...И британский лев

[Кериса]

Потихоньку начинаю выкладывать заключительную часть трилогии "Колесница Джаганнатха" – "Черный тигр, белый орел". Это черновик. Текст не бечен и не вычитан, отдельные детали могут измениться. Буду рада любой конструктивной критике.

Название, пока предварительное: И британский лев
Автор: Кериса
Бета: пока нету
Канон: Ж. Верн «20 000 лье под водой», постканон
Пейринг/Персонажи: профессор Аронакс, Консель, капитан Немо и команда «Наутилуса», ОМП и ОЖП в ассортименте
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: альтернативная клиническая картина травмы от электрического тока

Глава 1

Я медленно всплывал из небытия в ледяную и колючую реальность. Мне было плохо – в горле пересохло, распухший язык лежал во рту шершавым камнем, могильный холод пробирал до костей, а еще казалось, будто я что-то забыл – одновременно и что-то очень хорошее, и очень плохое.
За закрытыми веками тлела коричневая тьма. Память постепенно возвращалась – я вспомнил, что нахожусь в плену у полковника Спенсера, что меня пытают жаждой, вынуждая назвать место встречи с капитаном Немо, и что я простудился, собирая дождевую воду с помощью своей сорочки. Сейчас я открою глаза – и снова увижу узкую стылую комнатку с тусклыми синими обоями и серый прямоугольник окна, расчерченный на ломти решеткой. По-видимому, все, что случилось потом – мой побег с Красновским, убежище на старом баркасе, возвращение на «Наутилус» и наш поход в Черное море, – было просто фантастически ярким сном.
Сном, из которого мне мучительно не хотелось просыпаться.
Вдруг я услышал скрип стула и шелест переворачиваемой страницы. В синей спальне просто не могло родиться подобных звуков – и я в изумлении распахнул глаза. И увидел Збигнева, сидящего рядом с моей кроватью с книгой в руках. Я был на «Наутилусе», в своей бывшей каюте, полумрак рассеивала лишь настольная лампа, а моторы не гудели потому, что субмарина, по всей видимости, лежала на дне.
Облегчение, которое я испытал, было сродни счастью.
– Збигнев, – позвал я, но из моих уст вырвался лишь невнятный хриплый звук.
Он тут же поднял голову, отложил книгу на столик и наклонился ко мне.
– Господин профессор, как вы себя чувствуете? Хотите пить?
– Да, – непослушными губами вымолвил я – и осознал, что снова могу говорить.
Збигнев налил из графина воды, приобнял меня за плечи, помогая сесть, и поднес стакан к моим губам. Вода была чистой, холодной и очень вкусной. Я выпил один стакан, потом второй, затем третий. В голове слегка прояснилось, вязкая тошнотная пелена начала рассеиваться.
Збигнев осторожно уложил меня обратно, подоткнул со всех сторон одеяло.
– Какое сегодня число? – с трудом выговорил я.
– 21 октября.
Пять дней после выстрела Красновского! И два дня после того, как я приходил в себя в последний раз. Не удивительно, что меня снова мучила жажда.
Я собрал всю свою волю и попытался пошевелить руками, но не смог – только острая боль пронзила меня от локтя и до кисти.
– Расскажите… про все, – выдохнул я.
Збигнев посмотрел на меня с сомнением, будто не знал, что мне можно рассказать, а чего не стоит.
– Мы все еще в Черном море, – осторожно начал он. – И у нас осталось шесть торпед. Две пришлось взорвать во время испытаний. Но зато теперь мы точно знаем, от удара какой силы они взрываются.
Боль в руках не утихала, а напротив, жгла меня все сильнее. Мне будто напустили в кости расплавленного свинца – тонкая нить жгучей боли расходилась по нервам колючим жаром, впивалась в ладони и пальцы полчищами ядовитых муравьев.
– В Босфоре сети и минные заграждения, причем до самого дна, – продолжал между тем Збигнев. – Мины британские, судя по маркировке. Через Босфор пропускают суда с осадкой не больше трех метров. Тот, кто все это затеял, неплохо подготовился.
Я закрыл глаза. Надо было прикладывать усилия, чтобы дышать по-прежнему ровно и размеренно и не кусать губ.
– Господин Аронакс, вам хуже?
– Збигнев… спасибо, – с трудом вымолвил я. – Теперь идите. Мне больше ничего не нужно.
– Простите, господин профессор, но у меня приказ, – извиняющимся тоном возразил тот. – Если я уйду, а с вами что-то случится, капитан мне голову оторвет.
– Ну что может со мной случиться? – я не смог сдержать невольного раздражения.
– Я должен быть рядом. Не обращайте на меня внимания. Считайте, я тут вместо шкафа.
Он глубоко вздохнул, а потом добавил:
– После этих пуль всегда так. Если вообще жив останешься, потом все на свете проклянешь.
Я понял, что он не уйдет – нечего было и надеяться, что моя просьба перевесит приказ капитана «Наутилуса». Боль накатывала волнами, временами становясь нестерпимой. Я не мог удержать в голове ни одной связной мысли, чтобы отвлечься, и потому начал просто считать от одного до десяти, потом до ста, потом до тысячи, посвятив все усилия тому, чтобы не стонать и не пропускать ни одной цифры. Руки жгло и терзало, будто каждый нерв накручивали на крошечный раскаленный крючок.
Я дошел до пяти тысяч, когда боль начала понемногу слабеть, превращаясь в колючий электрический зуд. После шести тысяч пятисот я уже мог подумать о чем-то другом – например, о смертоносных минах, закрывающих для нас выход из Черного моря, и о том, где в южной Европе можно найти химически чистый металлический натрий. Я лежал с закрытыми глазами, не шевелясь и не издавая ни звука и поэтому, наверно, выглядел спящим.
Потом я услышал щелчок замка, короткий скрип открывающейся двери – и в каюту вошел капитан Немо. Я узнал его по шагам еще раньше, чем он заговорил со Збигневым – негромко, явно оберегая мой сон. Збигнев отвечал, также понизив голос – и тоже на наречии экипажа «Наутилуса», так что я не понял ни слова. Они обменялись парой десятков фраз, а потом Збигнев вышел из каюты в коридор, ведущий на корму.
Мы с капитаном остались вдвоем.
В другое время я ни за что не стал бы красть его внимание, притворяясь спящим, но теперь я был слишком вымотан ранением, болью и жаждой утешения. Мне хотелось, чтобы он побыл рядом со мной, но я знал, что никогда не осмелюсь попросить его об этом. О чем я тогда думал и на что надеялся? На то, что Немо сядет на стул и, может, возьмется за книгу, которую читал Збигнев, а я буду слушать тихий шелест страниц и украдкой посматривать на капитана сквозь сомкнутые ресницы?
Помню, что с замиранием сердца прислушивался к его шагам, больше всего боясь, что он уйдет к себе и оставит меня. Вместо этого он подошел к кровати, присел на край – я услышал легкий скрип матраца, прогнувшегося под его весом, – и взял меня за руку.
Не знаю, каким чудом мне удалось не вздрогнуть. Будто тысячи раскаленных иголок разом впились мне в ладонь, но и сквозь их колючий зуд я отчетливо почувствовал прикосновение капитана. Немо развернул мою руку ладонью вверх и стал осторожно, но решительно растирать ее – от кончиков пальцев к центру ладони и обратно, и подушечкой большого пальца по кругу, нажимая то сильнее, то мягче. Уже через несколько минут болезненное покалывание стало слабеть, таять, растворяться в ощущениях от его теплых уверенных пальцев.
Кажется, я забыл, что дышать надо по-прежнему размеренно и ровно. Кажется, я вообще забыл, что надо дышать.
Когда от колючего зуда в ладони осталось только чувство легкого онемения, Немо взял меня за другую руку, и повторил все, что делал, еще раз. А потом произнес – как ни в чем не бывало, будто я и не притворялся спящим:
– А теперь, профессор, попробуйте пошевелить руками.
От чувства мучительной неловкости меня бросило в жар. Он обнаружил мое притворство! Глубоко вздохнув, я пошевелил пальцами, несколько раз сжал и разжал кулаки, и только после этого решился открыть глаза и посмотреть капитану в лицо.
Он смотрел на меня ласково – но словно бы издалека.
– Как вы себя чувствуете, господин Аронакс?
– Спасибо, уже лучше.
– Руки не болят?
– Болели… но теперь уже нет, – я понадеялся, что в полумраке каюты он не видит краски, заливающей мое лицо. – Вы могли бы стать прекрасным врачом.
Немо отрицательно покачал головой.
– Моим людям слишком часто приходилось получать травмы, связанные с электричеством. При определенной силе разряда наступает временный паралич, а последующее восстановление нервной чувствительности крайне болезненно. При еще большей силе разряда параличом сковывает сердечную мышцу, и наступает смерть. Просто чудо, что вы остались в живых, профессор. И это меньшее, что я могу для вас сделать.
Он снова взял меня за руку.
– Насколько я могу судить, примерно через тридцать-сорок часов вы снова сможете встать на ноги. Но в полном объеме координация движений восстановится только через два-три месяца.
– Это совсем не так долго, – тихо сказал я.
Капитан посмотрел на меня странным взглядом, а потом помрачнел, отпустил мою руку и поднялся с кровати. В тишине, лишенной привычного урчания моторов и шелеста морских вод, струящихся вокруг корпуса «Наутилуса», все звуки слышались слишком отчетливо. Немо прошелся по каюте, не глядя на меня, мне показалось, что он о чем-то напряженно думает.
– Вы ведь уже говорили со Збигневым, не так ли, – сказал он спустя несколько минут. – «Наутилус» в ловушке, и я пока не знаю, как из нее выбраться. Босфор перекрыт минными заграждениями, тех торпед, что у нас остались, недостаточно, чтобы полностью их уничтожить и прорваться в Средиземное море. Запасов натрия, питающего электрические батареи, хватит на месяц, максимум на полтора. Если за это время мы не найдем выход, я отпущу вас.
– Я вернулся на «Наутилус» не для того, чтобы уйти с него при первых же трудностях, капитан, – твердо ответил я.
– Вы не понимаете. Я не допущу, чтобы «Наутилус» попал в руки британцев даже поврежденным. Босфор слишком мелководен, они смогут поднять его, даже если мы наткнемся на мину и затонем. А это значит, что я не войду в Босфор, пока не буду уверен, что мы прорвемся. Если иного выхода не будет, я затоплю «Наутилус» в глубоководной части Черного моря. Те из команды, кто захочет уйти – уйдут.
– А вы?
– Я останусь на «Наутилусе».
– Тогда я останусь с вами.
Немо посмотрел на меня долгим взглядом. Его брови гневно сдвинулись, но в глазах была скорее боль, чем гнев.
– Мы вернемся к этому разговору позже… если в нем останется необходимость. Время еще есть. Завтра с наступлением утра разведчики снова пойдут в Босфор – возможно, часть минных заграждений удастся нейтрализовать и не используя торпеды. Отдыхайте, господин Аронакс. Отдыхайте и выздоравливайте. Я очень рассчитываю на вашу светлую голову.

@темы: Жюль Верн, Слэш, Фанфики

Comments

[Кериса]

Глава 9

Я поднялся на ноги. Снова спорить с Красновским мне не хотелось, да и он, по-видимому, уже сказал мне все, что хотел. Коротко поклонившись ему, я шагнул к двери – однако новая мысль внезапно пришла мне в голову.
– Тадеуш, – сказал я, оборачиваясь. – Почему вы решили рассказать это мне, а не капитану?
Красновский пожал плечами.
– Даккар меня сразу убьет. Он и так… – он быстро взглянул на меня и покачал головой. – Если мы все погибнем, пусть это останется между нами, господин Аронакс. Но если «Наутилус» выберется из Черного моря и капитан меня отпустит, расскажите ему. Пусть знает – британцы знают про Стефана, и не от меня.
– Хорошо.
Я вышел в коридор и кивнул Кшиштофу в знак того, что разговор окончен. Тот снова запер дверь гауптвахты, а я отправился в салон, чтобы посмотреть на показания приборов. «Наутилус» шел на север со скоростью около пятнадцати узлов. По-видимому, капитан еще не потерял надежды получить весточку от Конселя – или же хотел окончательно убедиться, что наш план провалился.
Хрустальные окна салона были плотно закрыты ставнями. Мы шли к Одессе на глубине двадцать метров – слишком близко к поверхности, чтобы включать прожектор даже днем. На душе у меня было смутно. Черное отчаяние, затопившее мою душу этой ночью, отступило, но никуда не ушло. Я думал об истории, рассказанной Красновским, о хитроумном замысле, приведшем «Наутилус» в Черное море – и невольно поражался злому гению полковника Спенсера, сумевшего сплести нити наших судеб в паучью сеть. Глядя в прошлое, я не видел для себя возможности избежать ловушки. Вернувшись из Гавра в Париж, я уже ступил одной ногой в ловчую яму. Надо было полностью отказаться от надежды вернуться на «Наутилус» и оборвать любые связи с капитаном Немо – лишь тогда я бы смог воспрепятствовать изощренной интриге полковника.
Если бы я мог предвидеть будущее!

***
12 ноября в два часа пополудни мы подошли к Одессе, а на следующее утро Эгельт со Збигневым на шлюпке отправились в город. Вернулись они с наступлением темноты, когда я уже весь извелся от нетерпения и мучительной тревоги.
На этот раз я не стал подниматься на палубу – наверху лил дождь пополам со снегом, штормовой ветер сбивал с ног, и субмарину заметно раскачивало на высокой крутой волне. Сидя в библиотеке, я напряженно прислушивался к топоту матросских ботинок и характерному лязгу, сопровождающему укладку и закрепление шлюпки в гнезде на корме «Наутилуса». Потом раздалось шипение, означающее поступление воды в балластные цистерны: приняв на борт разведчиков и обновив запасы воздуха, субмарина снова погружалась в морскую пучину.
Вскоре отворилась дверь, и в библиотеку вошел капитан Немо.
– Вот вы где, господин Аронакс! – воскликнул он. – А я вас искал. Консель прислал зашифрованную телеграмму. Не желаете ли принять участие в расшифровке?
Я смотрел на капитана, не веря своим глазам. Он улыбался. Берет, куртка из тюленьей кожи и высокие сапоги на нем были мокрыми от дождя и ярко блестели в свете ламп, а обычно бледные щеки покрывал румянец. Весь его облик дышал грозной радостью, будто перед нами наконец-то предстал неприятель, с которым можно сразиться лицом к лицу.
– Охотно, но где?..
Немо достал из внутреннего кармана куртки телеграмму и протянул мне.
«Нашел судно тчк остановился Жака и Мадлен тчк готов экспедиции Дюнсте».
Я перечитывал телеграмму снова и снова, чувствуя, как с души скатывается тяжелый камень, а на глазах закипают слезы облегчения. Я понял, что недооценил Конселя – он не собирался делать глупости, что я ему приписывал, а обратился к человеку, который один мог нас спасти в создавшемся положении.
– Он у Франсуа д`Обиньи, – сказал я, поднимая глаза на капитана. – Жак и Мадлен – это Жак Орэ и Мадлен Брюньон, матрос и домоправительница д`Обиньи, я хорошо знаю их обоих. Видимо, Консель пренебрег моим запретом и все-таки отправился к Франсуа, и это лучшее, что он мог сделать. Франсуа знает весь Марсель, он найдет людей, которые объявят, что видели «Наутилус». Уже нашел, – поправился я, снова взглянув на телеграмму.
– Что ж, прекрасно! – ответил Немо. – Если эти люди никак не будут связаны с «Наядой», это прибавит их словам убедительности.
– Именно так! А слова «готов экспедиции» означают, что у них уже все готово. Консель и так был готов к экспедиции, ему не нужно было тратить целых три слова на то, чтобы высказать очевидное.
Капитан скрестил руки на груди и в задумчивости прошелся по комнате.
– Однако Консель мог привести шпионов к дому вашего друга. А те – встретить Ишвари, – нахмурился он. – Я, конечно, не думаю, что британцы отправили следить за Конселем людей, знающих Ишвари в лицо…
– Спенсер считает, что Ишвари на «Наутилусе», – возразил я. – Во Франции ее зовут Мари де ла Фюи. Она одевается как француженка и говорит по-французски. Я уверен, что в ближайшее время ей нечего опасаться… а потом вы заберете и ее, и Конселя.
– Да, если нам удастся вырваться.
– Сейчас шансы велики как никогда.
Немо внимательно посмотрел на меня, а потом его губы снова тронула легкая улыбка.
– Я вижу, профессор, что вы уже не сомневаетесь в успехе нашего плана.
– Как я могу не сомневаться? На все воля Провидения! Но если наши враги не ясновидящие, они не узнают, что мы остались в Черном море и что свидетельства очевидцев – ложь. А значит, им придется открыть Босфор. Или хотя бы убрать мины верхнего яруса, чтобы в пролив могли войти зерновозы и баржи с лесом.
– Что ж, посмотрим! Мы сделали все, что могли, остается затаиться и ждать.
Капитан вышел из библиотеки. Спустя несколько минут моторы «Наутилуса» мягко загудели, корпус наполнился еле заметной вибрацией, и меня качнуло в сторону кормы. Мы снова шли на юг, к Босфору – как я надеялся, в последний раз.

***
Потянулись дни ожидания. «Наутилус» лежал на дне в нескольких милях от турецкого берега, всплывая на поверхность раз в три дня и всегда глубокой ночью – только чтобы обновить запасы воздуха. Натрия для питания электрических батарей осталось совсем немного, так что мы перешли в режим суровой экономии. Опреснительная установка работала, но подогрев воды свели до минимума, и вода из кранов текла еле теплая. Отопительные приборы тоже почти не грели, за бортом стояла глубокая осень, так что температура воздуха в каютах едва поднималась до 14 градусов Цельсия. Законсервированная пища подошла к концу, и чтобы прокормиться, приходилось собирать устриц, мидии, крабов и рапанов со дна Черного моря, а раз в три дня выходить на рыбную ловлю на спасательной шлюпке. В качестве необходимого противоцинготного средства наш кок использовал морской салат ульву – зеленую водоросль, чьи широкие листовые пластинки действительно напоминают салат. К счастью, продуктивность Черного моря настолько высока, что ни голодать, ни даже сокращать рацион нам не пришлось. Если бы не постоянный холод, мне вообще не на что было бы жаловаться!
В эти дни капитан Немо много времени проводил в библиотеке, и я пользовался случаем, чтобы побыть рядом с ним. Обычно я приходил в библиотеку сразу после завтрака, устраивался на одном из кожаных диванов с томиком Марка Аврелия, Сенеки Младшего или Тацита, и обращался к великим умам древности, восстанавливая заодно и свое знание латыни. Одет я был тепло – в сапоги, брюки на гагачьем пуху и меховую куртку, но руки все равно постоянно мерзли, так, что к обеду мне становилось трудно переворачивать страницы. Тогда я откладывал книгу, прятал руки в карманы и делал вид, что задремываю, а сам украдкой наблюдал за капитаном.
Немо много работал, и я не сразу понял, над чем именно. Он во множестве делал расчеты и что-то чертил, часто пользовался справочниками и тригонометрическими таблицами. Стол посреди библиотеки был завален карандашными набросками и обрывками чертежей. На бумажных листах я снова и снова видел изображение длинного веретенообразного предмета, чем-то похожего на «Наутилус», с коническим носом и винтом в задней части. Только через несколько дней я сообразил, что это торпеда. Капитан Немо не удовлетворился торпедами Александровского, он пытался сконструировать свою!
Я не отвлекал его вопросами или пустыми разговорами, и часто мне казалось, что он вообще забывает о моем присутствии. Мне нравилось смотреть на его лицо, будто освещенное изнутри работой увлеченного ума, мне нравилось наблюдать, как его длинные изящные пальцы ловко обходятся с циркулем, линейкой и транспортиром. Ожидание освобождения наверняка томило бы меня, если бы не присутствие капитана, но рядом с ним я не чувствовал ни страха, ни уныния.
Через десять дней, 25 ноября, разведчики ушли в Босфор, но вернулись ни с чем. Третья минная завеса оставалась неизменной и неприступной.

[Кериса]

Глава 10

Теперь режим экономии стал еще жестче. Вода из кранов текла ледяная, и я умывался, стуча зубами от холода. Верхний свет в салоне и библиотеке не включали, только неяркие переносные фонари, и теперь я, как и весь экипаж «Наутилуса», проводил дни в глубоком сумраке. Меня против воли одолевали тоскливые думы. Что, если британцы так и не откроют Босфор? Или сделают это через два-три месяца, когда запасов натрия на борту «Наутилуса» не хватит, чтобы дойти до каменноугольных копей на дне Атлантического океана? Я вспоминал островок с потухшим вулканом, огромную пещеру там, где когда-то бурлила лава и где капитан Немо установил оборудование для производства натрия по методу Девилля. Сейчас эта пещера казалась мне столько же далекой и недоступной, как лунные моря.
Несколько дней подряд капитан Немо вместе с двумя самыми крепкими матросами уходил на разведку к третьей минной завесе. Отцепить минреп от якоря было невозможно, перепиливать минреп – слишком опасно, оставалось осторожно выкапывать якорь каждой мины и отводить ее в сторону. Три человека справлялись с этой задачей за два часа. Однако фарватер Босфора перекрывали сотни мин, а ноябрьские дни были слишком коротки – до иссякания запасов натрия мы не успевали расчистить себе путь.
И все-таки я не терял надежды. Время истекало не только для нас, но и для наших врагов. На рейде ввиду входа в Босфор скопилось больше дюжины большегрузных судов, ожидающих входа в пролив. Торговля хлебом и лесом стояла, с каждым днем увеличивая убытки торговцев. Мы не знали, что творится наверху, во внешнем мире, но надеялись, что давление на турецкого султана не ослабевает.
Мучительней всего был постоянный холод, к которому я так и не смог привыкнуть. От гаврского плена, от лихорадки на баркасе, от ранения электрической пулей я сильно исхудал и теперь все время мерз. Теплая одежда не помогала, мне казалось, могильный холод пронизывает меня изнутри.
В отсутствии капитана Немо полутемная библиотека стала для меня подобием склепа, и я начал проводить дни у себя в каюте. Я или читал, пытаясь отвлечься, или бездумно лежал на кровати, спрятав руки в карманы. Пробовал вести дневник, но окоченевшие пальцы не слушались, и строчки выходили угловатыми и неровными. Дни тянулись бесконечно, но еще хуже были ночи – лежа неподвижно, я замерзал до костей и утром с трудом поднимался с койки.
Помню, вечером 30 ноября я долго не мог заснуть. Подтянув колени к груди и поплотнее закутавшись в одеяло, чтобы хоть как-то согреться, я прислушивался к шагам в каюте капитана Немо. Тот снова ходил от стены к стене, то ли размышляя, то ли давая выход тревожному нетерпению. Я понимал, что наше заточение с каждым днем все больше тяготит его, что его деятельная натура с трудом переносит ожидание, конца которому не видно. Потом шаги затихли, и я провалился в сон… в синюю спальню с выбитым окном, через которое дул пронизывающий ледяной ветер, наметая на подоконник колючую снежную пыль.
Из тоскливого кошмара меня вывело легкое прикосновение ко лбу. Капитан склонился над моим изголовьем и смотрел на меня загадочным пристальным взглядом, который я не мог прочитать. Дверь в его каюту была распахнута настежь.
– Дурной сон, господин Аронакс? – негромко спросил он.
– Н... наверно, – я с трудом справился со своим голосом, зубы у меня стучали. – Простите, капитан, если нечаянно потревожил вас.
– Я вижу, вы совсем закоченели.
– Да… никак не привыкну.
Немо выпрямился – и стал расстегивать меховую куртку.
– Двигайтесь к стене, профессор, – произнес он со странной полуулыбкой. – Я вас согрею.
Я понял, что все еще сплю. Я никак не мог снова оказаться в синей спальне, но и капитан никогда не стал бы делать то, что он делал. А он снял куртку, бросил ее на стул и остался в одной виссоновой рубашке. Потом повернулся ко мне и чуть приподнял бровь.
– Профессор, я просил вас подвинуться.
– Это сон, – тихо ответил я.
– Вы так полагаете? – насмешливо спросил Немо.
Я молча кивнул и все-таки подвинулся, давая ему место рядом с собой.
Он присел на край кровати, снимая сапоги, и матрац прогнулся и скрипнул под его весом. Сон был удивительно реальным, и мое сердце тревожно бухнуло в ребра. На миг я ощутил себя скалолазом на крутом обрыве, чья нога соскользнула с уступа, а из-под пальцев в пропасть посыпались камешки.
– Капитан?.. – пролепетал я.
Немо повернул ко мне голову, на его губах снова играла странная полуулыбка.
– Вижу, профессор, вы уже не считаете меня сном. Повернитесь лицом к стене, так вам будет удобнее.
Видимо, потрясение, которое я испытал, сполна отразилось на моей физиономии, потому что Немо сначала нахмурился, а потом заговорил совсем другим тоном.
– Господин Аронакс, я прекрасно знаю, что в вашем кругу так не принято, но вы же путешественник, исследователь. Неужели в лесах Конго или степях Патагонии вы столь же тщательно придерживаетесь этикета, как в парижских гостиных? Если бы судьба забросила вас на Огненную Землю или в сибирскую тайгу, неужели вы, даже замерзая, не приняли бы помощь ваших спутников? Или вам неприятно мое общество?
Кровь отлила у меня от сердца и бросилась в лицо.
– Нет… нет, – прошептал я.
– Тогда исполните мою просьбу.
Я сделал, как он велел – повернулся лицом к стене, кровь стучала у меня в висках. Он лег рядом, пропустив одну руку мне под голову, другой обняв за плечи. Горячая ладонь нашла мою – думаю, моя рука показалась ему ледяной.
– Надеюсь, вы не заболеете, профессор, – укоризненно сказал Немо, укутывая нас обоих одеялом.
Признаюсь, в тот момент никаких связных мыслей у меня в голове не осталось. Меня охватил трепет, который я не мог ни сдержать, ни скрыть. Меня колотило от холода, от нервного напряжения, близость капитана сводила с ума. Я невольно вспомнил роковую ночь на 17 октября, когда я отправился следить за Красновским – стальной коридор «Наутилуса», погруженный во тьму, пустоту под пальцами вместо двери каюты и сухую ладонь, зажимающую мне рот. Я снова был в объятиях этого человека и снова чувствовал, что падаю в бездну, но на этот раз рядом не было Красновского, пробирающегося в машинное отделение.
Однако время шло, и постепенно я начал отогреваться и успокаиваться. Немо был горяч как печка, и мое тело с жадностью впитывало его жар. Скоро его ладонь перестала казаться обжигающе горячей, одеяло из ледяного стало теплым, меня больше не трясло, как в приступе малярии, а дыхание выровнялось.
Я говорил себе, что должен поблагодарить капитана и отпустить его, но не мог заставить себя вымолвить ни слова. Меня сковала непонятная слабость – не только тела, но и духа. Я старался не шевелиться и дышать ровно и глубоко, как спящий. Не знаю, удалось ли мне обмануть капитана на этот раз! Я чувствовал, что он не спит – в его теле не было тяжелой бесчувственности человека без сознания, ладонь легко лежала на моей руке. О чем он думал в эти минуты?
Чем дальше, тем сильнее меня клонило в сон. В жилах струилось тонкое наслаждение, которого я никогда раньше не испытывал. Скоро мои мысли спутались, и я заснул крепко, сладко и глубоко – так, как не засыпал уже много лет.
***
Разбудил меня резкий звук электрического звонка. Прежде, чем я успел что-то сообразить, Немо убрал руку с моего плеча и выскользнул из-под одеяла. Меня обдало ледяным воздухом – температура в каюте едва поднималась до 12 градусов.
– Спите, профессор, – произнес капитан. – Еще рано.
Звонок снова зазвонил, и теперь я понял, что он звонит из его каюты. Кто-то из машинного отделения или из рубки вызывал капитана «Наутилуса».
Когда я повернулся, Немо уже застегивал куртку, его лицо было хмурым и сосредоточенным. Еще миг – и он стремительно вышел в коридор.
Я вытянулся на опустевшей постели, сердце тревожно билось. Вокруг меня больше не было тишины. Пространство наполнял далекий гул, природу которого я не мог определить. Гул напоминал шум прибоя или одновременную работу множества моторов.
Поняв, что больше не усну, я встал, быстро оделся и вышел в салон. Там никого не было, но гул слышался даже отчетливее.
Поколебавшись, я отправился на корму, где располагался матросский кубрик и каюты офицеров. Я собирался постучаться к Эгельту или Кнуду, но не успел – навстречу мне из коридора выскочил Марко.
– Что происходит? – спросил я его.
– Доброе утро, господин Аронакс! – с широкой улыбкой ответил он. – Это зерновозы! Зерновозы пошли в Босфор.

[Cliffordina]

Эх, Немо, Немо... Все так проникновенно, но я упорно вижу двойное послание Одной рукой приближает, а второй где-нибудь в следующей главе непременно будет отталкивать...

[Кериса]

cliffordina, и все же средняя температура по больнице неуклонно повышается, а обидеть профессора почти невозможно
Конечно, все это делалось не вполне от чистого сердца. У капитана со строптивым профессором своя игра. Но внутреннее отношение там очень даже положительное, просто профессор беспечно платит золотом вместо меди – отдает любовь, но в зависимость никак не попадает. Чем и вызывает временами зубовный скрежет

[Cliffordina]

Кериса,

обидеть профессора почти невозможно

Этим он неизменно меня восхищает. Не могу не думать, что я бы на его месте Немо бы придушила...

но в зависимость никак не попадает

А вот тут спорно... Как в таком случае капитан представляет себе зависимость, если жертвование всем своим возможным будущим, карьерой, друзьями, даже жизнью ради него - не зависимость? Да он давно должен руки потирать

[Кериса]

А вот тут спорно... Как в таком случае капитан представляет себе зависимость, если жертвование всем своим возможным будущим, карьерой, друзьями, даже жизнью ради него - не зависимость?

cliffordina, нет.
Хотя, конечно, это вопрос определений.
Профессор непредсказуем и неуправляем. Он, конечно, пожертвовал своим будущим, карьерой, жизнью и пр., но он сделал это САМ. Сам принял решение, сам претворил его в жизнь, сам за него отвечает. При этом приказам он подчиняется через раз и регулярно отмачивает нечто такое, чего от него никто не ждет. И сияет своим нравственным эталоном, ни на кого не оглядываясь.
Немо ведь из-за него Красновского не убил. Британский шпион, пытавшийся поднять на корабле бунт, в глазах Даккара однозначно был достоин смерти, но восхищение и любовь в глазах профессора Аронакса оказались слишком сильным наркотиком

[Cliffordina]

Кериса,

При этом приказам он подчиняется через раз и регулярно отмачивает нечто такое, чего от него никто не ждет. И сияет своим нравственным эталоном, ни на кого не оглядываясь.

Хм, так Немо нужно полное подчинение тогда, единомыслие, а не зависимость... Или мы с ним очень по-разному представляем, что это такое.
Хотя у самого Немо тогда зависимость от профессора в полный рост

[natoth]

Оооо, наконец-то и я все прочла, залпом! Сюжет захватывает и держит в напряжении от и до!

Хочу фильм по этому тексту!!! Все эти мины, и ложный проход через них...ах...

Консель молодец!

И какие искры летят между Немо и Аронаксом! Казалось бы согревание в холод прием не новый, но здесь он пооучился таким... напряженным, и... как всегда, на самом интересном месте пауза!

[momond]

Кериса, ах! Вот интересно, за счет чего Немо сохраняет температуру, он же у нас дитя Востока, тоже должен мерзнуть, даже еще сильнее, чем европеец Аронакс.

В жилах струилось тонкое наслаждение, которого я никогда раньше не испытывал.

мря! Согреться мерзнущему - это истинное наслаждение, скажу я вам.

[momond]

Но внутреннее отношение там очень даже положительное, просто профессор беспечно платит золотом вместо меди – отдает любовь, но в зависимость никак не попадает.

возникает смутное ощущение, что профессор чувствует себя недостойным любви. Поэтому, когда Немо делает что-то такое, он просто сильно удивляется, но на свой счет - неземной красоты, такого же ума и всяких там душевных качеств - не принимает. Потому что такого быть не может. Это случайность. Или чудо. И тем самым не попадает ни в какую зависимость,

[Кериса]

Хотя у самого Немо тогда зависимость от профессора в полный рост

cliffordina, в определенном смысле так оно и есть Отсюда стремление обаять и подчинить профессора, внушить ему зависимость от себя, любимого.

В каноне

В каноне сразу после первой неудачной попытки побега (в бухте Виго) Немо тащит профессора (и, заметим, лишь его одного) на развалины Атлантиды и красиво позирует на фоне подводного вулкана. Типа, подумайте хорошенько, от чего вы отказываетесь, сбегая от меня. Или во время путешествия на цейлонские жемчужные отмели – сначала напугаем профессора до полусмерти акулами, а потом демонстративно не возьмем с собой электрические ружья и гордо выйдем на акулу с одним кинжалом. Должен же профессор проникнуться и восхититься! В хедканоне эта эгоистическая потребность в профессоре смягчается искренней симпатией к нему и готовностью заботиться и защищать, но никуда не девается, поэтому попытки вызвать в профессоре зависимость будут регулярными и довольно жесткими.

natoth, спасибо!
Я тоже хочу фильм или хотя бы артов, но... Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?
Мне иногда кажется, что я перемудрила с кейсом и все заснут по дороге. Но, с другой стороны, поединок между двумя умными и опытными людьми не может быть простым. Попытки друг друга наколоть у Немо со Спенсером будут неоднократными и достаточно изощренными.

Спойлер

В следующей главе выяснится, что третью минную завесу британцы не убрали, они убрали только верхний ряд и только в фарватере, так что "Наутилусу", чтобы выйти, придется идти практически по поверхности.

Вот интересно, за счет чего Немо сохраняет температуру, он же у нас дитя Востока, тоже должен мерзнуть,

momond, ну, на Южном полюсе Немо держался молодцом Я думаю, у него просто быстрый обмен веществ. Отсюда сила, взрывной темперамент и отличный аппетит Опять же, Аронакс сильно похудел после всех приключений, а худые люди легко мерзнут. С первого октября и двух месяцев не прошло, а он успел три дня посидеть без еды и воды, еще три дня проваляться в лихорадке, а потом поймать N киловольт и еще 5 дней проваляться без еды. Поэтому такая разница в восприятии низких температур объяснима. В каноне про внешность Аронакса ничего не говорится, только возраст, но в хедканоне он изящный, стройный и худощавый

возникает смутное ощущение, что профессор чувствует себя недостойным любви

Не согласна. Мне кажется, Аронакс легко дарит и принимает любовь (например, любовь того же Конселя), просто у него нет в душе дыр, которые надо затыкать другими людьми. Ему хорошо с самим собой и с миром, он легко отдает душевное тепло, внимание и заботу, не требуя за это платы. Весь роман он естественно и непринужденно комфортит Немо, не испытывая никаких терзаний на тему "почему он со мной не разговаривает" или "почему он на меня косо посмотрел". Он очень мил с Конселем, не забывает поздравить того с Рождеством, искренне интересуется, хорошо ли тому на "Наутилусе", он заботится о Неде Ленде. Он даже к дикарям, настроенным весьма воинственно, относился скорее с любопытством, чем с гневом и ужасом.
И когда Немо начинает его соблазнять "делает что-то такое", Аронаксу и в голову не приходит, что это коварный план, а не проявление заботы и дружеской симпатии У благородного капитана просто не может быть таких недостойных мыслей

[Cliffordina]

Отсюда стремление обаять и подчинить профессора, внушить ему зависимость от себя, любимого.

Так куда уж больше-то? Вот я честно пытаюсь представить - и не могу. Усилия, прилагаемые капитаном и в каноне, и в в ваших текстах, весьма заметны, да, и радуют шиперскую душу, но профессор и так "сидит" на обществе Немо, как на игле. Человек без зависимости, имхо, никогда бы не оставил все ради призрачной возможности остаться с непредсказуемым человеком на подлодке на всю оставшуюся жизнь. Он же буквально все - все! - поставил на это. Так чего Немо еще от него хочет? У меня просто воображение отказывает. А любопытно

[Кериса]

cliffordina, про "всю оставшуюся жизнь" пока разговора не было.
"Колесница" заканчивается тем, что Немо приглашает Аронакса завершить кругосветное подводное путешествие, которое тот не завершил, бежав в Мальстрим после утопления фрегата. Формально это год-полтора-два. И Аронакс в Париже не имитирует свою смерть и не обрывает все концы – официально он уезжает на пару лет в деревню отдохнуть и поправить здоровье. Он больше не пленник, он гость, и в любой момент он может попросить Немо себя отпустить. Понятно, что профессор уже тогда решил остаться на "Наутилусе" навсегда, но Немо-то этого не знает!
После вмешательства Спенсера и гаврского плена Немо заявляет Аронаксу, что больше его не отпустит ради его же блага. Это отмаза, так же, как раньше была отмазой канонная версия про сохранение тайны Капитану нужен профессор, но он уже понимает, что грубой силой того не удержишь, нужен благовидный предлог. И когда возникла реальная угроза затопления "Наутилуса" и гибели Аронакса, Немо тут же забыл все свои аргументы про страшных британцев, которые настигнут профессора и в Китае, и в лесах Конго То есть понятно, что и тогда он реально беспокоился (и было из-за чего!), но это была не вся правда.

Короче, Немо надо, чтобы профессор остался, причем по своей воле. Пока у него нет никаких гарантий.

[Cliffordina]

Кериса,
О, а мне как-то по умолчанию казалось очевидным, что если человек готов подставиться под конфронтацию с разведками мира (серьезно, что за жизнь будет у Аронакса, реши он вернуться, ему же не дадут ни покоя, ни карьеры, хорошо еще, если он кончит дни не в тюрьме), готов телом буквально прикрыть, это уже такой градус зависимости, что даже Немо видно И потом профессор же "палится" в своей влюбленности просто ежеминутно! И вот он так просто скажет "спасибо за прогулку, но пора и честь знать" и уйдет? И Немо в это верит?
Но переживательность вашего Немо мне нравится Это так... человечно.
А какие гарантии бы его убедили? (если это не спойлер, конечно)

[Silva ~funny true~]

После такой вкусной главы чувствую себя как кот, объевшийся сливок
Какой эпизод! Дочитав до места, где Немо сбрасывает куртку, я долго сидела с квадратными глазами и отвисшей челюстью)) и еще с искрами в глазах в виде сердечек, как иногда в мультиках показывают Шта это было?? А, это на моей улице перевернулся грузовик с пряниками! )))) Я просто офигела, когда капитан ничтоже сумняшеся прилег в постель к профессору )) Поймала себя на мысли, что, читая ВОТ ЭТО, выгляжу, наверное, также, как сам Аронакс в тот момент
Кериса, ты просто потрясающе держишь читателей в напряжении! То затишье, то накал, всплеск эмоций или экшена. Прям какие-то психологические качели! ) За эту главу тебе мильон сердец!

Но Аронакс-то выдал себя просто с потрохами, когда пролепетал в блаженном шоке прямо в лицо капитану: "Это сон!" И cliffordina права - он палится ежеминутно, особенно теперь, когда вздрагивает от любого прикосновения капитана )
Эх, что за чудесный текст, тут же рейтинг без рейтинга, черт возьми!

Кериса, мне так нравится, как у тебя выписан образ капитана (даже лучше, чем у Жюль Верна ) Он умен, энергичен, хладнокровен, но в то же время горяч, коварен, даже опасен, да и ваще крут! Вон, аж сел сочинять собственную торпеду! И ведь забацает, небось!
Кстати, в свете твоих последних объяснений о его тонкой игре на нервах у профессора и в целом о его отношении к Аронаксу, мне подумалось вот что: как бы повел себя Немо, окажись он перед нелегким выбором - потерять профессора навсегда, возможно даже вплоть до его смерти (в силу каких-то обстоятельств, связанных, например, с кознями Спенсера) или же позволить британцам поймать себя и "Наутилус"? Что перевесит на чаше его внутренних весов? И что будет делать Аронакс, если подумает, что Немо от него отказался и выбрал сохранить свой корабль? Или капитан сможет даже в самой патовой ситуации найти третий вариант?
Мне любопытно узнать твое мнение с точки зрения твоего хэдканона

Ох, не нравится мне спойлер к следующей главе... Неужто их опять ждут неприятности? (при этом довольно потираю руки ) Да, немного поняшили героев, а теперь снова - жуть, тлен, страдашки ))) Не всё же баловать читателей! )

[Кериса]

Ох, ребята... Приходишь утром на работу, включаешь комп – а тут такие чудесные отзывы

Cliffordina, профессор Аронакс вызывает у Немо когнитивный диссонанс Он постоянно поступает не так, как капитан от него ожидает. Начиная с побега в Мальстрим (Немо не знал, что профессор и его спутники были не в курсе про Мальстрим, для него это был такой демонстративный жест), продолжая вмешательством в операцию в Сиолиме, обретением союзника на суше, стойкостью профессора в британском плену и заканчивая прыжком наперерез электрической пуле. От такого человека можно ждать чего угодно В том числе и того, что он скажет: "Спасибо за прогулку, пора и честь знать". Да, Немо знает, что профессор его любит – душой, телом, сердцем, разумом и вообще всем, что имеется в наличии. Но он знает при этом и то, что это ничего не гарантирует. "Я не ваш", и все тут. Есть от чего залезть на стену!
Поэтому гарантий нет. Можно только стараться привязать его к себе как можно сильнее.

Silva ~funny true~!
Автор сидит в куче пряников и постыдно шмыгает носом

Про сцену с отогреванием

Эта сцена придумалась еще миллион лет назад. Но я думала, что она никуда не встанет, ибо да Я думала так – если Немо соблазняет профессора, оставаясь строго в рамках общественно допустимого между друзьями (чтобы не нарушать табу профессора и не ломать тем самым его личность), то пространство возможностей у него весьма ограничено. За руку брать можно (и то в контексте ситуации), руку на плечо класть можно. Ну и все, пожалуй. Я еще подумала – если бы у капитана была возможность беспалевно затащить профессора к себе в постель (не в смысле секса, а в прямом смысле – сна в одной койке), он бы непременно это сделал. Но обоснуй не подогнать никак. Так что увы
И тут внезапно оказалось, что обоснуй подогнался сам. Если на "Наутилусе" экономят электроэнергию, отключили отопление, в каютах дубак, то вот он, обоснуй! Бери закоченевшего профессора и грей его, по ходу дела наслаждаясь его реакцией. Конечно, ситуация немного стремная, но Немо, будучи дипломатом, заготовил себе отмазу, и когда у профессора отвалилась челюсть от открывающихся перспектив, на него же и наехал (типа, что же вы, господин Аронакс, такой фанат приличий, что готовы насмерть замерзнуть, а дружескую помощь не принять?)

Вон, аж сел сочинять собственную торпеду! И ведь забацает, небось!

Забацает, забацает Спенсер еще горько пожалеет, что навел Даккара на эту мысль

как бы повел себя Немо, окажись он перед нелегким выбором - потерять профессора навсегда, возможно даже вплоть до его смерти (в силу каких-то обстоятельств, связанных, например, с кознями Спенсера) или же позволить британцам поймать себя и "Наутилус"? Что перевесит на чаше его внутренних весов? И что будет делать Аронакс, если подумает, что Немо от него отказался и выбрал сохранить свой корабль? Или капитан сможет даже в самой патовой ситуации найти третий вариант?

Себя бы отдал, "Наутилус" – нет. "Наутилус" – его душа, как крестраж у Роулинг. Он скорее все нафиг взорвет, нежели отдаст его британцам И думаю, профессор Аронакс это прекрасно понимает.
Хотя конечно Немо до последнего искал бы третий вариант. В заложники отдал бы себя без вопросов. Но только не "Наутилус".

[Cliffordina]

Кериса,

Но он знает при этом и то, что это ничего не гарантирует.

Как же сложно быть вашим Немо Мне бы этого с головой хватило для гарантии... Но пусть ухаживает в своем неповторимом стиле, а мы, читатели, будем смотреть и потирать руки

[Silva ~funny true~]

Кериса,

И тут внезапно оказалось, что обоснуй подогнался сам

Вот так оно и бывает По крайней мере я слышала это от многих райтеров )) В какой-то момент текст начинает жить собственной жизнью: обоснуй то прячется изо всех сил, то внезапно выскакивает, а герои творят, что хотят, и автору остается только следовать за ними. Например, автору надо уложить их в постель, а они болтают без умолку, автор хочет, чтобы персы побеседовали о чем-нибудь высокодуховном, а они уже в койке и вылезать не собираются

если Немо соблазняет профессора, оставаясь строго в рамках общественно допустимого между друзьями (чтобы не нарушать табу профессора и не ломать тем самым его личность), то пространство возможностей у него весьма ограничено

ну да, на "Наутилусе" особо не разгуляешься. Вот если бы на просторах, вне корабля... И тут моя буйная фантазия выдала штук шесть разных вариантов "на потискать" Не-не, надо остановиться, а то со следующей главы, кажется, начинается суровый джен ))

Себя бы отдал, "Наутилус" – нет

Спасибо! )

[ray_nort]

Торпеда здесь определенно напрашивается. Вернее, даже не столько торпеда, сколько такая самоходная ерунда, у которой в корпусе хорошая порция взрывчатки, а сам корпус при движении вращается, как винт. И еще с крючьями какими-нибудь. Чтобы на полном ходу врубилась в минную завесу, намотала на себя все, до чего дотянулась, и рванула, вызывая общую детонацию мин.
А сделать ее можно было бы из частей затонувших кораблей - есть же на "Наутилусе" аналог болгарки для разрезания листового железа? И запустить ее в преграду в штормовую ночь с сильным северо-восточным ветром, чтобы было непонятно, то ли это "Наутилус" прорывался, то ли штормом случайные обломки принесло.
Мелкотапок: рапанов в то время в Черном море не было, они в 20 веке приплыли с Дальнего Востока - то ли на днищах кораблей, то ли с балластной водой. Хотя это трогательная деталь (*облизывается, вспоминая крымские шашлычки из рапанов*), позволяющая в некотором смысле ощутить некоторое родство с героями...

[Кериса]

ray_nort, спасибо за уточнение про рапанов! Про фауну Черного моря читала, но там, понятное дело, рассказывалось о текущем состоянии дел Рапанов уберу.
Что до выхода из Черного моря, то они выйдут хитростью. Торпедами Немо уже потом займется, на воле. Толковую торпеду на коленке не склепаешь, там нужна хорошая точность обработки металла, гироскопы, пироксилин и прочая фигня, которой у них на тот момент не было.

[Кериса]

Глава 11

Я вернулся в темный холодный салон, включил лампу. На монотонный рев моторов далеких зерновозов накладывались звуки, сопровождающие работу экипажа «Наутилуса» – топот матросских ботинок, протяжный шорох, будто что-то тяжелое волокли по полу, перезвон электрических звонков. Вскоре заработали моторы, и субмарина направилась на юг, к устью пролива. Судя по положению стрелки манометра, мы держались у дна, на глубине около семидесяти метров.
Признаюсь, в эти минуты я не находил себе места от волнения и тревоги. Неужели наше полуторамесячное заточение в Черном море, наконец, закончится? И не ждет ли впереди еще какая-нибудь ловушка? Я ходил по салону взад и вперед, поминутно бросая взгляд на приборы и пытаясь предугадать действия капитана Немо. Как он поступит? Осторожность требовала сначала отправить в пролив разведчиков, однако что, если британцы пропустят большегрузные суда, скопившиеся на рейде, и снова закроют Босфор?
Прошло примерно десять минут, когда «Наутилус» начал замедлять ход, а потом снова опустился на дно. Отсюда рев моторов слышался гораздо отчетливее – видимо, мы подошли к самому устью пролива. Я услышал шипение воды, заполняющей шлюзовую камеру, а затем лязг шлюзовых ворот. Значит, Немо все-таки отправил своих людей на разведку. Теперь новости появятся не раньше вечера.
Я вернулся в свою каюту, сел за стол и взялся за книгу, но буквально через четверть часа субмарина вновь неожиданно двинулась вперед. Я бросился обратно в салон. Из телеграфного аппарата свисала тонкая белая лента со знаками азбуки Морзе. Я поспешил поднести ее к глазам, но увы – сообщение оказалось на языке экипажа «Наутилуса». Мы шли на юго-запад, лаг показывал скорость десять узлов, с учетом придонного противотечения наша реальная скорость была ближе к шести узлам. Почему Немо не дождался разведчиков? Я ничего не понимал.
Минут через десять субмарина замедлила ход и снова коснулась дна. Я принес из библиотеки карту Босфора и попытался восстановить наш путь. От входа в пролив мы продвинулись на юго-запад примерно на одну милю и сейчас подошли к первому сужению русла ввиду мыса Гарипче. До первой, уже давно разобранной, минной завесы у Анадолу Каваги оставалось полторы мили. Почему мы остановились?
Двадцать минут прошло в ожидании, и я уже собирался вернуться в свою каюту, как вдруг снова заработал телеграфный аппарат. Второе сообщение полностью повторяло первое. Тотчас «Наутилус» двинулся вперед – и меня, как молнией, пробило догадкой. Немо не собирался рисковать тем, что Босфор снова закроют, и одновременно не желал идти вслепую – он отправил разведчиков вместе с бухтой телеграфного кабеля и ключом, передающим сообщения. Именно поэтому мы останавливались каждую милю – видимо, такова была длина провода. Я решил, что загадочное телеграфное сообщение означало «путь свободен» или что-то в этом роде. Если я прав, мы остановимся через десять минут, не доходя полумили до Анадолу Каваги.
Так и вышло! Вскоре субмарина снова легла на дно, а я поставил еще одну точку на карте Босфора. В следующий рывок мы должны миновать место первой минной завесы и подойти к стальной сети.
Как мы минуем сеть? Хорошо, если британцы ее убрали – а если нет? Конечно, «Наутилус» пробил в сети дыру, и капитан Немо сумеет ее отыскать, если потребуется, но мы не сможем пройти через отверстие, не задев ни одну из цепей. Я не боялся, что цепи повредят «Наутилус», но грохот и лязг, неизбежный при этом соприкосновении, может нас выдать. Если британцы не поверили сообщениям марсельских капитанов, они могут открыть Босфор только для того, чтобы приманить нас – и тогда за сетью или рядом с ней нас ждет новая ловушка.
Я метался по салону вне себя от мучительного беспокойства. Время шло. Наконец, телеграфный аппарат выдал очередное сообщение (в точности такое, как и первые два), и «Наутилус» двинулся дальше. Через десять минут мы затормозили у стальной сети ввиду Сарыера – или места, где она когда-то была.
Движение винта остановилось, и «Наутилус» начал тихо подниматься к поверхности. Я смотрел на показания манометра – сорок метров глубины, тридцать… двадцать пять. В тишине, лишенной звука наших собственных моторов, я отчетливо слышал сначала приближающийся, а потом удаляющийся рев чужого судна. Потом «Наутилус» остановил всплытие и на несколько минут неподвижно завис в толще воды.
Что происходит? Чего мы ждем?
Вскоре короткое шипение возвестило о поступлении порции воды в балластные цистерны. Субмарина снова опускалась на дно. Через несколько минут корпус «Наутилуса» дрогнул, я услышал резкий лязг шлюзовых ворот и, почти сразу – свист насосов, откачивающих воду из шлюзового отсека. Разведчики возвращались на борт.
Я с трудом удержался, чтобы не броситься им навстречу. Я говорил себе, что вряд ли меня будут держать в неведении, и надо лишь немного подождать. Тем временем «Наутилус» снова запустил моторы, плавно развернулся и пошел обратно, на северо-восток, в Черное море. Я понял, что Босфор остался неприступным.
***

[Кериса]

Когда Марко принес мне в каюту завтрак, я пребывал в состоянии глубочайшего уныния.
– Тушеная кефаль, устрицы и салат из ульвы, – извиняющимся тоном объявил он.
Сегодняшний завтрак был точно таким же, как и вчерашний, но с моей стороны было бы недостойно высказывать претензии.
– Спасибо, Марко, – ответил я.
Тот шагнул к двери.
– Постой. Пожалуйста, расскажи, почему мы вернулись.
Марко глубоко вздохнул и нахмурился.
– Стальная сеть, господин Аронакс. Они чуть приспустили ее, но не убрали. Можно конечно ее проткнуть или пройти в старую дыру, но шума будет столько, что и во дворце султана услышат.
Я кивнул в знак согласия.
– А что с минной завесой за сетью?
– Стоит, никуда не делась. Турки только самый верхний ярус убрали, и то лишь в фарватере. Кшиштоф говорит – придется идти поверху, иначе никак.
– Поверху? То есть по поверхности?
– Ну, или на малой глубине.
На малой глубине! Прямо в руки к британцам. Может, в этом и состоял их план?
Марко ушел, а я нехотя приступил к завтраку. Кок «Наутилуса» всегда готовил изумительно, но сейчас я почти не чувствовал вкуса предложенных блюд. Я думал о том, достанет ли у капитана Немо безрассудства пройти над сетью и над завесой, и что мы будем делать, если не достанет. Запасов натрия для электрических батарей оставалось на восемь дней хода на полной скорости. Как мы ни экономили энергию, этот запас таял с каждым днем. Скоро, слишком скоро наступит момент, когда натрия останется слишком мало, чтобы достичь Атлантического океана и каменноугольных копей на его дне. И тогда…
Из тягостных раздумий меня вывел звук моторов «Наутилуса», заработавших на малых оборотах. Я быстро вернулся в салон. К своему удивлению, я обнаружил, что мы идем не на юго-запад – в Босфор, и не на север – к Одессе, а почти точно на восток, вдоль турецкого берега. Через несколько минут направление движения изменилось на северо-восточное, затем северное, затем снова северо-восточное. Одновременно субмарина стала подниматься ближе к поверхности. «Наутилус» рыскал, точно охотничий пес, отыскивающий горячий след.
Я отчетливо слышал рев чужих моторов – то нарастающий, то ослабевающий. Звук был громким – гораздо громче, чем раньше, будто корабли проходили прямо над нами. Мне показалось, что капитан Немо отыскивает какое-то судно – вот только какое, и зачем?
Прошло около часа постоянных маневров, в которых я не видел ни системы, ни смысла. Наконец, громкий рев чужого двигателя заглушил все другие звуки. Стрелка манометра качнулась влево. Мы поднимались к поверхности – все выше и выше. Я с изумлением и трепетом смотрел, как глубина погружения «Наутилуса» уменьшается до десяти метров, потом до семи, потом до пяти. От грохота двигателя, шума винта, плеска воды закладывало уши. Я понял замысел капитана Немо – пройти через Босфор под днищем торгового судна, достаточно крупного, чтобы нас спрятать, и притом с невысокой осадкой, чтобы мы не задели сеть и мины второго яруса.
Дерзость этого замысла была достойна «Наутилуса» и его командира! Малейшая ошибка могла нас погубить. Субмарина должна была в точности повторять все маневры нашего невольного лоцмана, иначе на такой малой глубине нас неизбежно заметили бы. Мы могли задеть мины второго яруса или налететь на днище судна. Однако иного выхода покинуть Черное море я не видел. Как хитроумный Одиссей, сумевший вырваться из пещеры циклопа Полифема, привязав себя и своих товарищей под брюхом овец, мы шли под брюхом торговца – скорее всего, баржи с лесом.
Следующие пять часов я не скоро забуду. Быстроходный «Наутилус» буквально крался со скоростью в полтора узла, держась на глубине шести-семи метров. Сначала мы дрейфовали на запад, к устью Босфора, потом остановились на рейде у входа в пролив – видимо, ожидали своей очереди. Два часа я метался между своей каютой и салоном, пытался читать и не видел ни строчек, ни букв. Наконец, тональность рева, рвущего мне уши, изменилась, и баржа двинулась на юго-запад. Скорость неповоротливой посудины не превышала пары узлов относительно воды, но нам помогало сильное поверхностное течение, несущее более пресные воды Черного моря на юг, в Мраморное море.
Направление движения «Наутилуса» подсказывало мне, где мы находимся. Около часа мы двигались на юго-запад. Плавный поворот на юг обозначил расширение русла у местечка Сарыер и приближение стальной сети. Я неотрывно смотрел на показания приборов и невольно сжал кулаки, когда стрелка манометра, державшаяся на отметке в шесть метров, поползла влево. Мы буквально прижимались к днищу идущего над нами корабля! Каждую секунду я ожидал резкого стального лязга или удара палубы «Наутилуса» о дно баржи. Если бы я только мог видеть то, что в рубке видел капитан Немо! Несколько минут я боялся вздохнуть – а потом стрелка манометра снова ушла вправо. Мы миновали сеть!
Теперь «Наутилус» уже не мог повернуть назад. Впереди лежала третья минная завеса – и если бы дьявол помогал полковнику Спенсеру, нас могли бы захватить или уничтожить прямо здесь. Однако баржа плыла дальше, и мы плыли вместе с ней – сначала на юг, потом на юго-восток. Четверть часа – и мы миновали местечко Бейкоз и снова повернули на юг и на юг-юго-запад. Приближался Эмирган Корузу – место второй завесы, взорванной русскими торпедами.
Стрелка манометра снова резко качнулась влево. Я похолодел. Нижний ярус второй завесы мы уничтожили, верхний ярус убрали британцы, чтобы пропустить торговые суда, но сумеем ли мы пройти над вторым ярусом? Я не отводил взгляда от тонкой стрелки. Четыре метра глубины… три с половиной. Потом субмарину ощутимо тряхнуло, и меня окатило ужасом. Мы все-таки задели баржу! Еще один слабый толчок, еще – и глубина «Наутилуса», наконец, стала увеличиваться.
Мы миновали разведанные минные завесы, и если британцы не установили в проливе дополнительных ловушек, дальше путь был свободен.

[Silva ~funny true~]

Ну вот, вроде ловушки прошли, а все равно как-то неспокойно. Да еще дно баржи задели! Ох, боюсь, как бы им это не аукнулось... И так там все непросто: натрий на исходе, на судне холодища, профессор почти полудохлый... Как бы он снова не заболел, бедный А то придется его заново откачивать ) С другой стороны, херт-комфорт никогда лишним не бывает Особенно, если учитывать, как капитан умеет здорово комфортить ))) Я уже как на иголках сижу - удастся им до каменноугольных копей дотянуть или нет?
Ну, и как всегда порадовали красивые обороты и сравнения в тексте!

«Наутилус» рыскал, точно охотничий пес, отыскивающий горячий след.

Как хитроумный Одиссей, сумевший вырваться из пещеры циклопа Полифема, привязав себя и своих товарищей под брюхом овец, мы шли под брюхом торговца – скорее всего, баржи с лесом.

[Cliffordina]

Жаль, что мы не увидим лиц тех, кто их караулил на выходе

[Кериса]

Silva ~funny true~, спасибо!
Глава получилась такой немного технической, но что поделаешь – нельзя же 10 глав нагнетать "нас заперли, мы все умрем", а потом написать два абзаца "и тут мы вышли, спрятавшись под баржей"

Спойлер

Спенсер, конечно, не поверил сообщениям из Марселя. Поработав полжизни в разведке и контрразведке, поневоле становишься параноиком. Консель уехал в Марсель, шпики, что его вели, его потеряли (об этом будет отдельный рассказ – как Консель сбивал слежку), письмо пришло из Одессы – т.е. с берега Черного моря, а потом вдруг парочка экипажей торговых судов, базирующихся в Марселе, заявляют, что видели "Наутилус"! Однако все эти признаки были настолько косвенными, что убедить свое начальство Спенсеру не удалось, и ему под давлением пришлось открыть Босфор. И то он сделал все, чтобы максимально затруднить "Наутилусу" выход и заставить того пройти по поверхности. Но Немо его и тут переиграл.

До копей они дотянут, я ж не крокодил

Cliffordina, какой кадр!
Это откуда?

[Silva ~funny true~]

нельзя же 10 глав нагнетать "нас заперли, мы все умрем", а потом написать два абзаца "и тут мы вышли, спрятавшись под баржей"

я предпочитаю штук несколько огромных технических глав, чем короткое, скомканное и невразумительное "вуаля" )) Более того, я бы предпочла бесконечное число глав в этой истории!

До копей они дотянут

Дотянуть-то дотянут, но вдруг какая загвоздка там опять случится. Вечно же что-нибудь срывается в самый ответственный момент! )

[Кериса]

Дотянуть-то дотянут, но вдруг какая загвоздка там опять случится. Вечно же что-нибудь срывается в самый ответственный момент! )

Silva ~funny true~, ну нет, с этим все Дальше будет

спойлер

ответный удар Немо. Спенсер у него уже в печенках, как и Британская империя в целом.
А Красновский своими пламенными речами и Александровский своими торпедами навели его на мысль.
Ну и профессора еще соблазнять и соблазнять
Блин, в "Колеснице" было 25 тысяч. В "Черном Тигре" - 26. Сейчас посчитала слова в "Британском льве" - уже 15600, а все только начинается

[Silva ~funny true~]

Сейчас посчитала слова в "Британском льве" - уже 15600, а все только начинается

Ну и профессора еще соблазнять и соблазнять

[Cliffordina]

Кериса,

Это откуда?

Человек-амфибия же

Дальше будет ответный удар Немо. Спенсер у него уже в печенках, как и Британская империя в целом.

Да, давайте уже об эпическом противостоянии! Хотя я даже не представляю, как один Наутилус может повредить целой Британской империи...

[Кериса]

Cliffordina, я Человека-амфибию смотрела в совсем розовом детстве лет 35 назад и конечно уже ничего не помню Спасибо!

Хотя я даже не представляю, как один Наутилус может повредить целой Британской империи...

Ну, при желании, имея единственную в своем роде подводную лодку и торпеды, способные стартовать из подводного положения и имеющие хорошую точность и дальность хода, он может полностью лишить Великобританию военного флота и здорово подорвать ее экономическую мощь, ибо страховые взносы Ллойду при таком раскладе возрастут до небес, и многие судовладельцы попросту разорятся. Но до этого не дойдет, конечно. Я не собираюсь альтернативную историю писать Немо остановят раньше. Альтернативное название третьей части трилогии – "Принц Даккар мертв". Не хотела его упоминать, чтобы заранее не распугать народ.

спойлер

Все будет хорошо