[Toll-Gate]

Название: Яблочный пунш
Автор: ~Тёмная сущность~
Бета: momond
Канон: Ж.Верн «Дети капитана Гранта»
Размер: около 4000 слов
Пейринги: Мак-Наббс/Паганель
Категория: слэш
Жанр: пвп
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: ночь вторая (нет, я не собираюсь писать тысячу и одну, хотя соблазн есть, конечно)
Примечания: сиквел к «Когда-то все начиналось» и непосредственное продолжение «Старого слуги»
Предупреждения: автор упоролся заэкспериментировался, поэтому это ПВП от первого лица
Предупреждения 2: посттравматический синдром и куча других комплексов у всех героев
Размещение на других ресурсах: нет

Утро определенно было добрым.

Вот так бывает: стоишь на утесе, вода далеко внизу, в груди свернулся тугой комок – в нем и собственная трусость и оправданные опасения не выплыть живым, и неверие в милость небес к сему рабу божию, и здоровая злость на себя самого. Темная вода и леденит, и манит. А потом решаешься и делаешь шаг: чаще не оттого, что взвесил все за и против, а под влиянием ударившей в голову дури. И если выплывешь – будто родился заново, и на душе легко – потому что узел развязан. И с тебя будто бы списали часть грехов: живи пока, пока правильно все.

Что я несу, я уж сколько лет не прыгал с утесов!

Он тоже заметил лишнюю чашку и тотчас же покраснел так, что аж стали прозрачными уши. Это ясно видно на фоне яркого от утреннего солнца окна. Я подавил неуместные мысли о том, что вовсе не хочу чаю, а хочу… Чертова разобранная постель!

– Слуги уже знают?

А не рано ли с меня списали мои грехи?

– Не слуги, – заверил я, – только Макфи. А это значит, что больше не узнает никто.

Никто не узнает, даже если мы с вами растеряем последние мозги. А такая уверенность ободряет.

– В конце концов, зато вам не придется выбираться из моих комнат в чем мать родила.

– И босиком, – неожиданно, подняв голову, ухмыляется он.

– И босиком, – подтверждаю я, и обоюдная неловкость спадает.

***

Элен, пожалуй, единственная женщина, способная заставить меня задуматься, что я делаю со своей жизнью что-то не то. Они с Эдуардом составляют то самое библейское единое целое. Она идеально дополняет его, вместе с тем не теряя собственного «я», сглаживает углы, заполняет пустоты, создает ту особенную гармонию, что только женщинам и подвластна. Иногда и мне свойственна тоска по гармонии. Потом, правда, я встряхиваюсь, оглядываюсь вокруг и понимаю, что приятные исключения лишь подтверждают общее правило, а гармония убожества – вовсе не то, что я хотел бы получить. И все-таки счастливец Эдуард!

Из Глазго оба вернулись воодушевленные. «Дункан» благополучно переносит зимовку и к весне будет готов отправиться в новое путешествие любой дальности. Будущность Роберта определена и обеспечена, пусть и сам он об этом еще не знает. Любимой модистке миледи Элен божественно удаются свадебные платья. Как со всего этого разговор перешел на исследователей Африки, я так и не понял.

Паганель, размахивая вилкой, убеждал смеющуюся Элен в благотворности африканского климата и возможности пересечь континент, ни разу не попавшись ни на зуб крокодилу, ни на вертел к дикарям-людоедам, ни в смертельные объятия малярии. Ну-ну! Я исподтишка наблюдал за ним. Эдуард исподтишка наблюдал за мной: я чувствовал это кожей.

– Я так рада, что вы излечились от своей меланхолии, господин Паганель, – с широкой улыбкой подытожила Элен. – Нашей маленькой компании так не хватало вашего задора, вашей страсти к приключениям. Я счастлива видеть, что к вам вернулось хорошее расположение духа…

Ох, а вот это зря!

Он покраснел стремительно и сразу, от воротничка до корней волос, кажется, даже тыльные стороны ладоней порозовели. Улыбка тут же погасла, взгляд снова сделался загнанным и жалким. Нельзя же настолько не держать удар, дорогой вы мой!

– Да, должен признать, благотворное влияние шотландского климата ничуть не уступает... – пролепетал он было, пытаясь найти достойный ответ.

– Не столько климата, сколько шотландской компании, – с нарочитой развязностью заявил я. – Не думали же вы, милая кузина, оставляя гостя в моем обществе, что я позволю ему скучать?

Реакция последовала именно такая, как я и ожидал. Он стремительно развернулся ко мне, растерянность прямо на глазах уступала место возмущению.

– Потрясающее самодовольство, майор, разумеется, всегда было вам свойственно…

– Простое признание факта не имеет ничего общего с самодовольством, – преспокойно возразил я, отпивая вина, и ощутил, как взгляд Эдуарда прожигает мне затылок. – Где бы еще вы черпали душевные силы, если б вам не с кем было пререкаться?

– Я бы завел попугая, – мстительно отрезал мой ночной гость и отвернулся к Элен. Что ж, по крайней мере, самообладание полностью к нему возвратилось.

Воспользовавшись тем, что увлеченная беседа на другом конце стола возобновилась, кузен с усмешкой отсалютовал мне бокалом. Замечательно. Полагаю, я был настолько же бесцеремонен, когда он ухаживал за Элен? Тогда это мне кара небесная.

***

После ужина миледи упорхнула первой. Мы втроем распили еще по стаканчику и начали расходиться. Эдуард посетовал на то, что в доме скучно в отсутствие молодых Грантов. Паганель ответил какой-то изящной шуткой насчет того, что дом необходимо наполнить молодыми Гленарванами. И почему намеки, которые у любого другого выглядели бы фривольными, ему легко сходят с рук? Я придержал его за пуговицу сюртука.

– Хотите что-то сказать мне, майор?

– Хотел узнать, позволите ли вы мне навестить вас в вашей комнате после заката?

Он побледнел, на щеках сеточкой сосудов обозначилась краска. Глядя мне в глаза, он с самым серьезным видом кивнул. Я легко сжал его руку, слегка поклонился и ушел к себе.

***

Я очень надеялся, что если меня застанет кто-то из слуг – среди ночи, в чужом крыле и с подносом, на котором в идеальном порядке выстроились графин с водой, пара бутылок, коробка со специями и котелок – он не решит, что я ограбил кухню. Хотя будем честны, я именно ее ограбил. Исключительно недостойно для человека, уж сколько лет пользующегося гостеприимством этого дома, но что поделать, выносить любезную услужливость его обитателей еще и после заката я не готов.

На мой стук не отозвались, но дверь легко отворилась. Он стоял посреди комнаты, уже знакомым мне жестом зябко обхватив себя за плечи, и хорошо, если не стучал зубами. Отвратительно!

Я еще понадеялся, что он не стоит так с самого окончания ужина.

– Что-то не так? – мягко спросил я, опуская поднос на гнутый турецкий столик возле камина. Что «не так», видно было безо всякого микроскопа.

– Нет, – он досадливо передернул худыми плечами, сглотнул, под шейным платком дернулся кадык. – Да... Да нет же! Я н-не уверен... понимаете? Я... я ни в чем не уверен!

И заметался по комнате несчастным потерянным взглядом.

– Понимаю, – все так же мягко сказал я, спокойно глядя на него. Да, действительно, что мне тут не понять? – Очень хорошо понимаю, Паганель. В этом и нельзя быть уверенным до конца.

Ты просто ходишь и ходишь всю жизнь по краю, над пропастью. А потом раз – и ухитришься затянуть на эту тонкую грань кого-то еще. Жестоко.

Он наконец-то опустил руки и уставился на меня. Кажется, стало легче.

– Мне убраться? – спросил я весело, хотя веселиться мне, конечно же, было не с чего. – Или позволите напоить вас пуншем?

Тон я все-таки выбрал правильный, его стылое одеревенение спало, на лице появилась знакомая мне улыбка.

– С ума вы сошли, что ли? – воскликнул он мне в тон. – Я никогда, никогда в жизни вас не прогоню!

И прежде, чем я успел охнуть, подскочил ко мне и от всей души обнял длинными своими руками.

Ч-черт!

А вот я, в отличие от него, во всем был уверен! В том числе и в том, что никогда и никуда его не отпущу. И еще в паре-тройке желаний, отнюдь не приличных достойному джентльмену.

– Паганель! – прохрипел я сквозь зубы. – Я не железный! И не святой.

– Ох! – он отскочил, и взгляд его совершенно безошибочно устремился вниз. Да-да. – Простите, я не подумал. Все время забываю отчего-то, что вы не святой, – он суетливо пожал плечами и довольно прижмурился. – Должно быть оттого, что целый год вы мне именно святым и казались.

– Очень сожалею, что разрушил этот идеальный образ, – чтобы чем-то занять руки, я налил воды в котелок и с осторожностью установил его внутрь камина. – Может быть, вас утешит то, что он ничуть не соответствовал действительности?

– Подумаешь, – небрежно отмахнулся Паганель, – вы мне и неидеальным нравитесь.

И, поддернув брюки, уселся прямо на ковер с блаженным видом, который окончательно уверил меня в том, что все сорок минут, прошедшие с тех пор, как мы расстались в гостиной, он стоял и трясся в ожидании моего прихода.

Я пониже наклонил голову, колдуя над специями. Вовсе я не был смущен, взволнован или растроган. Я, в конце концов, еще в Андах понял, какой это человек, что у него за несуразнейший стиль мышления и по каким ни с чем не сообразным законам он выбирает свои привязанности. Что же теперь удивляюсь?

– Вы похожи на средневекового алхимика, – заявило мое персональное недоразумение, поднимая очки на лоб. – Что это, некий магический ритуал? Тайное шотландское снадобье?

– Приворотное зелье, – буркнул я, и он захлопал глазами. – Это яблочный пунш, Паганель. Что отвратительно, английский, а не шотландский.

– Горячий напиток из спирта и воды? – это сосредоточенное выражение обыкновенно означало, что сейчас нас одарят еще какой-нибудь книжной истиной. «Неисчерпаемый колодец знаний», как когда-то обозвал его Эдуард. – Чего только не придумают люди, если их земля бедна виноградниками!.. – гласила истина.

– Я сейчас обижусь, – пригрозил я. – Эта земля бедна виноградниками, но, возможно, как раз из-за суровых условий богата храбрецами. И они не раз бивали...

– Ну-ну, – Паганель поспешно поднял руки. – Я вовсе не хотел обидеть вас и вашу родину, не нужно мне припоминать столетние обиды.

Я хмыкнул и продолжил отмерять бренди и яблочный сидр.

Он откинулся назад, прижимаясь спиной к невысокой софе и вновь обхватывая себя руками за плечи. Даже смотреть на него было неуютно и зябко.

– Суровая и холодная страна, – странным голосом проговорил он, не глядя на меня. – Хорошо все же, что вы пришли. На вашем севере зимой ужасно тоскливые ночи!

– Паганель... – я закинул специи в начавшую закипать воду – бурление притихло, и сел на пол плечом к плечу с ним.

– Только не говорите, что я должен был заявиться к вам в спальню посреди ночи на полгода раньше! Я почувствую себя законченным неудачником.

– Да нет, это я, видно, должен был действовать решительнее...

Он бросил на меня косой взгляд и показательно отодвинулся, совсем немного.

– Да бросьте, Паганель, – возмутился я. – Терпеть не могу на кого-то давить. Почему вы не сказали никому, что вам плохо?..

Он содрогнулся и плотнее обхватил себя руками.

– Почему не просили помощи? – продолжал я, понизив голос. – Да не уехали почему? Туда, где тепло.

– Да есть ли на свете такие места? – бесцветным голосом откликнулся он и передернул плечами. – Я сам не знаю, отчего не уехал... Должно быть, потому, что в моем кабинете в Сорбонне куда менее удобно биться головой о стены, там слишком много хрупких предметов.

Он невесело усмехнулся. Я осторожно приобнял его за плечи, он вздрогнул поначалу, но быстро расслабился в моем полу-объятии.

– Все хорошо, – с показной бравадой пообещал ему я. – На всех действует зима, у всех бывает желание побиться об стену головою. С вами все в порядке, отпустите свою беду, просто забудьте.

Он прикрыл глаза и устроил голову у меня на плече. Что-то очень давно я не чувствовал себя столь покойно и безмятежно. И давно не сидел на земле, глядя в открытый огонь. С этой самой Новой Зеландии, будь она проклята!

– Выкарабкаюсь, – в такт моим мыслям кивнул Паганель. – Не такой уж я слабак, как вам могло показаться.

– Мне вовсе не...

– Шшш, – оборвал он, – ну почему вы всегда со мной спорите, а, майор?

***

Мне точно уже давно не приходилось развлекать полночных гостей: что знал, то давно позабыл. Да и кулинар из меня никудышный. Короче говоря, сбежал у нас этот пунш. Вторая порция – выкипела прямо на каминные камни, так что какое-то время в этой комнате пьян был даже воздух, а не только два ее обитателя.

По первому кубку мы успели распить. За свечами давно никто не следил, они оплавились и едва чадили, и его глаза хитро сверкали в полумраке над краем бокала.

Я подготовил еще специй и, опустив их в только начавшую кипеть воду, присел обратно на толстый ковер. Мы почти не говорили, только разливалась в сумрачном воздухе какая-то безыскусная легкость. Так было в самом начале нашего пути, в Араукании, когда до всех условностей цивилизации оставалось еще далеко, и я наслаждался компанией приятных мне людей, вовсе не думая о том, что совсем скоро общество одного из них станет для меня мучительным. К счастью, не навсегда.

Рядом со мною странно притихший Паганель вдруг блаженно вздохнул, неловко качнулся и, словно бы невзначай привалившись ко мне плечом, ухватил меня за руку. Струйки жидкого пламени пробежали по венам, приятно будоража чувства, и я хотел было предостеречь его, но не успел. Глубоко вздохнув и обхватив мою кисть обеими руками, он поднял ее выше и уже совершенно недвусмысленным жестом уткнулся губами в ладонь. Волна жаркого, почти невинного, но от этого не менее острого удовольствия прокатилась по моему телу, заставляя оцепенеть.

– Паганель! – прошептал я, теряя волю.

Его глаза снова сверкнули под стеклами очков.

– Только не говорите, что вам не нравится.

И снова коснулся губами линий моей ладони.

– У вас руки пахнут гвоздикой и красным перцем, – его дыхание щекотало кожу и словно бы втыкало иглы в плоть, – а волосы, – сухие колючие губы царапнули тонкую кожу на шее под ухом, – гаванским табаком.

Кажется, я забыл, как дышать.

Он продолжал покрывать легкими, невесомыми поцелуями мои шею, висок и щеку. Прядь мягких волос мазнула по носу, и тогда я будто очнулся, судорожно вдохнул и ухватил его за запястья. Кажется, моя горячность его насмешила. Во всяком случае, губы, принявшиеся целовать костяшки моих напряженных пальцев, дрожали от смеха. Я еще пытался держать себя в руках, точней, удержать при себе руки. Он скользнул щекой по тыльной стороне моей ладони, поежился, попытавшись освободиться из хватки, и, поняв, что это ему не удастся, подцепил край моей манжеты зубами. Плотная ткань не давалась. Я вздрогнул, выпустил его запястья и, кажется, зарычав, дернул манжету свободной рукой. Запонка с жалобным звоном отлетела куда-то в угол. Бедный старый Макфи, ему суждено теперь повсюду находить следы моих ночных забав.

Он завернул рукав и с той же тихой сосредоточенностью впился поцелуем в запястье выше манжеты. И я не сдержался.

Он тихо охнул, распластываясь подо мной, глаза широко распахнулись, очки повисли на одной дужке, зацепившись за правое ухо.

– Очки, – с беспокойством пробормотал он. Меня отпустило.

– Напугал? – спросил я виновато, выпутывая застрявшую дужку из длинных прядей. Потянувшись, положил хрупкий предмет на столик, подальше от края. Если так пойдет дальше, очкам недолго и пострадать.

– Безумно испугался, – с тихим смешком он ткнулся носом куда-то мне под челюсть, обвил руками плечи, прижимаясь тесней.

Ноги его неудобно лежали боком, словно бы, выворачиваясь из-под меня, он в последний миг передумал – но с этим мы разберемся потом. Я еще пытался о чем-то предупредить, но тут он потянулся, по-прежнему цепляясь за мои плечи, и наконец коснулся губами губ. А обо мне можно думать все, что угодно, но уж кем-кем, а святым я не был!

Когда содержимое котелка тихим шипением и резким запахом кипящего алкоголя обозначило полный провал моих кулинарных амбиций, мы даже не смогли откликнуться сразу, потому что были переплетены в столь сложносочиненную фигуру, которая никак не могла бы распасться в один миг.

– Черт! – сказал я, мгновенно трезвея, как ни сложно это было при том, что воздух пуншем оседал в моих легких, его кожа пряно пахла возбуждением и тревогой, и рука моя сквозь узкие брюки, не останавливаясь, гладила длинное бедро.

Он снова рассмеялся, легко, запрокинув голову, и смех отдавался дрожью во всем его теле, оседая сладостью на моих губах.

– Надо спасать, – прошептал он, отсмеявшись. – Если не вино, так камин.

Спасать там было особо нечего, я снял с углей пустой и потемневший, но к счастью целый, котелок.

– Увы мне, – признал я с тоской. – Но у нас осталось бренди еще на одну порцию. Хотите?

Вместо ответа он снова накрыл мою щеку сложенной в горсть ладонью, так осторожно, словно до сих пор боялся, что я вдруг исчезну или смогу не позволить ему что-нибудь, и прижался губами к углу моего рта, прикусывая нижнюю губу...

– Пойдемте в постель? – прошептал я, вновь смыкая вокруг него руки. Он вздрогнул и застыл.

– Все-все, – я прижал его к себе крепче и слегка покачал, успокаивая. – Считайте, что я ничего не сказал. Как вам ковер?

– Необычайно уютный, – хрипло выдохнул он. – Простите, я...

– Не надо, – сказал я очень и очень тихо.

И мы вновь очутились на этом самом ковре.

***

Я сидел, лениво привалившись к большому креслу, и думал о том, что эта «ковровая жизнь», в сущности, очень мне по душе тем, насколько напоминала о той, минувшей, дикой походной жизни. На одну ночь кроватей, стульев и светских условностей более не существовало. Мой друг прижался ко мне спиной, потом потянулся гибко, как кот, доставая с турецкого столика припасенную сигару.

– Будете?

– Благодарю, – я потерся щекой о его волосы, щелкнул гильотинкой и раскурил, стараясь держать сигару максимально безопасно.

– Не замерзли? – спросил я, обнимая его одной рукой.

Он попытался было извернуться так, чтобы взглянуть мне в лицо, не сумел и смирился.

– Это было бы невозможно... Как вы? – спросил он, и плечи его напряглись.

Я выдохнул дым и обвил его двумя руками.

– Я спокоен – и счастлив. Так счастлив, как уже давно не был...

Тут я не лукавил ни единым словом, хоть, возможно, и не стоило говорить это вслух. Он вздрогнул и запрокинул голову, пытаясь заглянуть мне в глаза.

– Счастливы? – спросил он тоном глубочайшего недоверия. Я кивнул.

Он опустил голову и ссутулил плечи, как будто о чем-то задумавшись. Потом решительно оперся рукой о колено, разворачиваясь ко мне лицом.

– Пойдемте, – сказал он твердо.
– Уверены?
– Да.

Я постарался перестать сиять, как мой котелок до встречи с камином.

***

Мы стояли лицом к лицу, и я чувствовал, как у меня, черт побери, подрагивают кончики пальцев.

– Вы опять не позволите... помочь вам раздеться?

Он резко выдохнул и решительно тряхнул головой.

– Давайте лучше я вам помогу!

«Запонка, – думал я, пытаясь разумом хоть за что-нибудь зацепиться. – Одна пропала, хоть вторую я сохраню...»

Он вынул запонку, очень аккуратно опустил ее на стол, секунду недоуменно взирал на пустую петлицу там, где должна была быть вторая, снова рассмеялся и прижал мое запястье к губам. Как мы расправились со всей остальной одеждой, я не помню.

Помню, что все время улыбался, как этот самый медный котелок. Сдерживаться сил не было.

Помню, как ждал, пока он немного привыкнет к моему весу, и мои руки лежали вокруг его головы, путаясь пальцами в шелковистых волосах, а он был весь подо мной, распростертый, горячий, плоть к плоти, смотрел настороженно, кусал губы, они кривились и улыбались, и рваное теплое дыхание касалось моих собственных губ.

– Все хорошо? – тихо спросил я.

Он яростно кивнул, изо всех сил зажмурился и попытался вцепиться пальцами мне в плечи.

– Ш-ш-ш, – я уперся коленом меж его разведенных ног и приподнялся, освобождая руки. Поймал его ладони на подлете к моим плечам. – Все хорошо. Вам будет приятно, как было вчера. Ничего иного.

Он судорожно кивнул, закусив губу. Я крепко сжал его ладони, а потом повел руки вверх, вдоль запястий, предплечий, плеч, нажимая с силой и разгоняя по его коже сонмы мурашек. Неотступная, ненормальная веселость все не покидала меня. Он открыл глаза, поймал мой взгляд и несмело улыбнулся в ответ.

– Пожалуйста…

– Пожалуйста что?

– Поцелуйте еще, – по его щекам растекся румянец, и он торопливо отвел взгляд.
И губы его еще хранили тепло улыбки.

Я целовал острый подбородок, участок кожи между ним и кадыком, сам кадык, шею, ключицы, все ниже и ниже, прорисовывая дорожку по груди к поджавшемуся животу. Он тревожно вздрагивал, а потом ладонь неловко опустилась мне на затылок, прошлась по шее, плечам, спине, пробуждая дрожь. Господи, чем только я заслужил?

– Не надо, – тихо попросил он, когда мои поцелуи опустились ниже середины живота, и дыхание коснулось волос у паха.

– Уверены?

– Нет! – с отчаянием сказал он.

Я улыбнулся.

Какое-то время я не делал ничего, только дышал, давая ему привыкнуть к мысли, что я – там, а его телу – смириться с моим присутствием. Он не пытался мне помешать, но мышцы бедер стали каменными в попытке не шевелиться, и там, где я опирался на них, из-под моих ладоней по белой коже расползались алые пятна. И даже такой, натянутый как тетива, он был отчаянно хорош. На сухой молочной коже бедер в завитках светлых волос выделялся более темным ровный и тонкий полунапряженный член. Я наклонил голову и осторожно подул на головку. Бедра под моими руками напряглись, словно в попытке вырваться. Я погладил их, от колена до выступающих косточек, снова опустил голову и лизнул. Пряный запах кружил голову и путал мысли.

Он с криком сел, ошалело уставившись на меня.

– Что вы делаете?!
– Тише, – сказал я, – прошу вас, ложитесь.

– И не подумаю! Эт-то... ненормально! – он стал до смешного похожим на возмущенного нахохлившегося воробья.

– По сути, все, что мы тут делаем, ненормально, – мягко сказал я, не убирая рук с его бедер и глядя на него снизу вверх. – А если вдуматься, то и большая часть того, что делают люди. Строят корабли и дворцы. Развязывают войны. Совершают злодейства или спасают себе подобных. В чем смысл?

– Вот что вы за казуист? – обиженно сказал он. – Так нельзя!

Чуть переменив положение, я прижался губами к его колену и посмотрел на него снизу вверх.

– Я сделал вам больно?
У него задрожали ресницы.
– Нет, но...
– Боитесь, что сделаю?
– Я, по-вашему, полный болван?
– Пожалуйста, – сказал я, проникновенно глядя на него.
– Вы не можете этого хотеть! – высоким голосом отрезал он, выпятив губы.
Я пожалел, что не могу развести руками:
– Вот такой я испорченный тип.
Он застонал и рухнул обратно на подушки.
– Да, делайте, как знаете.

– Если вам действительно будет неприятно, – подчеркнул я, – просто скажите мне прекратить. Одним словом. Можно?

Он громко всхлипнул и закрыл ладонями лицо, когда я обхватил губами головку, но больше не пытался меня остановить.

– Зачем... вы... – коротко выдыхал он, выгибаясь под моими прикосновениями. – О боже мой!..

Потом откинул голову и застонал. И если я что-нибудь понимаю в жизни, так не стонут от неудовольствия.

Он так и не убрал ладоней от лица, и из-под них доносились только рваные вздохи, но мышцы под моими руками становились мягкими, растекаясь, как мед, тело пылало жаром, а его мужское естество наливалось силой, отвечая на мои старания. Он снова выгнулся, вскрикнул особенно громко и опустился на постель, изливаясь. Я обессиленно упал на него, целуя напоследок. Тело его содрогалось в рыдании.

Потом мне на затылок скользнула рука, лаская, зарылась в волосах.
– Ну что вы за человек такой… – прерывающимся голосом сказал он.

Я поймал его за запястье и притянул к губам. И только потом смог подняться.

Он лежал передо мной, разметавшийся по кровати, все еще прикрывая ладонью лицо, тяжело дышал и уже, казалось, ничего не стыдился – и это зрелище было прекрасным невыносимо. Я понял, что сойду с ума, если немедленно не найду разрядки, но в моем положении... Бездумно, я начал ласкать сам себя, по-прежнему не отрывая от него глаз – и вдруг в какой-то момент понял, что он тоже смотрит на меня из-под руки, и взгляд настойчиво устремляется в одну точку. Судорожно дернулся кадык. Я замер, опасаясь, что оскорбил его, что сейчас он все-таки прогонит меня или уйдет сам, возмущенный. Он отвел руку от лица, продолжая смотреть.

– Разрешите... я помогу вам? – голос его звучал хрипло.
– Что?!

– Разрешите, я... – он приподнялся на локте, указывая глазами. От неожиданности я опустил руку.

– Идите сюда.

Он поднялся, настороженно вглядываясь в мое лицо, и я привлек его к себе так близко, как только мог. Грудь к груди, плоть к плоти, его дыхание щекочет висок и шею.

– Дайте руку.

– Так? – напряженно спросил он тоном прилежного ученика.

Все было так.

Шершавые губы коснулись моего виска. Вторая рука его, лаская, прошлась по спине, остановилась, поддерживая чуть ниже лопаток.

Я уже мог только хрипло вздыхать, отчаянно кусая губы, но остановиться не мог, тело сотрясала мелкая дрожь, я притискивался лбом к его плечу, и все пытался сохранить хоть какой-то контроль, но его рука двигалась по моему естеству, и осознание, где я и с кем я, вышибало из равновесия куда сильнее, чем эти простые движения. Как же давно никого не было рядом!

– Шшш, – его губы снова пришли в движение, вновь и вновь щекоча мою щеку, ладонь огладила спину, – шшш, я с вами, все хорошо. Отпустите себя!

Пронзенный неожиданной волной стыда, я откинулся в его объятии и закричал.

Открыть глаза я решился не сразу. В теле, казалось, не осталось ни одной целой кости. И светлая, звенящая, блаженная тишина, будто из моей души разом вымели весь тот вздор, что в ней был, все сомнения и все страхи. Постепенно возвращалось ощущение реальности, я вновь начал чувствовать его губы на своем виске и мои онемевшие пальцы, вцепившиеся в его плечи. Перехватил поудобнее. О господи, не отпущу! Даже если попытается сбежать!

– Я никуда не исчезну, – будто прочитав мои мысли, сказал вдруг он. Я поднял глаза. Он довольно щурился и смотрел на меня со странным выражением, будто собирался то ли расплакаться, то ли рассмеяться – и никак не мог решить. С нежностью смотрел, понял я и поежился. А он, будто определившись наконец, широко улыбнулся.

– Я все сделал так?

– Да, благо… Да что вы так сияете? – проворчал я, не зная, куда деть глаза, и ощущая его улыбку всей кожей. Это смущало.

– Вам же хорошо! – бесхитростно отвечал он.

– Лучше б вы так улыбались, когда хорошо было вам, – буркнул я.

– А кто сказал, что мне сейчас плохо? – он рассмеялся и в свою очередь сомкнул руки на моей спине.