Автор: Nunziata
Бета: momond
Канон: Сабатини Рафаэль «Одиссея капитана Блада»
Персонажи: Дон Мигель де Эспиноcа, Питер Блад
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Драма, Мистика
Размер: Мини
читать дальше
В лицо летят брызги, все мышцы сводит от боли. Блад привязан к носовой фигуре «Милагросы». Вернее — к тому, что от нее осталось. Острые деревянные сколы впиваются ему в спину. Он проиграл.
…Вклиниваясь между двумя галеонами, он рассчитывал, что очевидное безрассудство его действий обманет испанцев и даст ему шанс на победу. Однако дон Мигель открыл огонь, пусть и осознавая, что часть ядер неминуемо поразит второй галеон, и предпочтя пожертвовать им.
Залпы слились воедино. «Арабелла» закачалась на волнах, паруса заполоскали. Блад мгновенно почувствовал, что с кораблем творится что-то неладное. Из какофонии криков и треска возник и набрал силу вопль:
— Рууууууль!
Повреждение было катастрофичным, но Блад продолжал вглядываться в рассеивающийся дым, пытаясь понять, что происходит с другими кораблями. Надеяться вопреки всему. И правда — он заметил, что в корпусе «Гидальго» зияют огромные пробоины, и корабль быстро тонет. Однако «Милагроса» оставалась на плаву и разворачивалась к ним другим бортом. А Джереми крикнул ему, что у «Арабеллы» разбит румпель.
Блад приказал готовиться к отражению абордажа: пираты все еще могли склонить чашу весов в свою пользу, если бы дон Мигель решился на него.
Пушки галеона выплюнули облачка дыма. Затем мир исчез.
…Нос «Милагросы» наклоняется.
Питер делает глубокий вдох. Смутное ощущение другой судьбы не оставляет его. В голове мелькают отрывочные воспоминания о событиях, которых не было в его жизни. Яростный бой за незнакомый и в то же время — знакомый город. Триумф и — чувство невосполнимой утраты. Вечерний сад, звезды, отражающиеся в глазах Арабеллы… Ее плечи под его ладонями, он тянется к ее губам…
Новая волна подхватывает «Милагросу», и бушприт задирается вверх. Питера выдергивает из воды, и он жадно хватает ртом воздух. Галеон, меняя галсы, идет в бейдевинде. Идет уже чертову вечность. К вечеру волнение моря усилилось, и высокие волны все чаще захлестывают его с головой.
…Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на баке «Милагросы», а над ним возвышается торжествующий адмирал де Эспиноса. Тот с издевательской учтивостью поприветствовал своего заклятого врага, выражая сожаление, что не сможет долго наслаждаться его обществом. И, разумеется, умереть Бладу предстояло той же смертью, которая когда-то грозила дону Диего. На шкафуте матросы уже заряжали одну из пушек. Однако дон Мигель, обведя взглядом палубу, вдруг остановил приготовления к казни. Носовую фигуру «Милагросы» снесло ядром. С минуту он смотрел на бушприт, потом обернулся к Бладу:
— Пресвятая Дева Чудотворица* даровала свою милость, а после покинула нас, но теперь вы, капитан Блад, украсите собой нос моего галеона.
— Смотрите, как бы с таким украшением вам не накликать на свой корабль беды, дон Мигель, — едва разжимая губы, ответил Питер.
В глазах де Эспиносы сверкнула ярость. Не удостаивая Блада ответом, он повелительно махнул рукой. Кое-кто из суеверных испанцев осенял себя крестным знамением, однако приказ адмирала был выполнен быстро и безоговорочно…
Вниз.
Нос «Милагросы» зарывается в очередную волну. Сознание мутится. Прекратить нелепую борьбу за жизнь… за каждый вдох. Он проиграл еще и в том, что живым попал в руки дона Мигеля. Ему остается только завидовать своим пиратам — погибшим во время боя и тем, кого без затей прикончили после…
Вверх.
Канаты врезаются в тело, впрочем он уже не чувствует боли. Во рту горечь и соль. Морская вода? Кровь? Блад не может этого видеть, но он знает, что дон Мигель все еще стоит на баке, наблюдая за казнью, и упрямо поднимает голову.
Снова вниз — в густо-лиловую, подсвеченную закатным солнцем бездну.
Воздуха! Легкие разрываются от удушья. Темнота…
…Питер Блад, губернатор Ямайки, рывком сел на кровати, заходясь кашлем. Тело ломило, во рту и в самом деле ощущался вкус крови. Он коснулся языком прокушенной губы, затем ладонью вытер испарину со лба. Сон был настолько реальным, что впору сомневаться, а не мерещится ли ему губернаторская спальня в предсмертном бреду. Блад даже поднес руки к глазам, будто желая убедиться, что на запястьях нет следов веревок. В ушах все еще стоял шум волн. Будто приоткрылись ворота в другой мир, мир, где он потерпел поражение и погиб, захлебнувшись водой, и где не было ни Картахены, ни боя за Порт-Ройял. Ни встречи с Арабеллой на борту «Милагросы»…
Он встал и, подойдя к столу, разжег трубку и затянулся ароматным дымом. Привычные действия рассеивали наваждение. Он — в Порт-Ройяле, и скоро, очень скоро состоится их с Арабеллой свадьба. А что касается адмирала де Эспиносы… После сражения Блад ни разу не задумывался об его дальнейшей судьбе. Добрались ли шлюпки до берега или море поглотило их? Но даже если дону Мигелю посчастливилось уцелеть, вряд ли власти Испании с восторгом восприняли потерю им еще двух кораблей. Питер хмыкнул: с чего бы теперь этой тени врываться в его сны? И тогда в нем вдруг зародилась и стала крепнуть неизвестно откуда взявшаяся уверенность: их новая встреча с дон Мигелем де Эспиносой неминуема.
…Бладу неоткуда было знать, что в этот же миг за многие мили от Порт-Ройяла, в Сантьяго-де-Куба, дон Мигель де Эспиноса, бывший адмирал, ныне узник крепости дель Морро, вскинулся на своей убогой постели, пробудившись от необычайно яркого сна.
…Он победитель! И наконец-то ненавистный враг в его руках!
С того самого дня, когда его настигла весть о гибели Диего, де Эспиноса представлял, как поступит с «доном Педро Сангре». Выстрел из пушки, разрывающий тело проклятого пирата на куски — только так могла свершиться месть.
Однако теперь эта смерть кажется ему слишком быстрой, и он меняет решение, приказав привязать пленника к носовому свесу «Милагросы», затем велит идти в бейдевинде, хотя этот курс уводит их от Эспаньолы.
Галеон борется с ветром, а де Эспиноса стоит на баке, забыв об отдыхе и не обращая внимания на окатывающие его брызги. Через несколько часов Блад все еще жив, вызывая у него странную смесь чувств своем упрямством. Раздражение, удивление и… нечто еще, трудноуловимое, но беспокоящее его. В какой-то момент он даже ловит себя на том, что задерживает дыхание, когда на «Милагросу» накатывает волна, и недовольно сводит брови. Впрочем, небо затягивают облака, и надвигающийся шторм непременно прикончит пленника…
Нос галеона вновь вздымается, и де Эспиноса видит, что Блад больше не двигается.
— Все кончено, сеньор адмирал. Какие будут распоряжения? — в голосе подошедшего к нему старшего офицера «Милагросы» сквозит нетерпение.
Дон Мигель медлит. Он хорошо понимает, что теньента тревожит курс, ведущий чуть ли не на Ямайку, что команда измотана боем и многочасовым лавированием. Но, не отрывая взгляда от Блада, он ждет, что тот шевельнется, и даже мысленно требует:
«Ты! Подними голову, дьявол тебя разрази!»
И опутанное канатами тело дергается, выгибается в мучительной судороге.
…Бладу неоткуда знать еще и то, что сон дона Мигеля длится чуть дольше. На один вздох. На один удар сердца. На миг, чтобы отдать приказ:
— Поворот фордевинд. Отвязать его.
…Де Эспиноса встряхнул головой. Должно быть видение послано самим Дьяволом — чтобы терзать его, ведь пробуждаясь, он действительно верил, что победил. И вновь воспоминания об унизительном поражении нахлынули на него.
…Они подобрали с десяток человек из команды «Гидальго», цеплявшихся за обломки галеона. Переполненные шлюпки отошли уже на несколько кабельтовых, когда воздух сотряс орудийный залп. Дон Мигель, отрешенно сидевший на корме, вскинул голову: корабль с алым корпусом, некогда носивший имя «Синко Льягас», только что разрядил по «Милагросе» свои пушки, и теперь разворачивался, беря курс к югу. И, глядя, как его «Милагроса», все сильнее кренясь на левый борт, погружается в воду, адмирал де Эспиноса будто умер.
Вечером их заметили с «Сан-Хосе» — галеона, шедшего в Сантьяго-де-Куба. Оказавшись на его борту, спасенные благодарили Небеса и давали обеты, а де Эспиносе было все равно — идет ли корабль на Кубу или в Преисподнюю.
Вскоре после прибытия в Сантьяго-де-Куба его арестовали и препроводили в крепость дель Морро. Де Эспиноса с удивляющим его самого безразличием отнеся к тому, что судить его будут за государственную измену. Суд тянулся до февраля следующего, 1689 года, и с каждым заседанием дону Мигелю становилось все очевиднее, что приговор был вынесен еще до начала процесса. Он молча и не пытаясь оправдаться, выслушивал обвинения — как справедливые, так и нелепые. И только когда ему поставили в вину пиратские действия против Англии, «страны, с которой Испания заключила Пиренейский мир», усмехнулся уголком рта. С тем же безразличием он выслушал и свой приговор:
«… дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес, за многократные и тяжкие преступления против Короны… приговаривается к отсечению головы…»
Приговор должны были привести в исполнение во внутреннем дворе крепости. Накануне казни дона Мигеля навестил священник-доминиканец. Неизвестно, каких откровений ожидал святой отец — о черных ли мессах и поклонении Нечистому или о зарытых где-то сокровищах, но он был весьма раздосадован краткой исповедью узника, и усомнился в том, что тот полностью очистил свою душу перед встречей со Всевышним. И дон Мигель вновь усмехнулся: в его душе была страшная, выжженная пустота…
На следующее утро дона Мигеля в сопровождении конвоя вывели во двор. На грубо сколоченном эшафоте его ждали давешний доминиканец, комендант и глашатай со свитком в руках. Там же находился и палач, с закрытым капюшоном лицом, который ногтем пробовал лезвие топора. Возле эшафота собралась небольшая толпа — в основном солдаты и офицеры крепости и несколько богато одетых горожан, вероятно, заплативших коменданту за возможность взглянуть на казнь знатного сеньора.
Свет встающего солнца ударил по глазам, и дон Мигель на мгновение зажмурился, а затем твердым шагом взошел на эшафот.
«Диего, осталось совсем недолго».
Он поискал взглядом в толпе Эстебана, не нашел и слегка пожал плечами.
— Постарайся сделать все с первого раза, дружище. Я спешу, — сказал он, обернувшись к палачу.
Он и в самом деле хотел как можно быстрее очутиться в милосердном небытии.
— Не извольте беспокоиться, сеньор, — прогудел тот, — будет исполнено в лучшем виде.
Дон Мигель кивнул. Он не позволил солдатам конвоя прикоснуться к себе и сам опустился перед плахой на колени. И еще раз обвел взглядом людей, пришедших взглянуть на его последний миг. В их лицах нетерпеливое ожидание мешалось с каким-то гнусным вожделением. Поморщившись, он глубоко вдохнул прохладный воздух раннего утра и положил голову в углубление плахи, необыкновенно остро ощущая щекой шероховатость темного от времени и въевшейся крови дерева.
Священник неразборчиво забормотал слова молитвы, и дон Мигель, усилием воли подавив взвившийся в нем ужас — ужас тела, не желающего умирать, попытался представить Диего — таким, каким тот запомнился ему в их последнюю встречу.
«Я иду к тебе, брат…»
И тут что-то произошло. Толпа ахнула, а дон Мигель, не веря своим ушам, услышал гнусавый голос глашатая, объявлявшего, что по велению всемилостивейшего короля Карлоса, казнь заменяется бессрочным заключением в крепости дель Морро.
Зачем человеку, который уже шагнул за грань, жизнь?! Впрочем, недоумение быстро уступило место бешеному гневу. Какого черта! Кому-то из его недругов понадобился этот фарс с казнью, чтобы еще больше унизить его, ведь королевский указ подписан не сегодня!
Поднимаясь на ноги, он с такой яростью глянул на коменданта, что тот съежился и склонился в подобострастном поклоне:
— Прошу вас, дон Мигель, — выпрямившись, комендант показал рукой в сторону ворот башни, из которых де Эспиносу вывели всего лишь полчаса назад.
…Дон Мигель встал с узкой кровати и прошелся по камере. Со дня несостоявшейся казни прошло почти три месяца, показавшихся ему вечностью. Он тяжко прогневил Творца: что может быть хуже заточения в тюрьме, в ожидании, когда же придет избавительница-смерть?
Адмирал, проигравший свое самое важное сражение, мужчина, который оказался не в состоянии отомстить за брата. Да еще этот сон… И даже во сне он не смог убить Питера Блада…
Почему? Неужто он настолько свыкся с наличием у него заклятого врага, что не пожелал расстаться с ним? Или внезапно преисполнился добродетелью всепрощения?
«Возлюби врага своего…»
Он саркастически хмыкнул: должно быть, заключение уже пагубно действует на его рассудок.
«…ибо враг твой и ты есть одно…» — возникли в голове неожиданные слова.
Что за бессмыслица? Он не помнил такого в тексте Писания! И в конце концов, это же был только сон, пусть и поразительно связный. Дьявольские козни. А наяву разве он колебался бы хоть миг, прежде чем прикончить Блада? Однако в глубине души де Эспиноса вновь ощутил тень непонятной неуверенности, что встревожила его и во сне. К дьяволу! Если он начнет размышлять еще и об этом…
Де Эспиноса взглянул на узкое зарешеченное оконце. Из него не видно море, он лишь слышал неумолчный шум волн. И ему вдруг страстно, до клокочущего в горле рыка, захотелось вырваться на свободу. Снова ощущать палубу под ногами, и чтобы ветер бил в лицо. Снова… жить!
Затем он горько усмехнулся: что проку в пустых мечтах. Единственное что у него осталось — время. Ему предстоит провести в этой камере много времени, вероятно, — долгие годы, так что как раз возможности поразмышлять у него будет предостаточно. В том числе — и о природе странных сновидений…
***
март 1689
— Вы уверены в целесообразности полного помилования для дона Мигеля да Эспиносы, ваше величество? — дон Хуан де ла Серда, герцог Мединасели**, пристально смотрел на короля.
В руках дон Хуан держал бордовый сафьяновый портфель с важными документами, подготовленными к подписи. Но всесильному валидо было сейчас не до них. Он едва сдерживал раздражение: его усилия, направленные на то, чтобы свалить адмирала де Эспиносу, грозили пойти прахом.
Год назад к нему обратился маркиз де Риконете*** с просьбой помочь в одном щекотливом вопросе: маркиза крайне удручало, что флотом его величества в Карибском море командует адмирал де Эспиноса. Казалось, что за дело королевскому фавориту до адмирала, находящегося за многие лиги от Мадрида? Однако финансовое положение де ла Серды в последнее время пошатнулось, и когда маркиз намекнул, что ему есть, чем отблагодарить дона Хуана за содействие, тот согласился использовать свое влияние на слабого умом и волей монарха. У де Риконете были личные мотивы ненавидеть дона Мигеля, а интерес дона Хуана подогревался уязвленным самолюбием: уж слишком Карлос Второй благоволил к роду де Эспиноса.
И задуманное почти удалось. Почти… Неожиданно король заупрямился, противясь казни бывшего адмирала, а сегодня и вовсе — вызвал дона Хуана, чтобы сообщить о своем намерении освободить де Эспиносу. Обескураживающая новость!
Карлос будто не слышал его, и дон Хуан проявил нетерпение:
— Ваше величество?
— По…вее-ливаааю… — промямлил король и замолк; из уголка его рта потянулась ниточка слюны.
Дон Хуан подавил рвотный позыв и принялся разглядывать фрески, в изобилии украшающие стены полутемных королевских покоев. Повисла пауза. Казалось, король тоже разглядывал нечто, впрочем — недоступное для зрения де ла Серды.
— Достаточно того, что ему сохранили жизнь, — вкрадчиво начал дон Хуан. — Можно смягчить условия его заключения, но…
В маленьких глазках Карлоса зажегся тусклый упрямый огонек, и он медленно, но на этот раз внятно произнес:
— Подготовить еще один указ… Восстановить дона Мигеля… де Эспиносу в звании адмирала.
Дон Хуан с досадой закусил губу: все гораздо хуже, чем он предполагал. Однако он попытался побороться:
— Позволю себе заметить, что это было бы… недальновидно. Его прошлые победы не могут искупить череду катастрофичных промахов последних лет. Сколько он потерял кораблей…
Карлос властным жестом остановил дона Хуана, и, неожиданно остро взглянув на него, заставил низко склониться.
— Как будет угодно вашему величеству, — нарочито равнодушно проговорил дон Хуан и попятился к дверям: он все явственнее осознавал, что впутавшись в интригу маркиза де Риконете, совершил ошибку — ошибку, которая дорого ему обойдется.
Тем временем, лицо короля вновь приобрело отсутствующее выражение, а рука упала на подлокотник кресла, как будто его силы были полностью исчерпаны этим проявлением воли.
Аккуратно притворив за собой двери, дон Хуан дал наконец волю ярости, швырнув под ноги какому-то незнакомому идальго портфель. Идальго отпрянул и поспешил убраться прочь, страшась гнева королевского валидо. А дон Хуан так и стоял посреди галереи, мысленно кляня честолюбивого маркиза де Риконете и желая дону Мигелю де Эспиносе утонуть в первый же шторм…
____________________________________________________________________
*Santa Virgen de los Milagros. Автор предполагает, что на носу галеона вполне могла быть установлена скульптура, изображающая Деву Марию
**Хуан Франсиско де ла Серда с 1680 г. возглавлял правительство короля Карла II в качестве его избранного фаворита (вали́до). После провала своих политических начинаний ушёл в отставку.
Авторским произволом срок его правления продлен до 1689 года.
***маркиз де Риконете — персонаж «Удач капитана Блада», командующий испанским флотом в Карибском море, вероятно — вследствие опалы дона Мигеля.
Бета: momond
Канон: Сабатини Рафаэль «Одиссея капитана Блада»
Персонажи: Дон Мигель де Эспиноcа, Питер Блад
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Драма, Мистика
Размер: Мини
читать дальше
В лицо летят брызги, все мышцы сводит от боли. Блад привязан к носовой фигуре «Милагросы». Вернее — к тому, что от нее осталось. Острые деревянные сколы впиваются ему в спину. Он проиграл.
…Вклиниваясь между двумя галеонами, он рассчитывал, что очевидное безрассудство его действий обманет испанцев и даст ему шанс на победу. Однако дон Мигель открыл огонь, пусть и осознавая, что часть ядер неминуемо поразит второй галеон, и предпочтя пожертвовать им.
Залпы слились воедино. «Арабелла» закачалась на волнах, паруса заполоскали. Блад мгновенно почувствовал, что с кораблем творится что-то неладное. Из какофонии криков и треска возник и набрал силу вопль:
— Рууууууль!
Повреждение было катастрофичным, но Блад продолжал вглядываться в рассеивающийся дым, пытаясь понять, что происходит с другими кораблями. Надеяться вопреки всему. И правда — он заметил, что в корпусе «Гидальго» зияют огромные пробоины, и корабль быстро тонет. Однако «Милагроса» оставалась на плаву и разворачивалась к ним другим бортом. А Джереми крикнул ему, что у «Арабеллы» разбит румпель.
Блад приказал готовиться к отражению абордажа: пираты все еще могли склонить чашу весов в свою пользу, если бы дон Мигель решился на него.
Пушки галеона выплюнули облачка дыма. Затем мир исчез.
…Нос «Милагросы» наклоняется.
Питер делает глубокий вдох. Смутное ощущение другой судьбы не оставляет его. В голове мелькают отрывочные воспоминания о событиях, которых не было в его жизни. Яростный бой за незнакомый и в то же время — знакомый город. Триумф и — чувство невосполнимой утраты. Вечерний сад, звезды, отражающиеся в глазах Арабеллы… Ее плечи под его ладонями, он тянется к ее губам…
Новая волна подхватывает «Милагросу», и бушприт задирается вверх. Питера выдергивает из воды, и он жадно хватает ртом воздух. Галеон, меняя галсы, идет в бейдевинде. Идет уже чертову вечность. К вечеру волнение моря усилилось, и высокие волны все чаще захлестывают его с головой.
…Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на баке «Милагросы», а над ним возвышается торжествующий адмирал де Эспиноса. Тот с издевательской учтивостью поприветствовал своего заклятого врага, выражая сожаление, что не сможет долго наслаждаться его обществом. И, разумеется, умереть Бладу предстояло той же смертью, которая когда-то грозила дону Диего. На шкафуте матросы уже заряжали одну из пушек. Однако дон Мигель, обведя взглядом палубу, вдруг остановил приготовления к казни. Носовую фигуру «Милагросы» снесло ядром. С минуту он смотрел на бушприт, потом обернулся к Бладу:
— Пресвятая Дева Чудотворица* даровала свою милость, а после покинула нас, но теперь вы, капитан Блад, украсите собой нос моего галеона.
— Смотрите, как бы с таким украшением вам не накликать на свой корабль беды, дон Мигель, — едва разжимая губы, ответил Питер.
В глазах де Эспиносы сверкнула ярость. Не удостаивая Блада ответом, он повелительно махнул рукой. Кое-кто из суеверных испанцев осенял себя крестным знамением, однако приказ адмирала был выполнен быстро и безоговорочно…
Вниз.
Нос «Милагросы» зарывается в очередную волну. Сознание мутится. Прекратить нелепую борьбу за жизнь… за каждый вдох. Он проиграл еще и в том, что живым попал в руки дона Мигеля. Ему остается только завидовать своим пиратам — погибшим во время боя и тем, кого без затей прикончили после…
Вверх.
Канаты врезаются в тело, впрочем он уже не чувствует боли. Во рту горечь и соль. Морская вода? Кровь? Блад не может этого видеть, но он знает, что дон Мигель все еще стоит на баке, наблюдая за казнью, и упрямо поднимает голову.
Снова вниз — в густо-лиловую, подсвеченную закатным солнцем бездну.
Воздуха! Легкие разрываются от удушья. Темнота…
…Питер Блад, губернатор Ямайки, рывком сел на кровати, заходясь кашлем. Тело ломило, во рту и в самом деле ощущался вкус крови. Он коснулся языком прокушенной губы, затем ладонью вытер испарину со лба. Сон был настолько реальным, что впору сомневаться, а не мерещится ли ему губернаторская спальня в предсмертном бреду. Блад даже поднес руки к глазам, будто желая убедиться, что на запястьях нет следов веревок. В ушах все еще стоял шум волн. Будто приоткрылись ворота в другой мир, мир, где он потерпел поражение и погиб, захлебнувшись водой, и где не было ни Картахены, ни боя за Порт-Ройял. Ни встречи с Арабеллой на борту «Милагросы»…
Он встал и, подойдя к столу, разжег трубку и затянулся ароматным дымом. Привычные действия рассеивали наваждение. Он — в Порт-Ройяле, и скоро, очень скоро состоится их с Арабеллой свадьба. А что касается адмирала де Эспиносы… После сражения Блад ни разу не задумывался об его дальнейшей судьбе. Добрались ли шлюпки до берега или море поглотило их? Но даже если дону Мигелю посчастливилось уцелеть, вряд ли власти Испании с восторгом восприняли потерю им еще двух кораблей. Питер хмыкнул: с чего бы теперь этой тени врываться в его сны? И тогда в нем вдруг зародилась и стала крепнуть неизвестно откуда взявшаяся уверенность: их новая встреча с дон Мигелем де Эспиносой неминуема.
…Бладу неоткуда было знать, что в этот же миг за многие мили от Порт-Ройяла, в Сантьяго-де-Куба, дон Мигель де Эспиноса, бывший адмирал, ныне узник крепости дель Морро, вскинулся на своей убогой постели, пробудившись от необычайно яркого сна.
…Он победитель! И наконец-то ненавистный враг в его руках!
С того самого дня, когда его настигла весть о гибели Диего, де Эспиноса представлял, как поступит с «доном Педро Сангре». Выстрел из пушки, разрывающий тело проклятого пирата на куски — только так могла свершиться месть.
Однако теперь эта смерть кажется ему слишком быстрой, и он меняет решение, приказав привязать пленника к носовому свесу «Милагросы», затем велит идти в бейдевинде, хотя этот курс уводит их от Эспаньолы.
Галеон борется с ветром, а де Эспиноса стоит на баке, забыв об отдыхе и не обращая внимания на окатывающие его брызги. Через несколько часов Блад все еще жив, вызывая у него странную смесь чувств своем упрямством. Раздражение, удивление и… нечто еще, трудноуловимое, но беспокоящее его. В какой-то момент он даже ловит себя на том, что задерживает дыхание, когда на «Милагросу» накатывает волна, и недовольно сводит брови. Впрочем, небо затягивают облака, и надвигающийся шторм непременно прикончит пленника…
Нос галеона вновь вздымается, и де Эспиноса видит, что Блад больше не двигается.
— Все кончено, сеньор адмирал. Какие будут распоряжения? — в голосе подошедшего к нему старшего офицера «Милагросы» сквозит нетерпение.
Дон Мигель медлит. Он хорошо понимает, что теньента тревожит курс, ведущий чуть ли не на Ямайку, что команда измотана боем и многочасовым лавированием. Но, не отрывая взгляда от Блада, он ждет, что тот шевельнется, и даже мысленно требует:
«Ты! Подними голову, дьявол тебя разрази!»
И опутанное канатами тело дергается, выгибается в мучительной судороге.
…Бладу неоткуда знать еще и то, что сон дона Мигеля длится чуть дольше. На один вздох. На один удар сердца. На миг, чтобы отдать приказ:
— Поворот фордевинд. Отвязать его.
…Де Эспиноса встряхнул головой. Должно быть видение послано самим Дьяволом — чтобы терзать его, ведь пробуждаясь, он действительно верил, что победил. И вновь воспоминания об унизительном поражении нахлынули на него.
…Они подобрали с десяток человек из команды «Гидальго», цеплявшихся за обломки галеона. Переполненные шлюпки отошли уже на несколько кабельтовых, когда воздух сотряс орудийный залп. Дон Мигель, отрешенно сидевший на корме, вскинул голову: корабль с алым корпусом, некогда носивший имя «Синко Льягас», только что разрядил по «Милагросе» свои пушки, и теперь разворачивался, беря курс к югу. И, глядя, как его «Милагроса», все сильнее кренясь на левый борт, погружается в воду, адмирал де Эспиноса будто умер.
Вечером их заметили с «Сан-Хосе» — галеона, шедшего в Сантьяго-де-Куба. Оказавшись на его борту, спасенные благодарили Небеса и давали обеты, а де Эспиносе было все равно — идет ли корабль на Кубу или в Преисподнюю.
Вскоре после прибытия в Сантьяго-де-Куба его арестовали и препроводили в крепость дель Морро. Де Эспиноса с удивляющим его самого безразличием отнеся к тому, что судить его будут за государственную измену. Суд тянулся до февраля следующего, 1689 года, и с каждым заседанием дону Мигелю становилось все очевиднее, что приговор был вынесен еще до начала процесса. Он молча и не пытаясь оправдаться, выслушивал обвинения — как справедливые, так и нелепые. И только когда ему поставили в вину пиратские действия против Англии, «страны, с которой Испания заключила Пиренейский мир», усмехнулся уголком рта. С тем же безразличием он выслушал и свой приговор:
«… дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес, за многократные и тяжкие преступления против Короны… приговаривается к отсечению головы…»
Приговор должны были привести в исполнение во внутреннем дворе крепости. Накануне казни дона Мигеля навестил священник-доминиканец. Неизвестно, каких откровений ожидал святой отец — о черных ли мессах и поклонении Нечистому или о зарытых где-то сокровищах, но он был весьма раздосадован краткой исповедью узника, и усомнился в том, что тот полностью очистил свою душу перед встречей со Всевышним. И дон Мигель вновь усмехнулся: в его душе была страшная, выжженная пустота…
На следующее утро дона Мигеля в сопровождении конвоя вывели во двор. На грубо сколоченном эшафоте его ждали давешний доминиканец, комендант и глашатай со свитком в руках. Там же находился и палач, с закрытым капюшоном лицом, который ногтем пробовал лезвие топора. Возле эшафота собралась небольшая толпа — в основном солдаты и офицеры крепости и несколько богато одетых горожан, вероятно, заплативших коменданту за возможность взглянуть на казнь знатного сеньора.
Свет встающего солнца ударил по глазам, и дон Мигель на мгновение зажмурился, а затем твердым шагом взошел на эшафот.
«Диего, осталось совсем недолго».
Он поискал взглядом в толпе Эстебана, не нашел и слегка пожал плечами.
— Постарайся сделать все с первого раза, дружище. Я спешу, — сказал он, обернувшись к палачу.
Он и в самом деле хотел как можно быстрее очутиться в милосердном небытии.
— Не извольте беспокоиться, сеньор, — прогудел тот, — будет исполнено в лучшем виде.
Дон Мигель кивнул. Он не позволил солдатам конвоя прикоснуться к себе и сам опустился перед плахой на колени. И еще раз обвел взглядом людей, пришедших взглянуть на его последний миг. В их лицах нетерпеливое ожидание мешалось с каким-то гнусным вожделением. Поморщившись, он глубоко вдохнул прохладный воздух раннего утра и положил голову в углубление плахи, необыкновенно остро ощущая щекой шероховатость темного от времени и въевшейся крови дерева.
Священник неразборчиво забормотал слова молитвы, и дон Мигель, усилием воли подавив взвившийся в нем ужас — ужас тела, не желающего умирать, попытался представить Диего — таким, каким тот запомнился ему в их последнюю встречу.
«Я иду к тебе, брат…»
И тут что-то произошло. Толпа ахнула, а дон Мигель, не веря своим ушам, услышал гнусавый голос глашатая, объявлявшего, что по велению всемилостивейшего короля Карлоса, казнь заменяется бессрочным заключением в крепости дель Морро.
Зачем человеку, который уже шагнул за грань, жизнь?! Впрочем, недоумение быстро уступило место бешеному гневу. Какого черта! Кому-то из его недругов понадобился этот фарс с казнью, чтобы еще больше унизить его, ведь королевский указ подписан не сегодня!
Поднимаясь на ноги, он с такой яростью глянул на коменданта, что тот съежился и склонился в подобострастном поклоне:
— Прошу вас, дон Мигель, — выпрямившись, комендант показал рукой в сторону ворот башни, из которых де Эспиносу вывели всего лишь полчаса назад.
…Дон Мигель встал с узкой кровати и прошелся по камере. Со дня несостоявшейся казни прошло почти три месяца, показавшихся ему вечностью. Он тяжко прогневил Творца: что может быть хуже заточения в тюрьме, в ожидании, когда же придет избавительница-смерть?
Адмирал, проигравший свое самое важное сражение, мужчина, который оказался не в состоянии отомстить за брата. Да еще этот сон… И даже во сне он не смог убить Питера Блада…
Почему? Неужто он настолько свыкся с наличием у него заклятого врага, что не пожелал расстаться с ним? Или внезапно преисполнился добродетелью всепрощения?
«Возлюби врага своего…»
Он саркастически хмыкнул: должно быть, заключение уже пагубно действует на его рассудок.
«…ибо враг твой и ты есть одно…» — возникли в голове неожиданные слова.
Что за бессмыслица? Он не помнил такого в тексте Писания! И в конце концов, это же был только сон, пусть и поразительно связный. Дьявольские козни. А наяву разве он колебался бы хоть миг, прежде чем прикончить Блада? Однако в глубине души де Эспиноса вновь ощутил тень непонятной неуверенности, что встревожила его и во сне. К дьяволу! Если он начнет размышлять еще и об этом…
Де Эспиноса взглянул на узкое зарешеченное оконце. Из него не видно море, он лишь слышал неумолчный шум волн. И ему вдруг страстно, до клокочущего в горле рыка, захотелось вырваться на свободу. Снова ощущать палубу под ногами, и чтобы ветер бил в лицо. Снова… жить!
Затем он горько усмехнулся: что проку в пустых мечтах. Единственное что у него осталось — время. Ему предстоит провести в этой камере много времени, вероятно, — долгие годы, так что как раз возможности поразмышлять у него будет предостаточно. В том числе — и о природе странных сновидений…
***
март 1689
— Вы уверены в целесообразности полного помилования для дона Мигеля да Эспиносы, ваше величество? — дон Хуан де ла Серда, герцог Мединасели**, пристально смотрел на короля.
В руках дон Хуан держал бордовый сафьяновый портфель с важными документами, подготовленными к подписи. Но всесильному валидо было сейчас не до них. Он едва сдерживал раздражение: его усилия, направленные на то, чтобы свалить адмирала де Эспиносу, грозили пойти прахом.
Год назад к нему обратился маркиз де Риконете*** с просьбой помочь в одном щекотливом вопросе: маркиза крайне удручало, что флотом его величества в Карибском море командует адмирал де Эспиноса. Казалось, что за дело королевскому фавориту до адмирала, находящегося за многие лиги от Мадрида? Однако финансовое положение де ла Серды в последнее время пошатнулось, и когда маркиз намекнул, что ему есть, чем отблагодарить дона Хуана за содействие, тот согласился использовать свое влияние на слабого умом и волей монарха. У де Риконете были личные мотивы ненавидеть дона Мигеля, а интерес дона Хуана подогревался уязвленным самолюбием: уж слишком Карлос Второй благоволил к роду де Эспиноса.
И задуманное почти удалось. Почти… Неожиданно король заупрямился, противясь казни бывшего адмирала, а сегодня и вовсе — вызвал дона Хуана, чтобы сообщить о своем намерении освободить де Эспиносу. Обескураживающая новость!
Карлос будто не слышал его, и дон Хуан проявил нетерпение:
— Ваше величество?
— По…вее-ливаааю… — промямлил король и замолк; из уголка его рта потянулась ниточка слюны.
Дон Хуан подавил рвотный позыв и принялся разглядывать фрески, в изобилии украшающие стены полутемных королевских покоев. Повисла пауза. Казалось, король тоже разглядывал нечто, впрочем — недоступное для зрения де ла Серды.
— Достаточно того, что ему сохранили жизнь, — вкрадчиво начал дон Хуан. — Можно смягчить условия его заключения, но…
В маленьких глазках Карлоса зажегся тусклый упрямый огонек, и он медленно, но на этот раз внятно произнес:
— Подготовить еще один указ… Восстановить дона Мигеля… де Эспиносу в звании адмирала.
Дон Хуан с досадой закусил губу: все гораздо хуже, чем он предполагал. Однако он попытался побороться:
— Позволю себе заметить, что это было бы… недальновидно. Его прошлые победы не могут искупить череду катастрофичных промахов последних лет. Сколько он потерял кораблей…
Карлос властным жестом остановил дона Хуана, и, неожиданно остро взглянув на него, заставил низко склониться.
— Как будет угодно вашему величеству, — нарочито равнодушно проговорил дон Хуан и попятился к дверям: он все явственнее осознавал, что впутавшись в интригу маркиза де Риконете, совершил ошибку — ошибку, которая дорого ему обойдется.
Тем временем, лицо короля вновь приобрело отсутствующее выражение, а рука упала на подлокотник кресла, как будто его силы были полностью исчерпаны этим проявлением воли.
Аккуратно притворив за собой двери, дон Хуан дал наконец волю ярости, швырнув под ноги какому-то незнакомому идальго портфель. Идальго отпрянул и поспешил убраться прочь, страшась гнева королевского валидо. А дон Хуан так и стоял посреди галереи, мысленно кляня честолюбивого маркиза де Риконете и желая дону Мигелю де Эспиносе утонуть в первый же шторм…
____________________________________________________________________
*Santa Virgen de los Milagros. Автор предполагает, что на носу галеона вполне могла быть установлена скульптура, изображающая Деву Марию
**Хуан Франсиско де ла Серда с 1680 г. возглавлял правительство короля Карла II в качестве его избранного фаворита (вали́до). После провала своих политических начинаний ушёл в отставку.
Авторским произволом срок его правления продлен до 1689 года.
***маркиз де Риконете — персонаж «Удач капитана Блада», командующий испанским флотом в Карибском море, вероятно — вследствие опалы дона Мигеля.
@темы: Рафаэль Сабатини, Джен, Фанфики
-
-
21.12.2017 в 11:55-
-
21.12.2017 в 13:03