Я открыта всем ветрам )))
Название: Один король пошел в поход…
Размер: миди, 5122 слова.
Канон: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"
Персонажи: Мак-Наббс, Паганель, лорд Гленерван, Джон Манглз, Олбинет и вся команда фоном
Пейринги: Мак-Наббс/Паганель, второй пейринг спойлерМак-Наббс/ОМП
Категория: джен, преслэш, слэш
Жанр: скрытое в каноне альтернативное течение событий (как будто это так и было, но Жюль Верн нам не все рассказал), политика-аналитика, шпионские страсти, приключения.
Рейтинг: РG-13
Саммари: У героев возникают взрослые проблемы и "идти, творя добро" становится не так просто, как хотелось бы. Двое из них играют в древнюю игру на честность. Все ружья, висящие на сцене в первом акте, стреляют.
Предупреждение: смерти трех не присутствовавших в каноне персонажей. Факты, которые автор удосужился проверить: шотландцев к тому времени чуть более миллиона, Фердинанд Лассаль убит 31-го, а не 21-го. Бисмарк действительно уже строит планы, например, это мог быть план войны с Данией в союзе с Австрией или проекты отторжения Эльзаса и Лотарингии. Шотландские фамилии взяты из канона или из проживающих у озера Ломонд, на которое в каноне указывает сам Эдуард.
Один король пошел в поход
Один король пошел в поход
И потерял штаны.
А без штанов какой поход?
Кусают комары!
Другой король пошел в поход
И вдруг нашел штаны.
А в двух штанах какой поход?
Подохнешь от жары!
(народная детская песенка)
Еще когда «Дункан» бороздил прибрежные воды, приняв на борт молодоженов, установилась негласная традиция: ночь - время для мужчин. Как только новоиспеченная леди с супругом отправлялись в свою каюту, миссис Олбинет тоже прогоняли спать и все расшаркивания отменялись. В кают-компании раскидывали вист, делились табачком, резали солонину на доске, Джон азартно травил байки мореходной школы в Кэмптоне, майор негромко и как бы нехотя рассказывал что-нибудь леденящее кровь, то про тугов-душителей, то про страшные пожары в болотистых низменностях Праубхади. Забежавший принять в угощение стопку виски вахтенный или матрос из пароходной команды – а что такого, все шотландцы, все свои – стоял тут же, слушал, схватившись за распятие на шнурке. Эдуард сначала стыдливо и ненадолго, а потом открыто и вовсю стал присоединяться. Ему нравилось, что его дожидаются заполночь, нравилось, что матросы обращаются на «сэр», не чинясь, и еще он сознавал, что это дань холостячеству брата, которое теперь уже наверняка продлится до его смерти.
Потом попалась эта злополучная… благословенная эта рыбина. Месяц на суше они пережили, как болезнь и снова вышли в море. Традиция возобновилась.
Чтобы бесславно оборваться через три дня. Эдуард ходил подавленный, насильственно улыбался, отвечал невпопад. Майор знал, в чем дело, но не лез: Эдуард большой мальчик, надо будет – сам скажет. Зато уж дамы были довольны – француз буквально рта не закрывал, потчевал их выдержками их всех учебников, которые проштудировал и якобы не перепутал ни одной даты. Кто бы их проверял, эти даты? Он завел мерзкую привычку застилать картами обеденный стол, залезал бумагами в пепельницу, сорил какими-то записками, за что влетало Олбинету от Манглза. Остекленевший, искусственно вежливый Эдуард этого не замечал. В конце концов майор убрался из кают-компании совсем. К себе в каюту, где был не слышен назойливо приподнятый голос «пассажира номер шесть», бормочущий испанские слова. Взял у Джона все последние номера «Военно-морской газеты» и закрыл дверь.
Расползалась хандра. Приближалась Мадейра.
В последний вечер Эдуард явился сам. Постучал, вошел, сел на рундук, сказал: «Дымно у тебя».
- Ну что? – спросил майор, прикусывая сигару, и сложил пополам газету. - Пришло время мне все рассказать?
- Да ты и так все знаешь, - вздохнул Эдуард. - Просто сердишься на меня, что я сразу не пошел к тебе.
Мак-Наббс приподнял бровь.
- И правильно делаешь, что сердишься. Я дурак, кузен. Дурак, что сразу не посоветовался. Теперь уже поздно.
- Вытри сопли, - сказал брат. - Конечно, я знаю, что наши пэры показали тебе фигу. Догадался по твоему кислому виду.
- В Глазго, - тяжело начал Эдуард, - когда мы уже решили ехать… когда я оплачивал счета Джона на обустройство «Дункана». Со мной встретились трое. Лорд Соммерсет, Мак-Килмони и… граф Эролл.
- А черт! – прокомментировал майор последнее имя. - Скверно.
- Мне настоятельно рекомендовали в судьбе капитана Гранта больше участия не принимать. Не подавать прошения на высочайшее имя, не хлопотать, не предпринимать самостоятельных поисков, - тоном человека, спешащего покончить с неприятной обязанностью, продолжал Гленерван.
- Проел Гарри Грант плешь англичанам, что и говорить, - раздумчиво сказал брат, - но Эролл… Дожили до позора.
Он аккуратно разгладил газетный лист. Весной соберется парламент, к тому времени они, конечно, уже вернутся, с Грантом или без. Если с Грантом, то победителей не судят. Если без… Лишить Эдуарда его прав лорда никто не сможет, но кто бы знал, как многое в этой среде значит рукопожатность. Решат ли шотландские пэры, что Гленерван, мотающийся по морям вместо того, чтобы заниматься судом и самоуправлением на своих территориях, достоин того, чтобы предварять своей речью голосование по вопросам свободных земель? А тем более не внявший их решению? Молодой, красноречивый, способный изменить мнение аудитории. Или же слово возьмет тот, кто заведомо решил уступить и слить этот закон англичанам. И тогда после речи тусклой и неубедительной, речи, из которой неясно, держатся ли шотландцы друг за друга, как прежде, или нет, вступится ли Лоуленд за Хайленд, – парламент быстро почувствует слабину. Свободные земли - это ерунда, следующее голосование важнее. Они налетят, как коршуны, нажмут, потребуют, пообещают, проявят настойчивость. А лорд Дуглас уже стар, и Хэмилтон теряет хватку, и к следующему лету мы получим «провинцию Шотландия» во всей красе.
Он сцепил пальцы на затылке, с усилием разогнул шею. Гранта надо было отдать им. Грант был маленькой жертвой. Да, неприятно. Да, паршиво. Но малое взамен большего. Уступка за уступку. Они предлагали отдать Гранта, чтобы никому не повадно было искать берега Свободы и пытаться колонизировать земной шар за спиной у метрополии. С Америкой уже наплакались, а ведь легальная была колония.
- Да плевать мне! - взвился вдруг Эдуард. - У меня медовый месяц. Где хочу, там его и провожу.
- Тихо, не ори. Мы гоняемся за счастьем для пяти шотландцев, Эдуард, а дома шотландцев миллион.
Месяц… Три, если не больше. Ну, хорошо, парень мог и заболеть. Заболеть прямо в медовый месяц и проваляться еще месяц или два – достойно сожаления, опять же никто не осудит молодого человека за то, что он слегка переутомлялся. А, нет, не выйдет…
- Завтра француз сойдет на берег, - точно совпал с его мыслями Эдуард. - А он, ты сам видишь, трепло такое, что даже не важно, доберется он до Индии или нет, каждая собака очень скоро будет знать, что лорд Гленерван плывет в Чили.
Они встретились взглядами, и молодой лорд упрямо нагнул голову.
- О чем ты думал? – сказал майор. - Запрети ему сходить на берег. Нашел тут себе попутную телегу!
Если информация просочится раньше времени, раньше начнется и работа по разрушению репутации Эдуарда. Будет, кому ее подрыть, в этом даже сомневаться не приходилось. А они в это время будут далеко. Очень далеко.
Мак-Эвансы, Мак-Лори… Он перебирал в уме всех тех, кто остался дома и мог вступиться за Эда. Карстайл, конечно. Потом Мак-Олларды, Лэннаны… нет, старый Лэннан поступит, как захочет, и никто ему не указ. Мак-Грегоры, Мак-Фарланы, Мак-Ногтоны. Мак-Наббсы.
Словом, все те люди, общества которых он лишился когда-то раз и навсегда, совершив свою «ошибку юности». Но они «дун вассал» и лерда своего не выдадут. Мало, слишком мало. Нет хорошего перевеса.
- Француз на берег не сойдет, - твердо.
Эдуард покачал головой:
- Я знаю, что ты его терпеть не можешь, но… он же не виноват. То есть виноват, - предупреждая гневный взгляд брата, - но он славный… неприкаянный… простодушный и добрый малый.
- Ты уж реши, кого тебе больше жаль. Может, давай тогда Мери с мальчиком высадим на Мадейре, да и дело с концом. Плыви в Индию, страну слонов.
- Мери... как она упала тогда у нас дома! - Эдуард явно не до конца вникал в смысл фраз, он устал мучиться. - Как доска упала. И Роберт тянет ее за… за ворот.
Он покачнулся и поймал равновесие, словно был пьян. И вдруг майор увидел глазами памяти: леди Энн, урожденная Энн Мак-Наббс лежит на паркете бальной залы в нарядном платье. Цвет у этого платья не пойми какой, как туман, словом, очень женский какой-то цвет. Сколько стоит этот подвиг красильщика, он не знал, но догадывался, что даже один кусок такой тряпки будет подороже парадного мундира. И маленький сын лорда пытается поднять ее за шею, за плечи платья. Мама, вставай, не пугай меня. Но что там за плечи у бального туалета – одно название. Прыгают по скользкому полу жемчуга, рвется похожая на дым ткань. Все стоят молча. Что же он делает, думает молодой офицер. Порвет же платье матери. И понимает, что черт с ним, с платьем. Кому оно нужно? Леди Энн мертва.
- Я не мог, понимаешь? Ты хоть воевал, а я за свою жизнь не совершил ни одного поступка, чтобы себя уважать.
- Зато ты хорошо женился, - говорит майор успокаивающим тоном.
- Это не поступок.
- Поживи с моё.
Блёклая и больная тень усмешки, и майор тоже полуусмехается в ответ.
- Один король пошел в поход…
- О, нет, нет, - запротестовал Эдуард, - не пой эту песенку. Я чувствую, она про меня сейчас. И потерял штаны.
Мак-Наббс поднялся, взял брата за локоть.
- Пойдем, тебе нужно выспаться, ты сам уже полусумасшедший, как этот твой славный малый. Ложись и спи. А он не сойдет завтра. Я займусь этим.
Они делают несколько шагов и выходят в темноту подпалубного коридора.
- Погоди, - Эдуард останавливается, как вкопанный. - Что значит?.. Что ты собираешься?..
Мак-Наббс подносит палец к губам, показывает на шестую дверь.
- Нет! - шепотом кричит Эдуард. - Ты что? Даже не думай! Я бы никогда!.. Ты что думаешь, я тебя на это?!.. На это?!..
«Как замечательно! – думает майор, вглядываясь в полутьме в искаженное негодованием лицо младшего брата. - Предотвращает жертву с моей стороны. Думает, я настолько пропащим себя считаю, что мне и руки в крови намочить не жаль. А что? Рассеянный географ потерялся где-то между Парижем и Глазго. Какой финал блистательной карьеры! Откуда Эду знать, что даже солдат с оторванной ногой ползет с поля боя домой. А я даже не все потерял. Я потерял только имя».
- Он будет жив и здоров, - так же шепотом и как можно убедительнее. - Откажется сойти.
Не верит. Ладно. Майор и сам пока не очень верит. Но выхода как бы и нет.
- Я поднимусь на палубу и выброшу сигару, нельзя идти в чужую каюту с дымом. А ты идешь, - разворот за плечи к двери, - и спишь.
- Кузен! – догоняет его уже на трапе придушенное. - Жив и здоров, ты сказал.
- Да что ты, в самом деле! За кого ты меня принимаешь?
Но дверь уже закрылась.
Он действительно вышел на палубу и выбросил сигару. Никогда не молился с сигарой во рту. Считал кощунством.
Однако через минуту-другую он вернулся в свою каюту быстрым шагом. Пересмотрел ворох газет и нашел нужную. Долго читал крохотную заметку. Некоторое время стоял, глядя в стену.
- Япония, - сказал он сам себе. - Япония на карте Америки. Немудрено.
Рука потянулась к коробке сигар. Табак подстегивал мысли, но он отдернул руку, свернул газету и вышел.
Остановившись перед дверью, наверное, впервые за неделю посмотрел на медную шестерку без неприязни. А потом поднял руку и постучал.
И этот стук, сухой, экономный и не громкий, ударил Паганеля по нервам так, как не ударил бы свист пароходной сирены. Большая линза выпала у него из руки и с ворчанием закружилась на полу. Так скупо двигаться, говорить и стучать мог только один человек на борту. Человек, которого Жак Паганель боялся.
- Входите, кто бы вы ни были, - сказал он весело, на ходу справляясь с голосом и лицом. - Входите и сразу же простите меня за беспорядок. Ибо я складываю вещи, а это весьма хлопотно, знаете ли… Майор Мак-Наббс?
Человек стоял на пороге. Невысокий, не крупный, не молодой, хоть и смотревшийся моложе своих лет. Он распространял вокруг себя ауру подавляющей силы. Странный флер, исходящий от самоуверенных и деспотичных людей, такой же устойчивый, как запах его сигар. Он смотрел прямо без малейшего следа выражения на лице. И Паганелю немедленно стало не по себе. Расхотелось улыбаться в пустоту.
- Чем обязан?
- Зашел попрощаться. Вы ведь покидаете нас завтра. Разве странно, что я зашел пожелать вам доброго пути?
Странно. Но куда ни шло.
- Нисколько. Мне чрезвычайно приятно, - губы никак не желали складываться в улыбку, а протянутая рука повисла в воздухе.
«Лжец», - говорили пристальные глаза отставного офицера. Майор обошел его и подошел к привинченному стулу у стола.
- Могу я сесть? – поинтересовался.
Паганель был так раздосадован, что маневр «попрощаться на пороге каюты» не прошел, что лишь обреченно-радушно развел руками.
Тот расстегнул пуговицу на мундире и, откинув полы, сел на стул верхом, лицом к спинке. Кажется, он был хорошим наездником, во всяком случае, за стол, стоявший слишком близко, не зацепил. Так обычно ведут себя люди с долгой привычкой проносить ногу над крупом лошади.
- Мы ни разу не разговаривали, - он дернул уголком рта, как будто передвинул недостающую сигару, - хотя общаетесь вы на французском, а я один из трех людей на судне, кто его знает. Вам там удобно стоять у двери?
Паганель осознал, что выглядит глупо, – уходить быстро гость явно не намеревался – закрыл дверь и сошел со своего поста. Не найдя ничего лучшего, присел на узкую, напоминающую полку, кровать напротив собеседника. Поднял с пола линзу и кусочек замши.
- Боюсь, что это моя вина. Но мне показалось, вы не расположены беседовать со мной. Готов признать, что это досадное недоразумение. Тем не менее, плавание в вашем обществе доставило мне искреннее насла…
- Могу спорить, что, не будь здесь меня, «Дункан» для вас был бы более приятным местом.
Это было произнесено совершенно спокойно, без тени недовольства. Кусочек замши замер, не завершив движения по ободку линзы. Ученый ошарашенно молчал.
- Ведь только я один вам сразу не поверил. И вы это поняли.
Он быстро ориентировался в ситуации. Только одно мгновение глаза за круглыми стеклами были темными от расширившихся зрачков и беспомощными. Но в следующую секунду он поднял руки ладонями вперед, то ли останавливая, то ли ограждаясь, и сказал:
- Я никому не желал и не причинил зла.
- Да, - подтвердил Мак-Наббс, - но вы воспользовались доверием моих друзей.
- У меня не было другого выхода.
- Возможно.
Ученый кинул на дверь тревожный взгляд, пытаясь понять, не стоят ли уже за ней пара-тройка дюжих матросов. Майор понял его взгляд по-своему:
- Не надо, - сказал он мягко. - До Мадейры еще десятки миль, да и не дам я вам прыгнуть за борт. Это верная смерть. Завтра сойдете спокойно по трапу.
- Вы не станете мне препятствовать?
- Не стану, - впервые у железного майора мелькнуло что-то человеческое в поведении, как будто он хотел сказать еще несколько слов и передумал.
Паганель осторожно перевел дыхание.
- Думаете, я мог бы выпрыгнуть за борт?
- Могли бы. У вас хватает храбрости и силы, но вот опыта вам не достаёт. Вы не все препятствия оцениваете правильно.
Географ снова глубоко вздохнул, и каждый раз напряженные плечи чуть-чуть отпускало.
- Я действительно секретарь парижского…
- Я знаю.
Они помолчали. Три оплывшие свечи давали теперь неверный, мечущийся свет. И это порядком мешало майору, а ученому, кажется, не мешало совершенно. Мак-Наббс слегка откинулся, коснувшись спиной ребра столешницы, пальцами ощупал сигару в жилетном кармане. Его собеседник тут же заметил это движение.
- Курите, - грустно сказал он. - Только расскажите, как вы поняли.
- Я ведь не обязан это делать, - ответил майор с толикой иронии в голосе и еле разглядел ответное покачивание головой.
Он вытянул сигару, с наслаждением повертел ее в пальцах.
- Давайте так, Паганель. Вы сейчас замените свечи – глаза устают от сполохов. А потом мы сыграем в одну такую игру: вы спрашиваете, я честно отвечаю, я спрашиваю – вы честно отвечаете. Если вы отвечаете нечестно и я могу это доказать, то вы лишаетесь следующего хода. Права на вопрос. И я точно так же. Идет?
Через минуту ровно горели новые свечи, от сигары струился сладковатый дымок.
- Итак, ваш первый вопрос: как я догадался? Правильно? Слушайте. Кабинетный ученый, домосед и вообще рассеянный тип Жак Паганель впервые собрался в путешествие. В очень далекое путешествие в Индию. Сколько он возьмет с собой багажа?
Паганель вслед за майором посмотрел на свой небольшой саквояж из русской кожи.
- Много, - сказал майор, - человек до сорока лет прожил дома, привык к комфорту и мало представляет, что потребуется ему в дороге. Вас должны были грузить на «Британию» с подводы. Но у вас ровно столько багажа, сколько можно пронести в одной руке, что нисколько не мешает, не привлекая внимания, подняться на чужое судно. Это первое. Второе – вы торопились. Иначе зачем вам, никогда не путешествовавшему, садиться на транспорт до Индии в чужой стране? Из Гавра или Марселя можно тоже уплыть в Индию, разве что суда к тем берегам ходят пореже. Но вы двадцать лет никуда не торопились, отчего такая спешка?
Паганель молчал.
- От Парижа до Глазго сутки пути. Есть в Англии порты и поближе. Но вы берете билет на «Британию». Или торопитесь, или, что даже более вероятно, запутываете следы.
- Я торопился, я сказал правду…
- Еще бы! Вы без остановки примчались из Парижа. Но когда мы выбирали якорь, «Британия» еще грузилась. Вы так сильно торопились, что успели раньше отплытия на ночь с небольшим. Какая феноменальная рассеянность, не правда ли?
Паганель виновато улыбнулся, прочитав сарказм в последних словах. Он явно меньше нервничал и чувствовал себя лучше, когда его мозг был загружен.
- Но на цифры у вас отличная память, вы бы сейчас мне могли назвать тоннаж и водоизмещение «Британии», а также количество пассажирских кают на ней.
- Пятьдесят четыре.
- Правильно. «Британия» - огромный лайнер, «Дункан» - небольшая океанская яхта. Разница между ними выражается в цифрах, не только в размерах. А цифры вы не путаете. Поскольку вы помните даже водоизмещение каравелл Магеллана, то связать размер и характеристики для вас труда не представляет. Вы не могли ошибиться. Какую каюту вы заказали на «Британии»?
- Сорок девятую… а не шестую.
- Это больше похоже на правду, вы ведь брали билет недавно, а каюты первой десятки на таком судне продаются за месяцы. И потом, это каюты первого класса, никак не для человека с одним саквояжем в руке. Идем дальше. В дороге до Глазго вы не спали, хотя путешествовали по удобным дорогам, обжитыми местами.
- Я впервые в Англии, мне было интересно взглянуть на нее даже из окна.
- Паганель, когда человек спит тридцать шесть часов кряду, это нервное истощение. Вы не только в дороге не могли уснуть, вы потеряли сон гораздо раньше.
Он поёжился, снова улыбнулся слабой улыбкой, поправил дужки очков, но ничего не сказал.
- Но на «Дункане» вы именно спали, иначе мы бы непременно вас обнаружили. Вы почувствовали себя в безопасности. Наконец.
Майор выдержал паузу, выдохнул дым, понаблюдал за собеседником.
- Бежать из страны, через соседнюю, в другую часть света, торопиться изо всех сил, не спать в дороге, быть готовым ко всему, взять минимум багажа. Так ведут себя люди, спасающиеся от преследования.
Снова пауза. Ни подтверждения, ни опровержения догадки. Дым скручивается причудливыми кольцами.
- Я думаю, вы не поднялись на «Британию», потому что там вас уже ждали. И вы, такой рассеянный, умудрились это заметить. Либо они не очень скрывались. Они ведь ловят малахольного ученого дурня, который на карте Америки разместил Японию.
Пауза.
- Почему бы и не быть Японии на карте Америки? Они разделены только океаном, и, если масштаб позволяет, а граница карты проходит где-то в районе сибирских и китайских берегов, то Япония там просто должна быть. Но как это забавно: Япония на карте Америки. Вы очень талантливо поддерживали миф о своей рассеянности. Браво! Это спасло вам… жизнь?
Первый раз он отозвался. С легким вздохом.
- Вероятно. Я не уверен.
- Мы еще вернемся к этому мифу, а пока наш герой делает то, чего никак не ждут от недотепы. Он поднимается на другое судно и отплывает в другую сторону. О «Дункане» вы просто ничего не могли знать, мы ни отбытие, ни цели плавания не афишировали. То есть вы сориентировались на месте. Еще раз браво! «Дункан» стоит с погашенными огнями, мы в соборе, но вахта на корабле есть, и вы аккуратно проходите мимо вахты, спускаетесь в салон… Если бы вас остановили, вы несомненно разыграли бы очень рассеянного пассажира и предприняли бы что-нибудь еще. Но вам везет, вас никто не остановил, и на судне есть свободная каюта. У вас несколько минут, чтобы понять, что она есть, что она свободна, а другие заняты. В темноте. На чужом корабле, где ваше присутствие могут заметить в любую секунду. Вы как-то совсем не похожи на растяпу, Паганель.
- О, поверьте, я им все-таки бываю, - он даже слегка усмехнулся, это был прогресс.
- Ну, так значит, как только вас прижимает, вы проявляете чудеса ловкости. Такое тоже случается. Продолжаем?
- Продолжайте… Вы очень…
- ?
- …проницательный человек.
- Приходится. Тридцать шесть часов вы не покидаете каюты и ведете себя тише мышки. Разумно. За сутки яхта уходит на такое расстояние, что возвращаться уже бессмысленно. Вы ушли от погони. Но кому же, черт возьми, пришло в голову гоняться посреди Европы за ученым с мировым именем? Стойте. Это не вопрос. Я сам отвечу.
- О… - он покачал головой, явно он не считал ответ на этот вопрос достаточно простым, - сомневаюсь. Но раз вы взялись…
- Вы не только ученый, Паганель. Вернее, вы еще и ученый, что очень удобно. Переписка со всем миром, много значительных людей в разных частях света, все считают вас милейшим недотёпой. У вас хорошие манеры, вы вероятно чуть больше играете «смешного француза», чем им являетесь. Я прав? Не отвечайте, не хочу потратить свой вопрос даром. Я прав. Вы профессионально обаятельны.
Паганель смотрел на него с живым интересом. Глаза у этого человека были на зависть выразительные. Ироничная ухмылка чуть трогала хорошо очерченный рот.
- Шпион? Так я шпион?
- Нет, конечно. Но вы выполняли некоторые задания вашего правительства. Не столько по сбору информации, сколько по ее анализу.
Ухмылка исчезла.
- Вы работали в разведке, майор?
- Ваше время задавать вопросы еще не настало. Но я не работал в разведке, просто, как любой военный, представляю себе предмет. И знаю, что шпионы бывают разные. Не всем приходиться лазить по крышам. Иной светлый ум, не вставая с кресла, сделает больше сотни шпионов. Взгляните-ка на это?
Он протянул газету. Паганель пробежал глазами лист.
- Здесь немного темно для чтения…
- Ничего. Вы вообще хорошо видите в темноте. А некролог, на который я хотел обратить ваше внимание, вон там, в углу. Давайте я перескажу. Двадцать первого августа 1864 года в Бреслау убит выстрелом в грудь немецкий философ и политический деятель Фердинанд Лассаль. Один из ваших корреспондентов, я думаю.
Паганель потрясенно отложил газетный лист, так и не взглянув на текст некролога. Вместо этого он поднял глаза, мина была трагическая.
- Что вы намерены со мной сделать?
«Звучит, как предложение, - не мог не поддеть себя мысленно майор. - Награда за точное попадание в цель».
- Терпение. Вы задали вопрос и я на него отвечаю. Следующий вопрос мой.
- Вы уже ответили. Я переписывался с Лассалем. Из-за этого все и произошло.
- Я прошу еще минуту. Хочу кое-что уточнить. Вы получили письмо от Лассаля почти одновременно со сведениями о его гибели. Скажем, это было 23-го или 24-го. На следующий день вы уже берете билет на «Британию». Что-то очень важное содержится в этом письме. Что-то такое, что вы не решились отдать своим. И сразу бросились в бега. Понимали, что это серьезная утечка и что вы – следующий за Лассалем. Не знаю, что там может быть. Военные планы Бисмарка, разве что, - он усмехнулся, но француз на усмешку не отреагировал, он был серьезен и напуган.
- Двадцать пятого. Я не успел. Я не передал своим, потому что не успел. Я покинул Париж через час или полтора после того, как мне отдали письмо. Даже к себе домой я уже не смог попасть.
Майор представил себе эту гонку от Парижа до Глазго. Даже если на «Британии» чисто случайно оказался человек в немецкой военной форме, и тогда он правильно сделал, что не рисковал.
- Так значит, оно у вас?
Ученый выпрямился. Сейчас у него был другой взгляд, настороженный, расфокусированный. Так наблюдают за противником в начале поединка. Майор сидел неподвижно и расслабленно.
- Паганель, - произнес он медленно. - Это мой вопрос. Письмо у вас? Или вы от него избавились?
Он сломался. Опустил голову, как человек, понимающий, что в случае нападения не сможет дать отпор. Враг намного сильнее и лучше подготовлен к таким ситуациям. Враг или не враг.
- Оно у меня.
Они посидели немного в тишине. Майор докуривал сигару, слушая плеск волны о борт.
- Я сейчас встану, но только затем, чтобы выбросить окурок. Вас не трону, клянусь.
- Не настолько я трус, как вам кажется, - похоже, он был задет за живое.
Мак-Наббс не спеша прошелся по маленькой каюте, разминая ноги. До борта три шага и три обратно. Уже глубокая ночь, и качка усиливается.
- Вам завтра выходить на берег, а я мешаю вам спать. Будете задавать мне вопрос?
- Да, - это было сказано вполне решительно.
Майор знал, каков будет вопрос. И мысленно подбирал слова ответа. Что он собирается предпринять? Во-первых, он собирается…
- Почему у вас нет имени?
- Что?
«Я попался. Неужели я попался?»
- Это мой вопрос. Вас никто не называет по имени. Его нельзя произносить. Но ведь как-то вас назвали при рождении. Почему это слово под запретом?
- С чего вы взяли, что под запретом? – он растерялся настолько, что пришлось остановиться спиной к собеседнику. Достал вторую сигару и положил ее обратно, не смог справиться с руками.
- Задайте другой вопрос. Оно мне просто не по вкусу, вот и все. Это несерьезно.
- Вы проиграли, майор. Вы ответили не честно и лишаетесь хода. Жена брата еще может его не знать, я допускаю. Но ни капитан, ни стюард тоже не смогли ответить, а они не могут не знать, они живут и служат в вашей семье давно. Значит, произносить ваше имя – непростительная бестактность. Поэтому мне его и не назвали. Я доказал, что вы солгали?
- Хорошо, - он сломал спичку, пытаясь зажечь, и рассмеялся сам над собой. - Я проиграл. Я отвечу на два вопроса. Задавайте сейчас второй. Та история слишком длинная и слишком старая, мне надо кое-что припомнить.
«Мне надо придумать, как еще можно солгать».
- Зачем вам письмо?
Майор устроился на прежнем месте, но сел иначе: вполоборота, вытянув ноги.
- Я расскажу все честно, даже то, чего не собирался. А вы не будете больше интересоваться моим именем, ладно?
- Я соблюдаю ваши правила, соблюдайте и вы их. Сейчас вы рассказываете, что сделали бы с письмом. А потом я могу задать другой вопрос. Любой другой вопрос.
Сейчас он горячился и говорил отрывисто, почти резко. Но таким он, как ни странно, нравился гораздо больше, чем вечно учтивый, неловко улыбающийся, прежний Паганель. Майор почти против воли заметил, что вызывающее выражение очень подходит его горбоносой физиономии. Вообще этот француз сильно выигрывал при ближайшем рассмотрении. Становилось заметно, что карикатурные черты его внешности были скорее результатом намеренных усилий. Стройность и высокий рост превращались в худобу и долговязость из-за черных сюртуков, этой униформы ученого мира. На самом деле сложен он был хорошо. А длинная сухая мускулатура – это майор успел понять, наблюдая за десятками новобранцев, – может и не была такой же сильной и выносливой, как у иных, но зато обладала развитой реакцией. Такие солдаты, на вид не крепкие и сутулые, на деле часто могли увернуться от летящего кулака. Можно было смело учить их технике ухода и уклонения с линии атаки в рукопашном бою, технике, для могучего шотландского увальня вовсе не предназначенной, но дававшей прекрасные результаты. Такие мышцы сообщали своему обладателю способность перемещаться легко и быстро, и это было заметно в двигательном портрете географа.
Породистое, с крупными чертами лицо было правильным и гармоничным, но без миловидности. Зубы - ровными и белыми. А привычка щуриться и гримасничать выдавала равнодушие к своей внешности. Можно было сказать, что наблюдать за ним лучше всего тогда, когда он не думает, что на него смотрят.
- Вы меня разглядываете? - вот уже эта минута и прошла - нервно передернулись плечи и лицо скривилось. Майор снял локоть со стола, переменил созерцательную позу.
- А вы спать не хотите, дружище? Уже поздно, а вам рано вставать.
- На вопрос отвечайте.
- Отвечаю. Мой брат из-за своего неумеренного благородства попал в неловкую ситуацию. Он не может располагать своим временем настолько, насколько может потребоваться для решения поставленной задачи. Если бы палата шотландских пэров передала английским властям добытые при его посредстве ценные сведения, это бы ему очень помогло. Это была бы индульгенция – плавай, сколько хочешь. Я могу вам гарантировать, что Франция также получит эти сведения. Мы снимем копию с письма и найдем того, кто его доставит. В идеале нужно воспользоваться консульской корреспондентской службой, она надежнее. Я ответил?
- Вполне. Я задаю второй вопрос?
- Увы. Действительно глубокая ночь. Пора прекратить дозволенные речи, - он встал.
- Вы читали «Книгу тысячи и одной ночи»? – воскликнул ученый и положил ладонь на скулу, как делают люди, почувствовав, что краснеют.
- Да что вы! Только Библию и устав пехотной службы, - съязвил Мак-Наббс. - Читал на французском в переводе де Лоншана. Завтра вы сойдете на Мадейре?
- У Бурделя перевод лучше. Мы еще не закончили игру. Будут и другие остановки. И после Мадейры смогу сойти, я полагаю.
- Шахерезада осталась жива, - констатировал майор, направляясь к двери.
- Эй!
Он обернулся. Географ тоже встал, подошел, провожая гостя.
- Я понимаю, что я пытался вас обмануть и, видимо, права на вашу дружбу я не имею. Но все равно. Спокойной ночи, майор. Вы не похожи на того человека, которым я вас себе представлял.
- Спокойной ночи, Паганель. Вы имеете право на мою дружбу и на шестую каюту до конца плавания.
- Нет, - он скривился, как от боли. - Я опасен для вас. В меня могут начать палить в каком-нибудь порту. А тут дамы, дети… Нет.
- Но тут есть и те, кто может выстрелить первым.
Какое-то время географ просто смотрел ему в глаза и майор почувствовал, что не выдерживает взгляда. Слишком откровенного здесь, в полутьме каюты, слишком доверительного, смелого взгляда близко стоящего человека.
- Оставайтесь с нами, Жак. Не повторяйте ошибки того короля, который нашел вторые штаны и повернул назад. Слышали про него?
- Представьте себе, слышал. Ведь песенка-то французская. Ее поют дети, - сократившееся расстояние и его заставляло говорить тише, и это было, пожалуй, совсем скверно, совсем опасно.
- Трудно найти что-нибудь такое, чего вы не знаете. Не оставайтесь один. Друзья вам сейчас не помешают, а помогут. Как и лишние штаны, тому королю. Доверьтесь Провидению, оно вручило бутылку Гранта Эдуарду, а вас…
- А меня?
- Скажем, «Дункану». Но песенка все-таки шотландская.
Уйти, уйти, уйти отсюда. Немедленно. Сейчас же.
- У вас распространенное имя, - он на мгновение отвел глаза, словно советуясь со своими мыслями. - Такое распространенное, что тёзки в ваших краях не редкость.
И понял майор, что вовремя уйти не успел. Его странным образом охватило оцепенение после этих слов. Расползлось по мышцам рук и ног, граничащее с болью и с удовольствием. Отключило нервы, словно окоченение смерти, сдавило дыхание. Оставляя только одну возможность - прикрыть глаза, чтобы не видеть. И так стоять, сохраняя последнее достоинство. Достоинство, может быть, фонарного столба, который все равно не может пошевелиться и поэтому просто вынужден перенести стоя и выпрямившись все, что бы с ним ни произошло.
- Поэтому его звали так же, как и вас... Я все думал, почему старший сын и богатый наследник, не задавшийся физической мощью, не обладающий агрессивным характером, не романтик, ну просто никак не предрасположенный в военные, уходит воевать еще в молодости. Почему он возвращается, не сделав карьеры на войне, и живет в родных краях, но не в родном доме. Почему его единственная семья – семья двоюродного брата. Вы не приняты ни родней, ни округой – что же тут может быть еще? Только тот парень, за которым вы ушли из дома на войну и которого звали точно так же, как и вас. Вот и имя, которое не называют, хотя оно и есть. Значит, он с войны не вернулся. Он погиб, да?
- Юэн… - он сам не поверил, когда услышал слово, которое произнес. - Юэн Мак-Оллард… Юэн Мак-Наббс. Откройте проклятую дверь, уйдите с дороги…
- Красивое имя, - пробормотал чертов француз, отступая и распахивая дверь, - надеюсь, я ничем вас не обидел… Это было бы с моей стороны…
- Сойдите завтра на Мадейре, ради всех святых!
Размер: миди, 5122 слова.
Канон: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"
Персонажи: Мак-Наббс, Паганель, лорд Гленерван, Джон Манглз, Олбинет и вся команда фоном
Пейринги: Мак-Наббс/Паганель, второй пейринг спойлерМак-Наббс/ОМП
Категория: джен, преслэш, слэш
Жанр: скрытое в каноне альтернативное течение событий (как будто это так и было, но Жюль Верн нам не все рассказал), политика-аналитика, шпионские страсти, приключения.
Рейтинг: РG-13
Саммари: У героев возникают взрослые проблемы и "идти, творя добро" становится не так просто, как хотелось бы. Двое из них играют в древнюю игру на честность. Все ружья, висящие на сцене в первом акте, стреляют.
Предупреждение: смерти трех не присутствовавших в каноне персонажей. Факты, которые автор удосужился проверить: шотландцев к тому времени чуть более миллиона, Фердинанд Лассаль убит 31-го, а не 21-го. Бисмарк действительно уже строит планы, например, это мог быть план войны с Данией в союзе с Австрией или проекты отторжения Эльзаса и Лотарингии. Шотландские фамилии взяты из канона или из проживающих у озера Ломонд, на которое в каноне указывает сам Эдуард.
Один король пошел в поход
Один король пошел в поход
И потерял штаны.
А без штанов какой поход?
Кусают комары!
Другой король пошел в поход
И вдруг нашел штаны.
А в двух штанах какой поход?
Подохнешь от жары!
(народная детская песенка)
Еще когда «Дункан» бороздил прибрежные воды, приняв на борт молодоженов, установилась негласная традиция: ночь - время для мужчин. Как только новоиспеченная леди с супругом отправлялись в свою каюту, миссис Олбинет тоже прогоняли спать и все расшаркивания отменялись. В кают-компании раскидывали вист, делились табачком, резали солонину на доске, Джон азартно травил байки мореходной школы в Кэмптоне, майор негромко и как бы нехотя рассказывал что-нибудь леденящее кровь, то про тугов-душителей, то про страшные пожары в болотистых низменностях Праубхади. Забежавший принять в угощение стопку виски вахтенный или матрос из пароходной команды – а что такого, все шотландцы, все свои – стоял тут же, слушал, схватившись за распятие на шнурке. Эдуард сначала стыдливо и ненадолго, а потом открыто и вовсю стал присоединяться. Ему нравилось, что его дожидаются заполночь, нравилось, что матросы обращаются на «сэр», не чинясь, и еще он сознавал, что это дань холостячеству брата, которое теперь уже наверняка продлится до его смерти.
Потом попалась эта злополучная… благословенная эта рыбина. Месяц на суше они пережили, как болезнь и снова вышли в море. Традиция возобновилась.
Чтобы бесславно оборваться через три дня. Эдуард ходил подавленный, насильственно улыбался, отвечал невпопад. Майор знал, в чем дело, но не лез: Эдуард большой мальчик, надо будет – сам скажет. Зато уж дамы были довольны – француз буквально рта не закрывал, потчевал их выдержками их всех учебников, которые проштудировал и якобы не перепутал ни одной даты. Кто бы их проверял, эти даты? Он завел мерзкую привычку застилать картами обеденный стол, залезал бумагами в пепельницу, сорил какими-то записками, за что влетало Олбинету от Манглза. Остекленевший, искусственно вежливый Эдуард этого не замечал. В конце концов майор убрался из кают-компании совсем. К себе в каюту, где был не слышен назойливо приподнятый голос «пассажира номер шесть», бормочущий испанские слова. Взял у Джона все последние номера «Военно-морской газеты» и закрыл дверь.
Расползалась хандра. Приближалась Мадейра.
В последний вечер Эдуард явился сам. Постучал, вошел, сел на рундук, сказал: «Дымно у тебя».
- Ну что? – спросил майор, прикусывая сигару, и сложил пополам газету. - Пришло время мне все рассказать?
- Да ты и так все знаешь, - вздохнул Эдуард. - Просто сердишься на меня, что я сразу не пошел к тебе.
Мак-Наббс приподнял бровь.
- И правильно делаешь, что сердишься. Я дурак, кузен. Дурак, что сразу не посоветовался. Теперь уже поздно.
- Вытри сопли, - сказал брат. - Конечно, я знаю, что наши пэры показали тебе фигу. Догадался по твоему кислому виду.
- В Глазго, - тяжело начал Эдуард, - когда мы уже решили ехать… когда я оплачивал счета Джона на обустройство «Дункана». Со мной встретились трое. Лорд Соммерсет, Мак-Килмони и… граф Эролл.
- А черт! – прокомментировал майор последнее имя. - Скверно.
- Мне настоятельно рекомендовали в судьбе капитана Гранта больше участия не принимать. Не подавать прошения на высочайшее имя, не хлопотать, не предпринимать самостоятельных поисков, - тоном человека, спешащего покончить с неприятной обязанностью, продолжал Гленерван.
- Проел Гарри Грант плешь англичанам, что и говорить, - раздумчиво сказал брат, - но Эролл… Дожили до позора.
Он аккуратно разгладил газетный лист. Весной соберется парламент, к тому времени они, конечно, уже вернутся, с Грантом или без. Если с Грантом, то победителей не судят. Если без… Лишить Эдуарда его прав лорда никто не сможет, но кто бы знал, как многое в этой среде значит рукопожатность. Решат ли шотландские пэры, что Гленерван, мотающийся по морям вместо того, чтобы заниматься судом и самоуправлением на своих территориях, достоин того, чтобы предварять своей речью голосование по вопросам свободных земель? А тем более не внявший их решению? Молодой, красноречивый, способный изменить мнение аудитории. Или же слово возьмет тот, кто заведомо решил уступить и слить этот закон англичанам. И тогда после речи тусклой и неубедительной, речи, из которой неясно, держатся ли шотландцы друг за друга, как прежде, или нет, вступится ли Лоуленд за Хайленд, – парламент быстро почувствует слабину. Свободные земли - это ерунда, следующее голосование важнее. Они налетят, как коршуны, нажмут, потребуют, пообещают, проявят настойчивость. А лорд Дуглас уже стар, и Хэмилтон теряет хватку, и к следующему лету мы получим «провинцию Шотландия» во всей красе.
Он сцепил пальцы на затылке, с усилием разогнул шею. Гранта надо было отдать им. Грант был маленькой жертвой. Да, неприятно. Да, паршиво. Но малое взамен большего. Уступка за уступку. Они предлагали отдать Гранта, чтобы никому не повадно было искать берега Свободы и пытаться колонизировать земной шар за спиной у метрополии. С Америкой уже наплакались, а ведь легальная была колония.
- Да плевать мне! - взвился вдруг Эдуард. - У меня медовый месяц. Где хочу, там его и провожу.
- Тихо, не ори. Мы гоняемся за счастьем для пяти шотландцев, Эдуард, а дома шотландцев миллион.
Месяц… Три, если не больше. Ну, хорошо, парень мог и заболеть. Заболеть прямо в медовый месяц и проваляться еще месяц или два – достойно сожаления, опять же никто не осудит молодого человека за то, что он слегка переутомлялся. А, нет, не выйдет…
- Завтра француз сойдет на берег, - точно совпал с его мыслями Эдуард. - А он, ты сам видишь, трепло такое, что даже не важно, доберется он до Индии или нет, каждая собака очень скоро будет знать, что лорд Гленерван плывет в Чили.
Они встретились взглядами, и молодой лорд упрямо нагнул голову.
- О чем ты думал? – сказал майор. - Запрети ему сходить на берег. Нашел тут себе попутную телегу!
Если информация просочится раньше времени, раньше начнется и работа по разрушению репутации Эдуарда. Будет, кому ее подрыть, в этом даже сомневаться не приходилось. А они в это время будут далеко. Очень далеко.
Мак-Эвансы, Мак-Лори… Он перебирал в уме всех тех, кто остался дома и мог вступиться за Эда. Карстайл, конечно. Потом Мак-Олларды, Лэннаны… нет, старый Лэннан поступит, как захочет, и никто ему не указ. Мак-Грегоры, Мак-Фарланы, Мак-Ногтоны. Мак-Наббсы.
Словом, все те люди, общества которых он лишился когда-то раз и навсегда, совершив свою «ошибку юности». Но они «дун вассал» и лерда своего не выдадут. Мало, слишком мало. Нет хорошего перевеса.
- Француз на берег не сойдет, - твердо.
Эдуард покачал головой:
- Я знаю, что ты его терпеть не можешь, но… он же не виноват. То есть виноват, - предупреждая гневный взгляд брата, - но он славный… неприкаянный… простодушный и добрый малый.
- Ты уж реши, кого тебе больше жаль. Может, давай тогда Мери с мальчиком высадим на Мадейре, да и дело с концом. Плыви в Индию, страну слонов.
- Мери... как она упала тогда у нас дома! - Эдуард явно не до конца вникал в смысл фраз, он устал мучиться. - Как доска упала. И Роберт тянет ее за… за ворот.
Он покачнулся и поймал равновесие, словно был пьян. И вдруг майор увидел глазами памяти: леди Энн, урожденная Энн Мак-Наббс лежит на паркете бальной залы в нарядном платье. Цвет у этого платья не пойми какой, как туман, словом, очень женский какой-то цвет. Сколько стоит этот подвиг красильщика, он не знал, но догадывался, что даже один кусок такой тряпки будет подороже парадного мундира. И маленький сын лорда пытается поднять ее за шею, за плечи платья. Мама, вставай, не пугай меня. Но что там за плечи у бального туалета – одно название. Прыгают по скользкому полу жемчуга, рвется похожая на дым ткань. Все стоят молча. Что же он делает, думает молодой офицер. Порвет же платье матери. И понимает, что черт с ним, с платьем. Кому оно нужно? Леди Энн мертва.
- Я не мог, понимаешь? Ты хоть воевал, а я за свою жизнь не совершил ни одного поступка, чтобы себя уважать.
- Зато ты хорошо женился, - говорит майор успокаивающим тоном.
- Это не поступок.
- Поживи с моё.
Блёклая и больная тень усмешки, и майор тоже полуусмехается в ответ.
- Один король пошел в поход…
- О, нет, нет, - запротестовал Эдуард, - не пой эту песенку. Я чувствую, она про меня сейчас. И потерял штаны.
Мак-Наббс поднялся, взял брата за локоть.
- Пойдем, тебе нужно выспаться, ты сам уже полусумасшедший, как этот твой славный малый. Ложись и спи. А он не сойдет завтра. Я займусь этим.
Они делают несколько шагов и выходят в темноту подпалубного коридора.
- Погоди, - Эдуард останавливается, как вкопанный. - Что значит?.. Что ты собираешься?..
Мак-Наббс подносит палец к губам, показывает на шестую дверь.
- Нет! - шепотом кричит Эдуард. - Ты что? Даже не думай! Я бы никогда!.. Ты что думаешь, я тебя на это?!.. На это?!..
«Как замечательно! – думает майор, вглядываясь в полутьме в искаженное негодованием лицо младшего брата. - Предотвращает жертву с моей стороны. Думает, я настолько пропащим себя считаю, что мне и руки в крови намочить не жаль. А что? Рассеянный географ потерялся где-то между Парижем и Глазго. Какой финал блистательной карьеры! Откуда Эду знать, что даже солдат с оторванной ногой ползет с поля боя домой. А я даже не все потерял. Я потерял только имя».
- Он будет жив и здоров, - так же шепотом и как можно убедительнее. - Откажется сойти.
Не верит. Ладно. Майор и сам пока не очень верит. Но выхода как бы и нет.
- Я поднимусь на палубу и выброшу сигару, нельзя идти в чужую каюту с дымом. А ты идешь, - разворот за плечи к двери, - и спишь.
- Кузен! – догоняет его уже на трапе придушенное. - Жив и здоров, ты сказал.
- Да что ты, в самом деле! За кого ты меня принимаешь?
Но дверь уже закрылась.
Он действительно вышел на палубу и выбросил сигару. Никогда не молился с сигарой во рту. Считал кощунством.
Однако через минуту-другую он вернулся в свою каюту быстрым шагом. Пересмотрел ворох газет и нашел нужную. Долго читал крохотную заметку. Некоторое время стоял, глядя в стену.
- Япония, - сказал он сам себе. - Япония на карте Америки. Немудрено.
Рука потянулась к коробке сигар. Табак подстегивал мысли, но он отдернул руку, свернул газету и вышел.
Остановившись перед дверью, наверное, впервые за неделю посмотрел на медную шестерку без неприязни. А потом поднял руку и постучал.
И этот стук, сухой, экономный и не громкий, ударил Паганеля по нервам так, как не ударил бы свист пароходной сирены. Большая линза выпала у него из руки и с ворчанием закружилась на полу. Так скупо двигаться, говорить и стучать мог только один человек на борту. Человек, которого Жак Паганель боялся.
- Входите, кто бы вы ни были, - сказал он весело, на ходу справляясь с голосом и лицом. - Входите и сразу же простите меня за беспорядок. Ибо я складываю вещи, а это весьма хлопотно, знаете ли… Майор Мак-Наббс?
Человек стоял на пороге. Невысокий, не крупный, не молодой, хоть и смотревшийся моложе своих лет. Он распространял вокруг себя ауру подавляющей силы. Странный флер, исходящий от самоуверенных и деспотичных людей, такой же устойчивый, как запах его сигар. Он смотрел прямо без малейшего следа выражения на лице. И Паганелю немедленно стало не по себе. Расхотелось улыбаться в пустоту.
- Чем обязан?
- Зашел попрощаться. Вы ведь покидаете нас завтра. Разве странно, что я зашел пожелать вам доброго пути?
Странно. Но куда ни шло.
- Нисколько. Мне чрезвычайно приятно, - губы никак не желали складываться в улыбку, а протянутая рука повисла в воздухе.
«Лжец», - говорили пристальные глаза отставного офицера. Майор обошел его и подошел к привинченному стулу у стола.
- Могу я сесть? – поинтересовался.
Паганель был так раздосадован, что маневр «попрощаться на пороге каюты» не прошел, что лишь обреченно-радушно развел руками.
Тот расстегнул пуговицу на мундире и, откинув полы, сел на стул верхом, лицом к спинке. Кажется, он был хорошим наездником, во всяком случае, за стол, стоявший слишком близко, не зацепил. Так обычно ведут себя люди с долгой привычкой проносить ногу над крупом лошади.
- Мы ни разу не разговаривали, - он дернул уголком рта, как будто передвинул недостающую сигару, - хотя общаетесь вы на французском, а я один из трех людей на судне, кто его знает. Вам там удобно стоять у двери?
Паганель осознал, что выглядит глупо, – уходить быстро гость явно не намеревался – закрыл дверь и сошел со своего поста. Не найдя ничего лучшего, присел на узкую, напоминающую полку, кровать напротив собеседника. Поднял с пола линзу и кусочек замши.
- Боюсь, что это моя вина. Но мне показалось, вы не расположены беседовать со мной. Готов признать, что это досадное недоразумение. Тем не менее, плавание в вашем обществе доставило мне искреннее насла…
- Могу спорить, что, не будь здесь меня, «Дункан» для вас был бы более приятным местом.
Это было произнесено совершенно спокойно, без тени недовольства. Кусочек замши замер, не завершив движения по ободку линзы. Ученый ошарашенно молчал.
- Ведь только я один вам сразу не поверил. И вы это поняли.
Он быстро ориентировался в ситуации. Только одно мгновение глаза за круглыми стеклами были темными от расширившихся зрачков и беспомощными. Но в следующую секунду он поднял руки ладонями вперед, то ли останавливая, то ли ограждаясь, и сказал:
- Я никому не желал и не причинил зла.
- Да, - подтвердил Мак-Наббс, - но вы воспользовались доверием моих друзей.
- У меня не было другого выхода.
- Возможно.
Ученый кинул на дверь тревожный взгляд, пытаясь понять, не стоят ли уже за ней пара-тройка дюжих матросов. Майор понял его взгляд по-своему:
- Не надо, - сказал он мягко. - До Мадейры еще десятки миль, да и не дам я вам прыгнуть за борт. Это верная смерть. Завтра сойдете спокойно по трапу.
- Вы не станете мне препятствовать?
- Не стану, - впервые у железного майора мелькнуло что-то человеческое в поведении, как будто он хотел сказать еще несколько слов и передумал.
Паганель осторожно перевел дыхание.
- Думаете, я мог бы выпрыгнуть за борт?
- Могли бы. У вас хватает храбрости и силы, но вот опыта вам не достаёт. Вы не все препятствия оцениваете правильно.
Географ снова глубоко вздохнул, и каждый раз напряженные плечи чуть-чуть отпускало.
- Я действительно секретарь парижского…
- Я знаю.
Они помолчали. Три оплывшие свечи давали теперь неверный, мечущийся свет. И это порядком мешало майору, а ученому, кажется, не мешало совершенно. Мак-Наббс слегка откинулся, коснувшись спиной ребра столешницы, пальцами ощупал сигару в жилетном кармане. Его собеседник тут же заметил это движение.
- Курите, - грустно сказал он. - Только расскажите, как вы поняли.
- Я ведь не обязан это делать, - ответил майор с толикой иронии в голосе и еле разглядел ответное покачивание головой.
Он вытянул сигару, с наслаждением повертел ее в пальцах.
- Давайте так, Паганель. Вы сейчас замените свечи – глаза устают от сполохов. А потом мы сыграем в одну такую игру: вы спрашиваете, я честно отвечаю, я спрашиваю – вы честно отвечаете. Если вы отвечаете нечестно и я могу это доказать, то вы лишаетесь следующего хода. Права на вопрос. И я точно так же. Идет?
Через минуту ровно горели новые свечи, от сигары струился сладковатый дымок.
- Итак, ваш первый вопрос: как я догадался? Правильно? Слушайте. Кабинетный ученый, домосед и вообще рассеянный тип Жак Паганель впервые собрался в путешествие. В очень далекое путешествие в Индию. Сколько он возьмет с собой багажа?
Паганель вслед за майором посмотрел на свой небольшой саквояж из русской кожи.
- Много, - сказал майор, - человек до сорока лет прожил дома, привык к комфорту и мало представляет, что потребуется ему в дороге. Вас должны были грузить на «Британию» с подводы. Но у вас ровно столько багажа, сколько можно пронести в одной руке, что нисколько не мешает, не привлекая внимания, подняться на чужое судно. Это первое. Второе – вы торопились. Иначе зачем вам, никогда не путешествовавшему, садиться на транспорт до Индии в чужой стране? Из Гавра или Марселя можно тоже уплыть в Индию, разве что суда к тем берегам ходят пореже. Но вы двадцать лет никуда не торопились, отчего такая спешка?
Паганель молчал.
- От Парижа до Глазго сутки пути. Есть в Англии порты и поближе. Но вы берете билет на «Британию». Или торопитесь, или, что даже более вероятно, запутываете следы.
- Я торопился, я сказал правду…
- Еще бы! Вы без остановки примчались из Парижа. Но когда мы выбирали якорь, «Британия» еще грузилась. Вы так сильно торопились, что успели раньше отплытия на ночь с небольшим. Какая феноменальная рассеянность, не правда ли?
Паганель виновато улыбнулся, прочитав сарказм в последних словах. Он явно меньше нервничал и чувствовал себя лучше, когда его мозг был загружен.
- Но на цифры у вас отличная память, вы бы сейчас мне могли назвать тоннаж и водоизмещение «Британии», а также количество пассажирских кают на ней.
- Пятьдесят четыре.
- Правильно. «Британия» - огромный лайнер, «Дункан» - небольшая океанская яхта. Разница между ними выражается в цифрах, не только в размерах. А цифры вы не путаете. Поскольку вы помните даже водоизмещение каравелл Магеллана, то связать размер и характеристики для вас труда не представляет. Вы не могли ошибиться. Какую каюту вы заказали на «Британии»?
- Сорок девятую… а не шестую.
- Это больше похоже на правду, вы ведь брали билет недавно, а каюты первой десятки на таком судне продаются за месяцы. И потом, это каюты первого класса, никак не для человека с одним саквояжем в руке. Идем дальше. В дороге до Глазго вы не спали, хотя путешествовали по удобным дорогам, обжитыми местами.
- Я впервые в Англии, мне было интересно взглянуть на нее даже из окна.
- Паганель, когда человек спит тридцать шесть часов кряду, это нервное истощение. Вы не только в дороге не могли уснуть, вы потеряли сон гораздо раньше.
Он поёжился, снова улыбнулся слабой улыбкой, поправил дужки очков, но ничего не сказал.
- Но на «Дункане» вы именно спали, иначе мы бы непременно вас обнаружили. Вы почувствовали себя в безопасности. Наконец.
Майор выдержал паузу, выдохнул дым, понаблюдал за собеседником.
- Бежать из страны, через соседнюю, в другую часть света, торопиться изо всех сил, не спать в дороге, быть готовым ко всему, взять минимум багажа. Так ведут себя люди, спасающиеся от преследования.
Снова пауза. Ни подтверждения, ни опровержения догадки. Дым скручивается причудливыми кольцами.
- Я думаю, вы не поднялись на «Британию», потому что там вас уже ждали. И вы, такой рассеянный, умудрились это заметить. Либо они не очень скрывались. Они ведь ловят малахольного ученого дурня, который на карте Америки разместил Японию.
Пауза.
- Почему бы и не быть Японии на карте Америки? Они разделены только океаном, и, если масштаб позволяет, а граница карты проходит где-то в районе сибирских и китайских берегов, то Япония там просто должна быть. Но как это забавно: Япония на карте Америки. Вы очень талантливо поддерживали миф о своей рассеянности. Браво! Это спасло вам… жизнь?
Первый раз он отозвался. С легким вздохом.
- Вероятно. Я не уверен.
- Мы еще вернемся к этому мифу, а пока наш герой делает то, чего никак не ждут от недотепы. Он поднимается на другое судно и отплывает в другую сторону. О «Дункане» вы просто ничего не могли знать, мы ни отбытие, ни цели плавания не афишировали. То есть вы сориентировались на месте. Еще раз браво! «Дункан» стоит с погашенными огнями, мы в соборе, но вахта на корабле есть, и вы аккуратно проходите мимо вахты, спускаетесь в салон… Если бы вас остановили, вы несомненно разыграли бы очень рассеянного пассажира и предприняли бы что-нибудь еще. Но вам везет, вас никто не остановил, и на судне есть свободная каюта. У вас несколько минут, чтобы понять, что она есть, что она свободна, а другие заняты. В темноте. На чужом корабле, где ваше присутствие могут заметить в любую секунду. Вы как-то совсем не похожи на растяпу, Паганель.
- О, поверьте, я им все-таки бываю, - он даже слегка усмехнулся, это был прогресс.
- Ну, так значит, как только вас прижимает, вы проявляете чудеса ловкости. Такое тоже случается. Продолжаем?
- Продолжайте… Вы очень…
- ?
- …проницательный человек.
- Приходится. Тридцать шесть часов вы не покидаете каюты и ведете себя тише мышки. Разумно. За сутки яхта уходит на такое расстояние, что возвращаться уже бессмысленно. Вы ушли от погони. Но кому же, черт возьми, пришло в голову гоняться посреди Европы за ученым с мировым именем? Стойте. Это не вопрос. Я сам отвечу.
- О… - он покачал головой, явно он не считал ответ на этот вопрос достаточно простым, - сомневаюсь. Но раз вы взялись…
- Вы не только ученый, Паганель. Вернее, вы еще и ученый, что очень удобно. Переписка со всем миром, много значительных людей в разных частях света, все считают вас милейшим недотёпой. У вас хорошие манеры, вы вероятно чуть больше играете «смешного француза», чем им являетесь. Я прав? Не отвечайте, не хочу потратить свой вопрос даром. Я прав. Вы профессионально обаятельны.
Паганель смотрел на него с живым интересом. Глаза у этого человека были на зависть выразительные. Ироничная ухмылка чуть трогала хорошо очерченный рот.
- Шпион? Так я шпион?
- Нет, конечно. Но вы выполняли некоторые задания вашего правительства. Не столько по сбору информации, сколько по ее анализу.
Ухмылка исчезла.
- Вы работали в разведке, майор?
- Ваше время задавать вопросы еще не настало. Но я не работал в разведке, просто, как любой военный, представляю себе предмет. И знаю, что шпионы бывают разные. Не всем приходиться лазить по крышам. Иной светлый ум, не вставая с кресла, сделает больше сотни шпионов. Взгляните-ка на это?
Он протянул газету. Паганель пробежал глазами лист.
- Здесь немного темно для чтения…
- Ничего. Вы вообще хорошо видите в темноте. А некролог, на который я хотел обратить ваше внимание, вон там, в углу. Давайте я перескажу. Двадцать первого августа 1864 года в Бреслау убит выстрелом в грудь немецкий философ и политический деятель Фердинанд Лассаль. Один из ваших корреспондентов, я думаю.
Паганель потрясенно отложил газетный лист, так и не взглянув на текст некролога. Вместо этого он поднял глаза, мина была трагическая.
- Что вы намерены со мной сделать?
«Звучит, как предложение, - не мог не поддеть себя мысленно майор. - Награда за точное попадание в цель».
- Терпение. Вы задали вопрос и я на него отвечаю. Следующий вопрос мой.
- Вы уже ответили. Я переписывался с Лассалем. Из-за этого все и произошло.
- Я прошу еще минуту. Хочу кое-что уточнить. Вы получили письмо от Лассаля почти одновременно со сведениями о его гибели. Скажем, это было 23-го или 24-го. На следующий день вы уже берете билет на «Британию». Что-то очень важное содержится в этом письме. Что-то такое, что вы не решились отдать своим. И сразу бросились в бега. Понимали, что это серьезная утечка и что вы – следующий за Лассалем. Не знаю, что там может быть. Военные планы Бисмарка, разве что, - он усмехнулся, но француз на усмешку не отреагировал, он был серьезен и напуган.
- Двадцать пятого. Я не успел. Я не передал своим, потому что не успел. Я покинул Париж через час или полтора после того, как мне отдали письмо. Даже к себе домой я уже не смог попасть.
Майор представил себе эту гонку от Парижа до Глазго. Даже если на «Британии» чисто случайно оказался человек в немецкой военной форме, и тогда он правильно сделал, что не рисковал.
- Так значит, оно у вас?
Ученый выпрямился. Сейчас у него был другой взгляд, настороженный, расфокусированный. Так наблюдают за противником в начале поединка. Майор сидел неподвижно и расслабленно.
- Паганель, - произнес он медленно. - Это мой вопрос. Письмо у вас? Или вы от него избавились?
Он сломался. Опустил голову, как человек, понимающий, что в случае нападения не сможет дать отпор. Враг намного сильнее и лучше подготовлен к таким ситуациям. Враг или не враг.
- Оно у меня.
Они посидели немного в тишине. Майор докуривал сигару, слушая плеск волны о борт.
- Я сейчас встану, но только затем, чтобы выбросить окурок. Вас не трону, клянусь.
- Не настолько я трус, как вам кажется, - похоже, он был задет за живое.
Мак-Наббс не спеша прошелся по маленькой каюте, разминая ноги. До борта три шага и три обратно. Уже глубокая ночь, и качка усиливается.
- Вам завтра выходить на берег, а я мешаю вам спать. Будете задавать мне вопрос?
- Да, - это было сказано вполне решительно.
Майор знал, каков будет вопрос. И мысленно подбирал слова ответа. Что он собирается предпринять? Во-первых, он собирается…
- Почему у вас нет имени?
- Что?
«Я попался. Неужели я попался?»
- Это мой вопрос. Вас никто не называет по имени. Его нельзя произносить. Но ведь как-то вас назвали при рождении. Почему это слово под запретом?
- С чего вы взяли, что под запретом? – он растерялся настолько, что пришлось остановиться спиной к собеседнику. Достал вторую сигару и положил ее обратно, не смог справиться с руками.
- Задайте другой вопрос. Оно мне просто не по вкусу, вот и все. Это несерьезно.
- Вы проиграли, майор. Вы ответили не честно и лишаетесь хода. Жена брата еще может его не знать, я допускаю. Но ни капитан, ни стюард тоже не смогли ответить, а они не могут не знать, они живут и служат в вашей семье давно. Значит, произносить ваше имя – непростительная бестактность. Поэтому мне его и не назвали. Я доказал, что вы солгали?
- Хорошо, - он сломал спичку, пытаясь зажечь, и рассмеялся сам над собой. - Я проиграл. Я отвечу на два вопроса. Задавайте сейчас второй. Та история слишком длинная и слишком старая, мне надо кое-что припомнить.
«Мне надо придумать, как еще можно солгать».
- Зачем вам письмо?
Майор устроился на прежнем месте, но сел иначе: вполоборота, вытянув ноги.
- Я расскажу все честно, даже то, чего не собирался. А вы не будете больше интересоваться моим именем, ладно?
- Я соблюдаю ваши правила, соблюдайте и вы их. Сейчас вы рассказываете, что сделали бы с письмом. А потом я могу задать другой вопрос. Любой другой вопрос.
Сейчас он горячился и говорил отрывисто, почти резко. Но таким он, как ни странно, нравился гораздо больше, чем вечно учтивый, неловко улыбающийся, прежний Паганель. Майор почти против воли заметил, что вызывающее выражение очень подходит его горбоносой физиономии. Вообще этот француз сильно выигрывал при ближайшем рассмотрении. Становилось заметно, что карикатурные черты его внешности были скорее результатом намеренных усилий. Стройность и высокий рост превращались в худобу и долговязость из-за черных сюртуков, этой униформы ученого мира. На самом деле сложен он был хорошо. А длинная сухая мускулатура – это майор успел понять, наблюдая за десятками новобранцев, – может и не была такой же сильной и выносливой, как у иных, но зато обладала развитой реакцией. Такие солдаты, на вид не крепкие и сутулые, на деле часто могли увернуться от летящего кулака. Можно было смело учить их технике ухода и уклонения с линии атаки в рукопашном бою, технике, для могучего шотландского увальня вовсе не предназначенной, но дававшей прекрасные результаты. Такие мышцы сообщали своему обладателю способность перемещаться легко и быстро, и это было заметно в двигательном портрете географа.
Породистое, с крупными чертами лицо было правильным и гармоничным, но без миловидности. Зубы - ровными и белыми. А привычка щуриться и гримасничать выдавала равнодушие к своей внешности. Можно было сказать, что наблюдать за ним лучше всего тогда, когда он не думает, что на него смотрят.
- Вы меня разглядываете? - вот уже эта минута и прошла - нервно передернулись плечи и лицо скривилось. Майор снял локоть со стола, переменил созерцательную позу.
- А вы спать не хотите, дружище? Уже поздно, а вам рано вставать.
- На вопрос отвечайте.
- Отвечаю. Мой брат из-за своего неумеренного благородства попал в неловкую ситуацию. Он не может располагать своим временем настолько, насколько может потребоваться для решения поставленной задачи. Если бы палата шотландских пэров передала английским властям добытые при его посредстве ценные сведения, это бы ему очень помогло. Это была бы индульгенция – плавай, сколько хочешь. Я могу вам гарантировать, что Франция также получит эти сведения. Мы снимем копию с письма и найдем того, кто его доставит. В идеале нужно воспользоваться консульской корреспондентской службой, она надежнее. Я ответил?
- Вполне. Я задаю второй вопрос?
- Увы. Действительно глубокая ночь. Пора прекратить дозволенные речи, - он встал.
- Вы читали «Книгу тысячи и одной ночи»? – воскликнул ученый и положил ладонь на скулу, как делают люди, почувствовав, что краснеют.
- Да что вы! Только Библию и устав пехотной службы, - съязвил Мак-Наббс. - Читал на французском в переводе де Лоншана. Завтра вы сойдете на Мадейре?
- У Бурделя перевод лучше. Мы еще не закончили игру. Будут и другие остановки. И после Мадейры смогу сойти, я полагаю.
- Шахерезада осталась жива, - констатировал майор, направляясь к двери.
- Эй!
Он обернулся. Географ тоже встал, подошел, провожая гостя.
- Я понимаю, что я пытался вас обмануть и, видимо, права на вашу дружбу я не имею. Но все равно. Спокойной ночи, майор. Вы не похожи на того человека, которым я вас себе представлял.
- Спокойной ночи, Паганель. Вы имеете право на мою дружбу и на шестую каюту до конца плавания.
- Нет, - он скривился, как от боли. - Я опасен для вас. В меня могут начать палить в каком-нибудь порту. А тут дамы, дети… Нет.
- Но тут есть и те, кто может выстрелить первым.
Какое-то время географ просто смотрел ему в глаза и майор почувствовал, что не выдерживает взгляда. Слишком откровенного здесь, в полутьме каюты, слишком доверительного, смелого взгляда близко стоящего человека.
- Оставайтесь с нами, Жак. Не повторяйте ошибки того короля, который нашел вторые штаны и повернул назад. Слышали про него?
- Представьте себе, слышал. Ведь песенка-то французская. Ее поют дети, - сократившееся расстояние и его заставляло говорить тише, и это было, пожалуй, совсем скверно, совсем опасно.
- Трудно найти что-нибудь такое, чего вы не знаете. Не оставайтесь один. Друзья вам сейчас не помешают, а помогут. Как и лишние штаны, тому королю. Доверьтесь Провидению, оно вручило бутылку Гранта Эдуарду, а вас…
- А меня?
- Скажем, «Дункану». Но песенка все-таки шотландская.
Уйти, уйти, уйти отсюда. Немедленно. Сейчас же.
- У вас распространенное имя, - он на мгновение отвел глаза, словно советуясь со своими мыслями. - Такое распространенное, что тёзки в ваших краях не редкость.
И понял майор, что вовремя уйти не успел. Его странным образом охватило оцепенение после этих слов. Расползлось по мышцам рук и ног, граничащее с болью и с удовольствием. Отключило нервы, словно окоченение смерти, сдавило дыхание. Оставляя только одну возможность - прикрыть глаза, чтобы не видеть. И так стоять, сохраняя последнее достоинство. Достоинство, может быть, фонарного столба, который все равно не может пошевелиться и поэтому просто вынужден перенести стоя и выпрямившись все, что бы с ним ни произошло.
- Поэтому его звали так же, как и вас... Я все думал, почему старший сын и богатый наследник, не задавшийся физической мощью, не обладающий агрессивным характером, не романтик, ну просто никак не предрасположенный в военные, уходит воевать еще в молодости. Почему он возвращается, не сделав карьеры на войне, и живет в родных краях, но не в родном доме. Почему его единственная семья – семья двоюродного брата. Вы не приняты ни родней, ни округой – что же тут может быть еще? Только тот парень, за которым вы ушли из дома на войну и которого звали точно так же, как и вас. Вот и имя, которое не называют, хотя оно и есть. Значит, он с войны не вернулся. Он погиб, да?
- Юэн… - он сам не поверил, когда услышал слово, которое произнес. - Юэн Мак-Оллард… Юэн Мак-Наббс. Откройте проклятую дверь, уйдите с дороги…
- Красивое имя, - пробормотал чертов француз, отступая и распахивая дверь, - надеюсь, я ничем вас не обидел… Это было бы с моей стороны…
- Сойдите завтра на Мадейре, ради всех святых!
@темы: Жюль Верн, Экранизации, Книги
-
-
07.11.2015 в 17:53-
-
09.02.2016 в 01:52-
-
09.02.2016 в 20:53