Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
Кто догадается, почему этот рассказ имеет прямое отношение к приключенцам, получит от меня подарок (драббл на заказ, например).
-Итак, мой друг, — королева смахнула веером надоедливую стрекозу, норовившую водрузиться на цветок в прическе Ее Величества. — Вы все же утверждаете, что этот молодой безумец, которого Вы представили нам на вчерашнем приеме, не столь безумен?
-Иными словами, что в его безумии есть метод? — подхватил из своего уютного кресла принц-консорт.
Лорд канцлер дважды поклонился. По этикету, второй поклон мог — и даже, пожалуй, должен был — быть менее глубоким, но канцлер отлично знал о чувствах королевы к молодому супругу, и понимал, что дополнительные знаки почтения к нему будут замечены и оценены — не столько Его Высочеством, сколько ее Величеством.
читать дальше-Ваше Величество знает, что я плачу своим экспертам немалые деньги...
-И надо полагать, недаром! — весело подхватила королева. — При дворе есть две темы для анекдотов — Ваша, ну-у, назовем ее наследственной бережливостью, друг мой...
Лорд канцлер вновь поклонился, гася за вежливой улыбкой скрип зубов. Любопытно, в его отсутствие Ее величество тоже столь вежлива? Или говорит, как все — «жидовская сквалыжность»?
-...И Ваша коллекция ученых сухарей и педантов...
А вот эту «коллекцию» канцлер сам старательно делал темой для анекдотов; и все равно, его личная служба безопасности, что ни месяц, выхватывала в опасной близости от «его маленькой Лапуты», как он сам со смехом называл ее, одного-двух пролаз. И ладно бы только иноземных шпионов, которых всегда можно обменять на своих, предварительно скормив увесистый, о двух-трех слоях, пакет дезинформации. Хуже с частными шпионами крупных вельмож. Тут уж оставалось одно... а канцлер не то что бы боялся пачкать руки, но очень уж не любил. И не столько из человеколюбия, сколько из сознания, что в случае чего с «поганого выкреста» сдерут шкуру за дела, которые в исполнении джентльмена из хорошей семьи заставили бы свет лишь смущенно отвести глаза и заговорить о погоде.
-...Но первая не мешает Вам холить и лелеять вторую! — завершила мысль королева и звонко рассмеялась.
-Мои эксперты, Ваше Величество, — с нажимом продолжил канцлер, — внимательнейшим образом изучили выкладки молодого человека. И пришли к выводу, что в случае неудачи мы потеряем еще один корабль, только и всего. В кофейне на Тауэр-стрит еще раз прозвенит колокол.
-вы всегда так поэтичны, друг мой... — королева, прикрыв глаза, мечтательно вздохнула. — Наверное, оттого мы так часто соглашаемся с Вами. Хотя, согласитесь и Вы, в человеке вашего происхождения это, ммм... немного неожиданно.
-Ваше Величество, «Песнь песней» написал именно человек моего происхождения. — канцлер прикрыл тяжелые мясистые веки. Да, дрянная микса обожает дразнить его... но она действительно его слушает, действительно думает над его советами... и действительно хочет блага своей страны, его страны, их страны. Единственной крупной европейской страны, где «человек его происхождения» не спит в пол-уха в ожидании то ли близящегося рева толпы, то ли уверенного стука пристава святой инквизиции в увенчанную мезузой дверь, не носит на теле запас денег и ценных бумаг.
-Однако разрешит ли Ваше Величество вернуться к делу?
-Разрешит ли вернуться? — голубые глаза — сама невинность. — Да ведь Вас, наш милый канцлер, сам ваш Соломон не сумел бы отвлечь от Ваших любимых «дел»! Что до нас — мы и в мыслях не имели мешать Вам.
-Так вот, в случае успеха — это шанс. Шанс для Вашего Величества и всего Вашего королевства. Для Вас — шанс войти в историю, а для...
-О-о, что са ерунта! Наша тороккая супрука и так фойдет... — принц, вооружившись штопором, атаковал очередную бутылку сарагосского. Судя по прорезавшемуся в голосе жестяному акценту, не первую.
-Ал, прошу Вас... — а вот в голосе его августейшей супруги прозвучала не жесть, а сталь. Ну да, два волшебных слова — «история» и «Ваше королевство». Девочка тщеславна, как сам Асмодей, и притом действительно думает о благе страны.
Принц притих в кресле.
-Продолжайте, друг мой.
-Благодарю Ваше Величество. Итак, для Вашей страны это шанс перестать быть шакалом Европы.
-Как Вы сказали, друг мой?!
Голос королевы казался по-прежнему веселым. Именно казался. Принц-консорт злорадно улыбнулся за спиной великой супруги.
Внимание королевы успешно захвачено. Остался сущий пустяк — не расплатиться за этот успех собственной головой. Канцлер склонил голову еще ниже.
-Покорнейший подданный Вашего Величества умоляет выслушать его, даже если в отплату Вы снимете с него голову.
-Последнее столь соблазнительно, что мы... м-м, пожалуй, согласимся и на первое. В крайнем случае, стены Тауэра украсит самая умная голова за последние сто лет — все лучше, чем ничего.
«И самая пархатая» — одними губами произнес за спиной жены принц-консорт, глядя в лицо канцлеру.
Право, если Ее величество в своем довольно юном возрасте обладало умом зрелой женщины, то Его королевское Высочество, увы, так и остался сорванцом-школяром, для которого нудный старик с его бесконечными «делами» и планами мог быть либо забавой, либо докукой — и ничем иным.
Между тем с ответом стоило поспешить. Иначе шутка коронованной прелестницы могла перестать быть шуткой.
_Ваше Величество могут рассудить сами. Уже три столетия мы плетемся в хвосте у великих держав. Мы хватаем то, что плохо лежит, вырываем затоптанные клочья из-под ног дерущихся хищников. Да, мы вернули Бретань и часть портов на проливе во время французской смуты. Да, мы отстригли несколько кусков от зажравшейся — прошу прощения Вашего Величества — Империи во время войны за свободу мавров. За первое Франция отплатила нам поддержкой мятежников Вашингтона, и корона потеряла свои земли. Чем нас отблагодарят за второе, пока неясно, но отблагодарят, сомнений нет, и полутора веков на сей раз ждать не будут. Новый император, увы, отнюдь не идиот, да и в кортесах теперь много меньше надутых индюков с длинными родословными и короткими мозгами. Далее, Ост-Индия наша... а если быть точнее, Ост-Индской компании. Осмелюсь повторить Вашему Величеству, я настаиваю на тщательнейшей ревизии ее деятельности.
-И получить второго Вашингтона на другом краю света. — устало вздохнула королева, выглядевшая сейчас много старше своих лет. — Лучше вернитесь к первоначальной теме, друг мой.
Канцлер молча поклонился.
-Итак, Ост-Индия наша, но Великая Индия поделена между Империей и португальцами. Чтобы довозить больше половины колониальных товаров до острова, мы прикармливаем пиратские гнезда на Канарах, Мадагаскаре, Великой Тасмании, и это тоже стоит денег и не прибавляет порядка на морях. Мой Бог, Ваше Величество! Да ведь даже когда во время мятежа Вашингтона Дания, Пруссия и Московия делили Швецию — мы не получили ни-че-го! Зато все или почти все, что мы везем в Новые Холмогоры в обход Терского берега, датчане преспокойно продают московитам в Стеколно!
Интересно, напомнит ли Ее Величество об усилиях и деньгах, истраченных его — и ее! — предшественниками на Готский союз?
Королева смотрела куда-то в пространство.
-Друг мой, — тихо сказала Ее Величество. — бывают мгновения, когда я думаю, что не все оправдывается интересами Англии, тем паче попытками послужить этим интересам. Скажите, цены на наше сукно в Московии и на русские пушки у нас — они и впрямь стоили голов Эрика Гейера и Эсайаса Тегнера? Попущением Господним лукавый творит много жестокостей — то, что делали имперцы в языческой Африке, португальцы в Индии, Альба и Писарро во Фландрии, Августовская бойня в Париже и Французская смута, зверства еретиков Вашингтона, недавняя война... но одно дело просто знать, что убили много людей, а другое... что написал бы Гейер после «Викинга», Тегнер — после «Саги о Фритьофе»? Это знает один Господь, а их голоса умолкли на царской плахе — во имя интересов Англии...
Все-таки Ее Величество еще девочка.
-Ваше Величество сами отметили, что Ваш покорнейший слуга не чужд поэзии, и мне жаль Гейера и Тегнера. Но неумолимый закон истории — выживает сильнейший...
-О-о! — туман испарился из голубых глаз, сметенный гневной вспышкой. -Я умоляю Вас, канцлер, избавьте нас от этой ужасной теории Вашего друга, сэра Чарльза! Эта его экономная политика...
-Политическая экономия, с дозволения Вашего...
-Не будет нашего дозволения — ни на то, чтобы нас перебивали посреди слова! Ни на эту гнусную теорию — дурно замаскированную под науку ересь французских и шотландских богохульников!
Хм... девочка, но чертовски умная девочка. Действительно, что предопределение мэтра Кальвина, что выживание приспособленных сэра Дарвина по сути одно и то же — прав тот, кто выжил. Неважно, как — выжил, победил — значит, тебя любит Бог...
Мерзко. Как сам этот мир.
А учение сэра Чарльза — так удобно для наших достойных сквайров и промышленников, мечтающих жить, как добрые англикане и давить сок из рабочих, как злые гугеноты. И даже если по воле Ее Величества лобастая голова сэра Чарльза украсит пресловутые стены Тауэра — теория его оттого никуда не денется — слишком выгодна.
-Ваше Величество, — канцлер поклонился так, что почти коснулся внушительным носом наолифенных плиток паркета. — обещаю Вам лично проследить, чтобы на корабле моего протеже не было ни одного мало-мальски приличного поэта.
Королева фыркнула, отходя от вспышки августейшего гнева.
-А он сам, часом, не поэт? — въедливо полюбопытствовала она.
Канцлер не смог сдержать смешка.
-Француз — и поэт? Ваше Величество изволят шутить, очевидно. Он, правда, писал — в Лотарингии, в Империи, у нас — но больше так, даже не проза, газетные очерки и фельетоны.
-Газетчик? — королева сморщила нос. — Какая гадость, право. Вот уж воистину — о ком вряд ли пожалеют.
-О та! — с жаром подхватил позабытый было консорт. Бутылка в его руке уже уполовинилась. — Ненафижу этих писак! Майн либер, таффай посатим на этот пироскаф всех кассетшик, который стесь есть! Фсех в Анклия, та!
Королева расхохоталась.
-Милый Ал, мы все-таки не топить собираемся злополучный пироскаф. И от Вашего замечательного плана пока воздержимся.
Ее Величество повернулись к канцлеру, не без труда скрывавшему ликование. Королева заговорила о том, чтобы предоставить иноземцу судно. Теперь только бы он сам не подвел и канцлера, и себя, осрамившись во время беседы. Не должен — зря, что ли, его натаскивали чуть не месяц? А если все же подведет — парню лучше бы не рождаться на свет, чтоб не узнать, как глубоко и надежно канцлер умеет хоронить свои ошибки.
-Ну, мой дорогой канцлер, давайте его сюда, Вашего джокера. Где Вы его припрятали — в рукаве, в потайном кармане?
Канцлер отступил в сторону, мигнув лакеям у дверей.
В зал ввели молодого человека с лицом, загорелым до такой степени, что в нем можно было бы заподозрить уроженца империи, когда б не окладистая золотистая борода и зачесанные назад волосы того же цвета. Одет он был небогато и просто — не столь аскетично, чтобы сойти за гугенота или пуританина, но все же и без того нелепого, балаганного щегольства, в которое обычно ударяются французы, вырвавшиеся из объятий своей суровой родины.
-В-ваше Величество, — низко поклонился вошедший. — Ваше королевское Высочество... милорд канцлер... Проект, коий я осмеливаюсь почтительнейше предложить Вашему... — он поправил кожаный баул под мышкой, но тут королева прервала его, захлопав в ладоши.
-Альберт, взгляните, как мило! Ни куртуазности, ни манер, ни политеса, неотесан, как Стонехедж, деловит, как барсук на охоте и прям, как рельс! Истинный француз!
Прожектер прикипел голубыми глазами к узорам паркета, мучительно покраснев сквозь загар. Принц-консорт кисло улыбнулся.
-Любезнейший, мы все-таки хоть и великая королева, но еще и женщина, знаете ли! Возможно, в Вашей стране принято вот так, в лоб, говорить даме, что Вам от нее нужно. Но раз уж Вы у нас в гостях — могли бы начать со светской беседы о том, о сем, а там уж ненавязчиво перейти к своему любезному проекту. Развлеките нас рассказами о путешествиях, приключениях. Вот кстати — ведь французы ужасные домоседы. Отчего это Вам взбрело в голову покинуть, — голос королевы пропитался нежнейшим ядом. — избранную Богом страну истинной веры, отправившись в языческие края? Ведь там, у вас, если не ошибаюсь, и нас, и имперцев зовут даже не еретиками, а язычниками?
-То, что Ваше величество, несомненно, в шутку поименовали истинной верой, губит Францию. — тихо, но жестко отчеканил чужеземец. В зале воцарилась глубокая тишина. Помолчав, гость продолжил. — Ваше Величество известно своими, не по Вашим юным годам, благочестием и мудростью, и я смиренно прошу прощения, что мне не достает ни того, ни другого, дабы понять, как Господь Всемогущий мог попустить такое с христианской страной. Увы, и мятеж Колиньи, и мерзость цареубийства, и братогубительная смута, и чужеземные завоеватели, отхватывающие кусок за куском плоть охваченной безумием страны — все это не ново, и знакомо не одному моему злосчастному отечеству.
Но было и неслыханное. Весь мир негодует на имперцев, в Гвинее и Тимбукту переливавших золотых идолов в безликие слитки. Какие же слова найти для тех, кто творил то же с христианскими сокровищами? Почти все, что было сработано великим Челлини и хранилось в Лувре, погибло. Одного этого было бы достаточно для проклятия потомков — а ведь это капля в море! Сколько полотен и статуй было истреблено невеждами и ханжами под предлогом борьбы с языческим развратом! А собор Парижской Богоматери — Вы слышали про него, Ваше величество? Я видел чудом уцелевшие чертежи Азенкура... какое нечеловеческое, муравьиное извращенное трудолюбие надобно было, дабы стереть с лица земного эту громаду, плод благочестивого труда поколений! Ведь мы возмущаемся турками, случайно взорвавшими эллинский Парфенон — здесь же злодеяние было преднамеренным, а святыня — христианской! А литература — Боже мой, на родине де Вийона и Рабле уже третий век пишут постные, злобные трактаты о предопределении, о том, что человек столь же мерзок Богу, как паук, которого голой рукой держат над огнем — как будто для милосердия Господня нет лучшего образа! Ни одной живой книги за триста лет! Бедный Перро, вздумавший записать крестьянские сказки, принужден был бежать в Империю, а его книгу жгли на площадях — она, видите ли, содержит ложь! Зато — Паскаль, Вольтер, Робеспьер — о, этих пауков, верных наследников Кальвина издают такими тиражами, какими, верно, Господь издавал жаб и саранчу в дни казней Египетских!
Канцлер улыбнулся в усы. Молодой француз мог сколько угодно негодовать на зелотизм соплеменников, на сам в минуты гнева начинал цитировать Писание — вот уж подлинно французская привычка!
-У меня был друг, — вдруг очень тихо сказал француз. — Его звали Александр. Он... он написал роман. Там описывалось, что было бы, если бы тогда, в августе, католики ударили первыми. Это был вполне благонамеренный роман, Колиньи был изображен святым мучеником, Наваррский — героем, истребленная королевская семья — паучьим гнездом развратников и отравителей, Лига — подлинными филистимлянами. Он... он никого не хотел задеть.
Ну да, чтобы намеренно задевать Совет попечителей истинной веры, надо быть самоубийцей. А чтобы полагать, что Попечителей не заденет роман, написанный не по их заказу, да еще про дни рождения Нового Иерусалима — законченным глупцом. Из тех, про кого московиты говорят, что их-де и в алтаре бьют.
-Толпа, возглавляемая проповедниками, вломилась в его дом, книги сожгли, а его проволокли по всем улицам Нового Иерусалима, и чернь швыряла в него камни и палки. Тело бросили в канаву и даже родственники не осмелились за ним прийти. Мы похоронили его — ночью, тайно. Тогда я и решился покинуть загубленную еретиками Францию и искать счастья в Империи.
-Еретиками, вот как? — королева приподняла золотистую бровь. — так Вы стали католиком, любезнейший?
-Если Ваше Величество назовет меня агностиком — так будет точнее. — почтительно возразил француз. — Зелотизм равно ненавистен мне и в мышином сюртуке проповедника, и в золоченых ризах папского прелата.
-О та! — оживился принц-консорт, салютуя французу бокалом. — Это ферно. «Са феру пусть селот пессумный пьётся; кто праффильно шиффёт — не ошипется!».
-С позволения Вашего королевского Высочества, — француз отвесил новый поклон. — мы с друзьями во время гражданской войны в Империи бились именно за веру. За веру в то, что человек, даже если его кожа черна, как смоль, остается душой живою, образом и подобием Божьим и не может принадлежать другому человеку. Войска молодого императора прошли половину Новой Испании, движимые святой верою в слова «несть ни эллина, ни иудея».
Канцлер вновь позволил себе едва заметно улыбнуться. Ну да, святой верою и интересами торговцев и промышленников из городов Малой Испании и прочих берегов Маре Нуэстро, которым чрезмерно дешевые товары с рабовладельческих фазенд юга разрывали сердца и карманы. Что до «равенства людей» — красиво, но нежизненно, как любая красивая идея в этом уродливом мире. Бывшим рабам на фабриках и фермах новых хозяев будет хуже, чем на фазендах. Но что с того? Выживает сильнейший, и раса — основа всего. Какие законы ни принимай, мавры были, есть и останутся двуногим скотом, годным только в упряжку.
-Кстати, любезнейший, а какой веры эти Ваши мавры? Католики?
-О, Ваше Величество, — француз слегка закатил глаза и, наконец, улыбнулся. Вот и славно, давно пора, а то стоит постный, как... как француз. -На это одним словом не ответишь. Я, признаться по чести, не очень понял, не то папистские проповедники были столь корыстны, что считали достаточным, что мавры жертвуют на церковь и платят десятину; не то столь прекраснодушны, что полагали достаточным для спасения крещение да привычку молиться на распятия и статуи святых. Получилось же нечто поистине удивительное. Мавры полагают себя католиками и по воскресеньям ходят в церковь. В частности, поэтому Святой пре... э-э, папа Александр VIII, Неистовый Корсиканец, я хотел сказать, горячо поддержал молодого императора. Но при этом они — то бишь мавры — продолжают почитать своих языческих демонов — Лоа. Любопытно, что поклоняются они им на статуи католических святых. Мать всех демонов Йеманжи почитается в виде статуй Мадонны, Великий Змей Дамбалла — перед изваяниями святого Патрика, Белого Дангбо они отождествили с самим Спасителем, а демон войны, Олокун, как ни странно, чтится в обличии святой Варвары. Деревенские мессы переплелись с языческими радениями и колдун-хунган чтится наряду с падре, а то и сам им же является. Перед могуществом хунганов трепещут не только мавры, но и белые господа — уверяют, будто они способны достать своих врагов даже после смерти, оживив их трупы и превратив их в так называемых н’замби.
-Чудовищная чушь! — королева зябко передернула открытыми плечами. — Воскрешать мертвых в силах лишь Господь, да Его святые, но никак не мерзкие языческие ведьмаки!
-Ваше величество, безусловно, правы. Но н’замби не воскресшие в полном смысле слова. Это трупы без собственной воли, полностью подчиненные воле хунгана, в которых трепещет плененная душа.
-Ужасно! Это так же гнусно, как теории Вашего сэра Чарльза!
-В-ваше Величество?
-Ах нет, любезнейший, мы говорим это не Вам, а нашему канцлеру. Впрочем, рассказываемое Вами столь ужасно, что утешает одно — это все, безусловно, лишь дикие байки суеверных мавров, не так ли?
Француз кашлянул.
-Умоляю Ваше Величество о прощении, но мне довелось видеть несчастных н’замби собственными глазами. Мы тогда взяли с боя одну фазенду, хозяин которой, мулат дон Негоро, имел славу могучего хунгана. Окрестные кабальеро презирали и ненавидели его, но настолько боялись, что не смели показать своего отношения к мерзавцу. Он же, несомненно, знал об их чувствах, и, глумливо разыгрывая доброго соседа, то и дело навещал их, услаждая свое извращенное самолюбие их бессильной ненавистью. Его слуги весьма ожесточенно дрались за своего хозяина, совершенно не чувствуя боли. Остановить их можно было, лишь поразив в голову или же сняв ее с плеч. Наш врач, Луи Пастер, такой же эмигрант, как и покорный слуга Вашего Величества, осмотрел тела и пришел к выводу, что несчастные были одурманены неким особого рода ядом, поражающим участок мозга, управляющий волей. Поскольку же хозяин нечасто давал себе труд приказать им поесть, и, тем более, умыться, не удивительно, что бедняги производили на туземцев впечатление восставших покойников.
-Himmeldonnerwetter... — жалобно выдохнул принц-консорт, прикрывая рукой рот.
-Бога ради, любезнейший, соизвольте переменить тему. — отчетливо побледневшая королева обмахивалась веером. — Нам не доставляет удовольствия слушать обо всей этой мавританской бесовщине.
-Как будет угодно Вашему Величеству. — француз поклонился. — В таком случае, льщу себе надеждой угодить Вашему Величеству рассказом о своих изысканиях в Барселонской библиотеке. Мне удалось наткнуться на любопытнейшие документы эпохи сразу после окончания Реконкисты и перед началом Африканской Крузады.
-От могильной гнили к архивной пыли... — поведала королева сочувственно улыбавшимся с потолка купидончикам. — Что ж, видно, уж такова французская манера развлекать дам, ничего не поделаешь. Ну, продолжайте, любезнейший, что ж Вы замолкли.
-Так вот в это время к королевской чете Малой Испании — Арагона и Кастильи, как говорили тогда — обратился некий маран из Генуи с идеей западного пути в Индию. Полуграмотный купец — его звали Кристобаль Колон, — узнав о шарообразности Земли, загорелся идеей пересечь Великий Океан и прибыть в Индию с Востока, обогнув земной шар по экватору...
Глаза королевы несмешливо вспыхнули, но она промолчала, коснувшись веером пухлых губ.
-В Португалии, куда маран сунулся со своими идеями, его попросту высмеяли. Однако испанская королевская чета оказалась благосклонней к прожектам Колона. Авантюристу были предоставлены три каравеллы с экипажем и — авансом — титул великого адмирала моря-океана и вице-короля всех новооткрытых земель.
Как и следовало ожидать, у Колона ничего не вышло. Две каравеллы бесследно исчезли, в том числе и та, на которой плыл Колон. Стал ли он жертвой стихий, или мятежа взбунтовавшихся матросов, или же, наконец, просто скрылся с кораблем, обратившись в пирата — осталось неизвестным. Только одна из каравелл — «Пинта» под командованием Мартина Пинсона — вернулась назад, потеряв едва ли не три четверти экипажа. Король Фердинанд для суда над Пинсоном — коего обвинили в дезертирстве и едва ли не в шпионаже в пользу португальской короны — созвал ученых географов из Барселоны, Кембриджа и Сорбонны. Да, Ваше Величество, три столетия назад в моем отечестве были великие университеты... так вот собранная тройственная коллегия единодушно и всеконечно доказала непреодолимость Великого океана, изначальную обреченность замысла Колона и невиновность Пинсона. Это положение до сих пор почитается за одну из аксиом географии и навигацкого дела. Но, Ваше Величество! Разве с той поры не становились мы многократно свидетелями падения почитавшихся незыблемыми аксиом? Еще ста лет не минуло, как великий московит, соловецкий игумен Михайло Холмогорец, опроверг учение соотечественника Его королевского Высочества, доктора Шталя, о теплороде. Позже лорд Кук явил миру уже объявленный несуществующим материк к югу от Великой Тасмании — покрытую вечными льдами Австралию. Наконец, Ваш подданный, сэр Сент-Илер, наблюдениями в лондонском зверинце доказал ошибочность почитавшегося несомненным утверждения, что детеныши тасманийского джамплера вызревают на сосках, подобно яблокам на ветви...
-Как мы полагаем, это и называется «ненавязчиво перейти к своему проекту» — насмешливо дрогнула губами Ее Величество. — Однако, помнится, ученые мужи в те давние годы обосновали невозможность преодоления Великого Океана, опираясь на вычисленную Эратосфеном окружность Земли. Что, она успела перемениться с тех пор? Или великий эллин заблуждался?
-Ни то, и ни другое, с дозволения Вашего Величества. Окружность Земли, выражаясь языком математиков, постоянная выведенного трехсторонней коллегией уравнения, почитающегося за аксиому. Но за ее незыблемостью забывают о переменной! Я разумею под ней мореходные качества кораблей, их скорость, грузоподъемность, учитывавшие данные той эпохи. Но сейчас все изменилось! По моему разумению, Западный путь в Индию был доступен уже сто лет тому назад! Просто тогда Империя окончательно увязла в Африканской Крузаде, захлебнувшейся в нильских песках и зулусских саваннах, а Ваше королевство было более озадачено Шотландским мятежом и усмирением Ирландии и Бретани.. что до моей родины, увы — буквоеды от Писания сожгут на медленном огне всякого, кто заикнется о шарообразности Земли.
Сейчас же, после изобретения Вашим великим соотечественником, Робертом Фултоном, пироскафа, я лишь своей величайшей удаче приписываю, что первым додумался до плавания через Великий океан!
Но и это еще не все, Ваше Величество! В юности я общался с бискайскими и бретонскими пиратами и контрабандистами. Они утверждают, что в Великом океане, — француз быстрым шагом подошел к водруженному посреди залы глобусу. — примерно вот здесь... есть поросшие лесом острова со зверьми и птицами. Здесь можно сделать стоянку на пути через Великий океан. Вторую же стоянку мы сделаем здесь.
Палец прожектера уперся в синий бок глобуса к востоку от дальних пределов Московии.
-В море?! — подняла брови королева.
-Не во гнев Вашему Величеству будь сказано, глобус сей несколько устарел. В Московии давно известны земли восточнее Кам-шат-ки — Боже, как трудны их названия! По всей видимости, это крупный остров, поросший лесами и заселенный воинственными народами, подобными маори или зулусам. Так мне рассказывал Неждан Прозоров, волонтер из Московии, сражавшийся в нашем полку во время гражданской войны в Империи. Размерами сей остров уступает разве что Великой Тасмании.
-Ну вот и интересы Англии, лорд канцлер. — устало вздохнула королева. — чтобы умыть Данию с головы до ног, вашим предшественникам следовало не интриговать в Швеции, суя чужие головы под царский топор, а побеседовать с бретонцами и московитами, да снарядить пару фрегатов.
-Прошлого не вернешь, Ваше Величество. По словам столь нелюбезного Вашему Величеству сэра Чарльза, история не знает сослагательного наклонения.
-И на сей раз он прав. — королева решительно встала. — Наше дело не судить прошедшее, но вершить грядущее. Успех предприятия Вашего протеже и впрямь сулит Англии великие блага. Посему... супруг мой, извольте Вашу шпагу.
-Любезнейший, опуститесь на колено. Мы, Виктория Первая, милостью Божьей королева Британии, Ирландии и Шотландии...
Да, «и Шотландии». Словно Эдинбург не носит уже без малого век имя удачливого мятежника, словно не реет на его башнях стяг с алым андреевским крестом на синем поле и девятью белыми звездами.
-...Протектор Бретани и Северной Нормандии, Канар, Антил, Мадагаскара, Покровительница Ост-Индии, Родезии и Великой Тасмании, в присутствии богоданного супруга нашего принца Альберта и сэра Бенджамена Дизраэли, лорда Биконсфильда, канцлера нашего государства, нарекаем тебя рыцарем британской короны и, — глаза королевы озорно блеснули, — лордом-адмиралом Великого океана и вице-королем всех земель, которые тебе будет суждено открыть для нашей короны. Неси это имя с честью!
-Клянусь! — выдохнул француз, с обожанием глядя сверху вниз на свою — да, теперь свою! — хрупкую государыню.
-Встаньте же, сэр Джайлз Уирн!
Оригинал здесь - samlib.ru/k//konkurs_a_i/lord-admiralwelikogook...
Автор - некто Смельдинг.
ЛОРД-АДМИРАЛ ВЕЛИКОГО ОКЕАНА
-Итак, мой друг, — королева смахнула веером надоедливую стрекозу, норовившую водрузиться на цветок в прическе Ее Величества. — Вы все же утверждаете, что этот молодой безумец, которого Вы представили нам на вчерашнем приеме, не столь безумен?
-Иными словами, что в его безумии есть метод? — подхватил из своего уютного кресла принц-консорт.
Лорд канцлер дважды поклонился. По этикету, второй поклон мог — и даже, пожалуй, должен был — быть менее глубоким, но канцлер отлично знал о чувствах королевы к молодому супругу, и понимал, что дополнительные знаки почтения к нему будут замечены и оценены — не столько Его Высочеством, сколько ее Величеством.
читать дальше-Ваше Величество знает, что я плачу своим экспертам немалые деньги...
-И надо полагать, недаром! — весело подхватила королева. — При дворе есть две темы для анекдотов — Ваша, ну-у, назовем ее наследственной бережливостью, друг мой...
Лорд канцлер вновь поклонился, гася за вежливой улыбкой скрип зубов. Любопытно, в его отсутствие Ее величество тоже столь вежлива? Или говорит, как все — «жидовская сквалыжность»?
-...И Ваша коллекция ученых сухарей и педантов...
А вот эту «коллекцию» канцлер сам старательно делал темой для анекдотов; и все равно, его личная служба безопасности, что ни месяц, выхватывала в опасной близости от «его маленькой Лапуты», как он сам со смехом называл ее, одного-двух пролаз. И ладно бы только иноземных шпионов, которых всегда можно обменять на своих, предварительно скормив увесистый, о двух-трех слоях, пакет дезинформации. Хуже с частными шпионами крупных вельмож. Тут уж оставалось одно... а канцлер не то что бы боялся пачкать руки, но очень уж не любил. И не столько из человеколюбия, сколько из сознания, что в случае чего с «поганого выкреста» сдерут шкуру за дела, которые в исполнении джентльмена из хорошей семьи заставили бы свет лишь смущенно отвести глаза и заговорить о погоде.
-...Но первая не мешает Вам холить и лелеять вторую! — завершила мысль королева и звонко рассмеялась.
-Мои эксперты, Ваше Величество, — с нажимом продолжил канцлер, — внимательнейшим образом изучили выкладки молодого человека. И пришли к выводу, что в случае неудачи мы потеряем еще один корабль, только и всего. В кофейне на Тауэр-стрит еще раз прозвенит колокол.
-вы всегда так поэтичны, друг мой... — королева, прикрыв глаза, мечтательно вздохнула. — Наверное, оттого мы так часто соглашаемся с Вами. Хотя, согласитесь и Вы, в человеке вашего происхождения это, ммм... немного неожиданно.
-Ваше Величество, «Песнь песней» написал именно человек моего происхождения. — канцлер прикрыл тяжелые мясистые веки. Да, дрянная микса обожает дразнить его... но она действительно его слушает, действительно думает над его советами... и действительно хочет блага своей страны, его страны, их страны. Единственной крупной европейской страны, где «человек его происхождения» не спит в пол-уха в ожидании то ли близящегося рева толпы, то ли уверенного стука пристава святой инквизиции в увенчанную мезузой дверь, не носит на теле запас денег и ценных бумаг.
-Однако разрешит ли Ваше Величество вернуться к делу?
-Разрешит ли вернуться? — голубые глаза — сама невинность. — Да ведь Вас, наш милый канцлер, сам ваш Соломон не сумел бы отвлечь от Ваших любимых «дел»! Что до нас — мы и в мыслях не имели мешать Вам.
-Так вот, в случае успеха — это шанс. Шанс для Вашего Величества и всего Вашего королевства. Для Вас — шанс войти в историю, а для...
-О-о, что са ерунта! Наша тороккая супрука и так фойдет... — принц, вооружившись штопором, атаковал очередную бутылку сарагосского. Судя по прорезавшемуся в голосе жестяному акценту, не первую.
-Ал, прошу Вас... — а вот в голосе его августейшей супруги прозвучала не жесть, а сталь. Ну да, два волшебных слова — «история» и «Ваше королевство». Девочка тщеславна, как сам Асмодей, и притом действительно думает о благе страны.
Принц притих в кресле.
-Продолжайте, друг мой.
-Благодарю Ваше Величество. Итак, для Вашей страны это шанс перестать быть шакалом Европы.
-Как Вы сказали, друг мой?!
Голос королевы казался по-прежнему веселым. Именно казался. Принц-консорт злорадно улыбнулся за спиной великой супруги.
Внимание королевы успешно захвачено. Остался сущий пустяк — не расплатиться за этот успех собственной головой. Канцлер склонил голову еще ниже.
-Покорнейший подданный Вашего Величества умоляет выслушать его, даже если в отплату Вы снимете с него голову.
-Последнее столь соблазнительно, что мы... м-м, пожалуй, согласимся и на первое. В крайнем случае, стены Тауэра украсит самая умная голова за последние сто лет — все лучше, чем ничего.
«И самая пархатая» — одними губами произнес за спиной жены принц-консорт, глядя в лицо канцлеру.
Право, если Ее величество в своем довольно юном возрасте обладало умом зрелой женщины, то Его королевское Высочество, увы, так и остался сорванцом-школяром, для которого нудный старик с его бесконечными «делами» и планами мог быть либо забавой, либо докукой — и ничем иным.
Между тем с ответом стоило поспешить. Иначе шутка коронованной прелестницы могла перестать быть шуткой.
_Ваше Величество могут рассудить сами. Уже три столетия мы плетемся в хвосте у великих держав. Мы хватаем то, что плохо лежит, вырываем затоптанные клочья из-под ног дерущихся хищников. Да, мы вернули Бретань и часть портов на проливе во время французской смуты. Да, мы отстригли несколько кусков от зажравшейся — прошу прощения Вашего Величества — Империи во время войны за свободу мавров. За первое Франция отплатила нам поддержкой мятежников Вашингтона, и корона потеряла свои земли. Чем нас отблагодарят за второе, пока неясно, но отблагодарят, сомнений нет, и полутора веков на сей раз ждать не будут. Новый император, увы, отнюдь не идиот, да и в кортесах теперь много меньше надутых индюков с длинными родословными и короткими мозгами. Далее, Ост-Индия наша... а если быть точнее, Ост-Индской компании. Осмелюсь повторить Вашему Величеству, я настаиваю на тщательнейшей ревизии ее деятельности.
-И получить второго Вашингтона на другом краю света. — устало вздохнула королева, выглядевшая сейчас много старше своих лет. — Лучше вернитесь к первоначальной теме, друг мой.
Канцлер молча поклонился.
-Итак, Ост-Индия наша, но Великая Индия поделена между Империей и португальцами. Чтобы довозить больше половины колониальных товаров до острова, мы прикармливаем пиратские гнезда на Канарах, Мадагаскаре, Великой Тасмании, и это тоже стоит денег и не прибавляет порядка на морях. Мой Бог, Ваше Величество! Да ведь даже когда во время мятежа Вашингтона Дания, Пруссия и Московия делили Швецию — мы не получили ни-че-го! Зато все или почти все, что мы везем в Новые Холмогоры в обход Терского берега, датчане преспокойно продают московитам в Стеколно!
Интересно, напомнит ли Ее Величество об усилиях и деньгах, истраченных его — и ее! — предшественниками на Готский союз?
Королева смотрела куда-то в пространство.
-Друг мой, — тихо сказала Ее Величество. — бывают мгновения, когда я думаю, что не все оправдывается интересами Англии, тем паче попытками послужить этим интересам. Скажите, цены на наше сукно в Московии и на русские пушки у нас — они и впрямь стоили голов Эрика Гейера и Эсайаса Тегнера? Попущением Господним лукавый творит много жестокостей — то, что делали имперцы в языческой Африке, португальцы в Индии, Альба и Писарро во Фландрии, Августовская бойня в Париже и Французская смута, зверства еретиков Вашингтона, недавняя война... но одно дело просто знать, что убили много людей, а другое... что написал бы Гейер после «Викинга», Тегнер — после «Саги о Фритьофе»? Это знает один Господь, а их голоса умолкли на царской плахе — во имя интересов Англии...
Все-таки Ее Величество еще девочка.
-Ваше Величество сами отметили, что Ваш покорнейший слуга не чужд поэзии, и мне жаль Гейера и Тегнера. Но неумолимый закон истории — выживает сильнейший...
-О-о! — туман испарился из голубых глаз, сметенный гневной вспышкой. -Я умоляю Вас, канцлер, избавьте нас от этой ужасной теории Вашего друга, сэра Чарльза! Эта его экономная политика...
-Политическая экономия, с дозволения Вашего...
-Не будет нашего дозволения — ни на то, чтобы нас перебивали посреди слова! Ни на эту гнусную теорию — дурно замаскированную под науку ересь французских и шотландских богохульников!
Хм... девочка, но чертовски умная девочка. Действительно, что предопределение мэтра Кальвина, что выживание приспособленных сэра Дарвина по сути одно и то же — прав тот, кто выжил. Неважно, как — выжил, победил — значит, тебя любит Бог...
Мерзко. Как сам этот мир.
А учение сэра Чарльза — так удобно для наших достойных сквайров и промышленников, мечтающих жить, как добрые англикане и давить сок из рабочих, как злые гугеноты. И даже если по воле Ее Величества лобастая голова сэра Чарльза украсит пресловутые стены Тауэра — теория его оттого никуда не денется — слишком выгодна.
-Ваше Величество, — канцлер поклонился так, что почти коснулся внушительным носом наолифенных плиток паркета. — обещаю Вам лично проследить, чтобы на корабле моего протеже не было ни одного мало-мальски приличного поэта.
Королева фыркнула, отходя от вспышки августейшего гнева.
-А он сам, часом, не поэт? — въедливо полюбопытствовала она.
Канцлер не смог сдержать смешка.
-Француз — и поэт? Ваше Величество изволят шутить, очевидно. Он, правда, писал — в Лотарингии, в Империи, у нас — но больше так, даже не проза, газетные очерки и фельетоны.
-Газетчик? — королева сморщила нос. — Какая гадость, право. Вот уж воистину — о ком вряд ли пожалеют.
-О та! — с жаром подхватил позабытый было консорт. Бутылка в его руке уже уполовинилась. — Ненафижу этих писак! Майн либер, таффай посатим на этот пироскаф всех кассетшик, который стесь есть! Фсех в Анклия, та!
Королева расхохоталась.
-Милый Ал, мы все-таки не топить собираемся злополучный пироскаф. И от Вашего замечательного плана пока воздержимся.
Ее Величество повернулись к канцлеру, не без труда скрывавшему ликование. Королева заговорила о том, чтобы предоставить иноземцу судно. Теперь только бы он сам не подвел и канцлера, и себя, осрамившись во время беседы. Не должен — зря, что ли, его натаскивали чуть не месяц? А если все же подведет — парню лучше бы не рождаться на свет, чтоб не узнать, как глубоко и надежно канцлер умеет хоронить свои ошибки.
-Ну, мой дорогой канцлер, давайте его сюда, Вашего джокера. Где Вы его припрятали — в рукаве, в потайном кармане?
Канцлер отступил в сторону, мигнув лакеям у дверей.
В зал ввели молодого человека с лицом, загорелым до такой степени, что в нем можно было бы заподозрить уроженца империи, когда б не окладистая золотистая борода и зачесанные назад волосы того же цвета. Одет он был небогато и просто — не столь аскетично, чтобы сойти за гугенота или пуританина, но все же и без того нелепого, балаганного щегольства, в которое обычно ударяются французы, вырвавшиеся из объятий своей суровой родины.
-В-ваше Величество, — низко поклонился вошедший. — Ваше королевское Высочество... милорд канцлер... Проект, коий я осмеливаюсь почтительнейше предложить Вашему... — он поправил кожаный баул под мышкой, но тут королева прервала его, захлопав в ладоши.
-Альберт, взгляните, как мило! Ни куртуазности, ни манер, ни политеса, неотесан, как Стонехедж, деловит, как барсук на охоте и прям, как рельс! Истинный француз!
Прожектер прикипел голубыми глазами к узорам паркета, мучительно покраснев сквозь загар. Принц-консорт кисло улыбнулся.
-Любезнейший, мы все-таки хоть и великая королева, но еще и женщина, знаете ли! Возможно, в Вашей стране принято вот так, в лоб, говорить даме, что Вам от нее нужно. Но раз уж Вы у нас в гостях — могли бы начать со светской беседы о том, о сем, а там уж ненавязчиво перейти к своему любезному проекту. Развлеките нас рассказами о путешествиях, приключениях. Вот кстати — ведь французы ужасные домоседы. Отчего это Вам взбрело в голову покинуть, — голос королевы пропитался нежнейшим ядом. — избранную Богом страну истинной веры, отправившись в языческие края? Ведь там, у вас, если не ошибаюсь, и нас, и имперцев зовут даже не еретиками, а язычниками?
-То, что Ваше величество, несомненно, в шутку поименовали истинной верой, губит Францию. — тихо, но жестко отчеканил чужеземец. В зале воцарилась глубокая тишина. Помолчав, гость продолжил. — Ваше Величество известно своими, не по Вашим юным годам, благочестием и мудростью, и я смиренно прошу прощения, что мне не достает ни того, ни другого, дабы понять, как Господь Всемогущий мог попустить такое с христианской страной. Увы, и мятеж Колиньи, и мерзость цареубийства, и братогубительная смута, и чужеземные завоеватели, отхватывающие кусок за куском плоть охваченной безумием страны — все это не ново, и знакомо не одному моему злосчастному отечеству.
Но было и неслыханное. Весь мир негодует на имперцев, в Гвинее и Тимбукту переливавших золотых идолов в безликие слитки. Какие же слова найти для тех, кто творил то же с христианскими сокровищами? Почти все, что было сработано великим Челлини и хранилось в Лувре, погибло. Одного этого было бы достаточно для проклятия потомков — а ведь это капля в море! Сколько полотен и статуй было истреблено невеждами и ханжами под предлогом борьбы с языческим развратом! А собор Парижской Богоматери — Вы слышали про него, Ваше величество? Я видел чудом уцелевшие чертежи Азенкура... какое нечеловеческое, муравьиное извращенное трудолюбие надобно было, дабы стереть с лица земного эту громаду, плод благочестивого труда поколений! Ведь мы возмущаемся турками, случайно взорвавшими эллинский Парфенон — здесь же злодеяние было преднамеренным, а святыня — христианской! А литература — Боже мой, на родине де Вийона и Рабле уже третий век пишут постные, злобные трактаты о предопределении, о том, что человек столь же мерзок Богу, как паук, которого голой рукой держат над огнем — как будто для милосердия Господня нет лучшего образа! Ни одной живой книги за триста лет! Бедный Перро, вздумавший записать крестьянские сказки, принужден был бежать в Империю, а его книгу жгли на площадях — она, видите ли, содержит ложь! Зато — Паскаль, Вольтер, Робеспьер — о, этих пауков, верных наследников Кальвина издают такими тиражами, какими, верно, Господь издавал жаб и саранчу в дни казней Египетских!
Канцлер улыбнулся в усы. Молодой француз мог сколько угодно негодовать на зелотизм соплеменников, на сам в минуты гнева начинал цитировать Писание — вот уж подлинно французская привычка!
-У меня был друг, — вдруг очень тихо сказал француз. — Его звали Александр. Он... он написал роман. Там описывалось, что было бы, если бы тогда, в августе, католики ударили первыми. Это был вполне благонамеренный роман, Колиньи был изображен святым мучеником, Наваррский — героем, истребленная королевская семья — паучьим гнездом развратников и отравителей, Лига — подлинными филистимлянами. Он... он никого не хотел задеть.
Ну да, чтобы намеренно задевать Совет попечителей истинной веры, надо быть самоубийцей. А чтобы полагать, что Попечителей не заденет роман, написанный не по их заказу, да еще про дни рождения Нового Иерусалима — законченным глупцом. Из тех, про кого московиты говорят, что их-де и в алтаре бьют.
-Толпа, возглавляемая проповедниками, вломилась в его дом, книги сожгли, а его проволокли по всем улицам Нового Иерусалима, и чернь швыряла в него камни и палки. Тело бросили в канаву и даже родственники не осмелились за ним прийти. Мы похоронили его — ночью, тайно. Тогда я и решился покинуть загубленную еретиками Францию и искать счастья в Империи.
-Еретиками, вот как? — королева приподняла золотистую бровь. — так Вы стали католиком, любезнейший?
-Если Ваше Величество назовет меня агностиком — так будет точнее. — почтительно возразил француз. — Зелотизм равно ненавистен мне и в мышином сюртуке проповедника, и в золоченых ризах папского прелата.
-О та! — оживился принц-консорт, салютуя французу бокалом. — Это ферно. «Са феру пусть селот пессумный пьётся; кто праффильно шиффёт — не ошипется!».
-С позволения Вашего королевского Высочества, — француз отвесил новый поклон. — мы с друзьями во время гражданской войны в Империи бились именно за веру. За веру в то, что человек, даже если его кожа черна, как смоль, остается душой живою, образом и подобием Божьим и не может принадлежать другому человеку. Войска молодого императора прошли половину Новой Испании, движимые святой верою в слова «несть ни эллина, ни иудея».
Канцлер вновь позволил себе едва заметно улыбнуться. Ну да, святой верою и интересами торговцев и промышленников из городов Малой Испании и прочих берегов Маре Нуэстро, которым чрезмерно дешевые товары с рабовладельческих фазенд юга разрывали сердца и карманы. Что до «равенства людей» — красиво, но нежизненно, как любая красивая идея в этом уродливом мире. Бывшим рабам на фабриках и фермах новых хозяев будет хуже, чем на фазендах. Но что с того? Выживает сильнейший, и раса — основа всего. Какие законы ни принимай, мавры были, есть и останутся двуногим скотом, годным только в упряжку.
-Кстати, любезнейший, а какой веры эти Ваши мавры? Католики?
-О, Ваше Величество, — француз слегка закатил глаза и, наконец, улыбнулся. Вот и славно, давно пора, а то стоит постный, как... как француз. -На это одним словом не ответишь. Я, признаться по чести, не очень понял, не то папистские проповедники были столь корыстны, что считали достаточным, что мавры жертвуют на церковь и платят десятину; не то столь прекраснодушны, что полагали достаточным для спасения крещение да привычку молиться на распятия и статуи святых. Получилось же нечто поистине удивительное. Мавры полагают себя католиками и по воскресеньям ходят в церковь. В частности, поэтому Святой пре... э-э, папа Александр VIII, Неистовый Корсиканец, я хотел сказать, горячо поддержал молодого императора. Но при этом они — то бишь мавры — продолжают почитать своих языческих демонов — Лоа. Любопытно, что поклоняются они им на статуи католических святых. Мать всех демонов Йеманжи почитается в виде статуй Мадонны, Великий Змей Дамбалла — перед изваяниями святого Патрика, Белого Дангбо они отождествили с самим Спасителем, а демон войны, Олокун, как ни странно, чтится в обличии святой Варвары. Деревенские мессы переплелись с языческими радениями и колдун-хунган чтится наряду с падре, а то и сам им же является. Перед могуществом хунганов трепещут не только мавры, но и белые господа — уверяют, будто они способны достать своих врагов даже после смерти, оживив их трупы и превратив их в так называемых н’замби.
-Чудовищная чушь! — королева зябко передернула открытыми плечами. — Воскрешать мертвых в силах лишь Господь, да Его святые, но никак не мерзкие языческие ведьмаки!
-Ваше величество, безусловно, правы. Но н’замби не воскресшие в полном смысле слова. Это трупы без собственной воли, полностью подчиненные воле хунгана, в которых трепещет плененная душа.
-Ужасно! Это так же гнусно, как теории Вашего сэра Чарльза!
-В-ваше Величество?
-Ах нет, любезнейший, мы говорим это не Вам, а нашему канцлеру. Впрочем, рассказываемое Вами столь ужасно, что утешает одно — это все, безусловно, лишь дикие байки суеверных мавров, не так ли?
Француз кашлянул.
-Умоляю Ваше Величество о прощении, но мне довелось видеть несчастных н’замби собственными глазами. Мы тогда взяли с боя одну фазенду, хозяин которой, мулат дон Негоро, имел славу могучего хунгана. Окрестные кабальеро презирали и ненавидели его, но настолько боялись, что не смели показать своего отношения к мерзавцу. Он же, несомненно, знал об их чувствах, и, глумливо разыгрывая доброго соседа, то и дело навещал их, услаждая свое извращенное самолюбие их бессильной ненавистью. Его слуги весьма ожесточенно дрались за своего хозяина, совершенно не чувствуя боли. Остановить их можно было, лишь поразив в голову или же сняв ее с плеч. Наш врач, Луи Пастер, такой же эмигрант, как и покорный слуга Вашего Величества, осмотрел тела и пришел к выводу, что несчастные были одурманены неким особого рода ядом, поражающим участок мозга, управляющий волей. Поскольку же хозяин нечасто давал себе труд приказать им поесть, и, тем более, умыться, не удивительно, что бедняги производили на туземцев впечатление восставших покойников.
-Himmeldonnerwetter... — жалобно выдохнул принц-консорт, прикрывая рукой рот.
-Бога ради, любезнейший, соизвольте переменить тему. — отчетливо побледневшая королева обмахивалась веером. — Нам не доставляет удовольствия слушать обо всей этой мавританской бесовщине.
-Как будет угодно Вашему Величеству. — француз поклонился. — В таком случае, льщу себе надеждой угодить Вашему Величеству рассказом о своих изысканиях в Барселонской библиотеке. Мне удалось наткнуться на любопытнейшие документы эпохи сразу после окончания Реконкисты и перед началом Африканской Крузады.
-От могильной гнили к архивной пыли... — поведала королева сочувственно улыбавшимся с потолка купидончикам. — Что ж, видно, уж такова французская манера развлекать дам, ничего не поделаешь. Ну, продолжайте, любезнейший, что ж Вы замолкли.
-Так вот в это время к королевской чете Малой Испании — Арагона и Кастильи, как говорили тогда — обратился некий маран из Генуи с идеей западного пути в Индию. Полуграмотный купец — его звали Кристобаль Колон, — узнав о шарообразности Земли, загорелся идеей пересечь Великий Океан и прибыть в Индию с Востока, обогнув земной шар по экватору...
Глаза королевы несмешливо вспыхнули, но она промолчала, коснувшись веером пухлых губ.
-В Португалии, куда маран сунулся со своими идеями, его попросту высмеяли. Однако испанская королевская чета оказалась благосклонней к прожектам Колона. Авантюристу были предоставлены три каравеллы с экипажем и — авансом — титул великого адмирала моря-океана и вице-короля всех новооткрытых земель.
Как и следовало ожидать, у Колона ничего не вышло. Две каравеллы бесследно исчезли, в том числе и та, на которой плыл Колон. Стал ли он жертвой стихий, или мятежа взбунтовавшихся матросов, или же, наконец, просто скрылся с кораблем, обратившись в пирата — осталось неизвестным. Только одна из каравелл — «Пинта» под командованием Мартина Пинсона — вернулась назад, потеряв едва ли не три четверти экипажа. Король Фердинанд для суда над Пинсоном — коего обвинили в дезертирстве и едва ли не в шпионаже в пользу португальской короны — созвал ученых географов из Барселоны, Кембриджа и Сорбонны. Да, Ваше Величество, три столетия назад в моем отечестве были великие университеты... так вот собранная тройственная коллегия единодушно и всеконечно доказала непреодолимость Великого океана, изначальную обреченность замысла Колона и невиновность Пинсона. Это положение до сих пор почитается за одну из аксиом географии и навигацкого дела. Но, Ваше Величество! Разве с той поры не становились мы многократно свидетелями падения почитавшихся незыблемыми аксиом? Еще ста лет не минуло, как великий московит, соловецкий игумен Михайло Холмогорец, опроверг учение соотечественника Его королевского Высочества, доктора Шталя, о теплороде. Позже лорд Кук явил миру уже объявленный несуществующим материк к югу от Великой Тасмании — покрытую вечными льдами Австралию. Наконец, Ваш подданный, сэр Сент-Илер, наблюдениями в лондонском зверинце доказал ошибочность почитавшегося несомненным утверждения, что детеныши тасманийского джамплера вызревают на сосках, подобно яблокам на ветви...
-Как мы полагаем, это и называется «ненавязчиво перейти к своему проекту» — насмешливо дрогнула губами Ее Величество. — Однако, помнится, ученые мужи в те давние годы обосновали невозможность преодоления Великого Океана, опираясь на вычисленную Эратосфеном окружность Земли. Что, она успела перемениться с тех пор? Или великий эллин заблуждался?
-Ни то, и ни другое, с дозволения Вашего Величества. Окружность Земли, выражаясь языком математиков, постоянная выведенного трехсторонней коллегией уравнения, почитающегося за аксиому. Но за ее незыблемостью забывают о переменной! Я разумею под ней мореходные качества кораблей, их скорость, грузоподъемность, учитывавшие данные той эпохи. Но сейчас все изменилось! По моему разумению, Западный путь в Индию был доступен уже сто лет тому назад! Просто тогда Империя окончательно увязла в Африканской Крузаде, захлебнувшейся в нильских песках и зулусских саваннах, а Ваше королевство было более озадачено Шотландским мятежом и усмирением Ирландии и Бретани.. что до моей родины, увы — буквоеды от Писания сожгут на медленном огне всякого, кто заикнется о шарообразности Земли.
Сейчас же, после изобретения Вашим великим соотечественником, Робертом Фултоном, пироскафа, я лишь своей величайшей удаче приписываю, что первым додумался до плавания через Великий океан!
Но и это еще не все, Ваше Величество! В юности я общался с бискайскими и бретонскими пиратами и контрабандистами. Они утверждают, что в Великом океане, — француз быстрым шагом подошел к водруженному посреди залы глобусу. — примерно вот здесь... есть поросшие лесом острова со зверьми и птицами. Здесь можно сделать стоянку на пути через Великий океан. Вторую же стоянку мы сделаем здесь.
Палец прожектера уперся в синий бок глобуса к востоку от дальних пределов Московии.
-В море?! — подняла брови королева.
-Не во гнев Вашему Величеству будь сказано, глобус сей несколько устарел. В Московии давно известны земли восточнее Кам-шат-ки — Боже, как трудны их названия! По всей видимости, это крупный остров, поросший лесами и заселенный воинственными народами, подобными маори или зулусам. Так мне рассказывал Неждан Прозоров, волонтер из Московии, сражавшийся в нашем полку во время гражданской войны в Империи. Размерами сей остров уступает разве что Великой Тасмании.
-Ну вот и интересы Англии, лорд канцлер. — устало вздохнула королева. — чтобы умыть Данию с головы до ног, вашим предшественникам следовало не интриговать в Швеции, суя чужие головы под царский топор, а побеседовать с бретонцами и московитами, да снарядить пару фрегатов.
-Прошлого не вернешь, Ваше Величество. По словам столь нелюбезного Вашему Величеству сэра Чарльза, история не знает сослагательного наклонения.
-И на сей раз он прав. — королева решительно встала. — Наше дело не судить прошедшее, но вершить грядущее. Успех предприятия Вашего протеже и впрямь сулит Англии великие блага. Посему... супруг мой, извольте Вашу шпагу.
-Любезнейший, опуститесь на колено. Мы, Виктория Первая, милостью Божьей королева Британии, Ирландии и Шотландии...
Да, «и Шотландии». Словно Эдинбург не носит уже без малого век имя удачливого мятежника, словно не реет на его башнях стяг с алым андреевским крестом на синем поле и девятью белыми звездами.
-...Протектор Бретани и Северной Нормандии, Канар, Антил, Мадагаскара, Покровительница Ост-Индии, Родезии и Великой Тасмании, в присутствии богоданного супруга нашего принца Альберта и сэра Бенджамена Дизраэли, лорда Биконсфильда, канцлера нашего государства, нарекаем тебя рыцарем британской короны и, — глаза королевы озорно блеснули, — лордом-адмиралом Великого океана и вице-королем всех земель, которые тебе будет суждено открыть для нашей короны. Неси это имя с честью!
-Клянусь! — выдохнул француз, с обожанием глядя сверху вниз на свою — да, теперь свою! — хрупкую государыню.
-Встаньте же, сэр Джайлз Уирн!
Оригинал здесь - samlib.ru/k//konkurs_a_i/lord-admiralwelikogook...
Автор - некто Смельдинг.
@темы: Сторонние ресурсы, Фанфики
-
-
12.05.2014 в 11:53-
-
12.05.2014 в 11:55-
-
12.05.2014 в 12:15А отсюда заявку лучше удалить, чтобы потом не палиться)))
-
-
12.05.2014 в 12:20-
-
12.05.2014 в 13:35Я бы хотела почитать еще что-нибудь того же автора.
-
-
12.05.2014 в 13:40-
-
08.06.2014 в 16:18Гугль в помощь - ссылки анонимам тут не разрешаются((