелкие кражи с лотка и никогда не требовала выплаты долга. Именно она сегодня легла под нож. Смирение и в жизни, и в смерти. Воплощение любви, как сказал бы Фозергилл. И, наверное, еще скажет, ведь она и Джона подкармливала… Что же все-таки послужило причиной?
Ливси сосредоточенно надавил пальцами на синие пятна, и они тут же исчезли.
— Это кровь, джентльмены, — пояснил Александр Монро. — Она все еще ищет выход, но найти не может. Вам повезло увидеть это явление! Эта женщина умерла сегодня, незадолго до заката. Натек еще совсем слабый, а окоченение, как вы видите, еще не наступило. Запомните хорошенько, неизвестно когда нам снова удастся работать с таким свежим материалом. — профессор сделал паузу, позволяя ученикам оценить увиденное, а затем решительно продолжил. — Сегодня мы с божьей помощью займемся vesica urinaria*. Вы уже знаете, Чеселден применил боковой разрез вместо переднего. Как вы думаете, почему?..
Остаток занятия Дэвид запомнил смутно. Отлично наточенный нож в его руках уверенно разрезал мягкую плоть, послушный воле и указаниям Александра Монро. Голос профессора доносился издалека, как сквозь обманчивый туман. А тело… Тело раскрывало свои секреты жадным до знаний анатомам, готовым пойти на преступление ради погружения в тайны природы.
Они закончили рано, незадолго до вторых петухов. В этот глухой предрассветный час спят даже воры, лишь дозорные уныло звонят в свои колокольчики. Во всяком случае, звонить им положено по уставу.
Мы тоже дозорные, — понял вдруг Ливси. — На грани дня и ночи, света и тьмы, добра и зла мы нащупываем правильный путь. Они погружаются в ночь, которая вызывает ужас у каждого порядочного человека. Мы погружаемся в смерть, которая пугает всех. Они — мост через ночь, точно также как мы становимся мостом через смерть. Не к жизни вечной, как говорит пастор, но в земной жизни. Потому что Бог, создав мир в его бесконечной повторяемости, дал нам возможность чинить наши тела.
Ливси покинул дом профессора одним из первых. Сегодня темнота улиц не пугала его, слишком хотелось побыть наедине с собой. Однако Каллен вышел следом.
— Этот наплыв, — задумчиво произнес он. — А может быть ее убила именно жидкость?
— Теория соков? Средневековые басни!
— Нет-нет, — покачал головой Уильям. — Не соки конечно, но... Какое-то жидкое начало. Fluidum… Эти пятна возникли не просто так, какие-то жидкости в ее теле циркулировали неправильно, вот и…
— Ее убил страх, а не дьявол, — понял наконец Ливси. — Страх вызывает человек. Но человек же позволяет себе поддаться страху.
— Страх как origo causae?
— Эта причина не хуже других.
— Нельзя лечить неопознанную болезнь, — нахмурился Каллен.
Ливси вдруг понял, почему Монро так благоволил к этому долговязому юноше. Каждый из медиков Эдинбурга вставал между порядком и хаосом, каждый был готов противопоставить невежеству свои знания, но только Каллен был прирожденным врачом. И Митчелл, и Фозергилл, несмотря на все их различия, видели в медицине убежище, для всех мир был телом, которое нужно было препарировать, изучить и понять. И лишь у Каллена медицина начиналась и заканчивалась в человеческом теле.
— Non curator, qui curat**? — пожал плечами Ливси. — Старики римляне как никто умели находить причину.
— Optimum medicamentum quies est***, отозвался Каллен, уже погрузившийся в свои мысли.
Пропели третьи петухи. Где-то залаяла собака, затем с треском распахнулись ставни и молодые люди едва успели увернуться от вонючего содержимого ночной вазы. В Эдинбурге начинался новый день.

*Мочевой пузырь
**Не вылечивается тот, кого одолевают заботы
*** Лучшее лекарство - покой.

Название: Неожиданные хлопоты
Автор  The gunroom messmates
Бета:  The gunroom messmates
Форма: проза
Размер: мини, 1670 слов.
Пейринг/Персонажи: судья Дэвид Ливси, его племянница, слуги и "дамы, приятные во всех отношениях" (с)
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Сестра мистера Ливси отправила к нему на время племянницу...
Размещение: до деанона с пометкой  The gunroom messmates, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства.

Судья Дэвид Ливси только-только закончил подклеивать переплет «Приключений Родерика Рэндома» и еще не успел убраться на столе, когда в дверь постучали.
— Войдите! — рассеянно разрешил он, и на пороге кабинета появился слуга с длинным и постным лицом, к которому шутница-природа приставила нос картошкой.
— Мистер Ливси, — скорбно сообщил слуга; впрочем, он всегда так говорил, и эта похоронная серьезность служила неисчерпаемым источником шуток. — К вам посетители. Какая-то дама с девочкой.
— Если это по делу покойного Симса, то следствие еще не закончилось, Ласселс. Можешь так им и передать. Надеюсь, тебя не надо предупреждать, чтобы ты ничего у них не брал? — мистер Ливси уже привык, что к нему часто приходили родственники обвиняемых и пострадавших, присылали подарки и деньги, а один джентльмен даже оплатил ужин на пять персон в таверне «Ключ и Звезда». Такими нехитрыми способами люди пытались склонить чашу весов правосудия в свою сторону, но пока что никому еще этого не удавалось.
— Но я уже взял, сэр, — еще трагичней заявил слуга. — Я взял у них письмо, мистер Ливси.
— Письмо? Давай его сюда.
Жестом дуэлянта, который вынимает шпагу из ножен, чтобы отсалютовать противнику, слуга достал из-за обшлага ливреи сложенную вчетверо бумагу и положил ее на стол. Судья почесал переносицу и принялся за чтение.
— Интересно, — заметил он через несколько минут. — Это сестра мне пишет, Ласселс. Давно я не получал от нее вестей... Пишет, что они оказались в трудном положении... Дома все заболели... Просит приютить племянницу Элизабет. Интересно, дата почему-то стерта... — мистер Ливси поднял бумагу на свет, чтобы взглянуть на затертые слова, но разобрать ничего не удалось. Слуга поджал губы, как будто врожденная чуткость не давала сказать, что ему все это не нравится. — Я сейчас спущусь вниз, Ласселс. Займи их там чем-нибудь.
Сестра судьи жила в Шотландии, неподалеку от Глазго. Письма писать она не любила, поэтому обычно мистер Ливси получал от нее лишь краткие записки к Рождеству. Содержание их было примерно одинаковым: вначале пожелания устроить свою жизнь женитьбой, здоровьем и богатством, потом короткое «у нас все здоровенькие» и завершалось перечислением многочисленных родственников и знакомых, которые тоже желали судье всех благ. Большую часть из них Ливси не знал, но сестра, похоже, об этом даже не задумывалась.
Когда он спустился вниз, первое, что бросилось ему в глаза, — несчастное лицо Ласселса, в парике у которого застряли куриные перья.
— Осторожней, мистер Ливси, — прохрипел он, и звонкий голосок из-за спины крикнул в спину судье:
— Бу!
Ливси недоумевающе развернулся и тут же ему в лицо метнулась белая и пушистая вьюга, пахнущая льном и птичником.
— Это что такое? — строго спросил он, выплюнув изо рта перо, и наконец разглядел прелестную шестилетнюю девочку, которая смущенно опустила лицо.
— Подушка, — без запинки ответила она. — Которая лежала на стуле. Я нечаянно расковыряла ее, и няня побежала искать нитки у кухарки, а потом мы начали играть с тем мрачным джентльменом. Я хотела его развеселить! Он так потешно пытался отнять у меня остатки подушки, что мы ее совсем порвали...
— Маленькие дети сведут меня в могилу, сэр, — признался слуга и приложил руку к животу. — Даже сердце заболело.
— Вы трете себе желудок, Ласселс, — заметил Ливси, и тот возмущенно отдернул руку и сделал вид, что поправляет свою ливрею. — Юная леди, веселить этого сухаря — зря тратить время. Как я понимаю, вы и есть моя племянница?
— Ой, а вы мой дядя? — она отбросила ложную скромность и крепко его обняла. — А я думала, вы совсем не такой!
— Да? — Ливси поправил ей чепчик. У нее были яркие серые глаза с желтой крапинкой на радужке и курносый нос.
— Да. Мама грозила, что отправит меня к вам. Потому что вы суровый судья и гоняетесь за преступниками. Я думала, вы — кривой старик с огромной дубиной. А у вас есть лошадь? А маска? А вы многих убили?
— Я? — судья хотел было рассмеяться и сказать, что все это глупости, но Элизабет так на него глядела, что он только многозначительно промычал. Ласселс проворчал что-то неодобрительное и поковылял к дверям, отряхивая с себя перья.
— Когда я вырасту, я стану бандиткой, — мечтательно произнесла новоявленная племянница. — Вы же не будете меня строго судить?
— Если ты не будешь грабить и убивать, то и я не буду, — пообещал судья.
— Я стану доброй бандиткой, — заверила его Элизабет. Что это значило, Ливси спрашивать не стал. Он присел, и она деловито принялась чистить его домашний халат и парик.
— Ты не утомилась в дороге? Может быть, хочешь поесть? — судья внимательно рассматривал ее. Он никак не мог уловить ее характер.
— Хочу, — тут же согласилась племянница и наклонила головенку набок.
— И чем тебя обычно кормят? Видишь ли, у меня в доме нечасто бывают дети...
— На обед мне подают торт с марципаном и сливками, — затарахтела она и принялась загибать пальцы. — Это закуска. На первое — суп из мороженого с карамельными рыбками, на второе — суфле, а на сладкое...
— Понял-понял, юная леди, — в притворной печали прервал ее судья. — У меня, к сожалению, сегодня на обед суп из скорлупок орехов и салат из одуванчиков. Но я могу заставить кухарку приготовить цыпленка. Как ты на это смотришь?
Девочка потерла нос и вздохнула.
— Ладно уж... Пусть будет цыпленок, — величественно разрешила она. — А хотите, я вам станцую?
— Потом, — отрезал Ливси. — Я старый и злобный, я не люблю глядеть на танцующих детей, когда голоден.
— Не такой уж вы и злобный, дядюшка, — великодушно сказала Элизабет и взяла его за руку.
— Значит, все-таки старый, да? — в ответ на это девочка скромно промолчала, и про себя судья даже немного расстроился.
Обед прошел достаточно тихо, и Дэвид Ливси, который ждал, что племянница будет болтать с набитым ртом, крошить хлеб или даже чем-то кидаться, был приятно удивлен ее манерами. Может быть, в этом была заслуга няньки-шотландки, которая, как только Элизабет слишком резко двигалась, пугала девочку разбойниками. Судья вначале удивился, потому что сомневался, что племянница испугается такой детской угрозы, но потом расслышал, что нянька грозила Элизабет, что разбойники ее не заберут, и усмехнулся.
После обеда племянницу уложили спать в восточной гостиной, и Ливси с облегчением вздохнул. Он рассчитывал спокойно поработать пару часов и подумать о том, как устроить Элизабет, пока она будет гостить у него, но истошный крик Ласселса спутал все планы.
— Что случилось? — поинтересовался судья, спешно спустившись вниз.
— Кто-то срезал с моего камзола все пуговицы, — возмущенно заявил слуга. На вытянутых руках он держал ливрею. — Это все ваша племянница, мистер Ливси! Пороть ее надо, сэр!
— Уверен, у нее была на это причина, Ласселс, — примирительно произнес Ливси. Похоже, с Элизабет стоило поговорить.
Когда он вошел в комнату к племяннице, она приоткрыла глаз и тут же зажмурилась.
— Рассказывай, — велел судья. — Я тебя внимательно слушаю.
Из-под одеяла послышалось сопение.
— Я не нарочно, — послышалось оттуда.
— Как так можно ненарочно сделать?
— Я не знала, что это важные бумаги...
— Бумаги? — в ужасе переспросил Ливси. — И что ты с ними сделала?
Одеяло долго молчало и не шевелилось, а потом с тяжелым вздохом ответило:
— Я нарисовала там котика...
— А пуговицы? — про себя судья решил, что надо на всякий случай спрятать все мало-мальски важное.
— Это для Аманды.
— Кто такая Аманда?
— Медведица... У нее потерялся глаз.
— И ты отрезала все пуговицы на камзоле у несчастного слуги, чтобы пришить ей глаз? Одного бы хватило!
— Я подумала, что он тогда не хватится... Подумает, что это грабители.
— Пуговичная банда и ее смелая предводительница, — задумчиво произнес Ливси.
— Вы будете меня пороть, дядюшка? — опасливо спросили из-под одеяла.
Судья долго молчал, затем решительно ответил:
— Нет. Не буду. Я буду тебя перевоспитывать. Первым делом ты пришьешь пуговицы Ласселсу... Куда надо, Элизабет! Куда надо!.. И если ты будешь вести себя хорошо, я расскажу тебе о разбойниках и пиратах, которых видел сам, и, может быть, возьму тебя покататься по окрестностям. Верхом. Ты же не каталась верхом?
Одеяло отрицательно замычало.
— Каждый день будет для тебя испытанием, — сурово сказала Ливси. — На первый раз я тебя прощаю, но на второй посажу тебя в холодную ванну, как сажают одержимых. Они потом становятся спокойными. И буду делать так всякий раз, когда твои поступки обидят или оскорбят окружающих.
Одеяло вздохнуло.
— Но ты не злая девочка, Элизабет, — успокаивающе добавил он. — Поэтому мы будем с тобой танцевать, и кататься верхом, и выйдем в море, и много гулять. И еще тебе придется помогать няньке с работой. И мне тоже. Согласна?
— Я еще маленькая, — попыталась защититься племянница.
— Ничего страшного, — хладнокровно ответил судья. — Это поправимо.
— Вы все-таки злобный, — с хлюпаньем донеслось из-под одеяла.

...Прошел месяц...

— О, миссис Хемсуорт! Вообразите, я только что ехала к вам и видела судью Ливси. Он передавал вам поклон.
— Наверное, он опять был со своей очаровательной племянницей?
— Да! Я всякий раз ставлю ее в пример своим проказникам, как только они что-то натворят. Удивительная девочка — разумная, вежливая, всегда бросается на помощь.
— А как умно говорит! Вот она, сила родства, миссис Хиггинс. Благородство и достоинство никуда не денешь. Я только не понимаю, почему наш судья все время таскает это милое дитя с собой...
— У всех своих причины, миссис Хемсуорт. Но на них так приятно посмотреть! А вы видели, как этот мрачный Ласселс разрешает ей ездить к него на шее? Знаете, я думаю, судье надо жениться, он просто создан для семейного счастья. Вы не думали... О вашей Мэри?
— О нет, нет, миссис Хиггинс. Куда уж нам, у нас всего лишь одно поместье, которое почти не приносит дохода. Но вы правы, судью надо женить, иначе он зачахнет.
И обе приятные дамы тяжело вздохнули, прежде чем приступить к самому увлекательнейшему занятию последних лет — подбору невест для холостяка-судьи.