Размер: Мини, 1041 слово
Канон: "Остров Сокровищ"
Пейринг/Персонажи: сквайр Трелони, доктор Ливси, Джим Хокинс
Категория: Джен
Жанр: Пропущенная сцена, Повседневность,
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Трелони пресытился беззаботной жизнью богатого помещика и тоскует по временам, когда приключения были настоящими, разбойники - страшными, а жизнь чувствовалась во всей её полноте. Временам, которые уже канули в Лету. Но иногда желания сбываются...
Пропущенная сцена - как сквайр и доктор могли проводить тот вечер, когда Джим принёс карту сокровищ.
Примечание: Тема Календаря - "Пресыщенность"
Сквайр Трелони сидел в библиотеке своей усадьбы и рассеянно смотрел в окно.
Сквайр Трелони сидел в библиотеке своей усадьбы и рассеянно смотрел в окно. Модный архитектор из Лондона придал парку тот самый “естественный и призывающий к гармонии с природой” вид, который недавно так начал цениться философами. Таинственная сень огромных раскидистых деревьев манила к себе, вызывая перед мысленным взором пасторальные картины старого, волшебного, но чисто прибранного леса.
Но хозяину уже успели наскучить прогулки по еле заметным тропинкам, уединение и размышления в живописных руинах - дело рук другого модного архитектора - на берегу прудика неправильной формы, заросшего лилиями. Да и по правде сказать, после трёх минут попыток настроить себя на возвышенный лад и предаться размышлениям о гармонии, сквайру становилось скучно и сильно тянуло в сон. И он, зевнув и заложив за спину трость с причудливо вырезанным набалдашником из слоновой кости, лениво шёл мимо лужаек, кустарников, цветов и оранжереи, желая, чтобы эта невыносимая тропинка уже быстрее закончилась.
Не радовала и обожаемая когда-то охота: ни чистый, протяжный звук рожка в хрустальной тишине зябкого осеннего утра, когда на полях уже сверкает иней, исчезая в первых солнечных лучах, ни нетерпеливо переступающий горячий легконогий скакун, ни пари между джентльменами, ни восторженное оханье дам, ни быстрая скачка, ни азарт погони и выслеживания, ни лай своры превосходных гончих - как он когда-то выбирал и покупал их! - уже не заставляли сердце биться чаще, не наполняли душу предвкушением, восторгом и счастьем. Охота надоела, гончие теперь утомляли своим лаем, гоняться по полям - сколько уже можно?..
Пресытился он и другими светскими развлечениями: своих соседей уже не мог видеть, даже милых молодых девушек и прелестных дам, скучал за картами, безразлично ковырял серебряной ложечкой нежнейшей французский десерт, тонкие дорогие вина оставлял недопитыми в бокале, чего никогда за ним не водилось, даже ананас из теплицы казался ему каким-то приторным. Живой, блестящий Лондон, ранее манивший развлечениями, стал казаться шумным, мельтешащим и утомительным, улыбки красивых женщин - фальшивыми и корыстными, в ложе Королевского театра неудержимо тянуло в сон, а щиколотки актрис, на которые он раньше заглядывался через золотой лорнет, стали казаться чересчур тяжёлыми и не совсем изящными.
Вздохнув, сквайр медленно поднялся с резного кресла и сделал несколько бесцельных кругов, скользя равнодушным взглядом по рядам книг, гобеленам и картинам.
- Друг мой, - сказал вечером доктор Ливси, приехавший навестить его и провести вместе час-другой за бутылочкой хорошего кларета, к которому сам сквайр почти не притронулся, - вам надо непременно сменить обстановку. Вы же любите путешествия и приключения - так за чем же стало дело? Прикажите слугам собрать вещи - и в путь! Куда только пожелает ваша душа! Я бы с удовольствием присоединился к вам, но мои обязанности врача и судьи налагают на меня определённые ограничения…
И гость затянулся затянулся превосходным табаком, которым его угостил хозяин.
- В том и проблема, Ливси, что моя душа не желает ничего. Чего я в мире не видел? Париж, Вена, Петербург, - Трелони принялся загибать пальцы, унизанные перстнями, - Рим, Лиссабон, Карибские острова, колонии в Америке, Индия…
Он пожал плечами, бросив взгляд на потухшую трубку, к которой притронулся лишь пару раз.
- Вы могли бы жениться, - осторожно начал было доктор, но Трелони вяло отмахнулся.
- Взвалить на себя это ярмо?.. Видеть одну и ту же женщину изо дня в день, из года в год? Таскаться по дурацким гостям и балам, терпеть её подруг и наглую родню? Нет, уж лучше одному, чем с женой, от которой не знаешь куда деться в собственном доме.
Сквайр поджал губы, покрутился на каблуках на паркете и сосредоточенно нахмурил густые чёрные брови.
- Знаете, мне вообще иногда кажется, что я живу какую-то не свою жизнь. Охота, путешествия - это, конечно, хорошо, но я словно что-то упускаю. И когда в очередной раз смотрю на подобострастно желающих мне угодить и предупредить все мои желания, меня охватывает тоска. Даже вещи в этом доме!.. - он повысил голос и обвёл пространство рукой, - они давят на меня!..
Доктор неопределённо хмыкнул, что можно было трактовать как сочувствие и предложение продолжать, и отпил из бокала.
- Вот вы, Ливси! Вы воевали, вы знали все тяготы походной жизни, вы знаете, чего стоит храбрость, верность и честь! Вы знаете, каково это, когда на ваших глазах пишется история и свершаются подвиги, перед лицом смертельной опасности!
- Лучше бы для некоторых подвигов никогда не было необходимости, - пробормотал доктор, глядя в камин, где пламя, весело потрескивая, пожирало поленья.
- Не знаю, быть может, только перед лицом опасности, когда не знаешь, что ждёт тебя завтра, я бы снова почувствовал себя живым, - задумчиво проговорил Трелони, разглядывая ногти на левой руке. - Но взять и специально потащиться за ней, мол, а вот и я приехал… Или, того хуже, заплатить, чтобы тебе это устроили, как охоту… Это так глупо, Ливси!
Сквайр опустился в кресло и нахохлился. Мрачно посмотрев на бутылку, он щедро плеснул вина в бокал и опрокинул в себя почти залпом.
Доктор продолжал отрешённо смотреть в камин, видя в его мирном пламени горящие дома, пушечные залпы, бегущие чёрные фигуры на фоне зарева.
- Вы ведь слышали о каких-то разбойниках, которые недавно появились в здешних краях? - спросил он, словно стряхивая с себя короткое забытье и оборачиваясь к другу.
- А! Да, таможенный надзиратель что-то рассказывал мне. Видели какое-то подозрительное судёнышко…
- Вот вам, Трелони, и возможность снова почувствовать жизнь в полном её проявлении, - доктор улыбнулся и выпустил облачко дыма, - подумайте только, вы можете столкнуться с ними в лесу! На дороге ночью! Поучаствовать в облаве на этих негодяев!
- А, пустое, - помещик вяло махнул рукой. - Какие это разбойники?.. Так, жалкие крысы, отбирающие кошельки и тайком провозящие выпивку. Век настоящих разбойников, чьё имя гремело - Флинт! Ингленд! - и заставляло торговецев испуганно жаться к берегам, уже прошёл… С такими не зазорно было и сразиться, а эти молокососы… Нет, моя жизнь так и будет теперь отныне тянуться пресно и уныло...
Сквайр разочарованно поморщился, вздохнул и снова налил себе вина. Доктор, не зная, что ответить и как приободрить друга, снова затянулся куревом. Трелони, следуя примеру друга, тоже закурил.
Высокие часы тихо отсчитывали время, изредка в камине стреляли горящие поленья. За окном уже стемнело, и слуга зажёг бронзовые канделябры. Где-то робко подал голос сверчок. Казалось, тишина завладела домом полностью, и вместе с темнотой на его крышу спустилось умиротворение очередной глухой ночи, как вдруг под окнами раздалось цоканье копыт, а через несколько минут по коридору зазвучали торопливые шаги, приглушённые мягким ковром, и взволнованные голоса.
- Таможенный надзиратель мистер Данс и молодой Хокинс, сэр! - объявил лакей, распахивая дверь.
Пока таможенный надзиратель рассказывал сквайру о шайке рабойников, напавшей на “Адмирал Бенбоу”, и гибели одного из них, мальчик удивлённо озирался, разглядывая картины, высокие шкафы с книгами и гобелены.
В руках у него был пакет с бумагами.
Но хозяину уже успели наскучить прогулки по еле заметным тропинкам, уединение и размышления в живописных руинах - дело рук другого модного архитектора - на берегу прудика неправильной формы, заросшего лилиями. Да и по правде сказать, после трёх минут попыток настроить себя на возвышенный лад и предаться размышлениям о гармонии, сквайру становилось скучно и сильно тянуло в сон. И он, зевнув и заложив за спину трость с причудливо вырезанным набалдашником из слоновой кости, лениво шёл мимо лужаек, кустарников, цветов и оранжереи, желая, чтобы эта невыносимая тропинка уже быстрее закончилась.
Не радовала и обожаемая когда-то охота: ни чистый, протяжный звук рожка в хрустальной тишине зябкого осеннего утра, когда на полях уже сверкает иней, исчезая в первых солнечных лучах, ни нетерпеливо переступающий горячий легконогий скакун, ни пари между джентльменами, ни восторженное оханье дам, ни быстрая скачка, ни азарт погони и выслеживания, ни лай своры превосходных гончих - как он когда-то выбирал и покупал их! - уже не заставляли сердце биться чаще, не наполняли душу предвкушением, восторгом и счастьем. Охота надоела, гончие теперь утомляли своим лаем, гоняться по полям - сколько уже можно?..
Пресытился он и другими светскими развлечениями: своих соседей уже не мог видеть, даже милых молодых девушек и прелестных дам, скучал за картами, безразлично ковырял серебряной ложечкой нежнейшей французский десерт, тонкие дорогие вина оставлял недопитыми в бокале, чего никогда за ним не водилось, даже ананас из теплицы казался ему каким-то приторным. Живой, блестящий Лондон, ранее манивший развлечениями, стал казаться шумным, мельтешащим и утомительным, улыбки красивых женщин - фальшивыми и корыстными, в ложе Королевского театра неудержимо тянуло в сон, а щиколотки актрис, на которые он раньше заглядывался через золотой лорнет, стали казаться чересчур тяжёлыми и не совсем изящными.
Вздохнув, сквайр медленно поднялся с резного кресла и сделал несколько бесцельных кругов, скользя равнодушным взглядом по рядам книг, гобеленам и картинам.
- Друг мой, - сказал вечером доктор Ливси, приехавший навестить его и провести вместе час-другой за бутылочкой хорошего кларета, к которому сам сквайр почти не притронулся, - вам надо непременно сменить обстановку. Вы же любите путешествия и приключения - так за чем же стало дело? Прикажите слугам собрать вещи - и в путь! Куда только пожелает ваша душа! Я бы с удовольствием присоединился к вам, но мои обязанности врача и судьи налагают на меня определённые ограничения…
И гость затянулся затянулся превосходным табаком, которым его угостил хозяин.
- В том и проблема, Ливси, что моя душа не желает ничего. Чего я в мире не видел? Париж, Вена, Петербург, - Трелони принялся загибать пальцы, унизанные перстнями, - Рим, Лиссабон, Карибские острова, колонии в Америке, Индия…
Он пожал плечами, бросив взгляд на потухшую трубку, к которой притронулся лишь пару раз.
- Вы могли бы жениться, - осторожно начал было доктор, но Трелони вяло отмахнулся.
- Взвалить на себя это ярмо?.. Видеть одну и ту же женщину изо дня в день, из года в год? Таскаться по дурацким гостям и балам, терпеть её подруг и наглую родню? Нет, уж лучше одному, чем с женой, от которой не знаешь куда деться в собственном доме.
Сквайр поджал губы, покрутился на каблуках на паркете и сосредоточенно нахмурил густые чёрные брови.
- Знаете, мне вообще иногда кажется, что я живу какую-то не свою жизнь. Охота, путешествия - это, конечно, хорошо, но я словно что-то упускаю. И когда в очередной раз смотрю на подобострастно желающих мне угодить и предупредить все мои желания, меня охватывает тоска. Даже вещи в этом доме!.. - он повысил голос и обвёл пространство рукой, - они давят на меня!..
Доктор неопределённо хмыкнул, что можно было трактовать как сочувствие и предложение продолжать, и отпил из бокала.
- Вот вы, Ливси! Вы воевали, вы знали все тяготы походной жизни, вы знаете, чего стоит храбрость, верность и честь! Вы знаете, каково это, когда на ваших глазах пишется история и свершаются подвиги, перед лицом смертельной опасности!
- Лучше бы для некоторых подвигов никогда не было необходимости, - пробормотал доктор, глядя в камин, где пламя, весело потрескивая, пожирало поленья.
- Не знаю, быть может, только перед лицом опасности, когда не знаешь, что ждёт тебя завтра, я бы снова почувствовал себя живым, - задумчиво проговорил Трелони, разглядывая ногти на левой руке. - Но взять и специально потащиться за ней, мол, а вот и я приехал… Или, того хуже, заплатить, чтобы тебе это устроили, как охоту… Это так глупо, Ливси!
Сквайр опустился в кресло и нахохлился. Мрачно посмотрев на бутылку, он щедро плеснул вина в бокал и опрокинул в себя почти залпом.
Доктор продолжал отрешённо смотреть в камин, видя в его мирном пламени горящие дома, пушечные залпы, бегущие чёрные фигуры на фоне зарева.
- Вы ведь слышали о каких-то разбойниках, которые недавно появились в здешних краях? - спросил он, словно стряхивая с себя короткое забытье и оборачиваясь к другу.
- А! Да, таможенный надзиратель что-то рассказывал мне. Видели какое-то подозрительное судёнышко…
- Вот вам, Трелони, и возможность снова почувствовать жизнь в полном её проявлении, - доктор улыбнулся и выпустил облачко дыма, - подумайте только, вы можете столкнуться с ними в лесу! На дороге ночью! Поучаствовать в облаве на этих негодяев!
- А, пустое, - помещик вяло махнул рукой. - Какие это разбойники?.. Так, жалкие крысы, отбирающие кошельки и тайком провозящие выпивку. Век настоящих разбойников, чьё имя гремело - Флинт! Ингленд! - и заставляло торговецев испуганно жаться к берегам, уже прошёл… С такими не зазорно было и сразиться, а эти молокососы… Нет, моя жизнь так и будет теперь отныне тянуться пресно и уныло...
Сквайр разочарованно поморщился, вздохнул и снова налил себе вина. Доктор, не зная, что ответить и как приободрить друга, снова затянулся куревом. Трелони, следуя примеру друга, тоже закурил.
Высокие часы тихо отсчитывали время, изредка в камине стреляли горящие поленья. За окном уже стемнело, и слуга зажёг бронзовые канделябры. Где-то робко подал голос сверчок. Казалось, тишина завладела домом полностью, и вместе с темнотой на его крышу спустилось умиротворение очередной глухой ночи, как вдруг под окнами раздалось цоканье копыт, а через несколько минут по коридору зазвучали торопливые шаги, приглушённые мягким ковром, и взволнованные голоса.
- Таможенный надзиратель мистер Данс и молодой Хокинс, сэр! - объявил лакей, распахивая дверь.
Пока таможенный надзиратель рассказывал сквайру о шайке рабойников, напавшей на “Адмирал Бенбоу”, и гибели одного из них, мальчик удивлённо озирался, разглядывая картины, высокие шкафы с книгами и гобелены.
В руках у него был пакет с бумагами.