Тоска по совершенству? Ну-ну! (с) Ундервуд
Название: Китайская казна
Автор: Stella Lontana для fandom Library of Adventures 2014
Бета: fandom Library of Adventures 2014
Канон: Ж.Верн, «Клодиус Бомбарнак» Ж.Верн, «Клодиус Бомбарнак»
«Клодиус Бомбарнак. Записная книжка репортёра об открытии большой Трансазиатской магистрали (Из России в Пекин)» (полное название
) – это своего рода туристический справочник по российской Средней Азии и Китаю глазами репортера-француза, путешествующего по Трансазиатской железной дороге (до сих пор не существует). Сокровища, разбойники, крушения, двуличные враги и совершенно очаровательный главный герой прилагаются
Размер: макси, около 16 000 слов
Пейринг/Персонажи: Клодиус Бомбарнак, майор Нольтиц, мистер Фульк Эфринель, мисс Горация Блуэтт, супруги Катерна, Кинко, сэр Фрэнсис Травельян, барон Вейсшнитцедерфер, Фарускиар, Гангир, а также менее важные канонические и оригинальные персонажи и одно случайно к ним попавшее историческое лицо
Клодиус Бомбарнак – французский журналист
Характер – деятельный и очень общительный
Цель путешествия – написать репортаж для газеты «XX век»
Тайные помыслы – «Ну когда же! На этот! Поезд! Нападут! Разбойники?!!» Исключительно ради интересного репортажа, разумеется
Майор Нольтиц – русский военный врач
Характер – сдержанный и рассудительный
Цель путешествия – открыть в Пекине русский военный госпиталь
Тайные помыслы – а вот этого как раз никто не знает
Мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт – американский коммерсант и английская коммерсантка
Характер – деловой
Цель путешествия – наладить торговые отношения с Поднебесной империей
Тайные помыслы: прибыль!!!
Примечательны тем, что за 13 дней путешествия успели познакомиться, пожениться и развестись
Супруги Катерна – провинциальные французские актеры, он – первый комик, она – субретка
Цель путешествия – открыть театральный сезон в Пекине
Тайные помыслы – да ладно! Очень простые и прямодушные люди
Кинко – румынский безбилетник, едет в ящике в багажном вагоне
Цель путешествия – добраться до Пекина незамеченным
Тайные помыслы – чтобы жениться на прекрасной возлюбленной, работающей там модисткой
Сэр Фрэнсис Травельян – английский джентльмен
Характер – надменный и ОЧЕНЬ неразговорчивый
Цель путешествия – никто не знает
Тайные помыслы – предположительно: «Да провалилась бы она в пропасть, эта русско-китайская дорога! Мир должен принадлежать англичанам!»
Барон Вейсшнитцедерфер – немецкий путешественник, человек с непроизносимой фамилией
Характер – нервный и крайне непунктуальный
Тайные помыслы – совершить кругосветное путешествие за 39 дней
Примечание всех, кто знает барона – «Ага, щаз!»
Фарускиар – монгольский аристократ, а может, представитель правления железной дороги, путешествующий инкогнито, а может, предводитель разбойников Ки Цзан, а может, напротив, герой – короче, мы запутались
Гангир – его помощник, монгол
а также менее важные канонические и оригинальные персонажи и одно случайно к ним попавшее историческое лицо
Категория: джен
Жанр: приключения, альтернативное развитие событий
Рейтинг: G
Краткое содержание: самый конец 19 века, разношерстная компания европейцев путешествует через Китай с довольно опасным грузом, не менее разношерстные разбойники порываются этот груз захватить, временами те и другие меняются местами, и на этом фоне два человека отчаянно пытаются выяснить, друзья они или враги
Примечания: по мотивам заявки с инсайда «А додайте еще приключений Клодиуса Бомбарнака в компании майора Нольтица» и некоторых внутрикомандных идей
Предупреждения: 1. СПОЙЛЕРЫ по отношению к канону
2. Немного альтернативная география Китая и немного альтернативная история России. Впрочем, не больше, чем это себе позволял автор канона
3. Оригинальный роман целиком написан в настоящем времени. Автор фанфика честно признается, что ему слабо
Иллюстрации к макси: Лимонаду! (арт) и Китайская казна (клип)
Скачать: Китайская казна
«Телеграфная контора станции Чарклык. В редакцию газеты «XX век».
Пустыне Гоби подверглись нападению шайки знаменитого разбойника Ки Цзана. Чтобы остановить поезд бандиты разобрали пути участке между Черченом и Чарклыком. Совершенно очевидно целью напавших были сокровища китайского императора сумму пятнадцати миллионов франков перевозимые последнем багажном вагоне. Атака отбита силами пассажиров, нашей стороны потерь нет.
Общему решению пассажиры сами восстановили рельсы поврежденном участке чтобы максимально сократить отставание поезда.
Сообщаю что атаман разбойников был убит отважным монголом Фарускиаром директором Правления Великой Трансазиатской магистрали. Его подвиг заслуживает всеобщего восхищения. Подробности репортаже.
Клодиус Бомбарнак»
Итак, разбойное нападение было отбито! В Чарклык мы прибыли на эмоциональном подъеме, но при полном, если можно так выразиться, физическом упадке.
Мы все — здоровые взрослые люди, не чурающиеся физической работы, не калеки и не лентяи. Но при всем при том, заставьте людей — что уж скрывать — преимущественно умственного труда, да к тому же настроившихся провести двенадцать дней в покое и комфорте удобных вагонов, сперва сражаться на солнцепеке, а потом два дня укладывать рельсы под жарким солнцем пустыни Гоби — и вы увидите, что от них останется.
Одним словом, когда поезд Великой Трансазиатской магистрали подошел — увы, с тридцатичасовым опозданием! — к станции Чарклык, пассажиры первого вагона могли радоваться счастливому спасению, негодовать, вспоминая подлость разбойников, восхищаться подвигом монгола Фарускиара, гордиться собственными трудовыми свершениями, благодаря которым опоздание не увеличилось до нескольких суток — но вот сил выражать все эти чувства у нас уже не было.
Меня, тем не менее, вел мой долг репортера, а потому, пересилив себя, я сразу же по прибытии направился в телеграфную контору, чтобы сообщить редакции газеты «XX век», а через нее и всему миру, о преступном нападении на поезд и подвиге великолепного Фарускиара.
Когда, едва волоча ноги от усталости, я вернулся на станцию, там все было, как всегда. Барон Вейсшнитцердерфер носился кругами, похожий со своим носом-хоботом на толстого добродушного тапира, и ругался на чем свет стоит. Еще бы, сейчас мы отставали от расписания более чем на сутки, а значит, ему нечего было и думать успеть на пароход до Иокогамы, а следовательно, и завершить свое кругосветное путешествие в намеченный срок.
Майор Нольтиц курил сигару и наблюдал за бароном. На губах его застыла улыбка, лоб, напротив, пересекала суровая складка — свидетельство глубокой задумчивости. Мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт, так и не успевшая сделаться миссис Эфринель, устроились в опасной близости от багажного вагона и, судя по лицам, вовсе не ворковали о неудавшейся свадьбе, и не вздыхали о том, какой опасности мы все подвергались сегодня. Нет, парочка коммерсантов была занята подсчетом прибылей и убытков.
Мадам Катерна всхлипывала над загубленным сценическим костюмом мужа и ругала того за героическую беспечность. Сэр Фрэнсис Травельян оставался в вагоне и из окна поглядывал на все окружающее с видом, ясно выражавшим, что на Британской железной дороге подобного скандала случиться бы не могло. Виданное ли дело: свадьба, разбойники и обед вне расписания! Китайские часовые самоотверженно охраняли драгоценный последний вагон. Монголов, героев дня, видно не было.
Я устроился рядом с майором и без дальнейших слов получил зажженную сигару и ободряющую дружескую улыбку. Что может быть приятнее в конце тяжелого дня? Я с наслаждением затянулся.
— А где блистательный Фарускиар? — спросил я.
Майор едва заметно поморщился.
— Сбежал, как видно, — флегматично заметил он.
— Да как вы можете!
Майор вынул изо рта сигару и снова улыбнулся.
— Что ж, вы так и не поверили в мою версию, что Фарускиар, очевидно, является одним из тех, кто ведет охоту за сокровищами, запертыми в нашем багажном вагоне, — майор указал сигарой на конец поезда, вокруг которого ходили караулом китайцы.
— Вздор! — возмутился я. — Фарускиар — один из директоров правления Великой Трансазиатской железной дороги, а не бандит.
Майор пожал плечами.
— Я вам говорил, что в здешних местах это зачастую одно и то же. Компания была вынуждена вступать в соглашения с разбойниками, чтобы иметь возможность хотя бы проложить рельсы.
— Но Фарускиар сегодня победил разбойничьего главаря!
— Один хищник загрыз другого, покусившегося на вожделенную добычу.
— Фу! — рассердился я. — Вас послушать, так тут каждый — переодетый бандит.
— Вполне возможно.
— Быть может, даже вы или я?
— Вполне возможно, — повторил майор и рассмеялся.
Невозможный человек! Как можно так упорствовать в таком вздоре?
Наша беседа была прервана весьма неожиданно. Мистер Фульк Эфринель вдруг вскочил, бросил наземь тетрадь с расчетами и разразился долгой и экспрессивной фразой на своем родном языке, очень тщательно выбирая слова — ведь поблизости были дамы — но при этом очень ясно выражая все чувства. Барон тут же снова закружил по платформе, вторя коммерсанту уже по-немецки.
— Бог знает, что это такое! — наконец выдохся господин Эфринель. — С каждым часом нашего простоя мои искусственные зубы теряют в стоимости по два цента за тысячу штук.
— О-о, доннерветтер! — горестно поддержал барон на бегу.
Майор Нольтиц отложил сигару.
— Господин барон! — неожиданно позвал он. — Господин Эфринель! Есть идея.
— Идея? И какая же? — барон был полон нетерпения и скептицизма. Мистер Фульк Эфринель недоверчиво хмурил брови. Супруги Катерна подобрались поближе к нашей группе. Даже сэр Фрэнсис Травельян наполовину высунулся из окна, продолжая делать вид, что ему все это совершенно не интересно. Честно говоря, был заинтригован и я. Что такого придумал майор? Да с чего вообще его стали интересовать беды путешественника и коммерсанта?
— Идея, как нам наверстать упущенное время, разумеется.
— Невозможно! — горестно затряс головой барон.
— Никак, — поддакнул Эфринель.
— Очень даже возможно, — майор был невозмутим. — Следующая наша остановка — в Ланьчжоу.
— Ну так что же?
— А то, что в этом месте железная дорога пересекает реку Хуанхэ — великую китайскую Желтую реку.
— И что с того?
— А то, что да будет вам известно, что Хуанхэ берет начало в Тибетском нагорье и впадает в Желтое море недалеко от Тяньцзиня.
— Тяньцзиня?
— Именно.
— Но ведь именно в этом порту наш барон должен сесть на свой пароход!
— Совершенно верно. Причем спуск по реке от Ланьчжоу до устья займет три дня — на два дня меньше, чем тот же путь по железной дороге, а ведь она направляется в Пекин, а не Тяньцзинь.
Повисло потрясенное молчание.
— Но как же тогда мы все доберемся из Тяньцзиня в Пекин? — спросил наконец мистер Фульк Эфринель.
— О, это не должно составить проблемы, — отозвался майор. — Тяньцзинь — крупный старинный порт, и надежное сообщение между ним и столицей было налажено за века до того, как мы с вами родились.
Мы, по-прежнему молчали. Каждый обдумывал предложение майора и, пожалуй, каждый признавал в душе, что оно гениально, но никто не решался первым высказать это вслух.
— Так, значит, мы продолжим путь по реке! — я решил взять на себя эту честь. Вот это поворот! Вот оно, долгожданное приключение!
Майор стремительно обернулся ко мне.
— Как, вы тоже собираетесь присоединиться, господин Бомбарнак?
— Ну конечно! — «Так я вас одних и отпущу», — сказал себе я. — Не думаете же вы, что я могу лишить своих читателей описания настолько захватывающей части нашего путешествия!
— Но это может быть опасно.
— Точно! — подхватил господин Катерна, а мы помним, что ему доводилось служить во флоте. — Семь футов под килем и банки по правому борту! Нас настигает парус, посмотрите, нет ли над ним черного флага, офицер. Малагасийские пираты — сущие звери!
Все это было продекламировано с таким чувством, что мадам Катерна разразилась аплодисментами.
— Ну, надеюсь, малагасийские пираты пока не добрались до Хуанхэ, — я с показным равнодушием пожал плечами. — Опасность? Она делает нашу жизнь менее пресной!
Майор снова широко улыбнулся, но тут же изменил выражение лица, как видно, боясь меня обидеть.
— Таким образом, — со всей серьезностью подвел черту он, — господин барон, который опаздывает на Иокогамский пароход, господин Эфринель, которому важно сохранить от разорения свои зубы, господин Бомбарнак, который смеется в лицо опасности...
— И мисс Блуэтт, — торопливо вставила англичанка, не собиравшаяся терять свою выгоду там, где ее мог приобрести кто-то другой.
— Мисс Блуэтт, — покорно согласился майор, — и ваш покорный слуга нанимаем в Ланьчжоу китайскую джонку: они достаточно вместительны, чтобы с удобством принять и людей, и багаж, — и направляемся вниз по Хуанхэ. У нас есть еще несколько часов, чтобы собраться.
— Постойте, — вмешался вдруг мистер Фульк Эфринель, — а ваша-то какая здесь выгода?
Достойный американец никак не мог поверить, что кто-либо может делать что-либо бескорыстно. Но, признаться, мне и самому было интересно узнать, ради чего майор все это затеял.
— Моя? — удивился майор. — Тут все очень просто: я люблю порядок, а он подразумевает прибывать в назначенное место вовремя. Я обещал быть в Пекине тридцатого числа и сразу приступить к работе по открытию госпиталя, и я там буду.
***
Стоянка в Ланьчжоу, на счастье, была достаточно продолжительной. Начальник поезда Попов отправился уведомлять железнодорожное начальство об инциденте с разбойниками, о котором ранее уже сообщил им телеграфом. Майор Нольтиц как-то удивительно быстро отыскал китайского арматора, готового предоставить нам речное суденышко со всей обслугой, и занялся погрузкой багажа. Я же заглянул на телеграф и в станционный буфет. В буфете неожиданная мысль поразила мое воображение.
Кинко! Мой бедный запертый в багажном отделении друг! До этого дня я, как мог, охранял его тайну и порой мне удавалось принести для него немного еды. Что же он будет делать теперь, когда я так опрометчиво пустился в придуманную майором авантюру? Дождется ли его прекрасная мадмуазель Зинка Клорк?
Мучимый беспокойством и угрызениями совести я выбрался на платформу. Бравые узкоглазые молодцы, больше похожие на военных, чем на носильщиков, резво таскали от поезда к пристани ящики с искусственными зубами — главным богатством мистера Фулька Эфринеля — и еще какие-то увесистые короба с двуглавым орлом Российской Империи на сургучных печатях.
— Русская почта, — пояснил на мой безмолвный вопрос майор Нольтиц, присматривавший за погрузкой. — Дело в том, что мне, помимо прочего, было поручено присмотреть за тем, чтобы вализы благополучно прибыли в Пекин. Согласитесь, нехорошо было бы бросить их без сопровождения посреди дороги.
Действительно, подумал я, не ровен час разбойники вроде тех, что уже напали на нас, спутают русскую почту с китайской казной!
— О-о, — протянул я понимающе. — Но разве наша джонка столь велика, чтобы принять на борт такое количество ящиков?
— Не столь велика, сколько вместительна. Как я уже говорил, на ней с удобством разместятся и люди, и груз. Кроме того, тут всего-то одиннадцать мест, не считая тех ящиков, что принадлежат мистеру Эфринелю.
— Но ведь туда, где поместятся одиннадцать, без труда войдет и двенадцатое, — я внезапно сообразил, как могу помочь Кинко, да еще и доставить его в Пекин раньше срока. — Скажите, майор, не могу ли я присовокупить мою почту к вашей?
— О, так вы тоже везете в Пекин почту? — удивился майор.
— Всего один ящик. Дело в том, что одна моя знакомая, — думаю, я не очень погрешу против истины, назвав мадмуазель Клорк «знакомой». Познакомимся же мы с ней когда-нибудь, — заказала набор зеркал из Европы, и на всякий случай просила меня проследить за доставкой, раз уж я отправлялся в Пекин тем же поездом. И вот как вам не хочется оставлять вашу почту, так же и мне...
— Я понял, — майор нетерпеливо взмахнул рукой. — Уверен, джонку не перегрузят ваши зеркала. Дайте поручение грузчикам.
Ура! Кинко спасен! Некоему господину Бомбарнаку удивительно легко все дается сегодня! А мой репортаж, сдобренный впечатлениями от плавания по Хуанхэ, несомненно станет журналистской сенсацией.
В самом приподнятом расположении духа я роздал указания носильщикам, сказал пару слов ободрения Кинко — надеюсь, китайских служащих не очень удивило, что я разговариваю с ящиком — и удалился подготовить к отплытию собственный багаж.
Прибытие мое на пристань было ужасным.
Наша джонка, широкая плоскодонная посудина, лениво покачивалась на мутных речных волнах. Хуанхэ получила свое второе имя «Желтая река» за цвет воды, богатой глиной и илом, которые она вымывает сперва из Шаньсийсих гор, потом из богатых плодородием почв Великой китайской равнины. Пробежав четыре с половиной тысячи километров от Тибетского нагорья до залива Чжили, река приносит с собой столько илистых отложений, что окрашивает ими и большую часть воды в море, тоже названное Желтым.
Ограненные паруса джонки, непривычные европейскому взгляду, гулко хлопали на ветру. Ящик Кинко уже успели установить на палубе, вплотную к левому борту, и я как раз подумал, что положение его кажется мне несколько ненадежным, как прямо на моих глазах произошла трагедия.
Русская почта, очевидно, уже была погружена, во всяком случае, она полностью скрылась с глаз. Китайцы-носильщики бодро передавали друг другу ящики с клеймом торгового дома «Стронг Бульбуль и Кo» — вотчины мистера Фулька Эфринеля. На палубу они скатывались по перекинутой с пристани широкой доске, и несчастный владелец ящиков тщетно умолял азиатов быть поосторожнее с его грузом. Куда там! Упаковки фальшивых зубов вереницей катились на палубу, еще один грузчик, уже на борту, ловким тычком направлял их на остававшееся свободным место. Второй ящик, отправленный вслед, слегка подпихивал первый, третий — второй и так далее, обеспечивая более плотную погрузку. И все бы ничего, но последним в этом ряду у самого борта стоял ящик несчастного Кинко, и я прямо видел — если не сказать ощущал — как он содрогается от каждого нового тычка. Очередной короб с зубами влетел в уже довольно массивную груду, она вздрогнула, послышался ужасающий треск — и как в кошмарном сне я увидел, как, ломая тонкую обшивку борта, в воду летит обитый белым высокий ящик из-под зеркал, в котором сидел мой Кинко. Несколько воплей ужаса слились в один: кричал я, потрясенный ужасным несчастьем, кричал Фульк Эфринель, уверенный, что погибла часть его груза, кричал майор, испугавшийся, что рушится лодка. Кричал еще кто-то.
Не помня себя, я подбежал к самому краю пристани. В непрозрачной, мутной воде плавали обломки ящика. Кинко не было. Клянусь, я готов был уже броситься в воду, но тут кто-то жестко и настойчиво удержал меня за плечи. Обернувшись, я увидел майора.
— Успокойтесь, — говорил он, но в своем смятении я не сразу начал понимать смысл его слов. — Вашим зеркалам уже не помочь. Мне жаль.
— Но там, там...
— Господин Бомбарнак, — он слегка встряхнул меня за плечи, — все уже случилось. Ничего уже не поправить. Даже если вы сейчас кинетесь в реку, это ничего не изменит.
К сожалению, к моему огромному сожалению, он был прав. Я судорожно вздохнул.
— Я все понял, — кротко ответил я. — Отпустите.
Он осторожно разжал хватку, пристально вглядываясь в мое лицо.
— Ступайте сейчас в кают-компанию. Там уже расположился сэр Фрэнсис Травельян, думаю, он не откажется угостить вас чем-нибудь крепким. Вам бы не помешало.
— Сэр Фрэнсис? — я на миг забыл о своем горе. — Что он-то тут делает?
— Понятия не имею, — майор сдержанно улыбнулся. — Он, как всегда, не счел нужным никому об этом сообщить. Но, полагаю, он едет с нами.
На пристани за нашими спинами вновь послышался шум: мистер Фульк Эфринель продолжал браниться с носильщиками. Мешая английские слова с известными ему китайскими, жестами он показывал нечто совершенно уже невообразимое.
— Мой бог, — подхватился майор, — что здесь происходит?
— Я выгружаюсь, — с надменным видом заявил господин Эфринель.
— Выгружаетесь?
— Вот именно. Мы с Горацией не можем доверить наш товар столь ненадежному сооружению, с которого груз может свалиться в воду. Что уж говорить о наших жизнях! Моя страховая компания наверняка откажется выплачивать компенсацию наследникам, если станет известно, что перед смертью я сменил средство передвижения, не поставив никого в известность.
Майор только развел руками.
— Ну вот, — несчастным голосом сказал он мне, — теперь остается барону, по его обыкновению, опоздать, и мы отправимся в круиз втроем с сэром Фрэнсисом Травельяном.
Я заверил его, что подобного несчастья не случится. И действительно, не успели мы взойти на палубу и направиться к каютам, как снаружи раздались крики: «Остановитесь! Задержите отправление!»
— Это не барон, — с удивлением сказал я, выглянув наружу. — Это супруги Катерна.
— Господин Клодиус! — заметив меня, почтенный Катерна замахал руками со скоростью ветряной мельницы. — Велите остановить отъезд! Когда вы покинули поезд, моя Каролина сказала мне, что не простит себя, если мы упустим такую возможность прибыть в Пекин вовремя. А теперь мы узнали, что мистер Фульк и мисс Блуэтт не едут! Значит, на лодке должны оставаться свободные каюты.
— Но ведь госпожа Катерна не любит водные путешествия, — поразился я.
— Ах, пустяки, господин Бомбарнак, — подоспела запыхавшаяся, но улыбающаяся субретка, которая, должно быть, все утро пилила мужа, не согласившегося ехать сразу. — Должна же я привыкать. Во-первых, я жена моряка. А во-вторых, мы собираемся ставить «Русалку» в новом сезоне.
— К тому же, как бывший моряк, я могу принести немалую пользу в путешествии, — с гордостью заявил ее первый комик.
— И главное, — снова вмешалась мадам Катерна, — больше не будет этих ужасных китайских сокровищ, рядом с которыми я чувствовала себя словно на пороховой бочке!
Мы, смеясь, пригласили актерскую чету присоединиться к нашей компании и заверили, что пока и не думали отправляться. Тем временем подоспел и барон. Я бросил последний взгляд на илистую купель, ставшую могилой бедняге Кинко, глубоко вздохнул, наскоро прошептал молитву — боюсь, я никогда не был в этом силен — и наконец спустился к каютам.
Представьте же себе мое удивление, когда в тесном проходе между камбузом и кают-компанией я столкнулся с невысоким молодым человеком с копной мелко вьющихся черных волос.
— Кинко! — едва не заорал я. — Что ты тут делаешь?
— Ох, это вы, господин Бомбарнак, — бедный юноша при моем окрике аж подпрыгнул. — Я сперва не узнал вас: мы ведь ни разу не виделись при свете дня. Я несу лимонад тому джентльмену, что сидит в кают-компании.
— Какой лимонад? — ахнул я. — Какому джентльмену? Кинко, как так получилось, что ты оказался стюардом на нашей лодке, а не утонул в Желтой реке? Да из этой истории может выйти сразу две заметки: одна трагическая, а другая — с загадкой и разгадкой к ней.
— Ох, господин Бомбарнак, прошу вас, тише, — Кинко нервно оглянулся. — Тут ведь никто не знает, что я сидел в ящике, и мне не хотелось бы без необходимости об этом напоминать.
— Я нем как рыба. Но как же ты спасся? — перешел я на шепот.
— Очень просто, — зашептал в ответ Кинко. — При падении ящик сломал ограждение борта, но и сам раскололся. Так что я не пошел ко дну вместе с ним, а высвободился из обломков и сразу нырнул, чтобы не попасться никому на глаза.
— Ну? А потом?
— А потом мне помог господин, сидевший в кают-компании.
— Кто? — опешил я. — Сэр Фрэнсис Травельян?!
— Я не знаю, как его зовут, господин Бомбарнак, он мне не назвался. Но этот достойный человек, привлеченный шумом, высунулся из окна и, увидев, как я барахтаюсь под самым бортом, без дальнейших раздумий протянул мне зонтик.
— Сэр Фрэнсис Травельян?! — опять не поверил я.
— Думаю, что так.
— Ну и что же потом?
— Уцепившись за зонтик, я взобрался в окно кают-компании. Мой спаситель оглядел меня со всех сторон, но, похоже, остался недоволен моим видом. Все же он, видимо, приняв меня за одного из стюардов корабля, отправил меня на кухню за лимонадом. Прошу вас, мсье Бомбарнак, не разубеждайте его в этом заблуждении!
— Как это — отправил на кухню? — я все еще не понимал до конца всего, что мне рассказывали.
— Да очень просто, — нетерпеливо взмахнул рукой Кинко, — показал жестом.
Я чуть было не рассмеялся. Сэр Фрэнсис Травельян себе не изменял.
От души пообещав Кинко, что не выдам его тайны, я направился в кают-компанию.
Наконец-то все беды разрешились. Все были живы, все в безопасности, джонка тихо скользила по речной глади, и единственное, о чем мне оставалось сожалеть, это что я так и не взял интервью у блистательного Фарускиара. Куда же он подевался?
***
Настроение у всех было приподнятое, спать не хотелось. Половину ночи мы с майором провели в его каюте за бурбоном, сигарами и разговором о французской классической литературе, в которой оба знаем толк. Майор Нольтиц, уже не раз бывавший в Китае, снова рассказывал мне о местах, мимо которых мы проплывали и которые могли бы увидеть, не скрывай их ночная мгла. Я поведал пару забавных случаев из своей журналистской практики, уже немало погонявшей меня по миру. Разошлись мы под утро, весьма довольные друг другом.
А с первыми лучами зари я уже был на палубе, жадно впитывая взором прибрежные китайские пейзажи. Как жаль, что сборы не позволили нам получше познакомиться с Ланьчжоу! А ведь это многолюдный, оживленный, деятельный город, который вследствие близости железной дороги уже не чурается иностранцев, а благодаря двум богатым промышленным предприятиям — экономически процветает.
Задержись мы здесь на несколько дней — и я смог бы увидеть и знаменитый понтонный мост через Хуанхэ, и прославленный пещерный храм в Бинлине, в семидесяти милях от города, и даже кусочек Великой китайской стены, которая, растянувшись на многие километры, чтобы защитить своих древних властителей от набегов жестоких кочевников, добирается и до этих мест. Впрочем, нет! Мой долг репортера зовет меня вперед, мое перо заржавеет за несколько дней, проведенных в покое и на одном месте. Пусть прошлое останется прошлому, новые впечатления ждут меня впереди!
Новых впечатлений хватило мне до полудня. На протяжении первых трехсот-четырехсот миль от Ланьчжоу Хуанхэ вьется меж скал, и поначалу джонка легко скользила по середине фарватера, не приближаясь к этим пугающим стенам из известняка, розовевшим в пламени восхода, и старательно обходя возвышенные островки. Кажется, китайский экипаж нашего суденышка досконально знал свое дело.
По мере того, как солнце взбиралось вверх, проделывая свой ежедневный подъем к зениту, берега, напротив, неуклонно понижались. Из розовых — на рассвете — они сперва сделались серыми, потом желтыми, потом бурыми, наконец, спустились почти к самой воде, постепенно одеваясь зеленью прибрежной растительности. Начали попадаться первые деревушки — к сожалению, они были слишком малы, чтобы привлечь наш интерес, а мы, в свою очередь, слишком спешили, чтобы уделять достаточное внимание каждому из береговых поселений.
На береговых отмелях я видел людей в широких соломенных шляпах, призванных защищать их владельцев от палящего солнца. Они внимательно смотрели себе под ноги, как видно, собирая каких-то моллюсков. В реку вышли рыбацкие лодки, рядом с джонкой похожие на новорожденных утят при матери-утке, но с такими же, как у нее, угловатыми парусами.
Если берег продолжит понижаться — так, будто намеревался утонуть в грязно-бурой воде, вскоре я надеялся увидеть знаменитые заливные поля, на которых крестьяне, по пояс в воде, возделывали рис. Берега меж тем все дальше расходились друг от друга.
К часу пополудни я как раз закончил набрасывать в своем блокноте несколько премилых описательных зарисовок. К двум — окончательно убедился, что пейзаж перестал меняться, что низменный правый берег Хуанхэ ничуть не отличается от утопленного левого, и места, мимо которых мы проплывали в одиннадцать, как две капли воды похожи на те, что миновали в двенадцать. Плюс к тому, в отличие от путешествия на поезде, здесь нечего было ожидать остановок или экскурсий. Я заскучал.
Спутники мои никак не могли помочь развеять мою скуку. Каждый был занят своим делом. Катерна хлопотал вокруг жены, которая все же слегла с морской болезнью. Барон Вейсшнитцердерфер углубился в подсчеты, пытаясь определить, с какой скоростью должна двигаться лодка, чтобы не нарушить его планов. Майор отправился отдать какие-то указания китайскому экипажу джонки и до сих пор не появлялся. На палубу пару раз выглядывал сэр Фрэнсис Травельян, окидывал окрестности таким взглядом, будто китайский пейзаж производил на него не менее удручающее впечатление, чем российская железная дорога, и снова скрывался в недрах кают-компании. Похоже, благотворное впечатление на него мог произвести только вовремя подаваемый Кинко бокал лимонада.
От нечего делать я решил обойти нашу джонку, чтобы иметь возможность потом поведать читателям об этом довольно своеобразном типе судов. Прогулка не доставила мне удовольствия. Из продовольственных отсеков трюма и помещений в носовой части, где безраздельно царили китайский капитан и его подчиненные-малайцы, нещадно разило несвежими овощами и прогорклым маслом, палуба за исключением отдельных участков была довольно грязна, а пассажирские каюты, с которыми я уже имел несчастие ознакомиться, больше напоминали каморки — крошечные, тесные помещения, лишенные окон и какого-либо иного источника свежего воздуха. Впрочем, в поезде мы все равно делили один вагон на всех, так что здешняя иллюзия приватности могла считаться даже усовершенствованием комфорта.
В то же время, джонка наша по местным меркам считалась большой и, как успел рассказать мне накануне майор, обычно нанималась для прогулок какого-либо влиятельного лица. В результате она обладала, по крайне мере, одной просторной и роскошно обставленной каютой, которая нами использовалась в роли кают-компании.
Я подумал, не спуститься ли мне вниз, и ужаснулся возможности встречи с сэром Фрэнсисом Травельяном, который укоренился в кают-компании, испуская оттуда ментальные волны презрения ко всему миру и понукая несчастного Кинко бегать взад и вперед между камбузом, помещавшимся на носу, и кладовыми с запасами для пассажиров, находившимися в корме, удовлетворяя все его кулинарные капризы. Сам Кинко, кстати, отлично освоился с обязанностями стюарда и, как мне казалось, его загадочное появление на борту ни у кого не вызвало подозрений. Мне почудилось даже, что он был единственным, кому сэр Фрэнсис Травельян выказывал нечто, напоминавшее одобрение, но мысль эта была настолько невероятной, что я поспешил ее отбросить.
Я поскучал еще часик-другой, уже начиная жалеть о своем поспешном решении оставить поезд, и от нечего делать принялся придумывать фантастические роли своим попутчикам. Что если барон Вейсшнитцердерфер — тайный магнат, который мечтает вовсе не объехать весь мир, а поработить его? Ну как, скажите, не стать поработителем мира с такой-то фамилией? А майор Нольтиц, он должен быть... ну, к примеру, контрабандистом? Пиратом? О, какое получилось бы интервью! А, бесполезно, на этом скучнейшем плавучем острове до нас не доберутся даже разбойники, разве что Китай поощряет речное пиратство!
Кинко снова пробежал мимо меня из носа в корму, и я остановил его, попросив принести и мне чего-нибудь выпить.
Мой молодой друг вскоре вернулся с бутылкой отличнейшего вина, за которой ему — о благородная самоотверженность! — пришлось спуститься в прогорклый трюм уже не в первый раз за сегодня.
— Господин Бомбарнак, — негромко спросил Кинко, склоняясь над моим бокалом и предварительно повертев головой, точно хотел убедиться, что нас никто не может подслушать. — Не знаете ли вы, что находится в опечатанных ящиках, составленных в среднем трюме?
Я от души подивился его осторожности и объяснил, что в ящиках была русская почта, направляемая российскими подданными своим соотечественникам в Китае.
Кинко поблагодарил меня и ушел. Мои мысли, подстегнутые вином, продолжали лениво блуждать. Чем, интересно, так привлекли Кинко почтовые ящики? Не решил ли он, что в каждом из них, подобно ему, прятался безбилетник? А что, по русскому воину в каждом из ящиков — целая завоевательная армия, направляющаяся под командованием майора покорять Китай. Да нет, что за глупости — ящиков всего одиннадцать, и этого числа не хватит, чтобы покорить даже одну из провинций. Не везет ли майор Нольтиц с собою одиннадцать безбилетных друзей?
Впрочем, сам герой моих размышлений вскоре отыскал меня на палубе джонки, и остаток вечера я провел пусть и без всякой пользы для газеты «XX век», но зато за приятной беседой в кают-компании. Мы в подробностях обсудили устройство джонок, первое путешествие майора на подобном судне чуть не двадцать лет назад, восточную политику Российской Империи, противостояние Британии и Франции на африканском континенте и португальскую «розовую карту». Барон Вейсшнитцердерфер и милейший Катерна вскоре присоединились к нашей беседе. Даже сэр Фрэнсис перестал настороженно зыркать из угла и углубился в свой «Таймс» и свои сигары. Возвратился в свою крошку-каюту я опять поздно, но не успел даже подготовиться ко сну, как в дверь тихонько постучали.
Вот оно! Начинается! Приключение! Или, по крайней мере, нарушение привычного хода событий.
Я открыл дверь, на пороге стоял Кинко.
— Господин Бомбарнак, — едва слышно прошептал он, — я непременно должен с вами поговорить. То, что там в ящиках — не почта.
Этого-то я и ожидал!
— Там люди? — выпалил я, не успев даже подумать.
— Нет, — кажется, Кинко удивился. — Там...
— Стой! — я торопливо втянул его в каюту и захлопнул дверь. — Вот теперь можешь говорить. Расскажи мне все, и как можно подробнее!
Рассказ все равно получился довольно коротким. Ящики Кинко заметил еще утром, когда впервые спустился в трюм по поручению сэра Фрэнсиса. Составлены и принайтованы они были с большой заботой — не в пример беспорядочной погрузке ящиков, принадлежавших мистеру Эфринелю. А потом, в очередной раз пробегая мимо, Кинко заметил, что у одного из коробов все-таки повредился и пошел глубокой трещиной уголок. Любопытство толкнуло молодого человека на недостойный поступок, и он слегка поддел доски ножом, чтобы, расширив трещину, суметь заглянуть внутрь.
— Это, разумеется, ужасно нехорошо, Кинко, — рассеянно пожурил его я. — Ну так что же там было?!
— Деньги, — господин Бомбарнак. — Полный ящик золотых монет.
Я в волнении заходил по узкой каюте. Золотые монеты. Одиннадцать ящиков золотых монет! А супруги Катерна так радовались, что слезли с «пороховой бочки», которую сулило нам сокровище в багажном вагоне поезда. Да тут не то что состояние — этот объем легко вместит казну небольшой страны! Знает ли майор Нольтиц, что именно он везет? Стоп! Принадлежит ли ему то, что он везет, если он об этом знает? Ему и Российской Империи?
Меня затрясло. Действительно, о китайском золоте, которое вез наш трансазиатский экспресс и которое привлекало внимание всех бандитов в окрестностях железной дороги, благодаря череде случайностей знали все пассажиры и многие из служащих станций. О русском же золоте в трюме безымянной китайской джонки знал сейчас только я один. Не являлось ли одно частью другого? На какой именно пороховой бочке мы сидели теперь?
— Благодарю, Кинко, — с трудом выговорил я. — Ты мне очень помог. Ни о чем не волнуйся, я завтра же отыщу майора и потребую объяснений.
По правде сказать, объяснений мне хотелось сегодня же, сейчас. Но беспокоить среди ночи человека, пусть даже ты подозреваешь его в преступлении, не годилось, и я был вынужден промаяться без сна до рассвета, выдвигая разнообразнейшие предположения и строя самые безумные теории.
***
Солнце едва-едва поднялось, и река парила, погружая все видимое в густой нездоровый туман, сквозь который едва прорисовывались мачты.
Майор Нольтиц открыл на мой стук не сразу. Судя по влажному полотенцу в его левой руке и раскрытой бритве в правой, он как раз совершал утренний туалет. Взглянув на бритву, я невольно попятился. Может быть, мне все же стоило выждать более подходящего часа?
— Клодиус? — чуть растерянно улыбнулся майор, но я даже пропустил мимо
ушей то, что он обратился ко мне по имени. — Рано же вы сегодня! Присоединитесь ко мне за завтраком?
Я нервно кивнул и шагнул в каюту. И все равно я никогда не смогу поверить, что этот любезный и обаятельный человек может быть злоумышленником, что он может желать мне какого-нибудь зла. Нет! Честнее всего будет спросить у него самого!
Стюард-китаец принес нам сладкого мяса и жареных перепелиных яиц — кухня здесь была еще причудливей, чем на железной дороге. Майор завел какой-то веселый и легкомысленный разговор, вновь припоминая свои прежние путешествия, мне же было не до веселья. Я несколько раз ответил невпопад и угрюмо замолк. Мой собеседник взглянул на меня с беспокойством.
— Господин Бомбарнак, что-то случилось? — спросил он как можно предупредительнее.
Я глубоко вздохнул и решился.
— Да. Майор, я знаю, что находится в ящиках.
Он помрачнел лицом и пожал плечами, словно бы говоря: «Что ж, этого следовало ожидать».
— И что вы об этом думаете?
— Я не знаю, что и думать, — неловко признался я. — У меня есть несколько версий, но самая правдоподобная из них кажется мне и самой неприятной.
— Я был бы рад ее выслушать.
«Зачем он мучает меня? — пронеслось у меня в голове. — Зачем играет, как кошка с мышью?»
— Я думаю, обвиняя в преступных намерениях Фарускиара, вы прежде всего выгораживали себя, — шагнул я в омут. Майор поднял бровь и вымученно улыбнулся. — Я думаю, вы и есть настоящий разбойник Ки Цзан или кто-либо из его собратьев по ремеслу. И я думаю, что, пользуясь отсутствием Фарускиара и нашей доверчивостью, вы каким-то образом отвлекли охрану багажного вагона…
— Усыпил? — с иронией предположил майор.
— Может быть, и усыпили, а потом погрузили на джонку императорскую казну или ее часть.
— Пятнадцать миллионов франков в десяти ящиках? Когда бы я успел их упаковать?
— Мне неизвестно, ни в какой монете перевозились сокровища, ни сколько времени на упаковку у вас было. Может быть, вы все подготовили предварительно. Я знаю только, что деньги сейчас здесь, на этой лодке, у нас под ногами, и что это — ваших рук дело. Быть может, вас напугало нападение разбойников, быть может, сила и доблесть храброго Фарускиара, только вы вдруг поняли, что богатство, к которому вы столь медленно и тщательно подбирались, может достаться другим, и решили их опередить. Вы придумали дьявольский план, чтобы, обхитрив всех, увезти сокровища по реке, и превратили нас в своих невольных соучастников. Что скажете, это правда?
Майор медленно закуривал сигару, его пальцы слегка дрожали.
— Очень хорошая версия, господин Бомбарнак, — сдержанно похвалил он. — Впрочем, вас никогда нельзя было упрекнуть в недостатке воображения. А почему вам было не предположить, что мое правительство попросту поручило мне перевезти определенную сумму для нужд русских учреждений в Китае, по возможности не привлекая опасного внимания? И что, убедившись, что охрана железной дороги не слишком надежна, я отважился сам позаботиться о безопасности вверенных мне средств? Или что я вовсе не ведал, что находится в ящиках, вверенных моему покровительству... Кто еще знает о деньгах? — неожиданно резко спросил он.
— Н-никто, — растерявшись, пролепетал я. Приведенные им версии, как бы я хотел в них поверить! — Но это же ложь! Вам известно, что лежит в ящиках!
— Известно, — майор глубоко вздохнул и отошел поправить бамбуковую занавесь на окне. Солнце било ему в глаза, заставляя страдальчески морщиться. Я повернулся к окну спиной — так было легче.
— Я глубоко сожалею, господин Бомбарнак, — произнес майор за моей спиной. — Надеюсь, когда-нибудь вы сумеете меня простить.
— Простить вас? — опешил я. — За кражу китайской казны?
— За то, что я сделаю сейчас, — вкрадчиво ответил он, на мой затылок обрушился удар, и мир погрузился во тьму.
***
Когда я попытался открыть глаза, дневной свет меня практически ослепил. Мутило, отчаянно болела голова — в глубине черепной коробки будто бы гулко бил большой колокол, ныло все тело, и во рту ощущался мерзкий химический вкус.
— Как вы себя чувствуете, господин Бомбарнак? — окликнул меня знакомый голос, говоривший по-французски с сильным акцентом.
Я с трудом разлепил веки и чуть было не подскочил на постели. Возле моей кровати, до предела выпрямив спину, сидел Фарускиар собственной персоной, как всегда солидный и величавый, и, казалось, заполнял собой все пространство крошечной комнатенки.
— Господин Бомбарнак, вы можете говорить? — настойчиво повторил все тот же голос, и, скосив глаза влево, я узнал Гангира. — Господин директор хотел бы узнать, что с вами приключилось.
— Что… со мной… приключилось? — повторил я, с трудом ворочая языком.
Честное слово, на тот момент я сам бы дорого заплатил, чтобы это узнать.
— Да, именно. По словам ваших спутников, вы получили тепловой удар оттого, что слишком много любовались пейзажем на солнцепеке. Но, если верить здешним врачам, у вас ссадина на затылке шириной в два пальца, едва уцелевшая черепная кость и все признаки отравления трихлометаном.
— Чем? — прохрипел я.
— Хлороформом. Его используют, чтобы надолго усыпить человека, сделать его бесчувственным.
— Бред, — пробормотал я, — откуда на джонке мог взяться хлороформ?
— С 1850-х годов он активно применяется при хирургических операциях, — мягко и вкрадчиво ответил Гангир, — уменьшает чувствительность и утоляет боль. Флакон хлороформа входит в походное снаряжение любого врача.
И тут — увы мне! — я вспомнил. То, чего хотел бы никогда не вспоминать.
— Майор Нольтиц — предатель! — выпалил я. — Он везет с собой китайские деньги. Одиннадцать ящиков. Он опасен, от него необходимо защитить остальных! Где все, где мои спутники?
— Майор Нольтиц ударил вас?
Я торопливо кивнул. Фарускиар, ни слова не говоря, встал и стремительно направился к двери.
— Подождите, — выкрикнул я. — Я с вами. Я…
Я попытался было вскочить, но безнадежно запутался в одеяле и понял, что сил моих не хватит теперь даже на то, чтобы встать. Оба монгола вышли.
Позже ко мне пришел мой добрый Кинко, не покинувший меня в беде, и рассказал обо всем, что случилось, пока я был, если можно так выразиться, временно выключен из хода событий.
Судя по всему, совершив свое вероломное нападение, майор Нольтиц поспешил тут же поднять тревогу. Этот злейший из злодеев и недостойнейший из негодяев, собрав всех, объявил, что Клодиусу Бомбарнаку стало плохо, очевидно, из-за того, что накануне этот господин чересчур много времени провел на солнце, и что как военный врач он считает необходимым как можно быстрее доставить меня в ближайший госпиталь на берегу. Разумеется, разбойник желал поскорее избавиться от того, кто мог бы его разоблачить! Кинко, единственный, кто знал подоплеку событий, уже тогда заподозрил неладное, но не решился заговорить, боясь, что может как-либо ненароком повредить мне.
Меня пытались привести в чувство, но добудиться не смогли. Неудивительно: хлороформ — сильнейший анестетик и, постепенно притупляя все способность пациента реагировать на раздражители, ввергает его в бесчувственное состояние, длящееся до нескольких часов. «Или, если ошибиться с дозировкой, навечно», — подумал я, и по спине у меня прополз холодок. Каких богов я должен благодарить за то, что случайная ошибка или внезапное милосердие не позволили злоумышленнику убить меня, когда это было так просто?
Как бы то ни было, мое состояние несказанно обеспокоило всех моих спутников, и было принято решение остановиться в первом же порту, чтобы передать Клодиуса Бомбарнака на попечение врачам. Таким портом оказался Баотоу на левом берегу реки — крошечный городишко, обнесенный, тем не менее, новенькой каменной стеной, как будто предназначенной подчеркнуть несуществующее величие. Это, впрочем, я тоже узнал уже позже.
Майор Нольтиц — о, злодей! — по словам Кинко, принял в моей судьбе самое живое участие. Он не отходил от моей постели в пути и чуть ли не сам нес меня до госпиталя на руках. Передав меня с рук на руки китайским медикам и выслушав перевод все того же майора о перспективах моего положения, путешественники принялись думать, что делать дальше. Щепетильность требовала остаться со мною, дела звали продолжить путь. Барон Вейсшнитцердерфер настаивал, майор мягко и исподволь склонял остальных поддержать его мнение. Было решено оставить при мне Кинко, а самим же продолжить путь, с каждого телеграфного пункта справляясь о моем состоянии. На том и остановились.
Джонка отплыла, сказал Кинко, еще до моего пробуждения, хотя добрейшие супруги Катерна ужасно переживали из-за того, что оставляют меня одного на чужом берегу. И майор тоже, добавил Кинко мрачно. Ну да, конечно! В притворную заботу этого человека я уже ни за что не поверю.
К вечеру, когда я уже успел подкрепиться куриным бульоном, в который китайский повар зачем-то разбил сырое яйцо и добавил пряно пахнущих трав, и почувствовал прилив сил, вернулись Фарускиар с Гангиром. Всем полицейским отделениям Китая, расположенным по берегам Хуанхэ, сказали они, было разослано телеграфное распоряжение задержать джонку. Она не пройдет дамбы Кайфэна, заверил меня Гангир.
Сам Фарускиар, как лицо ответственное за перевозимые сокровища, вместе со своим помощником Гангиром намеревались преследовать беглецов на быстроходной полицейской лодке. Нам с Кинко они предложили присоединиться к погоне, пообещав обеспечить меня всеми мыслимыми удобствами, и, разумеется, я с радостью ухватился за предложение.
***
Джонка, принадлежавшая полицейскому управлению Баотоу и любезно вверенная им под начало господина Фарускиара, была существенно меньше размером, чем наша, обладала куда более хищными очертаниями и, видимо, оттого двигалась намного быстрей. И все равно нам нипочем не удалось бы догнать дьявольского майора Нольтица и моих несчастных друзей, сделавшихся его заложниками, если бы Фарускиар не поставил всю китайскую машину власти себе на службу.
Из Баотоу телеграфом был передан приказ в Кайфэн, подле которого Хуанхэ пересекается рядом плотин, построенных еще при династии Сун в начале тысячелетия. Плотины были наглухо перекрыты. Попытавшейся причалить к берегу джонке при помощи сигнальных флагов был дан приказ стать на якорь в некотором от него отдалении, а несколько отчаливших от пристани суденышек береговой охраны ощерились карабинными дулами, подтверждая серьезность отданного приказа.
Джонка заметалась и замерла. Вид ее, одинокой в окружении мелких, но очень зубастых хищников, был настолько горестно безнадежен, что у меня — а я наблюдал эту картину в подзорную трубу по мере того, как мы приближались — защемило сердце. Почему-то представилось, как, оказавшись в безвыходном положении, майор минирует лодку, чтобы выкупить свою жизнь, расплатившись жизнями других находившихся на борту пассажиров, или как, запершись у себя в каюте, он решается на последнее средство и пускает пулю себе в висок. Я содрогнулся и потряс головой — она отозвалась болезненным гулом. Такой конец стал бы заслуженным воздаянием для предателя и негодяя, но почему-то думать о таком не хотелось.
Когда нос полицейского суденышка ткнулся в борт большего корабля и на палубе нас встретил сам майор Нольтиц, спокойный и подтянутый, как обычно, я едва сдержал вздох облегчения.
— Господин Фарускиар, — с подчеркнутой, словно насмешливой вежливостью поклонился он. — Какая честь для меня! Господин Бомбарнак, — его тон неожиданно потеплел, и от такого притворства меня передернуло, — очень рад видеть вас в добром здравии.
Я не удостоил его ответом.
— Мы прибыли на это судно с официальной миссией, — холодным тоном ответил ему Фарускиар, — как представители китайских таможенных властей.
Он действительно выставил перед собой чиновника речной таможни из Баотоу, но не дал бедняге даже раскрыть рот.
— К властям поступили сведения о том, что на этом судне имеется незаконный груз.
Они все собрались на палубе: суетливые Катерна, добрый барон, даже невозмутимый сэр Фрэнсис Травельян соизволил выглянуть из своей каюты. Все они с радостью и участием смотрели на меня и с недоверчивой тревогой — на моих спутников. Я, как мог, постарался успокоить их взглядами. Барон Вейсшнитцердерфер шагнул было вперед, собираясь что-то запальчиво возразить на обвинение Фарускиара, но я жестом остановил его. Группа солдат китайской речной полиции почти беззвучно поднялась на джонку мимо нас. Я и не подозревал, сколько их могло поместиться на крохотном полицейском суденышке.
— Я уверен, что все это недоразумение, — жестким тоном ответил майор, и его серые глаза мгновенно стали по-северному ледяными. — Если только не клевета злопыхателей, — он бросил в мою сторону короткий взгляд. — Вы можете осмотреть судно.
— Я пр-протестую! — возмущенно каркнул барон и налился багрянцем от ушей до кончика носа.
Сэр Фрэнсис Травельян вынул сигару изо рта.
— Спокойнее, господа, — постарался разрядить обстановку Гангир, переглянувшийся со своим шефом. — Мы начнем осмотр с грузовых трюмов, возможно, до личных вещей пассажиров дело и не дойдет.
— Я прошу всех оставаться на палубе, — веско обронил Фарускиар.
Майор Нольтиц коротко поклонился. Барон Вейсшнитцердерфер, фыркая, словно прохудившийся чайник, бормотал себе под нос что-то про «черт знает что» и «доннерветтер». Сэр Фрэнсис Травельян с независимым видом курил. Мадам Катерна крепче прижалась к мужу. Китайский чиновник и пара солдат спустились в трюм.
Мы все напряженно прислушивались к раздававшимся снизу звукам. Неожиданно таможенник выкрикнул что-то на китайском, и Гангир тут же перевел, обернувшись ко всем нам.
— Одиннадцать ящиков с красными гербовыми печатями.
— Это русская почта, — усталым голосом пояснил майор. — Можете проверить гербы.
— Есть ли у вас дипломатические документы, гарантирующие право на неприкосновенность почты?
Таких документов у майора не было.
— В таком случае, — с неприятной ухмылкой сказал Гангир, — мы откроем ящик.
Я подумал, что Гангир, хоть он и был служителем закона, очень плохо подходит на роль положительного героя моего репортажа. Как хорошо, что у меня есть его начальник, благородный Фарускиар, величественный, что на словах, что в поступках.
Снизу доносились звуки столярных работ, затем китаец снова что-то отрывисто крикнул.
— Письма и свертки, — озадаченно перевел Гангир.
Не может быть!
Майор Нольтиц не сумел скрыть победную улыбку.
— Откройте другой ящик, — коротко приказал Фарускиар.
Снова письма, пакеты, посылки. Неужели мой добрый Кинко ошибся, и горы золотых монет только привиделись ему? А я, легкомысленный и легковерный болван, не догадался пойти и проверить! Да нет, этого попросту не могло быть.
— Откройте…
— Ваше превосходительство, — с любезной улыбкой заметил майор, — осмелюсь напомнить, что без судебного постановления у китайской таможни есть полномочия досмотреть не более чем каждое третье место багажа въезжающего иностранца. Еще немного, и законная норма будет превышена.
Пошедший красными пятнами Гангир спрыгнул в люк сам. Если закон позволял ему открыть еще только один ящик, помощник Фарускиара хотел сам сделать выбор. Какое-то время из трюма не доносилось ни звука, затем мы услышали его напряженный голос.
— Вон тот, второй от стены, — и повторение на китайском.
На виске майора Нольтица мелко билась синяя жилка.
— Деньги! — в наступившей тишине прозвучал торжествующий голос Гангира. — Золотые монеты.
— Это финансовые отправления российских подданных своим родным в Пекине, — с мертвенным спокойствием сказал майор.
Фарускиар медленно обернулся к нему.
— В какой валюте осуществляются отправления?
— Я полагаю, в российских рублях.
— Ящик полон новых серебряных юаней, — заявил Гангир, высунувшись из люка и одним могучим прыжком выбираясь на палубу. — Думаю, и в других — они же.
— У вас не было никакого законного способа обрести такую сумму в китайской валюте, — медленно и раздельно проговорил Фарускиар, и я услышал вокруг сухие щелчки взводимых курков, — кроме как ограбив поезд Великой Трансазиатской магистрали.
Последующие события остались в моей памяти прежде всего диким криком Каролины Катерна. Одним плавным тягучим движением майор Нольтиц метнулся вперед, к Фарускиару, и сбил того с ног точным и дьявольски сильным ударом в челюсть. Черт возьми, а я-то всегда полагал чемпионами по кулачному бою англичан!
Гангир, выхватив пистолет, бросился майору наперерез, но, как видно, взвести курок он не успел. Они схватились, майор каким-то изощренно сложным приемом вывернул плечо своего противника, заставляя бросить оружие, подсек ногу, повалил и прежде, чем карабинеры сообразили, как им стрелять, чтобы попасть в одного, не задев другого, с громким плеском скрылся за бортом.
Беспорядочный треск выстрелов будто заставил нас всех очнуться. Китайцы, столпившись у борта, беспорядочно палили в воду.
— Что вы делаете, он же умрет! — отчаянно и бессмысленно вопила мадам Катерна.
Фарускиар, поднявшись на ноги, с перекошенным лицом отдал по-китайски короткий приказ, и сразу пятерка солдат столбиками попрыгала в воду и, держа высоко над головой карабины, погребла к берегу вслед за удалявшимся беглецом.
— Зачем? — с тоской спросил я. — Сокровища же теперь в вашей власти. Может быть, пусть его — уйдет?
Фарускиар посмотрел на меня как на умалишенного, отдал еще приказ — и на мачтах джонки начали взлетать флаги. Шлюзы великой плотины медленно открывались перед нами.
Ну, по крайней мере, мы теперь доберемся до Пекина под надежной защитой Фарускиара и его солдат. Какое-то неприятное чувство неуспокоенным червячком ворочалось в груди. Ну конечно, хорош же будет мой репортаж, если я так и не узнаю, что сталось с главным злодеем!
***
Каюта по соседству с моей была пуста, бурбона и разговоров мне сегодня не полагалось. Со вздохом я вызвал Кинко и с его помощью приготовился ко сну: в час, неурочно ранний, и без всяких объяснений с прочими пассажирами джонки. Разбитая голова и последствия хлороформа продолжали меня беспокоить, слабость валила с ног, и на долгие разбирательства попросту не было сил. Едва коснувшись головой знакомой подушки, я провалился в мутный, тяжелый сон без сновидений.
Разбудил меня барабанный бой в дверь, отличавшийся даже некоторой мелодичностью. Я открыл глаза и поспешно зажмурился: солнце стояло уже высоко. За дверью каюты меня поджидал Катерна.
— Ах, господин Клодиус, — почтенный лицедей, казалось, вот-вот начнет подпрыгивать на месте. — Ах, господин Клодиус, вы просто обязаны выйти на палубу! Его поймали!
От особого выражения, с которым господин комедиант произносил слово «его», на душе моей сделалось еще более муторно. Не было у меня ровным счетом никакого желания смотреть в глаза этому человеку.
— Я не пойду, — хмуро ответил я. — На что я там нужен?
— Его сиятельство господин Фарускиар велел быть нам всем, — передал Катерна порученный ему приказ и, понизив голос, осведомился. — Господин Бомбарнак, а неужели же это правда, что майор Нольтиц украл китайскую казну?
— Украл, да недалеко ушел, — буркнул я, натягивая сюртук и скептически оглядывая в зеркало свою недовольную физиономию. — Майор Нольтиц, господин Катерна, и был тем самым разбойником Ки Цзаном. А мы, как доверчивые цыплята, слушали все то, что он говорил.
Вот оно! То, что третий день не давало мне покоя! Не люблю ощущать себя доверчивым цыпленком. Я журналист! Я должен предвосхищать события и глубоко понимать людей. А надо мной так безжалостно посмеялись.
Автор: Stella Lontana для fandom Library of Adventures 2014
Бета: fandom Library of Adventures 2014
Канон: Ж.Верн, «Клодиус Бомбарнак» Ж.Верн, «Клодиус Бомбарнак»
«Клодиус Бомбарнак. Записная книжка репортёра об открытии большой Трансазиатской магистрали (Из России в Пекин)» (полное название
) – это своего рода туристический справочник по российской Средней Азии и Китаю глазами репортера-француза, путешествующего по Трансазиатской железной дороге (до сих пор не существует). Сокровища, разбойники, крушения, двуличные враги и совершенно очаровательный главный герой прилагаются Размер: макси, около 16 000 слов
Пейринг/Персонажи: Клодиус Бомбарнак, майор Нольтиц, мистер Фульк Эфринель, мисс Горация Блуэтт, супруги Катерна, Кинко, сэр Фрэнсис Травельян, барон Вейсшнитцедерфер, Фарускиар, Гангир, а также менее важные канонические и оригинальные персонажи и одно случайно к ним попавшее историческое лицо
– Есть спойлеры по отношению к тесту канона –
Клодиус Бомбарнак – французский журналист
Характер – деятельный и очень общительный
Цель путешествия – написать репортаж для газеты «XX век»
Тайные помыслы – «Ну когда же! На этот! Поезд! Нападут! Разбойники?!!» Исключительно ради интересного репортажа, разумеется
Майор Нольтиц – русский военный врач
Характер – сдержанный и рассудительный
Цель путешествия – открыть в Пекине русский военный госпиталь
Тайные помыслы – а вот этого как раз никто не знает
Мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт – американский коммерсант и английская коммерсантка
Характер – деловой
Цель путешествия – наладить торговые отношения с Поднебесной империей
Тайные помыслы: прибыль!!!
Примечательны тем, что за 13 дней путешествия успели познакомиться, пожениться и развестись
Супруги Катерна – провинциальные французские актеры, он – первый комик, она – субретка
Цель путешествия – открыть театральный сезон в Пекине
Тайные помыслы – да ладно! Очень простые и прямодушные люди
Кинко – румынский безбилетник, едет в ящике в багажном вагоне
Цель путешествия – добраться до Пекина незамеченным
Тайные помыслы – чтобы жениться на прекрасной возлюбленной, работающей там модисткой
Сэр Фрэнсис Травельян – английский джентльмен
Характер – надменный и ОЧЕНЬ неразговорчивый
Цель путешествия – никто не знает
Тайные помыслы – предположительно: «Да провалилась бы она в пропасть, эта русско-китайская дорога! Мир должен принадлежать англичанам!»
Барон Вейсшнитцедерфер – немецкий путешественник, человек с непроизносимой фамилией
Характер – нервный и крайне непунктуальный
Тайные помыслы – совершить кругосветное путешествие за 39 дней
Примечание всех, кто знает барона – «Ага, щаз!»
Фарускиар – монгольский аристократ, а может, представитель правления железной дороги, путешествующий инкогнито, а может, предводитель разбойников Ки Цзан, а может, напротив, герой – короче, мы запутались
Гангир – его помощник, монгол
а также менее важные канонические и оригинальные персонажи и одно случайно к ним попавшее историческое лицо
Категория: джен
Жанр: приключения, альтернативное развитие событий
Рейтинг: G
Краткое содержание: самый конец 19 века, разношерстная компания европейцев путешествует через Китай с довольно опасным грузом, не менее разношерстные разбойники порываются этот груз захватить, временами те и другие меняются местами, и на этом фоне два человека отчаянно пытаются выяснить, друзья они или враги
Примечания: по мотивам заявки с инсайда «А додайте еще приключений Клодиуса Бомбарнака в компании майора Нольтица» и некоторых внутрикомандных идей
Предупреждения: 1. СПОЙЛЕРЫ по отношению к канону
2. Немного альтернативная география Китая и немного альтернативная история России. Впрочем, не больше, чем это себе позволял автор канона
3. Оригинальный роман целиком написан в настоящем времени. Автор фанфика честно признается, что ему слабо
Иллюстрации к макси: Лимонаду! (арт) и Китайская казна (клип)
Скачать: Китайская казна
«Телеграфная контора станции Чарклык. В редакцию газеты «XX век».
Пустыне Гоби подверглись нападению шайки знаменитого разбойника Ки Цзана. Чтобы остановить поезд бандиты разобрали пути участке между Черченом и Чарклыком. Совершенно очевидно целью напавших были сокровища китайского императора сумму пятнадцати миллионов франков перевозимые последнем багажном вагоне. Атака отбита силами пассажиров, нашей стороны потерь нет.
Общему решению пассажиры сами восстановили рельсы поврежденном участке чтобы максимально сократить отставание поезда.
Сообщаю что атаман разбойников был убит отважным монголом Фарускиаром директором Правления Великой Трансазиатской магистрали. Его подвиг заслуживает всеобщего восхищения. Подробности репортаже.
Клодиус Бомбарнак»
Итак, разбойное нападение было отбито! В Чарклык мы прибыли на эмоциональном подъеме, но при полном, если можно так выразиться, физическом упадке.
Мы все — здоровые взрослые люди, не чурающиеся физической работы, не калеки и не лентяи. Но при всем при том, заставьте людей — что уж скрывать — преимущественно умственного труда, да к тому же настроившихся провести двенадцать дней в покое и комфорте удобных вагонов, сперва сражаться на солнцепеке, а потом два дня укладывать рельсы под жарким солнцем пустыни Гоби — и вы увидите, что от них останется.
Одним словом, когда поезд Великой Трансазиатской магистрали подошел — увы, с тридцатичасовым опозданием! — к станции Чарклык, пассажиры первого вагона могли радоваться счастливому спасению, негодовать, вспоминая подлость разбойников, восхищаться подвигом монгола Фарускиара, гордиться собственными трудовыми свершениями, благодаря которым опоздание не увеличилось до нескольких суток — но вот сил выражать все эти чувства у нас уже не было.
Меня, тем не менее, вел мой долг репортера, а потому, пересилив себя, я сразу же по прибытии направился в телеграфную контору, чтобы сообщить редакции газеты «XX век», а через нее и всему миру, о преступном нападении на поезд и подвиге великолепного Фарускиара.
Когда, едва волоча ноги от усталости, я вернулся на станцию, там все было, как всегда. Барон Вейсшнитцердерфер носился кругами, похожий со своим носом-хоботом на толстого добродушного тапира, и ругался на чем свет стоит. Еще бы, сейчас мы отставали от расписания более чем на сутки, а значит, ему нечего было и думать успеть на пароход до Иокогамы, а следовательно, и завершить свое кругосветное путешествие в намеченный срок.
Майор Нольтиц курил сигару и наблюдал за бароном. На губах его застыла улыбка, лоб, напротив, пересекала суровая складка — свидетельство глубокой задумчивости. Мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт, так и не успевшая сделаться миссис Эфринель, устроились в опасной близости от багажного вагона и, судя по лицам, вовсе не ворковали о неудавшейся свадьбе, и не вздыхали о том, какой опасности мы все подвергались сегодня. Нет, парочка коммерсантов была занята подсчетом прибылей и убытков.
Мадам Катерна всхлипывала над загубленным сценическим костюмом мужа и ругала того за героическую беспечность. Сэр Фрэнсис Травельян оставался в вагоне и из окна поглядывал на все окружающее с видом, ясно выражавшим, что на Британской железной дороге подобного скандала случиться бы не могло. Виданное ли дело: свадьба, разбойники и обед вне расписания! Китайские часовые самоотверженно охраняли драгоценный последний вагон. Монголов, героев дня, видно не было.
Я устроился рядом с майором и без дальнейших слов получил зажженную сигару и ободряющую дружескую улыбку. Что может быть приятнее в конце тяжелого дня? Я с наслаждением затянулся.
— А где блистательный Фарускиар? — спросил я.
Майор едва заметно поморщился.
— Сбежал, как видно, — флегматично заметил он.
— Да как вы можете!
Майор вынул изо рта сигару и снова улыбнулся.
— Что ж, вы так и не поверили в мою версию, что Фарускиар, очевидно, является одним из тех, кто ведет охоту за сокровищами, запертыми в нашем багажном вагоне, — майор указал сигарой на конец поезда, вокруг которого ходили караулом китайцы.
— Вздор! — возмутился я. — Фарускиар — один из директоров правления Великой Трансазиатской железной дороги, а не бандит.
Майор пожал плечами.
— Я вам говорил, что в здешних местах это зачастую одно и то же. Компания была вынуждена вступать в соглашения с разбойниками, чтобы иметь возможность хотя бы проложить рельсы.
— Но Фарускиар сегодня победил разбойничьего главаря!
— Один хищник загрыз другого, покусившегося на вожделенную добычу.
— Фу! — рассердился я. — Вас послушать, так тут каждый — переодетый бандит.
— Вполне возможно.
— Быть может, даже вы или я?
— Вполне возможно, — повторил майор и рассмеялся.
Невозможный человек! Как можно так упорствовать в таком вздоре?
Наша беседа была прервана весьма неожиданно. Мистер Фульк Эфринель вдруг вскочил, бросил наземь тетрадь с расчетами и разразился долгой и экспрессивной фразой на своем родном языке, очень тщательно выбирая слова — ведь поблизости были дамы — но при этом очень ясно выражая все чувства. Барон тут же снова закружил по платформе, вторя коммерсанту уже по-немецки.
— Бог знает, что это такое! — наконец выдохся господин Эфринель. — С каждым часом нашего простоя мои искусственные зубы теряют в стоимости по два цента за тысячу штук.
— О-о, доннерветтер! — горестно поддержал барон на бегу.
Майор Нольтиц отложил сигару.
— Господин барон! — неожиданно позвал он. — Господин Эфринель! Есть идея.
— Идея? И какая же? — барон был полон нетерпения и скептицизма. Мистер Фульк Эфринель недоверчиво хмурил брови. Супруги Катерна подобрались поближе к нашей группе. Даже сэр Фрэнсис Травельян наполовину высунулся из окна, продолжая делать вид, что ему все это совершенно не интересно. Честно говоря, был заинтригован и я. Что такого придумал майор? Да с чего вообще его стали интересовать беды путешественника и коммерсанта?
— Идея, как нам наверстать упущенное время, разумеется.
— Невозможно! — горестно затряс головой барон.
— Никак, — поддакнул Эфринель.
— Очень даже возможно, — майор был невозмутим. — Следующая наша остановка — в Ланьчжоу.
— Ну так что же?
— А то, что в этом месте железная дорога пересекает реку Хуанхэ — великую китайскую Желтую реку.
— И что с того?
— А то, что да будет вам известно, что Хуанхэ берет начало в Тибетском нагорье и впадает в Желтое море недалеко от Тяньцзиня.
— Тяньцзиня?
— Именно.
— Но ведь именно в этом порту наш барон должен сесть на свой пароход!
— Совершенно верно. Причем спуск по реке от Ланьчжоу до устья займет три дня — на два дня меньше, чем тот же путь по железной дороге, а ведь она направляется в Пекин, а не Тяньцзинь.
Повисло потрясенное молчание.
— Но как же тогда мы все доберемся из Тяньцзиня в Пекин? — спросил наконец мистер Фульк Эфринель.
— О, это не должно составить проблемы, — отозвался майор. — Тяньцзинь — крупный старинный порт, и надежное сообщение между ним и столицей было налажено за века до того, как мы с вами родились.
Мы, по-прежнему молчали. Каждый обдумывал предложение майора и, пожалуй, каждый признавал в душе, что оно гениально, но никто не решался первым высказать это вслух.
— Так, значит, мы продолжим путь по реке! — я решил взять на себя эту честь. Вот это поворот! Вот оно, долгожданное приключение!
Майор стремительно обернулся ко мне.
— Как, вы тоже собираетесь присоединиться, господин Бомбарнак?
— Ну конечно! — «Так я вас одних и отпущу», — сказал себе я. — Не думаете же вы, что я могу лишить своих читателей описания настолько захватывающей части нашего путешествия!
— Но это может быть опасно.
— Точно! — подхватил господин Катерна, а мы помним, что ему доводилось служить во флоте. — Семь футов под килем и банки по правому борту! Нас настигает парус, посмотрите, нет ли над ним черного флага, офицер. Малагасийские пираты — сущие звери!
Все это было продекламировано с таким чувством, что мадам Катерна разразилась аплодисментами.
— Ну, надеюсь, малагасийские пираты пока не добрались до Хуанхэ, — я с показным равнодушием пожал плечами. — Опасность? Она делает нашу жизнь менее пресной!
Майор снова широко улыбнулся, но тут же изменил выражение лица, как видно, боясь меня обидеть.
— Таким образом, — со всей серьезностью подвел черту он, — господин барон, который опаздывает на Иокогамский пароход, господин Эфринель, которому важно сохранить от разорения свои зубы, господин Бомбарнак, который смеется в лицо опасности...
— И мисс Блуэтт, — торопливо вставила англичанка, не собиравшаяся терять свою выгоду там, где ее мог приобрести кто-то другой.
— Мисс Блуэтт, — покорно согласился майор, — и ваш покорный слуга нанимаем в Ланьчжоу китайскую джонку: они достаточно вместительны, чтобы с удобством принять и людей, и багаж, — и направляемся вниз по Хуанхэ. У нас есть еще несколько часов, чтобы собраться.
— Постойте, — вмешался вдруг мистер Фульк Эфринель, — а ваша-то какая здесь выгода?
Достойный американец никак не мог поверить, что кто-либо может делать что-либо бескорыстно. Но, признаться, мне и самому было интересно узнать, ради чего майор все это затеял.
— Моя? — удивился майор. — Тут все очень просто: я люблю порядок, а он подразумевает прибывать в назначенное место вовремя. Я обещал быть в Пекине тридцатого числа и сразу приступить к работе по открытию госпиталя, и я там буду.
Стоянка в Ланьчжоу, на счастье, была достаточно продолжительной. Начальник поезда Попов отправился уведомлять железнодорожное начальство об инциденте с разбойниками, о котором ранее уже сообщил им телеграфом. Майор Нольтиц как-то удивительно быстро отыскал китайского арматора, готового предоставить нам речное суденышко со всей обслугой, и занялся погрузкой багажа. Я же заглянул на телеграф и в станционный буфет. В буфете неожиданная мысль поразила мое воображение.
Кинко! Мой бедный запертый в багажном отделении друг! До этого дня я, как мог, охранял его тайну и порой мне удавалось принести для него немного еды. Что же он будет делать теперь, когда я так опрометчиво пустился в придуманную майором авантюру? Дождется ли его прекрасная мадмуазель Зинка Клорк?
Мучимый беспокойством и угрызениями совести я выбрался на платформу. Бравые узкоглазые молодцы, больше похожие на военных, чем на носильщиков, резво таскали от поезда к пристани ящики с искусственными зубами — главным богатством мистера Фулька Эфринеля — и еще какие-то увесистые короба с двуглавым орлом Российской Империи на сургучных печатях.
— Русская почта, — пояснил на мой безмолвный вопрос майор Нольтиц, присматривавший за погрузкой. — Дело в том, что мне, помимо прочего, было поручено присмотреть за тем, чтобы вализы благополучно прибыли в Пекин. Согласитесь, нехорошо было бы бросить их без сопровождения посреди дороги.
Действительно, подумал я, не ровен час разбойники вроде тех, что уже напали на нас, спутают русскую почту с китайской казной!
— О-о, — протянул я понимающе. — Но разве наша джонка столь велика, чтобы принять на борт такое количество ящиков?
— Не столь велика, сколько вместительна. Как я уже говорил, на ней с удобством разместятся и люди, и груз. Кроме того, тут всего-то одиннадцать мест, не считая тех ящиков, что принадлежат мистеру Эфринелю.
— Но ведь туда, где поместятся одиннадцать, без труда войдет и двенадцатое, — я внезапно сообразил, как могу помочь Кинко, да еще и доставить его в Пекин раньше срока. — Скажите, майор, не могу ли я присовокупить мою почту к вашей?
— О, так вы тоже везете в Пекин почту? — удивился майор.
— Всего один ящик. Дело в том, что одна моя знакомая, — думаю, я не очень погрешу против истины, назвав мадмуазель Клорк «знакомой». Познакомимся же мы с ней когда-нибудь, — заказала набор зеркал из Европы, и на всякий случай просила меня проследить за доставкой, раз уж я отправлялся в Пекин тем же поездом. И вот как вам не хочется оставлять вашу почту, так же и мне...
— Я понял, — майор нетерпеливо взмахнул рукой. — Уверен, джонку не перегрузят ваши зеркала. Дайте поручение грузчикам.
Ура! Кинко спасен! Некоему господину Бомбарнаку удивительно легко все дается сегодня! А мой репортаж, сдобренный впечатлениями от плавания по Хуанхэ, несомненно станет журналистской сенсацией.
В самом приподнятом расположении духа я роздал указания носильщикам, сказал пару слов ободрения Кинко — надеюсь, китайских служащих не очень удивило, что я разговариваю с ящиком — и удалился подготовить к отплытию собственный багаж.
Прибытие мое на пристань было ужасным.
Наша джонка, широкая плоскодонная посудина, лениво покачивалась на мутных речных волнах. Хуанхэ получила свое второе имя «Желтая река» за цвет воды, богатой глиной и илом, которые она вымывает сперва из Шаньсийсих гор, потом из богатых плодородием почв Великой китайской равнины. Пробежав четыре с половиной тысячи километров от Тибетского нагорья до залива Чжили, река приносит с собой столько илистых отложений, что окрашивает ими и большую часть воды в море, тоже названное Желтым.
Ограненные паруса джонки, непривычные европейскому взгляду, гулко хлопали на ветру. Ящик Кинко уже успели установить на палубе, вплотную к левому борту, и я как раз подумал, что положение его кажется мне несколько ненадежным, как прямо на моих глазах произошла трагедия.
Русская почта, очевидно, уже была погружена, во всяком случае, она полностью скрылась с глаз. Китайцы-носильщики бодро передавали друг другу ящики с клеймом торгового дома «Стронг Бульбуль и Кo» — вотчины мистера Фулька Эфринеля. На палубу они скатывались по перекинутой с пристани широкой доске, и несчастный владелец ящиков тщетно умолял азиатов быть поосторожнее с его грузом. Куда там! Упаковки фальшивых зубов вереницей катились на палубу, еще один грузчик, уже на борту, ловким тычком направлял их на остававшееся свободным место. Второй ящик, отправленный вслед, слегка подпихивал первый, третий — второй и так далее, обеспечивая более плотную погрузку. И все бы ничего, но последним в этом ряду у самого борта стоял ящик несчастного Кинко, и я прямо видел — если не сказать ощущал — как он содрогается от каждого нового тычка. Очередной короб с зубами влетел в уже довольно массивную груду, она вздрогнула, послышался ужасающий треск — и как в кошмарном сне я увидел, как, ломая тонкую обшивку борта, в воду летит обитый белым высокий ящик из-под зеркал, в котором сидел мой Кинко. Несколько воплей ужаса слились в один: кричал я, потрясенный ужасным несчастьем, кричал Фульк Эфринель, уверенный, что погибла часть его груза, кричал майор, испугавшийся, что рушится лодка. Кричал еще кто-то.
Не помня себя, я подбежал к самому краю пристани. В непрозрачной, мутной воде плавали обломки ящика. Кинко не было. Клянусь, я готов был уже броситься в воду, но тут кто-то жестко и настойчиво удержал меня за плечи. Обернувшись, я увидел майора.
— Успокойтесь, — говорил он, но в своем смятении я не сразу начал понимать смысл его слов. — Вашим зеркалам уже не помочь. Мне жаль.
— Но там, там...
— Господин Бомбарнак, — он слегка встряхнул меня за плечи, — все уже случилось. Ничего уже не поправить. Даже если вы сейчас кинетесь в реку, это ничего не изменит.
К сожалению, к моему огромному сожалению, он был прав. Я судорожно вздохнул.
— Я все понял, — кротко ответил я. — Отпустите.
Он осторожно разжал хватку, пристально вглядываясь в мое лицо.
— Ступайте сейчас в кают-компанию. Там уже расположился сэр Фрэнсис Травельян, думаю, он не откажется угостить вас чем-нибудь крепким. Вам бы не помешало.
— Сэр Фрэнсис? — я на миг забыл о своем горе. — Что он-то тут делает?
— Понятия не имею, — майор сдержанно улыбнулся. — Он, как всегда, не счел нужным никому об этом сообщить. Но, полагаю, он едет с нами.
На пристани за нашими спинами вновь послышался шум: мистер Фульк Эфринель продолжал браниться с носильщиками. Мешая английские слова с известными ему китайскими, жестами он показывал нечто совершенно уже невообразимое.
— Мой бог, — подхватился майор, — что здесь происходит?
— Я выгружаюсь, — с надменным видом заявил господин Эфринель.
— Выгружаетесь?
— Вот именно. Мы с Горацией не можем доверить наш товар столь ненадежному сооружению, с которого груз может свалиться в воду. Что уж говорить о наших жизнях! Моя страховая компания наверняка откажется выплачивать компенсацию наследникам, если станет известно, что перед смертью я сменил средство передвижения, не поставив никого в известность.
Майор только развел руками.
— Ну вот, — несчастным голосом сказал он мне, — теперь остается барону, по его обыкновению, опоздать, и мы отправимся в круиз втроем с сэром Фрэнсисом Травельяном.
Я заверил его, что подобного несчастья не случится. И действительно, не успели мы взойти на палубу и направиться к каютам, как снаружи раздались крики: «Остановитесь! Задержите отправление!»
— Это не барон, — с удивлением сказал я, выглянув наружу. — Это супруги Катерна.
— Господин Клодиус! — заметив меня, почтенный Катерна замахал руками со скоростью ветряной мельницы. — Велите остановить отъезд! Когда вы покинули поезд, моя Каролина сказала мне, что не простит себя, если мы упустим такую возможность прибыть в Пекин вовремя. А теперь мы узнали, что мистер Фульк и мисс Блуэтт не едут! Значит, на лодке должны оставаться свободные каюты.
— Но ведь госпожа Катерна не любит водные путешествия, — поразился я.
— Ах, пустяки, господин Бомбарнак, — подоспела запыхавшаяся, но улыбающаяся субретка, которая, должно быть, все утро пилила мужа, не согласившегося ехать сразу. — Должна же я привыкать. Во-первых, я жена моряка. А во-вторых, мы собираемся ставить «Русалку» в новом сезоне.
— К тому же, как бывший моряк, я могу принести немалую пользу в путешествии, — с гордостью заявил ее первый комик.
— И главное, — снова вмешалась мадам Катерна, — больше не будет этих ужасных китайских сокровищ, рядом с которыми я чувствовала себя словно на пороховой бочке!
Мы, смеясь, пригласили актерскую чету присоединиться к нашей компании и заверили, что пока и не думали отправляться. Тем временем подоспел и барон. Я бросил последний взгляд на илистую купель, ставшую могилой бедняге Кинко, глубоко вздохнул, наскоро прошептал молитву — боюсь, я никогда не был в этом силен — и наконец спустился к каютам.
Представьте же себе мое удивление, когда в тесном проходе между камбузом и кают-компанией я столкнулся с невысоким молодым человеком с копной мелко вьющихся черных волос.
— Кинко! — едва не заорал я. — Что ты тут делаешь?
— Ох, это вы, господин Бомбарнак, — бедный юноша при моем окрике аж подпрыгнул. — Я сперва не узнал вас: мы ведь ни разу не виделись при свете дня. Я несу лимонад тому джентльмену, что сидит в кают-компании.
— Какой лимонад? — ахнул я. — Какому джентльмену? Кинко, как так получилось, что ты оказался стюардом на нашей лодке, а не утонул в Желтой реке? Да из этой истории может выйти сразу две заметки: одна трагическая, а другая — с загадкой и разгадкой к ней.
— Ох, господин Бомбарнак, прошу вас, тише, — Кинко нервно оглянулся. — Тут ведь никто не знает, что я сидел в ящике, и мне не хотелось бы без необходимости об этом напоминать.
— Я нем как рыба. Но как же ты спасся? — перешел я на шепот.
— Очень просто, — зашептал в ответ Кинко. — При падении ящик сломал ограждение борта, но и сам раскололся. Так что я не пошел ко дну вместе с ним, а высвободился из обломков и сразу нырнул, чтобы не попасться никому на глаза.
— Ну? А потом?
— А потом мне помог господин, сидевший в кают-компании.
— Кто? — опешил я. — Сэр Фрэнсис Травельян?!
— Я не знаю, как его зовут, господин Бомбарнак, он мне не назвался. Но этот достойный человек, привлеченный шумом, высунулся из окна и, увидев, как я барахтаюсь под самым бортом, без дальнейших раздумий протянул мне зонтик.
— Сэр Фрэнсис Травельян?! — опять не поверил я.
— Думаю, что так.
— Ну и что же потом?
— Уцепившись за зонтик, я взобрался в окно кают-компании. Мой спаситель оглядел меня со всех сторон, но, похоже, остался недоволен моим видом. Все же он, видимо, приняв меня за одного из стюардов корабля, отправил меня на кухню за лимонадом. Прошу вас, мсье Бомбарнак, не разубеждайте его в этом заблуждении!
— Как это — отправил на кухню? — я все еще не понимал до конца всего, что мне рассказывали.
— Да очень просто, — нетерпеливо взмахнул рукой Кинко, — показал жестом.
Я чуть было не рассмеялся. Сэр Фрэнсис Травельян себе не изменял.
От души пообещав Кинко, что не выдам его тайны, я направился в кают-компанию.
Наконец-то все беды разрешились. Все были живы, все в безопасности, джонка тихо скользила по речной глади, и единственное, о чем мне оставалось сожалеть, это что я так и не взял интервью у блистательного Фарускиара. Куда же он подевался?
Настроение у всех было приподнятое, спать не хотелось. Половину ночи мы с майором провели в его каюте за бурбоном, сигарами и разговором о французской классической литературе, в которой оба знаем толк. Майор Нольтиц, уже не раз бывавший в Китае, снова рассказывал мне о местах, мимо которых мы проплывали и которые могли бы увидеть, не скрывай их ночная мгла. Я поведал пару забавных случаев из своей журналистской практики, уже немало погонявшей меня по миру. Разошлись мы под утро, весьма довольные друг другом.
А с первыми лучами зари я уже был на палубе, жадно впитывая взором прибрежные китайские пейзажи. Как жаль, что сборы не позволили нам получше познакомиться с Ланьчжоу! А ведь это многолюдный, оживленный, деятельный город, который вследствие близости железной дороги уже не чурается иностранцев, а благодаря двум богатым промышленным предприятиям — экономически процветает.
Задержись мы здесь на несколько дней — и я смог бы увидеть и знаменитый понтонный мост через Хуанхэ, и прославленный пещерный храм в Бинлине, в семидесяти милях от города, и даже кусочек Великой китайской стены, которая, растянувшись на многие километры, чтобы защитить своих древних властителей от набегов жестоких кочевников, добирается и до этих мест. Впрочем, нет! Мой долг репортера зовет меня вперед, мое перо заржавеет за несколько дней, проведенных в покое и на одном месте. Пусть прошлое останется прошлому, новые впечатления ждут меня впереди!
Новых впечатлений хватило мне до полудня. На протяжении первых трехсот-четырехсот миль от Ланьчжоу Хуанхэ вьется меж скал, и поначалу джонка легко скользила по середине фарватера, не приближаясь к этим пугающим стенам из известняка, розовевшим в пламени восхода, и старательно обходя возвышенные островки. Кажется, китайский экипаж нашего суденышка досконально знал свое дело.
По мере того, как солнце взбиралось вверх, проделывая свой ежедневный подъем к зениту, берега, напротив, неуклонно понижались. Из розовых — на рассвете — они сперва сделались серыми, потом желтыми, потом бурыми, наконец, спустились почти к самой воде, постепенно одеваясь зеленью прибрежной растительности. Начали попадаться первые деревушки — к сожалению, они были слишком малы, чтобы привлечь наш интерес, а мы, в свою очередь, слишком спешили, чтобы уделять достаточное внимание каждому из береговых поселений.
На береговых отмелях я видел людей в широких соломенных шляпах, призванных защищать их владельцев от палящего солнца. Они внимательно смотрели себе под ноги, как видно, собирая каких-то моллюсков. В реку вышли рыбацкие лодки, рядом с джонкой похожие на новорожденных утят при матери-утке, но с такими же, как у нее, угловатыми парусами.
Если берег продолжит понижаться — так, будто намеревался утонуть в грязно-бурой воде, вскоре я надеялся увидеть знаменитые заливные поля, на которых крестьяне, по пояс в воде, возделывали рис. Берега меж тем все дальше расходились друг от друга.
К часу пополудни я как раз закончил набрасывать в своем блокноте несколько премилых описательных зарисовок. К двум — окончательно убедился, что пейзаж перестал меняться, что низменный правый берег Хуанхэ ничуть не отличается от утопленного левого, и места, мимо которых мы проплывали в одиннадцать, как две капли воды похожи на те, что миновали в двенадцать. Плюс к тому, в отличие от путешествия на поезде, здесь нечего было ожидать остановок или экскурсий. Я заскучал.
Спутники мои никак не могли помочь развеять мою скуку. Каждый был занят своим делом. Катерна хлопотал вокруг жены, которая все же слегла с морской болезнью. Барон Вейсшнитцердерфер углубился в подсчеты, пытаясь определить, с какой скоростью должна двигаться лодка, чтобы не нарушить его планов. Майор отправился отдать какие-то указания китайскому экипажу джонки и до сих пор не появлялся. На палубу пару раз выглядывал сэр Фрэнсис Травельян, окидывал окрестности таким взглядом, будто китайский пейзаж производил на него не менее удручающее впечатление, чем российская железная дорога, и снова скрывался в недрах кают-компании. Похоже, благотворное впечатление на него мог произвести только вовремя подаваемый Кинко бокал лимонада.
От нечего делать я решил обойти нашу джонку, чтобы иметь возможность потом поведать читателям об этом довольно своеобразном типе судов. Прогулка не доставила мне удовольствия. Из продовольственных отсеков трюма и помещений в носовой части, где безраздельно царили китайский капитан и его подчиненные-малайцы, нещадно разило несвежими овощами и прогорклым маслом, палуба за исключением отдельных участков была довольно грязна, а пассажирские каюты, с которыми я уже имел несчастие ознакомиться, больше напоминали каморки — крошечные, тесные помещения, лишенные окон и какого-либо иного источника свежего воздуха. Впрочем, в поезде мы все равно делили один вагон на всех, так что здешняя иллюзия приватности могла считаться даже усовершенствованием комфорта.
В то же время, джонка наша по местным меркам считалась большой и, как успел рассказать мне накануне майор, обычно нанималась для прогулок какого-либо влиятельного лица. В результате она обладала, по крайне мере, одной просторной и роскошно обставленной каютой, которая нами использовалась в роли кают-компании.
Я подумал, не спуститься ли мне вниз, и ужаснулся возможности встречи с сэром Фрэнсисом Травельяном, который укоренился в кают-компании, испуская оттуда ментальные волны презрения ко всему миру и понукая несчастного Кинко бегать взад и вперед между камбузом, помещавшимся на носу, и кладовыми с запасами для пассажиров, находившимися в корме, удовлетворяя все его кулинарные капризы. Сам Кинко, кстати, отлично освоился с обязанностями стюарда и, как мне казалось, его загадочное появление на борту ни у кого не вызвало подозрений. Мне почудилось даже, что он был единственным, кому сэр Фрэнсис Травельян выказывал нечто, напоминавшее одобрение, но мысль эта была настолько невероятной, что я поспешил ее отбросить.
Я поскучал еще часик-другой, уже начиная жалеть о своем поспешном решении оставить поезд, и от нечего делать принялся придумывать фантастические роли своим попутчикам. Что если барон Вейсшнитцердерфер — тайный магнат, который мечтает вовсе не объехать весь мир, а поработить его? Ну как, скажите, не стать поработителем мира с такой-то фамилией? А майор Нольтиц, он должен быть... ну, к примеру, контрабандистом? Пиратом? О, какое получилось бы интервью! А, бесполезно, на этом скучнейшем плавучем острове до нас не доберутся даже разбойники, разве что Китай поощряет речное пиратство!
Кинко снова пробежал мимо меня из носа в корму, и я остановил его, попросив принести и мне чего-нибудь выпить.
Мой молодой друг вскоре вернулся с бутылкой отличнейшего вина, за которой ему — о благородная самоотверженность! — пришлось спуститься в прогорклый трюм уже не в первый раз за сегодня.
— Господин Бомбарнак, — негромко спросил Кинко, склоняясь над моим бокалом и предварительно повертев головой, точно хотел убедиться, что нас никто не может подслушать. — Не знаете ли вы, что находится в опечатанных ящиках, составленных в среднем трюме?
Я от души подивился его осторожности и объяснил, что в ящиках была русская почта, направляемая российскими подданными своим соотечественникам в Китае.
Кинко поблагодарил меня и ушел. Мои мысли, подстегнутые вином, продолжали лениво блуждать. Чем, интересно, так привлекли Кинко почтовые ящики? Не решил ли он, что в каждом из них, подобно ему, прятался безбилетник? А что, по русскому воину в каждом из ящиков — целая завоевательная армия, направляющаяся под командованием майора покорять Китай. Да нет, что за глупости — ящиков всего одиннадцать, и этого числа не хватит, чтобы покорить даже одну из провинций. Не везет ли майор Нольтиц с собою одиннадцать безбилетных друзей?
Впрочем, сам герой моих размышлений вскоре отыскал меня на палубе джонки, и остаток вечера я провел пусть и без всякой пользы для газеты «XX век», но зато за приятной беседой в кают-компании. Мы в подробностях обсудили устройство джонок, первое путешествие майора на подобном судне чуть не двадцать лет назад, восточную политику Российской Империи, противостояние Британии и Франции на африканском континенте и португальскую «розовую карту». Барон Вейсшнитцердерфер и милейший Катерна вскоре присоединились к нашей беседе. Даже сэр Фрэнсис перестал настороженно зыркать из угла и углубился в свой «Таймс» и свои сигары. Возвратился в свою крошку-каюту я опять поздно, но не успел даже подготовиться ко сну, как в дверь тихонько постучали.
Вот оно! Начинается! Приключение! Или, по крайней мере, нарушение привычного хода событий.
Я открыл дверь, на пороге стоял Кинко.
— Господин Бомбарнак, — едва слышно прошептал он, — я непременно должен с вами поговорить. То, что там в ящиках — не почта.
Этого-то я и ожидал!
— Там люди? — выпалил я, не успев даже подумать.
— Нет, — кажется, Кинко удивился. — Там...
— Стой! — я торопливо втянул его в каюту и захлопнул дверь. — Вот теперь можешь говорить. Расскажи мне все, и как можно подробнее!
Рассказ все равно получился довольно коротким. Ящики Кинко заметил еще утром, когда впервые спустился в трюм по поручению сэра Фрэнсиса. Составлены и принайтованы они были с большой заботой — не в пример беспорядочной погрузке ящиков, принадлежавших мистеру Эфринелю. А потом, в очередной раз пробегая мимо, Кинко заметил, что у одного из коробов все-таки повредился и пошел глубокой трещиной уголок. Любопытство толкнуло молодого человека на недостойный поступок, и он слегка поддел доски ножом, чтобы, расширив трещину, суметь заглянуть внутрь.
— Это, разумеется, ужасно нехорошо, Кинко, — рассеянно пожурил его я. — Ну так что же там было?!
— Деньги, — господин Бомбарнак. — Полный ящик золотых монет.
Я в волнении заходил по узкой каюте. Золотые монеты. Одиннадцать ящиков золотых монет! А супруги Катерна так радовались, что слезли с «пороховой бочки», которую сулило нам сокровище в багажном вагоне поезда. Да тут не то что состояние — этот объем легко вместит казну небольшой страны! Знает ли майор Нольтиц, что именно он везет? Стоп! Принадлежит ли ему то, что он везет, если он об этом знает? Ему и Российской Империи?
Меня затрясло. Действительно, о китайском золоте, которое вез наш трансазиатский экспресс и которое привлекало внимание всех бандитов в окрестностях железной дороги, благодаря череде случайностей знали все пассажиры и многие из служащих станций. О русском же золоте в трюме безымянной китайской джонки знал сейчас только я один. Не являлось ли одно частью другого? На какой именно пороховой бочке мы сидели теперь?
— Благодарю, Кинко, — с трудом выговорил я. — Ты мне очень помог. Ни о чем не волнуйся, я завтра же отыщу майора и потребую объяснений.
По правде сказать, объяснений мне хотелось сегодня же, сейчас. Но беспокоить среди ночи человека, пусть даже ты подозреваешь его в преступлении, не годилось, и я был вынужден промаяться без сна до рассвета, выдвигая разнообразнейшие предположения и строя самые безумные теории.
Солнце едва-едва поднялось, и река парила, погружая все видимое в густой нездоровый туман, сквозь который едва прорисовывались мачты.
Майор Нольтиц открыл на мой стук не сразу. Судя по влажному полотенцу в его левой руке и раскрытой бритве в правой, он как раз совершал утренний туалет. Взглянув на бритву, я невольно попятился. Может быть, мне все же стоило выждать более подходящего часа?
— Клодиус? — чуть растерянно улыбнулся майор, но я даже пропустил мимо
ушей то, что он обратился ко мне по имени. — Рано же вы сегодня! Присоединитесь ко мне за завтраком?
Я нервно кивнул и шагнул в каюту. И все равно я никогда не смогу поверить, что этот любезный и обаятельный человек может быть злоумышленником, что он может желать мне какого-нибудь зла. Нет! Честнее всего будет спросить у него самого!
Стюард-китаец принес нам сладкого мяса и жареных перепелиных яиц — кухня здесь была еще причудливей, чем на железной дороге. Майор завел какой-то веселый и легкомысленный разговор, вновь припоминая свои прежние путешествия, мне же было не до веселья. Я несколько раз ответил невпопад и угрюмо замолк. Мой собеседник взглянул на меня с беспокойством.
— Господин Бомбарнак, что-то случилось? — спросил он как можно предупредительнее.
Я глубоко вздохнул и решился.
— Да. Майор, я знаю, что находится в ящиках.
Он помрачнел лицом и пожал плечами, словно бы говоря: «Что ж, этого следовало ожидать».
— И что вы об этом думаете?
— Я не знаю, что и думать, — неловко признался я. — У меня есть несколько версий, но самая правдоподобная из них кажется мне и самой неприятной.
— Я был бы рад ее выслушать.
«Зачем он мучает меня? — пронеслось у меня в голове. — Зачем играет, как кошка с мышью?»
— Я думаю, обвиняя в преступных намерениях Фарускиара, вы прежде всего выгораживали себя, — шагнул я в омут. Майор поднял бровь и вымученно улыбнулся. — Я думаю, вы и есть настоящий разбойник Ки Цзан или кто-либо из его собратьев по ремеслу. И я думаю, что, пользуясь отсутствием Фарускиара и нашей доверчивостью, вы каким-то образом отвлекли охрану багажного вагона…
— Усыпил? — с иронией предположил майор.
— Может быть, и усыпили, а потом погрузили на джонку императорскую казну или ее часть.
— Пятнадцать миллионов франков в десяти ящиках? Когда бы я успел их упаковать?
— Мне неизвестно, ни в какой монете перевозились сокровища, ни сколько времени на упаковку у вас было. Может быть, вы все подготовили предварительно. Я знаю только, что деньги сейчас здесь, на этой лодке, у нас под ногами, и что это — ваших рук дело. Быть может, вас напугало нападение разбойников, быть может, сила и доблесть храброго Фарускиара, только вы вдруг поняли, что богатство, к которому вы столь медленно и тщательно подбирались, может достаться другим, и решили их опередить. Вы придумали дьявольский план, чтобы, обхитрив всех, увезти сокровища по реке, и превратили нас в своих невольных соучастников. Что скажете, это правда?
Майор медленно закуривал сигару, его пальцы слегка дрожали.
— Очень хорошая версия, господин Бомбарнак, — сдержанно похвалил он. — Впрочем, вас никогда нельзя было упрекнуть в недостатке воображения. А почему вам было не предположить, что мое правительство попросту поручило мне перевезти определенную сумму для нужд русских учреждений в Китае, по возможности не привлекая опасного внимания? И что, убедившись, что охрана железной дороги не слишком надежна, я отважился сам позаботиться о безопасности вверенных мне средств? Или что я вовсе не ведал, что находится в ящиках, вверенных моему покровительству... Кто еще знает о деньгах? — неожиданно резко спросил он.
— Н-никто, — растерявшись, пролепетал я. Приведенные им версии, как бы я хотел в них поверить! — Но это же ложь! Вам известно, что лежит в ящиках!
— Известно, — майор глубоко вздохнул и отошел поправить бамбуковую занавесь на окне. Солнце било ему в глаза, заставляя страдальчески морщиться. Я повернулся к окну спиной — так было легче.
— Я глубоко сожалею, господин Бомбарнак, — произнес майор за моей спиной. — Надеюсь, когда-нибудь вы сумеете меня простить.
— Простить вас? — опешил я. — За кражу китайской казны?
— За то, что я сделаю сейчас, — вкрадчиво ответил он, на мой затылок обрушился удар, и мир погрузился во тьму.
Когда я попытался открыть глаза, дневной свет меня практически ослепил. Мутило, отчаянно болела голова — в глубине черепной коробки будто бы гулко бил большой колокол, ныло все тело, и во рту ощущался мерзкий химический вкус.
— Как вы себя чувствуете, господин Бомбарнак? — окликнул меня знакомый голос, говоривший по-французски с сильным акцентом.
Я с трудом разлепил веки и чуть было не подскочил на постели. Возле моей кровати, до предела выпрямив спину, сидел Фарускиар собственной персоной, как всегда солидный и величавый, и, казалось, заполнял собой все пространство крошечной комнатенки.
— Господин Бомбарнак, вы можете говорить? — настойчиво повторил все тот же голос, и, скосив глаза влево, я узнал Гангира. — Господин директор хотел бы узнать, что с вами приключилось.
— Что… со мной… приключилось? — повторил я, с трудом ворочая языком.
Честное слово, на тот момент я сам бы дорого заплатил, чтобы это узнать.
— Да, именно. По словам ваших спутников, вы получили тепловой удар оттого, что слишком много любовались пейзажем на солнцепеке. Но, если верить здешним врачам, у вас ссадина на затылке шириной в два пальца, едва уцелевшая черепная кость и все признаки отравления трихлометаном.
— Чем? — прохрипел я.
— Хлороформом. Его используют, чтобы надолго усыпить человека, сделать его бесчувственным.
— Бред, — пробормотал я, — откуда на джонке мог взяться хлороформ?
— С 1850-х годов он активно применяется при хирургических операциях, — мягко и вкрадчиво ответил Гангир, — уменьшает чувствительность и утоляет боль. Флакон хлороформа входит в походное снаряжение любого врача.
И тут — увы мне! — я вспомнил. То, чего хотел бы никогда не вспоминать.
— Майор Нольтиц — предатель! — выпалил я. — Он везет с собой китайские деньги. Одиннадцать ящиков. Он опасен, от него необходимо защитить остальных! Где все, где мои спутники?
— Майор Нольтиц ударил вас?
Я торопливо кивнул. Фарускиар, ни слова не говоря, встал и стремительно направился к двери.
— Подождите, — выкрикнул я. — Я с вами. Я…
Я попытался было вскочить, но безнадежно запутался в одеяле и понял, что сил моих не хватит теперь даже на то, чтобы встать. Оба монгола вышли.
Позже ко мне пришел мой добрый Кинко, не покинувший меня в беде, и рассказал обо всем, что случилось, пока я был, если можно так выразиться, временно выключен из хода событий.
Судя по всему, совершив свое вероломное нападение, майор Нольтиц поспешил тут же поднять тревогу. Этот злейший из злодеев и недостойнейший из негодяев, собрав всех, объявил, что Клодиусу Бомбарнаку стало плохо, очевидно, из-за того, что накануне этот господин чересчур много времени провел на солнце, и что как военный врач он считает необходимым как можно быстрее доставить меня в ближайший госпиталь на берегу. Разумеется, разбойник желал поскорее избавиться от того, кто мог бы его разоблачить! Кинко, единственный, кто знал подоплеку событий, уже тогда заподозрил неладное, но не решился заговорить, боясь, что может как-либо ненароком повредить мне.
Меня пытались привести в чувство, но добудиться не смогли. Неудивительно: хлороформ — сильнейший анестетик и, постепенно притупляя все способность пациента реагировать на раздражители, ввергает его в бесчувственное состояние, длящееся до нескольких часов. «Или, если ошибиться с дозировкой, навечно», — подумал я, и по спине у меня прополз холодок. Каких богов я должен благодарить за то, что случайная ошибка или внезапное милосердие не позволили злоумышленнику убить меня, когда это было так просто?
Как бы то ни было, мое состояние несказанно обеспокоило всех моих спутников, и было принято решение остановиться в первом же порту, чтобы передать Клодиуса Бомбарнака на попечение врачам. Таким портом оказался Баотоу на левом берегу реки — крошечный городишко, обнесенный, тем не менее, новенькой каменной стеной, как будто предназначенной подчеркнуть несуществующее величие. Это, впрочем, я тоже узнал уже позже.
Майор Нольтиц — о, злодей! — по словам Кинко, принял в моей судьбе самое живое участие. Он не отходил от моей постели в пути и чуть ли не сам нес меня до госпиталя на руках. Передав меня с рук на руки китайским медикам и выслушав перевод все того же майора о перспективах моего положения, путешественники принялись думать, что делать дальше. Щепетильность требовала остаться со мною, дела звали продолжить путь. Барон Вейсшнитцердерфер настаивал, майор мягко и исподволь склонял остальных поддержать его мнение. Было решено оставить при мне Кинко, а самим же продолжить путь, с каждого телеграфного пункта справляясь о моем состоянии. На том и остановились.
Джонка отплыла, сказал Кинко, еще до моего пробуждения, хотя добрейшие супруги Катерна ужасно переживали из-за того, что оставляют меня одного на чужом берегу. И майор тоже, добавил Кинко мрачно. Ну да, конечно! В притворную заботу этого человека я уже ни за что не поверю.
К вечеру, когда я уже успел подкрепиться куриным бульоном, в который китайский повар зачем-то разбил сырое яйцо и добавил пряно пахнущих трав, и почувствовал прилив сил, вернулись Фарускиар с Гангиром. Всем полицейским отделениям Китая, расположенным по берегам Хуанхэ, сказали они, было разослано телеграфное распоряжение задержать джонку. Она не пройдет дамбы Кайфэна, заверил меня Гангир.
Сам Фарускиар, как лицо ответственное за перевозимые сокровища, вместе со своим помощником Гангиром намеревались преследовать беглецов на быстроходной полицейской лодке. Нам с Кинко они предложили присоединиться к погоне, пообещав обеспечить меня всеми мыслимыми удобствами, и, разумеется, я с радостью ухватился за предложение.
Джонка, принадлежавшая полицейскому управлению Баотоу и любезно вверенная им под начало господина Фарускиара, была существенно меньше размером, чем наша, обладала куда более хищными очертаниями и, видимо, оттого двигалась намного быстрей. И все равно нам нипочем не удалось бы догнать дьявольского майора Нольтица и моих несчастных друзей, сделавшихся его заложниками, если бы Фарускиар не поставил всю китайскую машину власти себе на службу.
Из Баотоу телеграфом был передан приказ в Кайфэн, подле которого Хуанхэ пересекается рядом плотин, построенных еще при династии Сун в начале тысячелетия. Плотины были наглухо перекрыты. Попытавшейся причалить к берегу джонке при помощи сигнальных флагов был дан приказ стать на якорь в некотором от него отдалении, а несколько отчаливших от пристани суденышек береговой охраны ощерились карабинными дулами, подтверждая серьезность отданного приказа.
Джонка заметалась и замерла. Вид ее, одинокой в окружении мелких, но очень зубастых хищников, был настолько горестно безнадежен, что у меня — а я наблюдал эту картину в подзорную трубу по мере того, как мы приближались — защемило сердце. Почему-то представилось, как, оказавшись в безвыходном положении, майор минирует лодку, чтобы выкупить свою жизнь, расплатившись жизнями других находившихся на борту пассажиров, или как, запершись у себя в каюте, он решается на последнее средство и пускает пулю себе в висок. Я содрогнулся и потряс головой — она отозвалась болезненным гулом. Такой конец стал бы заслуженным воздаянием для предателя и негодяя, но почему-то думать о таком не хотелось.
Когда нос полицейского суденышка ткнулся в борт большего корабля и на палубе нас встретил сам майор Нольтиц, спокойный и подтянутый, как обычно, я едва сдержал вздох облегчения.
— Господин Фарускиар, — с подчеркнутой, словно насмешливой вежливостью поклонился он. — Какая честь для меня! Господин Бомбарнак, — его тон неожиданно потеплел, и от такого притворства меня передернуло, — очень рад видеть вас в добром здравии.
Я не удостоил его ответом.
— Мы прибыли на это судно с официальной миссией, — холодным тоном ответил ему Фарускиар, — как представители китайских таможенных властей.
Он действительно выставил перед собой чиновника речной таможни из Баотоу, но не дал бедняге даже раскрыть рот.
— К властям поступили сведения о том, что на этом судне имеется незаконный груз.
Они все собрались на палубе: суетливые Катерна, добрый барон, даже невозмутимый сэр Фрэнсис Травельян соизволил выглянуть из своей каюты. Все они с радостью и участием смотрели на меня и с недоверчивой тревогой — на моих спутников. Я, как мог, постарался успокоить их взглядами. Барон Вейсшнитцердерфер шагнул было вперед, собираясь что-то запальчиво возразить на обвинение Фарускиара, но я жестом остановил его. Группа солдат китайской речной полиции почти беззвучно поднялась на джонку мимо нас. Я и не подозревал, сколько их могло поместиться на крохотном полицейском суденышке.
— Я уверен, что все это недоразумение, — жестким тоном ответил майор, и его серые глаза мгновенно стали по-северному ледяными. — Если только не клевета злопыхателей, — он бросил в мою сторону короткий взгляд. — Вы можете осмотреть судно.
— Я пр-протестую! — возмущенно каркнул барон и налился багрянцем от ушей до кончика носа.
Сэр Фрэнсис Травельян вынул сигару изо рта.
— Спокойнее, господа, — постарался разрядить обстановку Гангир, переглянувшийся со своим шефом. — Мы начнем осмотр с грузовых трюмов, возможно, до личных вещей пассажиров дело и не дойдет.
— Я прошу всех оставаться на палубе, — веско обронил Фарускиар.
Майор Нольтиц коротко поклонился. Барон Вейсшнитцердерфер, фыркая, словно прохудившийся чайник, бормотал себе под нос что-то про «черт знает что» и «доннерветтер». Сэр Фрэнсис Травельян с независимым видом курил. Мадам Катерна крепче прижалась к мужу. Китайский чиновник и пара солдат спустились в трюм.
Мы все напряженно прислушивались к раздававшимся снизу звукам. Неожиданно таможенник выкрикнул что-то на китайском, и Гангир тут же перевел, обернувшись ко всем нам.
— Одиннадцать ящиков с красными гербовыми печатями.
— Это русская почта, — усталым голосом пояснил майор. — Можете проверить гербы.
— Есть ли у вас дипломатические документы, гарантирующие право на неприкосновенность почты?
Таких документов у майора не было.
— В таком случае, — с неприятной ухмылкой сказал Гангир, — мы откроем ящик.
Я подумал, что Гангир, хоть он и был служителем закона, очень плохо подходит на роль положительного героя моего репортажа. Как хорошо, что у меня есть его начальник, благородный Фарускиар, величественный, что на словах, что в поступках.
Снизу доносились звуки столярных работ, затем китаец снова что-то отрывисто крикнул.
— Письма и свертки, — озадаченно перевел Гангир.
Не может быть!
Майор Нольтиц не сумел скрыть победную улыбку.
— Откройте другой ящик, — коротко приказал Фарускиар.
Снова письма, пакеты, посылки. Неужели мой добрый Кинко ошибся, и горы золотых монет только привиделись ему? А я, легкомысленный и легковерный болван, не догадался пойти и проверить! Да нет, этого попросту не могло быть.
— Откройте…
— Ваше превосходительство, — с любезной улыбкой заметил майор, — осмелюсь напомнить, что без судебного постановления у китайской таможни есть полномочия досмотреть не более чем каждое третье место багажа въезжающего иностранца. Еще немного, и законная норма будет превышена.
Пошедший красными пятнами Гангир спрыгнул в люк сам. Если закон позволял ему открыть еще только один ящик, помощник Фарускиара хотел сам сделать выбор. Какое-то время из трюма не доносилось ни звука, затем мы услышали его напряженный голос.
— Вон тот, второй от стены, — и повторение на китайском.
На виске майора Нольтица мелко билась синяя жилка.
— Деньги! — в наступившей тишине прозвучал торжествующий голос Гангира. — Золотые монеты.
— Это финансовые отправления российских подданных своим родным в Пекине, — с мертвенным спокойствием сказал майор.
Фарускиар медленно обернулся к нему.
— В какой валюте осуществляются отправления?
— Я полагаю, в российских рублях.
— Ящик полон новых серебряных юаней, — заявил Гангир, высунувшись из люка и одним могучим прыжком выбираясь на палубу. — Думаю, и в других — они же.
— У вас не было никакого законного способа обрести такую сумму в китайской валюте, — медленно и раздельно проговорил Фарускиар, и я услышал вокруг сухие щелчки взводимых курков, — кроме как ограбив поезд Великой Трансазиатской магистрали.
Последующие события остались в моей памяти прежде всего диким криком Каролины Катерна. Одним плавным тягучим движением майор Нольтиц метнулся вперед, к Фарускиару, и сбил того с ног точным и дьявольски сильным ударом в челюсть. Черт возьми, а я-то всегда полагал чемпионами по кулачному бою англичан!
Гангир, выхватив пистолет, бросился майору наперерез, но, как видно, взвести курок он не успел. Они схватились, майор каким-то изощренно сложным приемом вывернул плечо своего противника, заставляя бросить оружие, подсек ногу, повалил и прежде, чем карабинеры сообразили, как им стрелять, чтобы попасть в одного, не задев другого, с громким плеском скрылся за бортом.
Беспорядочный треск выстрелов будто заставил нас всех очнуться. Китайцы, столпившись у борта, беспорядочно палили в воду.
— Что вы делаете, он же умрет! — отчаянно и бессмысленно вопила мадам Катерна.
Фарускиар, поднявшись на ноги, с перекошенным лицом отдал по-китайски короткий приказ, и сразу пятерка солдат столбиками попрыгала в воду и, держа высоко над головой карабины, погребла к берегу вслед за удалявшимся беглецом.
— Зачем? — с тоской спросил я. — Сокровища же теперь в вашей власти. Может быть, пусть его — уйдет?
Фарускиар посмотрел на меня как на умалишенного, отдал еще приказ — и на мачтах джонки начали взлетать флаги. Шлюзы великой плотины медленно открывались перед нами.
Ну, по крайней мере, мы теперь доберемся до Пекина под надежной защитой Фарускиара и его солдат. Какое-то неприятное чувство неуспокоенным червячком ворочалось в груди. Ну конечно, хорош же будет мой репортаж, если я так и не узнаю, что сталось с главным злодеем!
Каюта по соседству с моей была пуста, бурбона и разговоров мне сегодня не полагалось. Со вздохом я вызвал Кинко и с его помощью приготовился ко сну: в час, неурочно ранний, и без всяких объяснений с прочими пассажирами джонки. Разбитая голова и последствия хлороформа продолжали меня беспокоить, слабость валила с ног, и на долгие разбирательства попросту не было сил. Едва коснувшись головой знакомой подушки, я провалился в мутный, тяжелый сон без сновидений.
Разбудил меня барабанный бой в дверь, отличавшийся даже некоторой мелодичностью. Я открыл глаза и поспешно зажмурился: солнце стояло уже высоко. За дверью каюты меня поджидал Катерна.
— Ах, господин Клодиус, — почтенный лицедей, казалось, вот-вот начнет подпрыгивать на месте. — Ах, господин Клодиус, вы просто обязаны выйти на палубу! Его поймали!
От особого выражения, с которым господин комедиант произносил слово «его», на душе моей сделалось еще более муторно. Не было у меня ровным счетом никакого желания смотреть в глаза этому человеку.
— Я не пойду, — хмуро ответил я. — На что я там нужен?
— Его сиятельство господин Фарускиар велел быть нам всем, — передал Катерна порученный ему приказ и, понизив голос, осведомился. — Господин Бомбарнак, а неужели же это правда, что майор Нольтиц украл китайскую казну?
— Украл, да недалеко ушел, — буркнул я, натягивая сюртук и скептически оглядывая в зеркало свою недовольную физиономию. — Майор Нольтиц, господин Катерна, и был тем самым разбойником Ки Цзаном. А мы, как доверчивые цыплята, слушали все то, что он говорил.
Вот оно! То, что третий день не давало мне покоя! Не люблю ощущать себя доверчивым цыпленком. Я журналист! Я должен предвосхищать события и глубоко понимать людей. А надо мной так безжалостно посмеялись.
-
-
11.01.2015 в 10:26-
-
11.01.2015 в 10:26-
-
11.01.2015 в 10:27-
-
11.01.2015 в 10:27-
-
11.01.2015 в 10:32-
-
11.01.2015 в 10:32-
-
11.01.2015 в 12:01Stella Lontana, спасибо!
-
-
11.01.2015 в 15:27-
-
11.01.2015 в 16:10-
-
14.01.2015 в 00:34-
-
14.01.2015 в 09:04-
-
14.01.2015 в 12:22natoth, я нем помню, но как-то пока никак
-
-
14.01.2015 в 12:48-
-
09.03.2018 в 18:59в лоб не дадуткакая-нибудь Неделька отзывов не начнётся, так и не соберёшься.Но вот, наверное, пора собраться. В конце концов, собрать в слова все те рассыпанные буквы, которые бурлят в голове после прочтения.
Господи, Клодиус Бомбарнак – какой мужчина, тысяча чертей. Умный, отважный, стремящийся к знаниям и приключениям. Настоящий репортёр. Будете смеяться, но при прочтении где-то фоном все время крутилось старое доброе: "Там, где мы бывали, нам танков не давали, репортёр погибнет – не беда: но на эмке драной и с одним наганом мы первыми въезжали в города".
И непременно, непременно любой ценой узнать, что сталось с главным злодеем, иначе какой же без этого репортаж!
И даже получив по голове, месье Бомбарнак остался в здравом уме и трезвой памяти. Но голова у него крепкая, как у всякого француза (с)!..
А его отношения с майором Нольтицем – отдельный детектив на фоне китайских путешествий. И сам майор великолепен, надо сказать. Вообще все характеры – дышащие, яркие, когда читаешь – как фильм смотришь, такой экшен, и партнёры перед глазами, живые, объёмные. И какая стилизация, надо сказать!..
Кстати, пришло тут в голову сперва: Бомбарнак и Нольтиц – настоящие герои! А потом подумалось еще: они не герои. Они профессионалы своего дела, увлечённые им в хорошем смысле слова. И этот профессионализм часто выше и надёжнее героизма, ИМХО.
И было так потрясающе и так переживательно (дурацкое слово, но даже не знаю, как иначе сказать?) прикасаться к этой истории, к этой отваге и захватывающим приключениям.
Огромное спасибо автору за текст.
-
-
10.03.2018 в 00:57Спасибо тебе огромное!
-
-
10.03.2018 в 01:07